— Рад видеть, что ты не сидишь на низкоуглеводной диете.
— Если углеводы хороши для Софи Лорен, то они хороши и для меня.
— Твое поколение ее знает?
— Однажды я видела ее фотографию в бикини и цитату о том, что она обязана своей фигурой спагетти. Это мне показалось очень милым. Мне жаль женщин, которые не любят еду. Она практически превосходит секс.
Глаза Лиама вспыхивают, а голос становится хриплым.
— Даже близко не стоит рядом.
— Ты еще не пробовал этот хлеб.
Он усмехается и качает головой.
Официант возвращается с картой вин толщиной с мою руку. Лиам просматривает ее, шелестя страницами, потом говорит что-то по-итальянски. Официант снова кланяется и уходит.
На мгновение мы замолкаем, а потом Лиам вдруг говорит:
— Если бы ты могла поехать куда угодно, что бы ты выбрала?
Довольно-таки странный поворот разговора, как по мне.
Я отрываю еще один кусочек булочки и жую его, пока раздумываю.
— Наверное, Аргентину.
— Интересный выбор. Ты там была?
— Я нигде не была. Но в моем родном городе жила женщина по имени Валентина. Она родом из Буэнос-Айреса. Ей было не меньше семидесяти лет, но она была невероятно красива для пожилой женщины. И чертовски сексуальной. Ее любовники были вдвое моложе ее. Иногда я видела ее верхом на большом черном коне с заплетенными в гриву красными лентами, сама же Валентина напевала что-то себе под нос. Пела и улыбалась, словно хранила некий восхитительный секрет. Моя мама считала ее сумасшедшей, но я находила ее очаровательной. Просто взглянув на нее, можно было сказать, что она прожила интересную жизнь. Насыщенную жизнь. Такую я желаю и себе.
Он изучает меня с такой заинтересованностью, что я начинаю чувствовать себя неловко.
— Поэтому ты переехала в Бостон? Чтобы прожить насыщенную жизнь?
Мой смех тихий и сухой.
— Я переехала сюда, потому что мой парень в то время учился на медицинском факультете Бостонского университета.
Пристальный взгляд Лиама становится интенсивнее. Он явно хочет что-то спросить, но помалкивает. И потому, чтобы облегчить ему существование, я все выкладываю сама.
— Он изменил мне через несколько месяцев после переезда. С ректором университета, прикинь? Я всегда знала, что он полон амбиций, но тут он действительно превзошел себя.
— Чертов идиот.
— Спасибо.
— Хочешь, чтобы я переломал ему ноги? — Лиам выглядит серьезным. Я на мгновение задумываюсь, но потом качаю головой.
— Он не стоит таких хлопот. Кроме того, я уже отомстила.
Лиам подается вперед в своем кресле, сложив руки на столе и пригвоздив меня острым, как бритва, взглядом.
— Как же?
— Бросила всю его одежду кучей на улицу и подожгла. — Немного смутившись этим признанием, я добавляю: — Может быть, это было немного истерично, но мне стало легче.
Лиам пристально смотрит на меня.
— О, мне ли не знать. Месть — хорошее лекарство.
Вернулся мой волк, тот, что с блеском в глазах и со свирепой аурой. Меня пробирает дрожь, но не от страха.
— Ты была влюблена в него?
— Мне так казалось.
— Судя по всему, нет.
— Я слишком легко забыла о нем, чтобы это было настоящей любовью. Мое самолюбие пострадало больше, чем сердце.
В этот момент возвращается официант с бутылкой вина и двумя бокалами. Мы с Лиамом молча смотрим, как он откупоривает бутылку и наливает немного жидкости в бокал. В этот момент я ощущаю пристальное внимание Лиама. Яркое и обжигающе горячее, как будто греюсь под летним солнцем.
Лиам дегустирует вино. Согревает бокал в руке, слушает аромат, пробует, перекатывая жидкость на языке. Затем кивает официанту, который, кажется, испытывает невероятное облегчение.
Он наливает мне, а затем полностью наполняет бокал Лиама. После чего уходит.
Лиам поднимает свой бокал и протягивает мне.
— Тост.
Я беру свой бокал, повторяя его жест.
— За что?
Он облизывает губы, жадно на меня смотря.
— За огонь вокруг нас.
Наши бокалы сталкиваются друг с другом, а наш взгляды — скрещиваются. Когда мы выпиваем и ставим бокалы обратно, кажется, что некий вопрос был решен.
А может, стало ясно, что я окончательно тронулась крышей. Я поднимаю тост со своим похитителем? Такими темпами вскоре состоится разговор по душам с призраком моего дедушки.
— Итак...
— Итак...
— Ты владеешь небоскребом.
— Технически, я арендую его через одну из своих корпораций.
— Одну из твоих корпораций. Должно быть, весело быть мультимиллионером.
— Скорее, утомительно.
Это признание меня удивляет, что, судя по всему, отображается на моем лице.
— После определенной суммы деньги становятся обузой.
— Я в этом сомневаюсь.
— Придется довериться мне в этом вопросе.
— То есть, ты лучше снова станешь бедным, как в детстве?
Лиам явно в шоке.
— Ты помнишь, что я тебе говорил?
— Я все помню.
Когда его взгляд обостряется, я отворачиваюсь и делаю еще глоток вина.
