Мы подъехали к безлюдному бетонному перрону. Поезд сбавил ход. На мелькавших станционных указателях я прочитала «Брешиа». Фин спал лицом на столе.
– Фин, вставай! – я встряхнула его, но тот лежал в отключке. Я попыталась поднять его, но, даже такого худющего, не смогла. Лежал он мертвым грузом. Он выскользнул у меня из рук прямо на пол и сполз под стол. Поезд встал у пустого вокзала. Я сунула руки Фину под стол и запихнула туда же все наши вещи, будто мы сошли с поезда. И поспешно пробежала через весь вагон к туалету.
Дверь была заперта. Я слышала – внутри что-то чуть слышно стучало, будто кто-то со всей силы бился головой об стену. Я прильнула ухом к двери и услышала чье-то кряхтение.
Я открыла дверь на платформу и стала ждать, слушая, как стук все слабел, становился все тише и тише, а потом и вовсе затих.
Я швырнула пачку «Паприки Экстрим» на перрон, целясь к выходу, и в полете пачка рассыпалась, а чипсы разлетелись продолговатой дугой, будто мы их уронили, выбежав из поезда.
Я свесилась с двери вагона и крикнула под самым туалетным окошком: «ФИН, БЫСТРЕЙ!»
После чего рванула через весь вагон и забилась под стол, вжавшись рядом с Фином, уже вовсю храпевшим.
С грязного пола я видела в проходе самый низ двери в туалет. Она распахнулась. Ноги Звиада были неподвижны, а сам он обмяк на полу. Дэми перешагнул через него, пихнув его ноги за дверь и закрыв ее снаружи монеткой. После чего его ноги скрылись по направлению к выходу. Наверное, хотел выглянуть на платформу.
Прозвучал сигнал к закрытию дверей.
Я закрыла глаза. Двери вагона мягко сомкнулись, и поезд тронулся с места.
44
Когда поезд тронулся в путь, я подняла глаза, и Дэми перехватил мой взгляд. Всего на мгновение. Я выбралась из-под стола, и он следил за мной сквозь стекло, пока ветер трепал его волосы, а поезд катил прочь с платформы.
Я стояла в проходе, и руки у меня дрожали, а сердце припустило галопом. Мне показалось, что меня вот-вот стошнит, но все прошло, а потом опять – будто вот-вот стошнит. Некоторое время я так и металась, тем временем Фин сладко спал на полу.
Я присела.
Через пятьдесят минут поезд неохотно подъехал к Милану. Как часто ходят поезда из Брешии, я не знала. Дэми мог уже нас догнать.
Я выволокла Фина из-под стола, поставила на ноги и буквально на себе стащила с поезда. Спотыкаясь на ходу, мы прошли через перрон в главный зал. Отвечаю, он так стоя и уснул, пока я читала табло отправления поездов. Я нашла номер платформы, с которой уходил скорый поезд в Лион, и заставила Фина бежать.
Мы едва-едва успели на поезд, запрыгнули перед самым закрытием дверей и, пройдя по вагонам, устроились на этот раз в середине состава. Не думаю, что я когда-нибудь еще сяду в хвост поезда, да и в любой вагон с одним-единственным выходом.
Путешествие продлилось шесть часов без перерывов. Сиденья были неудобные. Вагон вонял средством для уборки туалетов. Нигде я не была так рада оказаться. Мы развалились на своих местах, и я отрубилась, а через двадцать минут вздрогнула и проснулась, вся вялая и в ознобе. Фин окончательно продрал глаза и, хоть еще не протрезвел, уже радостно копался в телефоне. «Национальное сообщество французских железных дорог» раздавало вайфай. Стоит ли говорить, что он это сделал, пока я спала, а именно залил подкаст с историей Дэми в свой «Твиттер». О том, что стряслось со Звиадом, я рассказала ему только потом.
– С чего ты взяла, что он хотел нас убить?
– Он сам об этом говорил.
– Ничего он не говорил.
– Говорил, Фин. Та его история про Ергея? И про Сучью войну.
Фин усиленно сморгнул.
– Но это же просто истории.
– Просто так ничего не бывает.
Он настоял, что надо позвонить в итальянскую полицию, вдруг Звиад еще жив, откуда нам знать, но когда с десяток лет избегаешь властей, поневоле станешь настороженной. Так что позвонил им Фин, поговорил немного, все сильнее повышая голос, все больше выходя из себя, и в итоге передал мне трубку.
Диспетчер не говорил по-английски и даже не подумал поумерить сильный итальянский акцент. Я и пытаться не стала переходить на ломаный итальянский. Я знала, разговор записывается, а это может показать, что мы пытались известить полицию об убийстве Джулии и Звиада, но без толку. Что нам только на руку. Можно будет потом представить это как доказательство нашей невиновности. Я, насколько могла, потянула разговор, а потом повесила трубку. Я не знала, что во всех вагонах поезда стояли камеры наблюдения и они засняли, как Дэми тащил Звиада в туалет.
Наверное, я в жизни так не выматывалась. Меня как будто выжали до последней капли, но в таком взвинченном состоянии было не до сна. Я прислонилась головой к окну и стала смотреть, как в сером рассвете мимо проплывают горы, и скучала по дочуркам, пока Фин все копался в своем телефоне.
