Я позвонила Фину и сказала шепотом:
– Прячься. Мужчина с ножом на подходе.
Фин повесил трубку.
Я выжидала за машинами, наблюдая оттуда за джипом. Он проехал до ближайшего парковочного места для инвалидов и встал, не заглушая двигатель. В отсвете ламп терминала я разглядела за рулем Альберта. Он глянул в мою сторону и прямо подскочил на месте. Присмотрелся. Узнал машину Хэмиша.
В салоне джипа вдруг зажегся свет, и Альберт потянулся вниз за телефоном. Он кому-то звонил.
Теперь уже к аэропорту приближалась пара ярких фар, и с шоссе плавно вырулил автобус. Он проделал полный круг по односторонней парковочной полосе аэропорта и пристроился у самого входа. Альберт все еще висел на телефоне, но внимательно следил за автобусом.
Несколько пассажиров вышли и скрылись в боковой двери терминала. Работники. На посадку никто не пришел, но автобус медлил, тарахтя мотором.
Альберт повесил трубку. Еще раз оглянулся на машину Хэмиша. Потом на автобус.
Из-за здания аэропорта выкатилась неповоротливая багажная тележка и припарковалась бок о бок с автобусом. Водитель вылез, подошел к двери автобуса и приветственно махнул рукой водителю. Тот махнул ему в ответ и нажал на кнопку. Боковая дверца автобуса распахнулась, и открылся просторный багажный отсек. Водитель вернулся к тележке и начал выгружать с нее большие коробки.
Альберт следил за ним, подавшись вперед, раздосадованный, что ему не видно сам багажник. Он вылез из машины, оставив дверцу джипа нараспашку, и торопливо обежал автобус, чтобы заглянуть в отсек. Но водитель тележки закончил с разгрузкой и дважды хлопнул по корпусу, подав сигнал водителю автобуса, и тот нажал на кнопку и закрыл багажник. Дверца багажного отсека закрылась прямо у Альберта перед носом. Он заспешил обратно в джип.
Наш самолет улетал через тридцать три минуты. Мне хотелось позвонить удостовериться, что Фин в безопасности, но он мог спрятаться и не поставить телефон на беззвучку, и я бы выдала его звонком.
Автобус снялся с места и поехал прямо на меня, мазнув светом фар мне по самой макушке. Я легла на живот и перекатилась под одну из машин. Когда свет исчез, я приподняла голову и увидела, что мне навстречу движется еще одна пара фар. Джип ехал следом за автобусом, прочь от аэропорта. Они решили, что мы спрятались в багажном отсеке.
Мимоходом я заметила, что Альберт не один. На пассажирском сиденье сидел мужчина с ножом.
Я дождалась, пока огни миновали, и когда машина въехала на круговой перекресток, я позвонила Фину.
– Я в женском туалете спрятался, – прошептал он. – А ты-то где?
Я опрометью кинулась в терминал.
Охранник мельком глянул на мой паспорт и пропустил без лишних вопросов. Я на всех парах ворвалась в крохотный серый зал ожидания, где по разным углам притулились заспанные пассажиры. Фин стоял между двух автоматов с напитками – сразу видно, на взводе.
– Они уехали?
– Решили, что мы прячемся в багажном отсеке автобуса. Поехали за ним в Инвернесс.
И тут мужчина в светоотражательном жилете у стойки объявил по громкой связи посадку. Для громкоговорителя зал был не такой уж большой, мог бы просто сказать.
Мы предъявили билеты, и нам показали на винтовой самолет на гудроновой посадочной полосе. Обычный маленький кукурузник, в три места на оба ряда.
Мы сели рядом. Меня всю трясло и мутило, я была настолько взвинчена, что запросто бы вырвала кресла из креплений, даже не напрягаясь. Усидеть на месте было чрезвычайно тяжело.
Фин достал телефон и полез проверить свой аккаунт в «Твиттере». Фото Претчи набрало чуть ли не семьдесят тысяч лайков, но обо мне никто уже не упоминал.
Я достала свой телефон, аккуратно повернув его экраном к себе, чтобы Фину не было видно, и забила в поиск #ПравосудиеДляБукаран. Я была удивлена и необычайно тронута. Не обошлось и без угроз с оскорблениями, но многие возражали и хорошо обо мне отзывались, говорили, смелости мне не занимать, но что я была совсем юна и меня оклеветали. Вообще, нашлись и такие, кто слишком уж меня выгораживал и говорил обо мне, как будто я какая-то святая мученица. Люди в открытую упоминали Гретхен Тайглер, говоря о ней с пренебрежением, прикрепляя ссылку за ссылкой на статьи о полицейской по имени Патриша Хаммингсворт. Патришу на шесть лет посадили в тюрьму за то, что она брала взятки от личной помощницы Гретхен, Дофин Луар. Луар оспорила решение суда, и ее признали невиновной. Я закрыла статью и выключила телефон.
Заглянула в телефон Фина. Он уже не просто листал комментарии под фотографией Претчи, он выложил новый пост, буквально четверть часа назад загрузил. Там был аудиофайл. Под ним уже набралась пара тысяч лайков и ретвитов, буквально на наших глазах. Он улыбнулся, страшно довольный собой:
– Я записал это в зоне вылета, пока не объявился тот мужик.
– Ты песню выложил?
– Нет, – он перевел телефон в режим полета. – Это черновая серия подкаста про Леона Паркера. Сколько, минут восемь? Не больше. Так, ерунда, всего лишь голосовая запись про Скибо и несколько скриншотов, но дело уже пошло в гору, – он показал мне твит. Тот уже собрал семь тысяч лайков, и с каждой минутой их набегало все больше.