Барабаня пальцами по столу и склонив голову набок, он внимательно за мной наблюдает. Затем меняет тему разговора.
— Почему адвокат по уголовным делам?
У меня екает сердце. Это обсуждать я не намерена. Настоящее эмоциональное минное поле.
Я опускаю взгляд на корзину с хлебом и осторожно ставлю бокал с вином.
— Долгая история.
— Мне бы очень хотелось ее услышать. — Когда я ничего не говорю, он спрашивает: — Собираешься представлять интересы знаменитостей?
Мой взгляд резко сталкивается с его. От вспышки раздражения у меня сжимается желудок.
— Что заставило тебя решить такое?
— Обучение в юридической школе довольно дорогое. Шестизначная сумма, как минимум. — Он бросает мне вызов. Я отворачиваюсь, потому что он прав, что делает меня еще более разраженной. — На защите не заработать, если только твои клиенты не богачи.
— Деньги меня не волнуют.
— Тогда ты исключение из правил.
— Ты же сам только что сказал, что деньги — это бремя.
— Не уклоняйся от ответа.
Разозлившись, я отвожу взгляд и тяжело выдыхаю.
— Ладно. Я выбрала уголовную защиту, потому что не понаслышке знаю, насколько дерьмовая система правосудия для людей, которые не могут позволить себе хорошего адвоката. Если ты беден и тебя обвинили в преступлении, то тебе крышка, независимо от того, виноват ты или невиновен. Для бедняков нет тюрьмы с санаторным режимом, такое возможно только для политиков, управляющих хедж-фондами и миллионеров.
После паузы Лиам бормочет:
— Свобода для волков часто означает смерть овцам. — Когда я смотрю на него исподлобья, он добавляет: — Это цитата Исайи Берлина.
— Отвратительная цитата.
— Зато правдивая. Есть два типа людей: хищники и жертвы. Бедные всегда становятся добычей. Бедность — это беспомощность. Что, по-видимому, тебе известно.
Мы смотрим друг на друга, не мигая.
Официант, который, как выяснилось, обладает невероятным чутьем, когда следует появиться, возвращается с двумя тарелками в руках. Он ставит их перед нами, проговаривая вслух, что подает. По-итальянски, так что я в тупике.
Как только он уходит, Лиам поясняет:
— Я попросил шеф-повара подать дегустационное меню. Таким образом, ты сможешь попробовать маленькие порции всех лучших блюд в меню. Я надеюсь, что ты оценишь.
Какое-то время я борюсь со своим раздражением, прежде чем ответить:
— Все отлично. Спасибо.
Лиам наблюдает, как я, нахмурившись, ем, гремя столовыми приборами.
— Ты сердишься на меня.
Я со вздохом откидываюсь на спинку стула.
— Опасно бродить по кладбищу. Рано или поздно можно обнаружить что-то плохое.
Он смотрит на меня так, словно я самое интересное существо на земле.
— Не могу не согласиться.
Серьезное заявление. Правда, Лиам не дает мне возможности об этом подумать, потому как начинает свой допрос в другом направлении.
— Ты пошла в свою мать или отца?
— Конечно, в маму. Мой отец совершенно беспомощен. Оставь его одного на десять минут, и что-нибудь либо загорится, либо взорвется, либо затопится. Он — ходячая катастрофа. Если бы мама за ним не следила, он бы случайно покончил с собой много лет назад. — Думая о нем, я не могу не улыбнуться. — Но с ним было очень весело расти. Он словно еще один ребенок, который постоянно придумывал для нас новые игры. У него самое богатое воображение в мире. Кроме того, я не встречала больше человека, который бы жил настоящим. Папа никогда не оглядывается назад, ни на секунду. Знаешь, он такой большой глуповатый ковбойский мастер дзен. Неуклюжий, вляпывающийся в неприятности, но все равно наслаждающийся жизнью.
Поняв, что у меня снова открылся словесный понос, я резко замолкаю и делаю еще один глоток вина.
Если Лиам будет еще усерднее всматриваться, то увидит атомы, из которых состоят мои кости.
— У тебя горят щеки.
— Это от того, что в них пульсирует кровь. Перестань так на меня смотреть, и все пройдет.
— Не хочу, чтобы твой румянец исчез. Мне нравится, что я заставляю тебя краснеть. — Когда я беспокойно ерзаю на стуле, его голос становится ниже. — И когда ты извиваешься.
Я кладу локти на стол и прикрываю глаза рукой.
— Хотелось бы мне, чтобы ты не видел меня насквозь.
Лиам перегибается через стол и берет меня за запястье, отводит мою руку от лица, чтобы я могла видеть выражение его лица; его сверкающие, полные желания глаза.
— На самом деле, тебе это нравится.
Его пальцы нащупывают пульс на моем запястье, и я знаю, что он чувствует мое учащенное сердцебиение. Я возбуждаюсь под его взглядом, от тональности его голоса и от витающих между нами искр.
— Ты совершенно прав. Очень нравится. — Я делаю глубокий вдох. — Как и тебе, что я вижу тебя.
Его пальцы крепче сжимают мое запястье. Он ничего не говорит, но его глаза горят огнем.
Официант возвращается с новой порцией тарелок. Лиам бросает на него угрожающий взгляд, поэтому тот разворачивается и уходит оттуда, откуда пришел.