– Ох, – вдохнул он. – Анна…
Он показал мне свою ленту в «Твиттере». Серия с Дэми уже заполонила ретвиты, но один комментарий всплывал каждые тридцать секунд. Он был сгенерирован ботом. Такое не отследишь. Во вложении была фотография моих девочек.
Я эту фотографию ни разу в жизни не видела. Девочки на ней были в своих причудливых хеллоуинских костюмах, которые они тогда надели в школу. Видимо, взято из чьего-то поста в «Фейсбуке». Они стояли у ворот и, обнявшись, улыбались до ушей. У Лиззи не было передних зубов. Одна и та же фотография, снова и снова.
Подписанная «Позвони мне, целую, Д. Л.».
45
В Лионе мы остановились в безликой корпоративной гостинице километрах в двух от вокзала. Сняли на двоих один номер. Мы не ощущали себя в безопасности, чтобы оставаться поодиночке. Или спать. Да даже растянуться на постели. Оба мы, говоря площадным языком, нехило пересрали.
Я подъела все бесплатные печеньки и, уставившись в замызганное окно, попивала жиденький горячий шоколад. Когда мне уже стало невмоготу, лишь бы пройтись, мы вышли на улицу. И отправились мы в пекарню Сабины.
Мы целый час шли быстрым шагом. И это было здорово. Мы дошли до района с шикарной одеждой, прямо у площади Якобинцев, и тут я заметила, что Фин оглянулся на одну витрину и кожа у него на шее собралась в пять ровненьких складочек. Он еще сильней схуднул с тех пор, как мы в это ввязались. Господи, как я соскучилась по Хэмишу. Соскучилась по его красивым рукам, по его недостаткам и не обремененному сомнениями эгоизму. Соскучилась по нашим ссорам из-за «Кэнди краш». Соскучилась по тому, как зарывалась лицом в его предательскую грудь и волоски щекотали мне нос.
– Сюда.
Фин уставился на витрину магазина, заставленную чудными пирожными.
– Серьезно? – удивилась я, по глупости решив, что он проголодался.
– Это пекарня Сабины.
– А.
Он вытащил телефон, пристроил микрофончик и включил диктофон. Потом улыбнулся мне, сунул телефон в верхний кармашек твидового пиджака, так что микрофон высовывался наружу, и смело шагнул в магазин.
Вдоль серых оштукатуренных некрашеных стен были выставлены крохотные яркие пирожные – розовые с зеленым, коричневые с голубым, мини-эклеры и наполеоны – сплошная классика, только в миниатюре. Маленькие произведения искусства. За стойкой стояли две женщины, обе в шефской форме. Сабина оказалась блондинкой и удивительно напоминала Амилу. Мы сразу поняли, что это она, хотя и никогда не видели ее фотографий, – все потому, что она нас узнала.
Она скрестила руки и обратилась к нам на английском:
– Выметайтесь. На хрен. Отсюда.
– Ох, – опешил Фин, его застал врасплох такой накал враждебности. Он неловким жестом поднял руку, будто приветственно махал ей с мостика в паре километров отсюда. – Эм. Привет.
– Вон!
Она откинула крышку стойки и вышла, разведя руки в стороны, вытесняя нас к двери на улицу. Вышло как-то сумбурно. Она-то двигалась очень проворно, только с жаркой кухни, ну а мы едва тащили ноги, точно пара бомжеватых хипстеров – не спавши, с бодуна, преисполненные жалости к себе. Почему-то мы пришли к общему выводу, что стоит ей выдворить нас на улицу, и шанса с ней поговорить у нас уже не будет. И мы уперлись.
Я наступила ей на ногу. Та сжала губы и повернулась ко мне, удивленно распахнув глаза. Надо сказать, Сабина оказалась крохой и смотрела на меня снизу вверх под довольно-таки острым углом. Запросто могла бы откусить мне руку, если бы ей так вздумалось.
– Амила невиновна, – выпалила я. – Разве вам не хочется ее освободить?
Ее трясло от гнева.
– Амила больна. Амила ужасно больна, и ей в тюрьме неправильно поставили диагноз.
Оперировать теперь уже поздно, но вам на это наплевать, ведь это все не вписывается в вашу историю.
Она попробовала вывернуть свою ногу из-под моей, но я только сильней навалилась.
– А что, если мы ее вытащим?
Она замерла.
– В смысле, устроите побег?
– В смысле, докажем, что это был кто-то другой.
Она фыркнула, и даже не один раз, а дважды, и шепнула:
– Вы не знаете, что это за люди.
– Вы про Гретхен Тайглер?
Она взглянула на нас, на каждого поочередно, и ухмыльнулась:
– Она вас убьет.
– Уже пыталась.
Тут она прислушалась. Я ослабила хватку.
– Когда?
– Только что, в поезде. Двое наемников. И до этого тоже. – Я приподняла прядь волос и показала шрам, но та не поняла.
– Elle est Sophie Bukaran[13], – сказала женщина за стойкой.
Имя это Сабина узнала. Она кивнула на меня с уважением.
– Так вы ее знаете?
– Знаю.
Фин вдруг выпалил:
– Как вам удалось открыть свою пекарню?
Сабина моргнула.
– Я знаю, что до вынесения приговора Амиле денег у вас не было, а потом вдруг раз – и появились. Как же так вышло?
– Вы меня в чем-то сейчас обвиняете?
Фин слишком вымотался, чтобы увиливать.
– Да, именно. Мне интересно, как это так у вас вдруг появляются деньги и Амила решает не подавать апелляцию.