Не решаясь спрашивать дорогу, мы пошли на свет с набережных Гранд-канала и, прибившись к толпе служащих, добрались до станции Санта-Лючия.
Внутри, сквозь лабиринт стеклянных витрин, вился путь на платформы под открытым небом. Возле «Восточного экспресса» собралась толпа на поезд до Вены. Наш поезд находился на соседнем перроне, и нам пришлось продираться сквозь толпу ошеломленных фанатов.
Мы нашли свои места, в самом начале вагона, и сели за столик друг напротив друга. Никакого шума, да и вряд ли кто-то в последний момент побежит к хвосту поезда. Только бизнесмен один скользнул в вагон и уселся в противоположном конце, по диагонали от нас, настолько далеко, насколько возможно, но нас это вполне устраивало.
Я подняла глаза и увидела, что Фин, закрыв лицо руками, рыдает.
– Ну, Фин, ну что ты. Перестань.
Вот только перестать он не мог.
– Я больше не хочу в этом участвовать, – заныл он. – Хочу домой.
Мне хотелось того же. Мы сами не знали, что делали. А вдруг они нашли бы девочек, или Эстелль, или Хэмиша?
И вот мы сидели, избегая встречаться взглядом, и горевали по утраченному величию в лице Джулии, пристыженные, до смерти напуганные и несчастные.
Поезд рывком тронулся с места и, постепенно оставляя Венецию позади, пошел через лагуну в густой прибрежный туман.
42
Те из вас, кто еще тогда следил за подкастом или слушал его позже, наверняка ждали этой главы. Простите, если тут я вас разочарую.
Серия подкаста «Мы напились с наемным убийцей» взяла целый ряд наград и побила все рекорды по количеству скачиваний. Людям она показалась веселой, и странной, и трогательной, и запросто завоевала их сердца, только случилось все совсем иначе. Мы напивались не с каким-то там весельчаком, травившим жуткие байки, – по крайней мере, это далеко не вся история. Я привожу текст серии ниже курсивом. Можете его пролистать, если не хотите портить воспоминание.
Истинная суть истории зависит от того, когда она рассказана, где и кому. В той серии подкаста низким голосом пьяница со странным акцентом травит дикие байки. Но в контексте смысл меняется. И вот вам контекст.
Мы были в шоковом состоянии и лихорадочно соображали, что теперь делать. До тех пор было весело, хотя и страшно, мы пренебрегали только своей безопасностью, но теперь из-за подкаста погибали люди, с которыми мы проводили интервью. Не думаю, что мы с Фином были к такому готовы.
На тот момент я думала, что есть два варианта: либо Гретхен заказала Джулию, чтобы нас припугнуть, либо Джулия что-то знала и ее убили, чтобы та нам не проболталась. Но ведь никто не знал, что мы вернемся и найдем ее, а значит, это не предупреждение. Что меня поразило, так это степень насилия. Джулию столько раз пырнули. С ожесточением. В порыве чувств. В любом «тру-крайм»-подкасте вам скажут: тут что-то личное. Глаза ей закрывать не стали; бездумно обронили коробку посреди кровавого следа до фотографии Виолетты. Но что меня больше всего беспокоило, ведь я примеряла на себя последние мгновения жизни Джулии, так это вот что: фотография не была прижата к сердцу. Она не обнимала фотографию Виолетты. Фотография лежала картинкой вверх, как последнее послание миру, подведение итогов: вот все, что было ей дорого в жизни.
Я выглянула в окно поезда. Мы постепенно пересекали лагуну сквозь стелющийся густой туман. Фуры и машины на дороге стали будто выцветшие и призрачные.
Мы сидели, уставившись на мокрые, напуганные лица друг друга. Фин так и продолжал рыдать. Это напомнило мне об одном упражнении на доверие: семейный психолог сказала нам с Хэмишем сесть напротив, колено к колену, и смотреть друг другу в глаза – по ощущениям, часов семь кряду, и все это время я только и думала: «Ненавижу тебя».
Мы с Фином вытащили телефоны и хотели было покопаться в них, подуспокоиться, но связь пропала, а вайфай был «временно недоступен». Пытаясь прийти в себя, я взялась листать фотографии девочек, но наткнулась на селфи, где мы с Эстелль стоим в обнимку в парке на весеннем концерте. Щеки у нас горели, и мы обе смеялись, а на заднем плане красовался викторианский эстрадный павильон. Я отложила телефон.
Сквозь двери между вагонами просматривался вагон-ресторан. Я вытерла лицо и пошла купить чего-нибудь выпить.
Пройдя автоматические двери, мимо просторного туалета, доступного для кресла-каталки, я попала в вагон-ресторан с отделкой из красно-белого пластика, совсем новехонький. Внутри вагон был усеян высокими стоячими столиками. Стойка с сидячими местами для завтраков выходила к окну. Тут сзади подошел Фин и встал рядом со мной.
Низкорослый итальянец за стойкой обратился ко мне:
– Виопа sera, signora. Cosa vorresti?
Итальянский y меня ужасный. И мне было жутко неловко, когда я пыталась заказать две маленькие бутылочки вина, по одной мне и Фину, на что обслуживающий меня официант ответил отказом. Две маленькие бутылочки обойдутся нам дороже одной полноценной бутылки вина. Не думаю, что я с ним тогда согласилась, но все было как в тумане, а я, в расстроенных чувствах, старалась не выдать свой ужасный итальянский.
