[190]. Для того чтобы оставаться энергичным, творческим и живым, утверждал Гердер, следует избегать смешения собственной культуры с культурой других и вместо этого погрузиться в собственную культуру и впитать ее в себя.
Соответственно, для немцев, учитывая их культурные традиции, попытка привить ветви Просвещения к немецким корням была и всегда будет катастрофой: «Философия Вольтера распространилась, но главным образом, в ущерб всему миру»[191].
Немецкий язык не подходит для изощренных идей, либерализма, науки и прочих сложных вещей, поэтому немец должен придерживаться своих местных традиций, языка и чувств. Для немца низкая культура лучше высокой, и лучше всего быть неиспорченным книгами и обучением. Научное знание искусственно, вместо этого немцы должны быть более естественными и быть ближе к своим корням. Для немца верно говорит притча о древе познания в саду Эдема: не ешь от этого дерева! Просто живи! Не думай! Не анализируй!
Гердер не настаивал на том, что немецкий путь самый оптимальный и что немцы имеют право стать империалистами и навязывать свою культуру другим народам – этот шаг был сделан его последователями. Он просто, как немец, выступал за немецкий народ и убеждал его идти своим путем, а не следовать Просвещению.
Гердер оказал огромное влияние на националистические движения, которые вскоре должны были всколыхнуть всю Центральную и Восточную Европу. Идеи Гердера важны для понимания того, насколько далеко от принципов Просвещения было немецкое Контрпросвещение. В отличие от Канта, которого отчасти привлекали идеи Просвещения, Гердер отвергал эти элементы философии Канта. Хотя Гердер в целом придерживался кантианской эпистемологии, он отвергал универсализм Канта: по Гердеру, то, как разум оформляет и структурирует данные, определяется конкретной культурой. И в отличие от представлений Канта об итоговом достижении мирного космополитического будущего, Гердер предсказывает будущее, полное мультикультурных конфликтов. Таким образом, в контексте немецких интеллектуальных дебатов был предложен следующий выбор: с одной стороны спектра – полупросветительская философия Канта, а с другой – контрпросветительская философия Гердера.
Фихте об образовании как о процессе создания национального общества
Иоганн Фихте был учеником Канта. Фихте родился в 1762 году, изучал теологию и философию в Йене, Виттенберге и Лейпциге. В 1788-м он прочел «Критику практического разума» Канта, и это произведение изменило жизнь Фихте. Он поехал в Кенигсберг, чтобы познакомиться с Кантом, который в то время был ведущим философом Германии. Но великий человек вначале уклонялся от общения, поэтому Фихте работал учителем в Кенигсберге во время написания своего трактата о морали «Опыт критики всяческого откровения». Когда книга была закончена, Фихте посвятил ее Канту. Кант прочел ее, восхищался этим произведением и настаивал на его публикации. Оно было опубликовано анонимно в 1792 году, и это принесло Фихте известность в интеллектуальных кругах: произведение было настолько кантианским по стилю и содержанию, что многие считали, что оно было написано самим Кантом и было его четвертой критикой. Кант отказался от авторства и похвалил молодого автора, положив тем самым начало академической карьере Фихте.
Однако главный прорыв Фихте – событие, которое навсегда вывело Фихте на немецкую интеллектуальную сцену не только как ведущего философа, но и культурного лидера, – произошел в 1807 году. Через год после победы Наполеона над Пруссией Фихте публично обратился к немецкому народу с пламенным призывом к оружию в своей «Речи к немецкой нации».
В послании Фихте говорил как философ, который снизошел от абстракций к практическим вопросам, чтобы поместить эти практические вопросы в контекст метафизических тем[192]. Он обратился к побежденным немцам, призывая к обновлению их духа и характера. Немцы проиграли физическую битву, считал Фихте, но теперь ставки стали выше: настоящей битвой теперь стала битва характеров.
Почему Германия подпала под господство Наполеона? Фихте признавал, что причиной этого являются многие факторы, большинство из которых связано с проникновением смягчающих просветительских убеждений – «…все зло, корень которого мы ныне указали, зарубежного происхождения»[193] – и с необходимостью реформ в армии, религии и правительстве.
