Его шаги едва слышно. Поразительно, что такой крупный мужчина может двигаться настолько бесшумно. Должно быть, это все из-за практики красться по лесу на мягких лапах.
На кухне со свистом открывается дверца холодильника. Вряд ли он найдет там то, что ищет, если только его не интересуют остатки китайской еды или соусы в различных стадиях разложения.
Я живу в основном на протеиновых батончиках и консервированном супе, а Элли — на лапше быстрого приготовления и замороженных котлетах. Зато у нас много мороженого и вина, но это все.
Так что представьте мое удивление, когда Лиам возвращается в коридор с бутылкой воды в руке.
— А откуда это взялось? — хмурюсь я.
— Артезианский источник во французских Альпах.
И он еще говорит, что я умничаю.
— Конечно я не об этом. Я имею в виду, как она попала в мою квартиру?
— Я принес. — Он откручивает металлическую крышку и вкладывает бутылку мне в руку. Стекло. Что за нелепая экстравагантность? — Пей. Тебе нужно много пить.
Я мгновение рассматриваю бутылку, думая о том, что ему, похоже, нравиться таскать вещи по разным местам. У меня и этих унций дизайнерской французской воды много общего.
Он видит, как крутятся колесики в моем мозгу.
— Не усложняй ситуацию еще больше, Тру. Просто пей.
— Ты собираешься стоять здесь и смотреть на меня? — Он склоняет голову на бок. — Вдруг я не смогу?
— У тебя болит горло?
— Нет, все из-за страха перед зрителями.
Он пристально смотрит на меня.
Я морщу нос.
— У меня действительно боязнь сцены. Всегда нервничаю.
С горящими глазами он делает шаг ко мне. Я отступаю. Он делает еще один шаг, и я нервно делаю шаг назад, пока моя задница не ударяется о столик. Мне больше некуда отступать. Он наклоняется ко мне, и мое сердце притворяется скаковой лошадью, начав скакать галопом.
— Труви, — шепчет он мне на ухо. — Красивая. Упрямая маленькая королева пчел. Я хочу, чтобы ты попила, потому что вода поможет тебе исцелиться, а не потому, что я пытаюсь контролировать тебя. Не бросай мне вызов только для того, чтобы доказать себе, что ты можешь это сделать.
Его голос убийственно сексуален. Боюсь, мне придется ухватиться за лацканы его костюма, чтобы не соскользнуть на пол.
Он отступает назад, прежде чем я растекаюсь в лужицу, и впивается в меня своим пронзительным взглядом.
Я делаю хороший, долгий глоток из модной стеклянной бутылки, стараясь, чтобы моя рука не дрожала, а сердце не разрывалось от напряжения.
— А теперь давай уложим тебя в постель, — произносит он, как только я допиваю.
Затем берет меня за руку и ведет через гостиную в мою спальню, не спрашивая дорогу, потому что уже ее знает.
В комнате Элли горит свет, который просачивается из-под закрытой двери ее спальни. Я слышу тихие голоса, доносящиеся изнутри, когда мы проходим мимо, и надеюсь, что на этот раз она смотрит что-то менее удручающее, чем «Собачья жизнь».
Когда мы добираемся до моей комнаты, Лиам включает свет и отходит в сторону, пропуская меня внутрь.
Все было таким же, каким я все оставила. Не знаю почему, но мне кажется, что должно быть какое-то доказательство того, что случилось со мной в переулке за рестораном. Какой-то красноречивый намек на то, что моя жизнь изменилась в период между моим отъездом и сегодняшним днем. Видимое различие.
Кроме, разумеется, волка, следящего за каждым моим движением голодными хищными глазами.
Он стоит совершенно неподвижно, наблюдая, как я ставлю полупустую бутылку с водой на комод и провожу рукой по своим растрепанным волосам.
— Я... — Я прочищаю горло. — Я хочу принять душ перед сном.
Я не хотела его провоцировать, но будь я проклята, если его глаза не вспыхивают желанием. Он смотрит на кровать, опустив ресницы, потом снова на меня.
— Конечно, — хрипит он. — Я сам закрою за собой. Твое пальто на кухонном стуле. Лекарства лежат на полке в маленьком белом пакете.
Я почти забыла о лекарствах. Должно быть, он принес их, когда приходил за свежей одеждой. Или позже. Или просто дал задание своему угрюмому водителю.
Так много вопросов, которым придется остаться без ответов.
— А ключ Элли?
Он молча достает его из внутреннего кармана пиджака и протягивает мне.
А потом мы стоим и смотрим друг на друга. Неловкость просто сокрушительная.
— Еще раз спасибо тебе за то, что ты сделал, — тихо благодарю я. — В переулке. И в больнице тоже. И за книгу. В общем... за все. Я знаю, что больше не увижу тебя, но никогда не забуду.
Он смотрит на мой рот, стиснув зубы. Какое-то мгновение он колеблется, словно слова вертятся на кончике его языка, но потом выдыхает и сжимает губы, передумывая.
— Может быть, в другой жизни, — пробормотав себе под нос, резко разворачивается и уходит.
Я прислушиваюсь к затихающему звуку его шагов и слабому скрипу петель на входной двери. Затем все стихает, кроме глухого стука моего пульса и шума уличного движения с улицы.
