Разведчики укрылись за осыпавшимся дувалом. Тесно прижались друг к дружке и наблюдали за станцией. Ливень ее обезлюдил. Охрана и обслуга попрятались кто куда.
На юге сумерки короткие, а уж когда пасмурно и подавно. Потемнело быстро. Кое-где замутнели тусклые огни сигнализации. Покачиваясь, проплывали желтые пятна фонарей. Сидение без дела тяготило, и первым не выдержал Карлов.
— Вот, например, ты, Шкуток, — начал он, словно собирался сообщить что-то очень важное.
— Ну, — рыженький серьезно насупил бровки.
— Несомненно выйдешь в большое начальство, не исключено — в адмиралы.
— Это почему же?
— А помнишь, как Шолохов в «Поднятой целине» писал: головенка тыковкой, пузцо сытенькое, носишко утицей. Все как у тебя…
— Вот пустобрех. Я и взаправду думал, что путное скажет.
— А разве… — намеревался продолжить разговор Карлов, но командир перебил его:
— Тихо! Ничего не слышите? Давайте-ка переберемся поближе. И осторожнее, не шуметь.
Они перемахнули ограду и, крадучись, проскользнули к развесистой, в коричневых стручках, акации. От нее параллельно полотну тянулся заросший репейником то ли ров, то ли кювет. В нем и затаились.
Облюбованный ими состав стоял метрах в сорока. Слышалось сиплое шипение — локомотив уже прицепили. Вдоль эшелона маячили часовые.
Издалека, от моста, донесся перестук колес.
— С той стороны идет, — доложил Лунев.
— Значит, как наметили: Лунев левого, Карлов правого. Займете их места. Действовать нахальнее, но осмотрительно. Едва встречный нас закроет — бежим к полотну. Как пройдет — мы со Шкутой снимаем охрану, а Григорий Иванович подтаскивает взрывчатку. Дотащите один?
— Запросто.
— Друг друга подстраховывать.
Одинцов тревожно вглядывался в небо, но никаких признаков самолетов — ни гула, ни огоньков — не было. «Неужели не прилетят? — терзался он. — Тогда, пожалуй все напрасно».
Для Одинцова в те минуты становилось все яснее, что без такого серьезного отвлечения, как бомбежка, риск бесполезен. Силы явно неравны, разведчиков в схватке наверняка перестреляют всех до одного, задача окажется невыполненной.
И когда слева из дымной темноты выполз состав, Одинцов, еще раз взглянув на небо, вместо сигнала «Вперед!» подал команду:
— Оставаться на местах!
Состав с грохотом прогремел мимо, и все затихло. Разведчики немо глядели на своего начальника. В их глазах явно читались вопросы: «Что случилось? Почему дан отбой?» Одинцов ничего не сказал, только махнул рукой в сторону кладбища — отходим. Лишь когда выбрались на пригорок, младший лейтенант сдержанно сказал:
— Нельзя без авиации — верная гибель. Будем ждать бомбежки.
Ночь и день прошли в тяжком ожидании. Появится ли вновь подходящий состав? Когда он отправится? Обрушит ли наконец свой удар наша авиация? Все эти вопросы беспокоили Одинцова и его подчиненных. На два из них разведчики получили ответ еще до захода солнца. После полудня прибыл товарняк, а часа через два удалось установить, что он отправится поздним вечером. Пока ситуация повторялась.
Когда затаились на прежнем месте во рву, Одинцов сказал:
— Действуем по вчерашнему варианту. Всем ясно?
Каждый разведчик кивнул головой, все, мол, понятно.
Снова, как вчера, Одинцов вглядывался в небо — неужели подведут? Но вот наконец раздался далекий прерывистый гул. И тут же от моста донесся перестук колес — к станции приближался поезд.
Состав еще не подошел к мосту, а в этот момент на дальнем конце станции грохнул взрыв. За ним — второй, третий…
— Наши! — с радостью воскликнул Одинцов. — Теперь надо торопиться.
Слева из дымной темноты выполз состав.
— Вперед!
Разведчики поползли каждый к «своему» часовому.
Мимо с грохотом зачастили вагоны проходящего поезда. Командир приподнялся.
— Так. Лунев уже управился. Молодец! Чего же Карлов?
Секунды тянулись нестерпимо долго, словно стрелки часов приклеились к циферблату.
— Ага, и этот сработал. Не может без фокусов.
— А что он? — полюбопытствовал Гришка.
— Нож бросил, циркач, — ответил Одинцов с оттенком одобрения, — Теперь наша очередь. Как эшелон проскочит, разом к пятому от паровоза вагону с тормозной площадкой. Приготовились… Марш!
Они выскочили из рва и кинулись через пути. А станция уже была залита огнями. Один за другим гремели взрывы бомб.
Едва промелькнул хвостовой вагон, Одинцов и Березовский мгновенно ворвались на насыпь и очутились нос к носу с двумя гитлеровцами. Те даже не успели сорвать с плеч винтовки, как оказались сбитыми на землю смертельными ударами прикладов. Их тут же забросили на тормозную площадку.
— Карлов! Вскрывайте дверь. Шкута! Отводы делать по метру. Григорий Иванович, подавайте тол.
Старшина завозился было у засова. Но вот дверь поддалась и Шкута вскарабкался внутрь.
— Гри-и-ш? — крикнул он Березовскому. — Давай!
Матрос, слегка задыхаясь, протянул ему мешок. Шкута мгновенно закрыл дверь изнутри.