Мужчина откупорил целую бутылку белого вина, поставил на стойку, накрыв ее одним-единственным пластиковым стаканчиком, и спросил у Фина, что ему угодно. Фин хотел водки, но мужчина опять-таки на очень быстром певучем итальянском возразил, что это неразумная трата. Фин не понял, что тот ему говорил, покивал, показал что-то руками, и официант воспринял это как заказ на полбутылки водки.
Вышло очень дорого.
Ни я, ни он уже не могли мыслить трезво. Фину каким-то образом всучили яичный сэндвич с огроменной пачкой чипсов «Паприка Экстрим». Они еще сыграют свою роль в нашем приключении, довольно неожиданным образом.
Вернувшись на свои места, мы устроились за столом и взялись за бутылку. Поначалу алкоголь успокоил, согрел, унял боль. Совсем как лекарство. В любом другом месте можно было бы на этом успокоиться, встать и уйти, вот только мы застряли на неторопливом поезде до Милана. Нам предстояло еще десять часов пути и пересадка в Милане, чтобы добраться до Лиона, а мы как будто останавливались на каждой станции. Вот почему мы стали пить дальше, хотя алкоголь уже сделал все, что мог сделать хорошего.
Может, вы уже заметили, но сон во всей этой истории почти не фигурирует. Мы выкраивали пару часиков то тут, то там – в самолетах, в залах ожидания аэропортов, но, по сути, жили на адреналине. Фин был ужасно худой, а я вообще особенно не пила. Потом еще и отопление в вагоне включили. Я на мгновение, как мне показалось, прикрыла глаза и тут же отрубилась.
Я услышала, как буквально у меня под ухом кто-то разговаривал, и различила голос Фина. Я смутно задумалась, что там такое, мне правда хотелось узнать, но проснуться я никак не могла. Где-то с час я пролежала в отключке. Поезд уже тронулся со станции Виченца, и тут я проснулась, с пересохшим горлом и опухшими глазами.
Что я увидела перед собой, глубоко меня поразило.
Напротив меня, рядом с Фином, сидел тот самый мужчина из Сен-Мартена, это его мы видели с Дофин Луар. Они с Фином улыбались, подавшись вперед, и завороженно слушали человека, сидевшего рядом со мной.
Бутылка водки Фина стояла на столе пустая. Они почти прикончили вторую такую же. Вино тоже прикончили, как и сэндвич с яйцом, только запах остался. Я резко дернулась вперед в попытке стряхнуть с себя сон, и они все радостно на меня обернулись.
Я потерла глаза. Они уже прилично нализались, но Фин их всех переплюнул.
– С добрым утром, принцесса! – сказал здоровяк по соседству со мной. – У меня тост! За нашу принцессу!
Слово «принцесса» он почти что прошипел. Не по душе мне было, как он это сказал.
Я посмотрела на него. Румяный такой, в старомодном сером пиджаке с большими накладками на плечи и засаленными лацканами. Пахло от него сигаретами с водкой, смесью розовой воды и затхлого пота. Может, эти двое заодно? С виду один в один. Но на пьяную голову и в полудреме я не смогла сообразить, что происходит.
Фин представил меня здоровяку, сидевшему рядом со мной: это Дэми. Дэми, это…
Меня зовут Анна, ответила я. Не то чтобы я этим заявляла о своей личности. Совсем еще спросонья, не успев прийти в себя, я забыла, кем я на тот момент по идее была.
Дэми обернулся и пожал мне руку. Ухватившись за нее слегка крепковато. Ладони у него были как лопаты, и в руку мне впилась уйма колец. Костяшки все в шрамах. Его руки мне напомнили схватившие меня за шею на кухне мозольные руки, когда я еще была Софи. Неужели это тот самый мужчина, пытавшийся меня убить? Я вгляделась в лицо, но не узнала его. Он следил за мной слезящимися глазами с желтушными белками. Губы у него изогнулись в улыбке.
Он поднял бокал, указав им на меня:
– Тост!
Фин объяснил, что Дэми подошел составить нам компанию, когда я уснула. Он устроился вон там, когда мы сели в поезд, помнишь? Фин показал на место, которое до этого занимал застенчивый бизнесмен. Я помотала головой, но Фин этого не заметил. А я имела в виду, что никого там больше не было, когда мы садились на поезд. Кто-то зашел уже после нас и сел туда, откуда мы бы его не увидели. Но Фин был пьян. Он совершенно об этом забыл.
Так вот, продолжил Фин, когда я уснула, Дэми присел немножко поболтать и выпить, а потом, на остановке в Падуе, на поезд сел еще вот этот малый! Он указал мне на мужчину рядом с ним. Не думаю, что Фин его узнал.
– Привет! – откликнулся тот. – Меня зовут Звиад! – Английский у него был хороший. – Простите. Мы съели ваш сэндвич, но вы не волнуйтесь. Я принес еще водки!
Это вызвало у Дэми восторженный возглас.
– Знаешь, кто это такой? – спросила я Фина, показывая на Звиада.
Те оглянулись друг на друга и расхохотались.
– Это тот самый человек, который нас преследовал!
– Знаете, – сказал Звиад, весь из себя румяный, широкоплечий, с голосом на удивление мягким, – мисс Букаран, должен вам признаться: для меня это честь. Вы ведь дама знаменитая, – он прижал руку к груди и поклонился, насколько позволял ему столик.