— Шкута фамилия женского рода, а ты, как мне кажется, мужского, следовательно, Шкут.
— Хватит, — командир присел на корточки. — Значит, так. Придут за нами, не придут — вопрос будущего. А сейчас займемся делом. Все остается в силе, словно ничего не случилось. Понятно? Добро. Карлов, на пост. Остальным — отдыхать. Ну а вас, — он повернулся к матросу, — захватим с собой, пригодитесь. Впрочем, может, имеются другие намерения?
— Нет, нет, только с вами, — Григорий зачастил, будто горох высыпал.
— Не испугаетесь, по фашистским тылам? Скажите честно, не боязно?
— Не, привычно, — ответил, помедлив, — но я…
— Значит, так и решили, — перебил младший лейтенант, — поступаете в наше распоряжение. Возражений нет?
— Нет-нет, — ответил торопливо Григорий.
— Тогда располагайтесь как дома. Ребята у нас хорошие.
Березовский уселся в сторонке и стал приглядываться к окружающим. Командир, пожалуй, не уступал старшине в росте, но выглядел солиднее, ему, вероятно, за двадцать. Лицо волевое, мужественное, черты резкие. Когда говорит, тонкие губы слегка кривятся, серо-зеленоватые глаза щурятся.
Низенький со странной фамилией Шкута, как и все крепыши, с покатыми плечами и короткой шеей. Рыжих Гришка обычно делил на красных и желтых. Этот был ближе к красному. Создавалось впечатление, что коричневатые веснушки перекочевали у него с утиного носика на щеки, а оттуда на маленькие, в коротких белых ресничках, глазки и светятся там золотистыми точечками. Он чем-то поразительно напоминал ежика о красными колючками.
У третьего — медвежастого, курносого и ротастого Лунева — голова обрита наголо. Все у него массивное, словно у борца. Он, очевидно, очень сильный, но флегматичный.
— Заваливайтесь, — Одинцов сунул себе под голову мешок. — Через два часа вы, Шкута, вместе с Григорием Ивановичем смените старшину. Объясните новичку наши порядки. Подбодрите.
Гришка заметил: младший лейтенант всем говорит «вы», а для фамилии конопатенького избрал Третий вариант.
— Есть, — ответил крепыш. Улегся поудобнее на теплые камни, хитровато и доверительно подмигнул матросу. Похлопал ладонью рядом, указывая место Грише. — Кемарь…
Спать Березовский не мог — еще окончательно не очухался от разом свалившихся на него событий. Вспомнились ребята с катера. Как все нелепо и страшно получилось. Стало их до слез жалко, задергал носом, засопел.
Шкута приподнял веки, спросил участливо:
— Чего?
Поняв, что творится в душе боцманенка, успокаивающе произнес:
— Не думай об том… Война… Кемарь.
Григорий и сам не заметил, как задремал. Из полусна вывел голос старшины. Карлов стоял в проломе, постукивал по циферблату больших наручных часов и приговаривал:
— Шку-у-т? Шкуто-о-к? Подъем. Сменяй — бока пролежишь.
— Щас, — проворчал рыженький. — И не Шкут, а Шкута.
— Шкута-а-а? — как бы удивился старшина и обнажил белые, ровные зубы. — Тогда получается нонсенс: Шкута отправилась на пост?
— Хватит! — не открывая глаз, оборвал их перебранку командир.
Шкута и Березовский, почесываясь, вылезли из укрытия и спрятались в нагромождении красноватых камней. В траве зазвенела припоздавшая цикада. Над вершинами деревьев просвистел крыльями косяк птиц. Две серенькие ящерицы высунулись из расщелины и, подставив солнцу чешуйчатые спинки, прикрыли глазки пленочками век.
Они лежали, чутко прислушиваясь. Боцманенок от малейшего шороха поеживался, вздрагивал. С каким-то безнадежным отчаянием он думал: «Вот занесло. Вокруг враги — никуда не убежишь, не спрячешься».
Опять возникла противная нервная дрожь. Он легонько тронул напарника за рукав. Конопатый обернулся, вопросительно приподнял бровки, сказал доброжелательно:
— Не бойсь… Привыкнешь… Мы тож поначалу.
Березовский и в самом деле вскоре почувствовал себя спокойнее. Повернувшись к напарнику, спросил шепотом:
— А вы откуда?
— Здесь недавно. А был минером на эсминце «Бойкий». Слыхал?
— Как же? «Бойкий», «Бдительный», «Бравый».
— Во-о. — Шкута удовлетворенно шмыгнул носом. — А родом я из-под Мелитополя. Степняк. Леса не уважаю, тоска, мир застит. А вот степи, — он прикрыл глазки, — за цельный век не объедешь. А пахнут об эту пору, что там духи — не сравнишь.
Неподалеку меж рубчатых листьев папоротника валялась пузатая, невесть как сюда попавшая бутылка. На этикетке — негр, в оттянутых ушных мочках — кольца роговых серег, хохочет во весь толстогубый рот. Гришка потянулся, чтобы ее взять.
— Ни-ни, — остановил Шкута. — Закон: не ты дожил, не тебе трогать.
— А если это, скажем, золото?
— Да хоть что… Доложи, но брать нельзя. Ничего, даже чинарика завалящего.
— А у вас разве не курят?
— Не. И не пьем. Такой закон, иначе всех подкузьмишь. Раньше навроде Карлов баловался, а как к нам попал — ша. Да и чего хорошего-то в табачище и винище — один срам и деньгам перевод. Тс-с-с, кто-то…
— Эй, братья! — Из пролома показалась кудрявая голова старшины. — Идите-ка ужинать, сейчас Лунев подменит.