Над нами нависла стюардесса и с улыбкой посмотрела на телефон Фина:
– Сэр, вы отключили телефон?
Он нажал на кнопку, и экран потух.
– Отключил, – сказал он, улыбнувшись в ответ.
– Спасибо. – Она вернулась в нос самолета, села к нам лицом на откидное сиденье и застегнула ремень безопасности.
– Фин? Что ты наделал?
Он простодушно пожал плечами:
– Я просто сказал, что Леон не совершал самоубийство. Что на борту был кто-то еще, кто и сделал фотографию… – Голос у него стал затухать, как только он увидел выражение моего лица.
– Фин, если кто-то был тогда на яхте, этот человек убил троих людей. И тут ты на весь мир заявляешь, что мы в курсе.
Тут загудели пропеллеры, и самолет начал выруливать на взлетную полосу. Шум стоял оглушительный.
– Я ПОДУМАЛ, БУДЕТ ВЕСЕЛО.
– НЕУЖЕЛИ?
– НУ, НЕМНОЖКО ЖЕ ВЕСЕЛО…
Нос самолета резко задрался, гудение пропеллеров переросло в отчаянный вой, и я изо всех сил завопила:
– ТЫ СОВСЕМ ИДИОТ?!
30
Сердце все еще стучало как бешеное, когда мы приземлились, от дурманящей смеси негодования с изнеможением.
Гатвик был безвкусный и огромный. Мы тащились по невзрачным коридорам, по угрюмым эскалаторам, проходили через белые двери. Я резко настораживалась при виде каждого мужчины в черном, каждого укромного уголка, каждого рывка багажной ленты.
Пройдя зону прилета, мы очутились у рядов кафешек и магазинчиков. Фин повел нас к стойке «Старбакса». Пошел сделать заказ и встал в конец едва продвигавшейся очереди, оставив мне послушать свой подкаст.
Запись была ни к черту.
Кошмарного качества звук, на фоне кондей жужжит, слышно, как люди покупают в автоматах банки с напитками и как хлопают дверьми в туалет. Это продолжалось все восемь минут. Голос у него звучал мягко и непринужденно. Он сказал, что сейчас переживает «непростой период» в жизни и отправился в приключение с одной своей «подругой», Анной Макдональд, что прозвучало, будто я его девушка, но он не хочет этого афишировать. Потом сказал, что мы расследуем крушение Даны, по пятам подкаста «Смерть и Дана», поскольку считаем, что Леон не совершал самоубийства и своих детей не убивал. Он упомянул фотографию – кто ее сделал? Мы думаем, что на борту той ночью был четвертый пассажир, и планируем выяснить кто и разгадать эту «маленькую тайну бытия».
И в довершение он выдал: «Ну что ж, до скорых встреч, дорогие любители тайн».
Он вернулся с двумя чашками кофе и маффином. Я вытащила наушники и бросила их на стол. Он сел, распаковал маффин, разломил его пополам и откусил полноценный кусок. Кивнул на свой телефон.
– Что думаешь?
– «Маленькая тайна бытия»? Какого черта? Это же тройное убийство.
На тот момент под твитом набралось пятнадцать тысяч лайков, и число их возрастало до нелепого быстро.
Он снова откусил от маффина.
– Трина Кини сказала, что встретится с нами с утра…
– Да. Заткнись. Ты. Уже.
Он съел весь маффин сам. Мне не хотелось. Он был веганский и без того имел привкус отчаяния. Я потягивала кофе. Голова раскалывалась. Я не знала, то ли дать Фину пощечину, то ли просто встать и уйти.
Мимо открытого «Старбакса» проплывали стайки пассажиров. Из зала получения багажа выходили семьи с громадными чемоданами на колесиках, все уставшие и раздраженные после долгих перелетов. Мимо сновали бизнесмены со своими портфелями.
Чтобы успокоиться, я вернулась мыслями к девочкам. Девочки мои на каникулах. Просыпаются, слезают с постелей, которых я в глаза не видела. Шепчутся о том, что случилось с их папой, волнуются за меня. Пробираются тайком до завтрака к телевизору, как будто сейчас воскресенье. Мои девочки…
– Я считаю, ты невероятно желчная женщина, Анна.
– Захлопни свою пасть анорексичную, Финдлей.
– А. Ошибся, признаю.
Я хлопнула рукой по его телефону.
– Что ты тут устроил, саморекламу какую-то?
– Просто хотел немножко поразвлечь людей.
– За счет моего погибшего друга? – На самом деле меня возмущало другое, но я взбесилась и была настроена выиграть спор.
На секунду он умолк от неожиданности, но тут же парировал:
– Ты сама начала. Это ты меня заставила послушать, как он погиб.
Тут он меня подловил.
– Слушай, – сказал он. – Я без злого умысла. Просто пытаюсь хоть крупицу радости привнести в этот мир. В «Твиттере» все говорят, что я умираю, – какой посыл это дает людям с анорексией? Я ни хрена не умираю. Я живу, интересуюсь жизнью. Это важно, потому что я у всех на виду. Ситуация непростая, но я стараюсь справиться. Скоро все прознают, что от меня ушла жена и у нее теперь ребенок от какого-то богатенького пожилого адвоката. Это унизительно, но я стараюсь справиться. Я хочу, чтобы помимо этих слухов было что-то еще, хотя бы даже то, как я переехал твоего бывшего начальника – и, кстати, до сих пор не понимаю, в чем там было дело…