Помимо входной, в комнате была всего одна дверь, невысокая и настежь распахнутая. За дверью виднелись изножье накрытой простыней кровати с одеялом без пододеяльника и завалы отсырелых картонных коробок у дальней стены.
Из сумрака спальни раздался хриплый женский голос, жалобно пробормотавший:
– Фабрис? Non ancora!
Я отозвалась:
– Извините?
Из темноты, пришаркивая, вышла Джулия Паркер и встала в проеме. Ей было пятьдесят, но с виду – древняя старуха. С фотографий смотрела красивая женщина, а настоящая вся ссохлась. Нос запал, кожа одрябла. Она была высокого роста, худая как спичка, кожа да кости – не считая вдовьего горба. На ней была длинная сорочка поверх синих треников и аляповатые салатовые кроксы на розовые носки: как будто какая-нибудь сиделка вырядила ее всем на потеху. Она бы просто утонула в платье 42-го размера.
– Chi diavolo sei? Chi vuoi? – Она смерила взглядом меня, потом Фина.
– Джулия Паркер?
– Si.
– Вы говорите по-английски?
– Да.
– Можем мы задать пару вопросов о Виолетте?
Она склонила голову вперед и глянула на нас сверху вниз.
– Вы что, фанаты Даны?
– Нет. Ну, отчасти. Я знала Леона.
Она смерила меня взглядом.
– Когда это?
– Лет девять назад. Я только пару дней назад услышала, что он погиб.
– Хм. Вы были «друзьями» как приятелями или прямо друзьями-друзьями? – Она говорила на английском лондонских элит, с едва заметным итальянским акцентом, но голос у нее был роскошный. Протяжный, с хрипотцой, местами отрывистый. Я так и видела ее молодой и циничной, с налетом очаровательной меланхолии, свойственной только самым прекрасным девушкам.
– Приятелями в прямом смысле этого слова. Мы недолго общались. Я работала в одном отеле в Шотландии. А он туда приехал с девушкой, сущей мегерой. Он выходил на улицу, и мы пересекались у мусорных баков выкурить сигаретку и поболтать. Думаю, ему было до смерти скучно.
Она все еще сомневалась.
– Как ее звали?
– Лилли Харкен.
– Ах, Лилли, – Джулия прошаркала до дивана и села. – Терпеть не могла эту стерву. Такая зануда.
– Леон бросил ее там одну. Она просто рвала и метала. Меня заставили собрать ее чемоданы, и я плюнула ей в крем от La Mer.
Джулия расхохоталась – от души, злорадным смехом. Она изобразила, как намазывает на лицо испорченный слюной крем, и опять расхохоталась, закашлялась, поперхнулась и вся прямо побагровела. Мы с Фином оба слегка переполошились и было шагнули к ней, но та откашлялась и отмахнулась от нас, мол, садитесь, садитесь.
И мы уселись на плетеные кресла. Наконец она перевела дыхание, прикурила сигарету и с улыбкой глянула на меня.
– Чего вы хотите?
– У нас есть пара вопросов. Вы были с Виолеттой и Леоном в Сен-Мартене в день крушения Даны?
– Нет. Я была тут. Полиции пришлось звонить моему другу, чтобы тот пришел мне рассказать. Я не люблю телефоны.
Фин спросил:
– Могу я записать разговор?
На Фина она даже не смотрела, говорила только со мной, и теперь безразлично повела плечом:
– Пожалуйста.
Фин достал телефон и прицепил микрофончик.
– Джулия, люди говорят, что Леон убил себя и детей. Я в это не верю.
Она махнула изможденной рукой.
– Почему это, милочка? Откуда вам знать, что может сделать тот или иной человек?
Она меня слегка обескуражила. Я надеялась найти в ней союзника.
– В общем, мы сейчас рассматриваем другую версию произошедшего. Когда вам пришел из отеля багаж Виолетты, было ли там платье сорок второго размера?
– О, это не ее багаж.
– Не ее багаж?
– Они отправили его сюда. Сама не знаю. У Виолетты таких вещей не было. Они… отель прислал чужую сумку. Одежда не того размера, все не то, слишком велико. Дорогущий шампунь, чужое нижнее белье, все чужое. Я бы связалась с владельцем сумки, но там ни пометок, ничего не было. А в багаже – так странно – все ярлычки с одежды срезаны, и вообще. Странно. – Пока она говорила, я все время поглядывала на микрофончик, и она это заметила. – А все-таки давайте обойдемся без записи.
Фин одарил меня ехидным взглядом. Она бы и не вспомнила про запись, если бы я не привлекла ее внимание к микрофону. Фин выключил его и отложил. Но она уже насторожилась.
– Вот вы, – обратилась она к Фину, – вы не знали Леона. Вас я не знаю. Эти богатые и злые люди, они терпеть не могут… – Тут она осеклась.
Фин сказал:
– Я могу пока выйти, если вам так удобнее.
– Хм, – Джулия кивнула.
– Схожу тогда до магазина. – Еще в дьюти-фри мы позаботились о том, чтобы купить блоки питания и зарядить телефоны, а про табак забыли, и я знала, что ему не терпится закупиться. – Вам что-нибудь нужно?
Она язвительно улыбнулась и обвела рукой комнату.
– Как видите, у меня есть все необходимое.
– Может, сигарет? – предложил Фин.
Джулия прикрыла глаза и почесала шею у груди.
– Вообще, было бы славно. «Пэлл-Мэлл», ментоловые. Их всегда придерживают для меня в лавке Малика за углом.