С уходом Лиама мой адреналин испаряется, усталость берет верх.
Я раздеваюсь и принимаю горячий душ, морщась, когда брызги попадают на мою рассеченную губу. Различные части моего тела либо болят, либо покалывают, либо смертельно устали. Моя грудная клетка ноет, а живот крутит. Действие внутривенных препаратов проходит, и я чувствую себя такой же избитой, какой выгляжу. Все, чего я хочу — это забраться под одеяло и заснуть на целый год.
Но когда я выхожу из ванной, завернувшись в полотенце, этот план рушится.
Лиам сидит на краю моей кровати в ожидании меня.
∙ ГЛАВА 8 ∙Тру
Я резко останавливаюсь, широко распахнув глаза. Мое сердце вновь пытается выскочить из груди.
Упираясь локтями в колени и подперев подбородок ладонями, Лиам напряженно изучает ковер в моей спальне.
Когда становится ясно, что он не собирается заговаривать первым, я спрашиваю:
— Как ты вернулся без ключа?
— Я не запирал за собой дверь.
— Почему это?
Он тяжело выдыхает, как будто боялся этого вопроса. Затем закрывает глаза и понижает голос.
— Я знал, что мне захочется вернуться.
Это настолько выходит за рамки моего опыта общения с мужчинами, что я не знаю, как действовать дальше. Я стою и таращусь на него с минуту, пока бешено колотится сердце, а капли с мокрых волос стекают по спине.
— Ты можешь остаться, если хочешь, но... я не в том состоянии, чтобы...
— Блядь, девочка, — ругается он сквозь стиснутые зубы. — Я способен на множество плохих вещей, но не отношусь к числу мужчин, которые используют в своих интересах раненую женщину.
— Я это знаю.
Он поднимает голову и смотрит на меня, сдвинув брови. Грозовые тучи собираются над его головой.
— Ты не можешь этого знать.
— Но знаю.
Моя уверенность раздражает его. Он поднимается, возвышаясь надо мной, и бросает на меня такой взгляд, от которого любой разумный человек задрожал бы. Но, по-видимому, я не разумна, потому что он меня нисколько не пугает.
Я поднимаю подбородок и встречаюсь с ним взглядом.
— Ты не представляешь для меня никакой опасности. И никакие твои слова не убедят меня в обратном.
Он подходит ближе, сверкая глазами.
— Ты видела, как я убил трех человек.
— А еще я видела, как ты почти целый год старался не разговаривать со мной, потому что считал, что ты мне не подходишь.
— Я тебе не подхожу.
— Ага, ты так и сказал. Вино и чизбургеры тоже не идут мне на пользу, но это две мои любимые вещи. Кроме того, твой аргумент имел бы больший вес, не спаси ты мне жизнь. Спасение жизни человека — это своего рода стандартное определение того, что ему подходит. Мне подходит быть живой. Следовательно, ты мне подходишь. Если ты хочешь доказать, что не особо подходишь тем троим парням в переулке, что ж, в этом ты меня убедил.
Раздувая ноздри, он бормочет проклятие.
— Ты можешь проклинать все, что душе угодно, господин Волк. Это никак не поменяет факта, что я тебе доверяю.
Он просто в ужасе от этого. Его глаза расширяются, а губы приоткрываются от шока.
— Ты мне доверяешь, — еле слышно повторяет он.
— Не смотри так испуганно. Может быть, я хорошо разбираюсь в людях.
— Или, может быть, полученный удар по голове что-то из нее выбил.
— Окей. Ты победил. Я в бреду, а ты на самом деле чудовище. Уходи.
Но он не двигается с места. Лиам словно прирос к кровати, смотря на меня в возмущенном неверии. И со здоровой дозой гнева.
Он злиться на себя, а не на меня.
Мы оба знаем, что он хочет уйти, но не собирается этого делать.
Я стараюсь звучать не слишком самодовольной:
— Хорошо. Теперь, когда мы установили, что ты остаешься, я собираюсь переодеться в пижаму и лечь в постель.
Его горящий взгляд падает на мою кровать. Каким-то чудом она не вспыхивает пламенем.
Я не дожидаюсь от него еще каких-нибудь замечаний по поводу ужасного состояния моего мозга. Выхватываю из ящика комода штаны для йоги, трусы и майку для сна. Затем возвращаюсь в ванную и закрываю дверь, прислоняясь к ней, как только она за мной закрывается. Я стою, тяжело дыша, пока мои колени не перестают дрожать и хаос в моем сознании не превращается в некое подобие порядка.
Быстро одеваюсь и сушу волосы феном, оставляя их влажными, потому что мне не терпится с этим закончить.
Затем, как будто это совершенно нормально, и у меня постоянно отираются безумно горячие, таинственные, опасные мужчины в черных костюмах от Armani, борющиеся со своей совестью за ночевку, я спокойно выхожу из ванной и заползаю в постель.
Сворачиваюсь калачиком на боку, натягиваю одеяло до подбородка и поднимаю взгляд на Лиама.
Он стоит на том же самом месте, где стоял перед моим походом в ванную, и смотрит на меня так, словно никак не может понять, что происходит.
— Спой мне на сон грядущий, волчок, — шепчу я. — Спой мне ирландскую колыбельную.