— Закладывайте сверху, — приказал Одинцов. — Когда постучу в стенку — поджигайте. Разгорится — выскакивайте.
— Есть, — донеслось глухо.
В голове эшелона запыхтел паровоз, выдыхая огромные клубы пара. Железно прошелестели в пробуксовке колеса. Наконец состав медленно тронулся. Командир негромко свистнул. Лунев и Карлов вспрыгнули на ступеньки.
— Лунев, на сцепку!
Тот перешагнул через ограждение и стал у буфера.
— Приготовиться. Как окажу — отцепляйте.
В плотной серой мгле проплыли станционные постройки. Поезд, вздрагивая на стыках, проскочил стрелку и увеличил скорость.
— До моста метров триста. — Старшина перевесился на поручнях и вглядывался вперед.
— Сто метров!
— Давайте! — Одинцов хлопнул Лунева по плечу.
Моряк скинул скобу с крюка и уперся спиной в площадку, а ногами в стейку переднего вагона. Ответил натужно:
— Отцепил.
Почте радом промелькнули солдаты, пулеметные гнезда, какие-то строения, будочки.
— Мы на мосту! — крикнул Карлов.
По обеим сторонам заухали пролеты, меж шпал внизу блеснула вода.
— Затягивайте тормоза!
Лунев и Березовский налегли на рукоятку ручного тормоза. Под колесами завизжала, из-под них полетели искры. Состав замедлил ход, расстояние между локомотивом с вагоном и эшелоном начало увеличиваться.
— До конца моста метров десять!
— Поджигайте! — Младший лейтенант забарабанил кулаками в стенку. — Всем соскакивать — и к паровозу!
Впереди замельтешили гитлеровцы. Они что-то кричали, размахивали руками, приняв разведчиков за охрану поезда. Вероятно, решили: паровоз отцепился случайно.
— Огонь! — скомандовал Одинцов и выстрелил в ближайшего гитлеровца. Тот свалился, почему-то откинув в сторону шмайсер.
Перед Березовским, загораживая проход между эшелоном и перилами, возник длинный немец, как показалось матросу, в слишком большой каске. Григорий вскинул карабин к выстрелил. Гитлеровец, будто переломился, каска звякнула о рельсы. В сознании мелькнуло: «А ведь я же его убил». Размышлять над этим было некогда. Григорий бросил винтовку и схватил шмайсер солдата. Вагон уже был у края моста.
— Быстрее! Время на исходе, — раздался голос командира.
Березовского словно подхлестнуло, он кубарем покатился с насыпи. Вскочил и юркнул в траншею, припустил по ней во весь дух. Сзади закричали, обернулся: его догоняли, отстреливаясь, Лунев и Карлов. Хотел остановиться, но споткнулся и полетел в яму, полную воды. Окунулся с головой.
Грохнул взрыв. Земля, казалось, заходила ходуном. Боцманенок высунулся из глинистого «киселя». Но тут же горячая волна воздуха подхватила его, швырнула в заросли…
…Тягуче, словно наплывая извне, возвращалось сознание. Наконец Григорий понял: лежит на животе, уткнувшись в подушку, руки вытянуты к изголовью. Скосил глаза, в висках заколотило. Это ударил свет, пробившийся через щели занавешенного окна. Преодолевая резь в глазах, Григорий огляделся. Рядом с кроватью — табуретка, на ней таз с чем-то жидким. В уголке комнаты — этажерка из палочек с выжженным на них узором, там же зеленый сундук с перепоясывающими его жестяными полосками. Пахнет, перехватывая горло, чем-то острым и неприятным, похожим на скипидар.
«Где же это я? — думал Березовский. Он чуть-чуть пошевелил рукой, особой боли не ощутил, затем попытался изменить свое положение, ноги слушались плохо, задеревенели, будто отлежал.
Скрипнула дверь. Березовский в страхе закрыл глаза, затаил дыхание. В комнате раздались шаги, легкие, почти бесшумные, кто-то присел на кровать. К лицу Григория прикоснулось что-то влажное и прохладное. Он разлепил веки, повернул голову и вздрогнул. В упор на него смотрели большие и бесконечно родные глаза. Всхлипнув, выдавил из себя:
— Э-э-ра-а!
Присевшая на постель девушка провела по его щеке ладонью, погладила волосы, что-то прошептала. Он не расслышал и повторил с придыханием:
— Эра.
— Лежи. Тебе нельзя двигаться, — донеслось как сквозь вату в ушах.
«Это ее голос. Ее… Это она», — с радостью подумал Григорий и попытался что-то сказать, но отдающие лекарством пальцы прикрыли его губы.
— Не шевелись, пожалуйста. Все хорошо, успокойся, — говорила Эра заботливо, как больному ребенку.
Сквозь повисшие на ресницах слезы он видел ее лицо — милое, как и прежде, только побледневшее и исхудавшее. Те же голубые, словно полевые колокольчики, глаза. Те же пухлые, насмешливые губы и золотистая канитель волос.
— Эра… Эра… — снова выдохнул он.
Глава 3
Григорий лежал голый и очень стеснялся этого. Эра чем-то пахучим и горячим натирала его спину.
— Как я тут очутился? — пробубнил Григорий в подушку.
— Это я должна спросить, что тебя занесло в тыл?
— Нет, именно сюда?
— Подобрали возле, моста. На нем взорвался поезд с бомбами. На станции не осталось ни одного целого стекла в окнах. Внезапно начался пожар — откатился вагон и поджег цистерны с горючим. Тебя привезли в госпиталь. Слава богу, я дежурила в приемной.