– Что ты сказал?
– Почему мне пришлось переехать двоих человек, чтобы вытащить тебя…
– Нет. До этого.
– Что от меня ушла жена? – Я видела, как до него постепенно дошло, что я понятия не имела. – Что у нее ребенок… – Голос у него затих.
Моя рука так и лежала у него на телефоне. Он протянул ко мне руку и положил свою костлявую ладонь на мою:
– Так они тебе не сказали. Ох, Анна.
Ребенок, значит. Нет. Они мне не сказали.
Мы просидели там довольно долго.
Фин допил свой кофе. Мой остыл. Как и я.
Где-то минут через десять он меня поднял, и мы спустились вниз на лифте. Он купил билеты, и мы сели в поезд. Поезд тронулся в путь.
В вагоне было свободно, но кто-то узнал Фина – я заметила, как девушка присмотрелась к нему и отвернулась. Она пыталась сфотографировать его на телефон, держа его в руках и ухмыляясь, делая вид, что читает или вроде того. Это было так очевидно и она с таким нахальством и злорадством это делала, что мне аж поплохело.
Когда она сошла, я прошептала:
– А это не может быть твой ребенок?
Фин долго молчал. Дыхание у него стало сбивчивым. Я поняла, что он едва держал себя в руках, и не стала настаивать. Мы проехали две остановки, и только тогда он ответил:
– Ты не понимаешь, что такое анорексия.
Что-то я понимала, но не осознанно, тоже верно. Может, голодание влияет на количество сперматозоидов или делает тебя импотентом? Но как об этом спросишь, чтобы никого не задеть?
Ребенок, значит.
Получается, они останутся вместе. Создадут семью. Эстелль – отличная партия, Хэмишу с ней повезло, и девочки ужасно обрадуются малышу, но нам с Фином – нам крышка. Мы оказались лишними в собственной жизни, проходным эпизодом в жизни наших любимых. Я словно соскальзывала с края мира в бездну. Тут я расплакалась. Фин взял меня за руку и сжимал мою ладонь, пока я не успокоилась.
Мы так и держались за руки, пока ехали на хлипеньком поезде, катившем по дождливому серому Лондону. Никакой романтики. Ни сексуального подтекста. Мы держались за руки, как Гензель с Гретель в первую ночь в лесу. Мы оба тосковали и, я думаю, оба были благодарны за то, что рядом кто-то есть, кто-то добрый.
31
Я не планировала идти на встречу с Триной Кини. Мне просто не хотелось оставаться одной. И тем не менее ее холодность по отношению к нам внушила мне горячую преданность Фину и нашему дурацкому предприятию. Или, может, я просто вжилась в свою роль и вошла в раж.
Суть в том, что я испытывала двоякое чувство, когда мы с Фином только пришли. А под конец была готова горы свернуть за наше право выпускать его болтовню. Вот почему я после этого пошла в турагентство и купила два билета до Ла-Рошели.
Мы шли по оживленной улице возле станции на Оксфордской площади, как вдруг заметили Трину Кини, сидевшую под навесом кафе. Она сидела одна за металлическим столиком и читала что-то с телефона. Никому бы в голову не пришло садиться там за уличный столик. Улица была узенькая и шумная, а тротуар кишел мусорными бачками и меловыми досками-штендерами. Но пепельницы на столике не было, и она не курила.
Трина оказалась молодой и стройной женщиной, с кожей темно-шоколадного цвета, усыпанной веснушками. Черные волосы ее вились мелким бесом и распушались на кончиках. На шее у нее висела голубая ленточка от бейджика поверх серого офисного пиджака. Даже издалека она казалась взволнованной.
Трина подняла глаза, увидела нас на подходе, и при виде Фина ее взгляд на мгновение просиял. Очевидно, она его узнала, но тут же сделала бесстрастное лицо, поджала губы и выставила защиту. Я подумала, что вряд ли эта встреча хорошо закончится. Но оно и понятно. Фин выпустил подкаст, опровергая ее теорию, и сделал это, предварительно с ней не связавшись. Меня осенило, что, несмотря на всю свою обходительность и старое доброе обаяние, Фин мог повести себя очень грубо.
Мы все представились друг другу, пожали руки и придвинули стулья. Бейджик у нее на шее оказался пропуском в здание Би-би-си за углом.
Фин попросил прощения за негативные отзывы, которые она получила из-за его ответного подкаста. Она помотала головой и закусила губу.
– Ничего страшного, – ответила она, хотя все явно было иначе. – Наш подкаст стали скачивать, чтобы узнать, что именно вы опровергаете. Вы даже подняли нас в рейтингах.
Знакомый тембр ее голоса, ее интонации перенесли меня обратно в нашу кухню до того, как все проснулись, потом в ванную, когда Хэмиш колотил по двери, и на шоссе, по которому мы отчаянно гнали вдоль озера. Я не могла отвести глаз от ее губ в надежде, что она снова заговорит.
Фин спросил:
– Вы работаете на Би-би-си?
Она кивнула.
– Админом. Сама ничего не пишу.
– Но хотели бы работать телеведущей?
Она нахмурилась:
– Давайте сразу покончим с формальностями: можете передать этой сучке, что я его не удалю.
– О чем вы?
– Я просто поражаюсь, честно, мне ведь нравится ваша музыка.