Она ткнула пальцем в неопределенном направлении.
Фин взял у меня наличные и отворил дверь. Комната на миг наполнилась светом и влажным воздухом, звуками и запахами внешнего мира. Фин вышел и закрыл за собой дверь.
Я разглядывала фотографии на журнальном столике. Тут Джулия еще роскошная женщина, тут Виолетта в детстве, в подростковом возрасте, а тут еще совсем малышка в балетной пачке и с головным убором, стоит в позиции арабеск. На большинстве фотографий была Виолетта.
– Мне очень нравятся ваши штаны, – Джулия смотрела на мои широкие брюки, – в стиле Кэтрин Хепберн.
– Они от Маргарет Хауэлл.
Она узнала бренд и улыбнулась, словно давненько не слышала этого имени.
– Шерсть?
– Да.
– Колючие?
– Нет. Они прошиты шелковыми нитями. А было в багаже, который вам прислали, платье бренда «„М“ как „Миссони“»?
– Такое я бы уж точно заметила.
В этом я не сомневалась.
Она продолжила:
– Все вещи там были большого размера. Размера ну я даже не знаю какого. Слишком велики для Ви, – она указала рукой на дешевую комнату. – Временные меры. Денег нет, так что на время перебрались сюда, пару лет тому назад. Одного моего друга квартира. Бывшего бойфренда из Белграда. Ему восемьдесят семь, – она скривилась в улыбке. – Он в своем маразме, может, и не помнит ни хрена, что я тут живу. До сих пор его люблю. Не мужчина был, а чертов бог, – она похотливо улыбнулась, поглаживая пальцами костлявое декольте.
– А откуда Виолетта достала деньги?
– Не было у Виолетты никаких денег.
– Но ведь она спустила на два платья тысячу евро.
– Ха! Нет. Не было у Виолетты никакой тысячи евро, вот уж точно. Леон, мой чудесный Леон, он совсем разорился. Мы очень, очень долго были на мели, я и Ви. Леон потом вернулся и немного подсобил, но даже у него деньги скоро иссякли. За год до смерти Ви иссякли. Совсем. Пришлось из прекрасной квартиры перебраться сюда. Он говорил еще, что все образуется. Его новая женщина, Гретхен, сказала, что будет нас обеспечивать.
– И как, обеспечивала?
Джулия рассмеялась, и смех перерос в лающий кашель.
– Я что, выгляжу обеспеченной?
– Передумала после смерти Леона?
– Даже раньше. Дофин Луар, ее личная помощница, после свадьбы наняла частного детектива – выяснить, как обстоят дела, и разузнала о его банкротстве. Все разузнала и доложила начальнице. Жирдяйка тупая. Виолетта жутко на нее разозлилась. Но… Гретхен ведь не наводила справки до свадьбы, поэтому – ну знаете – может, любовь? Может же быть? Тут еще, конечно, брачный договор, но ведь она могла и раньше выяснить, что у него ни гроша за душой, стоило ей только захотеть. Зато Луар хотела и выяснила. Может, Гретхен и любила. Какое-то время она нас поддерживала, высылала по мелочи, разве что подразнить.
– А сейчас уже нет?
– Пфф. Прислала извещение. Даже не сама. А через личную помощницу. Обстоятельства изменились. Тварь. Разве так поступают с друзьями? Денег у нее навалом. Когда навалом было у меня, я со всеми делилась.
– Но почему, раз уж вы были на мели, Виолетта не хотела бриллиантовое колье?
– Хо-о! – она вскинула руки. – Вы про то колье? О чем Леон вообще думал – так сорить деньгами? Он же банкрот. Так он еще и хуже делает, покупает долбаное колье на публичном аукционе, серьезно? Даже в розницу дешевле! Двадцать процентов в пользу аукционного дома, ни хрена себе! Виолетта – слишком добрая душа, чтобы сказать это вслух, и за нее сказала я: «Ты. И так. Разорился. Прекрати уже сорить деньгами, Леон!» Он этим делал только хуже. Он был очень целеустремленный, понимаете? Но мы же и так его девочки! Нам все это по фигу. Бывает, что есть, а бывает, что нет. Мы-то все равно его девочки.
Тут я поняла, что это Джулия отправила те эсэмэски от имени Виолетты. В них читался ее стиль, ее интонации.
– Но в Сен-Мартене Виолетта забронировала лучший номер отеля. И прилетела частным самолетом.
– Серьезно? Я-то думала, она летала коммерческим рейсом. Ну, может, за нее друг заплатил. Она всегда ухитрялась склонить других за нее заплатить.
– Как это ей удавалось?
Джулия нежно улыбнулась.
– Она была такой красивой, утонченной, людям хочется побыть в ее компании, понимаете? А она, ну, просто приветлива с ними, не знаю, где-то польстит, вышлет счет или как-нибудь намекнет, ну не знаю, – Джулия улыбалась, ерзая на стуле, и описывала в воздухе круги своими элегантными руками. Она рассказывала, как дочь разводила людей на деньги, словно это было танцевальное соло. Если бы мои такое затеяли, они бы лет до тридцати сидели под домашним арестом. Но она вдруг умолкла. Осела. Руки у нее повисли по бокам, а пальцы вцепились в диван. – Мы многое спускали Виолетте с рук. Но вы поймите, ей нелегко приходилось со мной и с Леоном, ну знаете. Конечно, иногда она влипала в неприятности, но я ведь не в своем уме была.