Шкута уступил место Луневу и подмигнул Гришке:
— Айда порубаем. Сытому супротив голодного завсегда лучше.
В нише Одинцов и Карлов с аппетитом уплетали из банок мясные консервы, грызли сухари, размачивая их в глиняной корчаге с водой.
— Присоединяйтесь, — младший лейтенант кивнул головой в сторону разложенной еды. — Потом вы, Шкута, оставшиеся продукты припрячьте надежнее. Место мне покажете, проверьте — не наследили ли? С собой прихватим немного, вот отложил. Как думаете, хватит?
— За глаза, — ответил рыженький. — А там даст бог день, даст бог и пищу.
Шкута неторопливо принялся за еду.
Глава 2
Ночью группа покинула убежище и стала продираться на север сквозь густые заросли колючки и каменные завалы. Впереди уверенно продвигался Лунев. Казалось странным, как он ориентируется в кромешной тьме. Была она какая-то слоистая: понизу сплошная — глаз выколи — чернота, выше что-то серое, полупрозрачное. Наконец совсем высоко на темно-синем фоне — крупные яркие звезды. И нигде — ни облачка.
Скоро под подошвами захлюпала вода, зачавкало, потянуло болотом. Большие деревья расступились, стало светлее. Цепляясь за жесткие стебли, разведчики взобрались на кручу, обогнули поваленную сосну, залегли в дебрях молодого орешника и алычи на припудренной мелом щебенке.
Лунев повернулся к младшему лейтенанту, — прошептал:
— Все, притопали. Там мост, — махнул рукой.
Сзади, чуть ниже того места, где они обосновались, гулко шумел вершинами лес. Впереди еле просматривались очертания гор. В звонкой тишине справа свистнул паровоз. В ветвях тут же нерешительно защебетали птицы, крякнула утка.
— Команди-и-ир, — вдруг заныл Карлов. — Не могу, боюсь. Ну сбросьте… О-о-ой.
Одинцов щелчком сбил с рукава старшины глянцевито-лимонную сколопендру.
— Гадина. Если бы за ворот заползла, концы бы отдал от ужаса, — нервно проговорил старшина. — С детства не переношу всякую ползучую тварь.
— Как деваха лягушек, — съехидничал Шкута. — Гляди заберется в…
— Хватит, — оборвал младший лейтенант. И добавил каким-то обыденным тоном — Вон он, мост, любуйтесь. Красавец, ничего не окажешь.
— Да-а, — протянул Карлов, не скрывая восхищения.
— Вот у нас через Ольховку… — начал было рассуждать Шкута.
— Тише, — Одинцов прижал палец к губам. — Наблюдайте молча.
Уже совсем рассвело. Менее чем в полукилометре ущелье пересекала ажурная ферма. По обеим ее сторонам простирались вверх лесистые отроги. Очевидно, дальше ущелье заворачивало — коричневые переплеты сооружения терялись на темно-зеленом фоне. Одноколейный мост был длиной метров пятьдесят, казался очень хрупким. Внизу через похожие на черепа валуны перекатывала мутную воду речонка. Наверху, по краям моста, пристроились домики с плоскими крышами.
— Видите, какая ситуация, — младший лейтенант не отрывал бинокль от глаз, рассматривая подходы к мосту. — Задача со многими неизвестными. Как к мосту подобраться? Снизу без толку — быков у него нет, арочный, подрывать нечего. Да и проволока в три кола, и мины, наверное. Сверху, на склоне, — зенитная батарея, разумеется с прислугой, — значит, и там не скатишься. Справа, у конца, — помещения охраны. Даже если прорвемся, заложить заряды нам не дадут — всех перекосят, прежде чем добежим до середины. Пожалуй, со стороны станции место наиболее уязвимое, относительно, конечно. Охраны меньше — они оттуда нападения не ждут. И логично: чуть чего — на помощь прибегут. Вот и выходит — не подступиться.
— Что ж, уходить восвояси? — спросил Карлов.
— Полюбоваться и вернуться… — младший лейтенант укоризненно покосился на старшину. — Уходить? Ляпнули, не подумав.
— Чего раздумывать, коль взорвать нельзя? — Карлов беспечно пожал плечами. — Только время терять.
— Пока нельзя. С наскока — пустой номер. Вот поразмыслить следует. Народная мудрость гласит: из каждого положения, даже безвыходного, существует минимум два выхода.
— Ни одного не вижу. Нас же всего четверо.
— Пятеро.
— Ну пятеро, какая разница. — Карлов пожал плечом. — Вот если бы в лице Григория Ивановича море подарило взводик морячков, тогда другой расклад.
— Взвода у нас нет, а головы есть. Значит, будем использовать то, что имеем.
— Пока думаем, они против наших войска перебрасывают, — сказал старшина с досадой.
Словно в подтверждение его слов со стороны станции простучал на стыках состав товарных вагонов. Впереди катилась дрезина.
— Вот, — Карлов ткнул пальцем. — А мы красотой умиляемся.
— Не умиляемся, а готовимся к боевым действиям. Порой час, затраченный на подготовку, оборачивается месяцами экономии. Значит, так, — он облизнул губы, — Карлову следить за охраной моста: выяснить порядок смены, время, степень бдительности и прочее. Обратите внимание, имеются ли у них служебные собаки.
— Есть.
— Вы, Шкута, засекаете частоту прохождения эшелонов с обеих сторон. Выясните, сколько минут они находятся на мосту. И ориентировочно — с чем. Важно также уточнить, какова охрана составов, где она располагает