Тут вышел официант, и разговор прервался. Мы заказали чай. Трина угрюмо выжидала, глядя то на столик, то на меня. Она была прямолинейна и жутко раздражена. Не стану врать: она мне очень понравилась. Официант вернулся в кафе, и Трина спросила:
– Она вам платит? Или вы с ней звездные друзья? Рекламу друг другу делаете?
– О чем вы? – не понял Фин.
Рев мусоровоза на соседней улице раскатами прокатился по окнам зданий вокруг.
Трина ответила:
– Это она заставила вас записать его, так?
– Извините, – сказал Фин, перекрикивая проезжавшие машины, – но о ком вы вообще говорите?
Она прицокнула и усмехнулась.
– Проехали.
На подносе подали чай, и мы сидели и смотрели, как официант все расставил, пролил молоко на шлифованный металлический столик, вытер его, взял с нас оплату, ощупал карман в поисках сдачи. Все это время Трина Кини покусывала щеку и нервно дрыгала коленкой под столом, глаза у нее так и бегали, пока она в уме репетировала дальнейший пассаж.
Официант ушел, и Фин повторил:
– Извините, Трина, но что, по-вашему, происходит?
– Ха!
– Зачем вы согласились с нами встретиться?
Она на секунду задумалась.
– А вы зачем хотели встретиться со мной?
Я объяснила, что мы хотели задать ей пару вопросов касательно этого дела, что мы не прояснили пару моментов, но на протяжении всего моего монолога она строила гримасы, никак не относящиеся к сказанному, и я в итоге выдохлась и опустила руки.
Фин опять перехватил инициативу:
– Например, что случилось с колье?
Она прищурилась:
– Вы и без меня прекрасно знаете.
– НЕТ, НЕ ЗНАЕМ. – Это я истошно заорала, но на улице стоял такой шум, что вряд ли это прозвучало как-то особенно зло, просто очень внятно.
– Его прислали Гретхен Тайглер ПО ПОЧТЕ.
Теперь кричали мы обе, и уже не ради четкости артикуляции.
Мы все потеряли счет времени, но Фин теперь еще и потерял нить разговора.
– Гретхен Тайглер? Которая жена нациста?
Трина обернулась к нему:
– Как будто САМИ, ВАШУ МАТЬ, НЕ ЗНАЕТЕ.
Он вскинул руки:
– Так. Давайте мы все успокоимся.
Я спросила:
– Вы думаете, нас подослала Гретхен Тайглер?
Трина откинулась на спинку стула.
– А вы хотите сказать, что не подсылала?
– Трина, посмотрите сюда, – я откинула челку, показав ей бровь. Поначалу она растерялась, но потом присмотрелась, внимательно разглядывая шрам.
Мы встретились взглядами.
Она отвернулась и беззвучно ругнулась. Потом неспешно повернулась ко мне и тихо сказала:
– Я хотела бы расспросить вас о том самом дне.
Я пролепетала:
– Я об этом не распространяюсь.
– Все решили, что вас нет в живых. Где вы пропадали все это время, Софи Букаран?
– Пряталась.
– А другая девушка – она была с вами?
Я покачала головой:
– Мы никогда не встречались.
Она прошипела:
– Это все Тайглер.
– Я знаю, – ответила я. – Я своим ушам поверить не могла, когда услышала, о чем вы говорили в подкасте. Поверить не могла, что вы решились изобличить ее.
– Я не знала, что изобличала ее.
Возможно, в будущем мне уже не удалось бы с ней поговорить, поэтому я выпалила:
– Как вы тогда сказали: никто не говорит о ней всю правду. Никто не решается с ней тягаться. Не могу вам передать, как много для меня это значило.
Тут она насторожилась:
– И что?
– Ничего, просто спасибо вам. А еще у вас чудесный голос. Приятный тембр.
Она неловко ухмыльнулась и кивнула, глядя в пол:
– Ну. Это все очень приятно. Я не знала, что не стоило о ней говорить. Но спасибо.
Фин не поспевал за нашим шепотом. Он мог лишь с трудом расслышать нас сквозь шум машин. И предложил нам всем пройтись. Трина согласилась, у нее оставалось еще сорок минут на обеденный перерыв. Мы повернули на восток, вышли на улицу поспокойнее и зашагали дальше.
Фин обратился к Трине:
– Нас заинтересовала ваша история, поскольку моя подруга, Анна, слушала подкаст и узнала того, о ком вы там говорили.
– Ваша подруга Анна кого-то узнала? – она иронично ухмыльнулась. Я легонько покачала головой, и она поняла, что Фин не сострил, а правда ничего не знал.
– Анна дружила с Леоном.
Я кивнула:
– Мы общались десять лет назад, задолго до того, как он женился на Гретхен. Он тогда встречался с одной голландкой. Я работала в отеле, где они отдыхали. Мне кажется, он бы такого не сделал. Я уверена, что он не покончил с собой.
– Десять лет назад он бы не стал кончать самоубийством? Оптимистично. Это порыв, а не черта характера.
Она была права. Это мимолетный порыв. Под влиянием момента. У меня прямо от сердца отлегло, что эта слабость не досталась мне в наследство от отца и что я не передам ее моим девочкам, что это просто импульсивный порыв.
Трина прошептала:
– Вы считаете, я не права?
– Нет, я думаю, тут вы правы. Многие подходят к самому краю, но это не значит, что у них есть предрасположенность или что это само по себе неизбежно.