Но главная проблема была очевидна: система образования в Германии провалилась. Только полностью пересмотрев методы обучения детей, Германия могла надеяться обезопасить себя от Наполеонов будущего: «Одним словом, то, что я предлагаю в качестве средства сохранения существования немецкой нации, есть полное изменение воспитания»[194]. В философии образования Фихте темы, заимствованные у Руссо, Хаманна, Канта и Шлейермахера, интегрированы в систему, которая будет иметь влияние более ста лет.
В «Речи…» не стоит вопрос о том, какую абстрактную систему Фихте считал самой верной. Благодаря Канту «задача у нас была полностью решена, а философия завершена»[195]. Но философия Канта еще не применялась систематически в обучении детей.
Фихте начал с того, чтобы попытаться понять, как Германия оказалась в своем текущем бедственном положении. В прошлом Германия была великой. В Средние века «немецкие бюргеры были образованными» и «это время единственное в немецкой истории, когда эта нация стояла в блеске и славе».
Величие этих бюргеров заключалось в их «духе благочестия, честности, скромности, заботы о целом». Они были велики, потому что они не были индивидуалистами: «Редко где выдается отдельное имя и отмечает себя, потому что все чувствовали так же и были готовы на жертвы общему»[196].
Однако Фихте не был консервативным апологетом добрых старых дней. В контексте феодальной Германии Фихте был реформатором, который верил, что Германию разрушила коррумпированная аристократия: «Ее цветение было разрушено алчностью и жаждой власти князей»[197]. Немцы стали еще более испорчены новым миром, что привело к их бессилию перед лицом Наполеона. Какая же черта модерности в глобальном смысле стала причиной испорченности? Своекорыстие (эгоизм) – «эгоизм уничтожил самого себя посредством полного своего развития» и «народ может быть совершенно испорчен, т. е. эгоистичен, ведь эгоизм есть корень всякой другой порчи»[198].
А это, если вспомнить Руссо, случилось из-за того, что люди стали рациональными под маской Просвещения. Это подорвало религию и ее нравственную силу. «Просвещение рассчитывающего с помощью чувств рассудка стало той силой, которая устранила связь будущей жизни с нынешней посредством религии».
Вследствие этого правительство стало либеральным и морально слабым: «слабость правительства» часто допускала «безнаказанность неисполнения долга»[199].
В итоге немец продал свою душу, потерял свое истинное «я» и свою идентичность: «Таким образом, средство спасения, указать которое я обещал, состоит в образовании совершенно новой самости, существовавшей прежде, пожалуй, только как исключение у отдельных лиц, но никогда как всеобщая и национальная самость, и в воспитании нации». Снова повторяя мысли Руссо, Фихте писал: «Посредством нового воспитания (мы хотим) образовать немцев к новой общности, которая во всех своих частях будет движима и оживлена одним и тем же единым настроем»[200].
Прежде всего образование должно было стать эгалитарным и универсальным, не таким, как прежнее, феодальное и элитарное: «Нам поэтому не остается ничего иного, кроме как распространить новое образование на все без исключения, что есть немецкого, так что оно будет не образованием какого-нибудь особого сословия, но образованием нации». Такое образование поможет в создании бесклассового общества: «…снимается и исчезает всякое различие сословий, и, таким образом, у нас возникнет ни в коем случае не народное воспитание, но собственное немецкое национальное воспитание»[201].
Настоящее образование должно начинаться с попытки подобраться к источнику человеческой природы. Образование должно оказывать «воздействие вплоть до корня действительных жизненных движений и устремлений». Именно в этом был главный изъян традиционного образования: несмотря на то что оно уже не полагалось на свободную волю студента, оно все еще взывало к его совести: «Я отвечу, что первое заблуждение прежнего воспитания и внятное признание им своего бессилия и ничтожности как раз и заключается в этом признании и расчете на свободную волю воспитанника». Принуждение, а не свобода – вот что лучше всего для студентов: «Новое воспитание, напротив, должно состоять как раз в том, что оно на почве, возделывание которой оно взяло бы на себя, полностью уничтожило бы свободу воли и в противоположность этому вырастило бы строгую необходимость решений и невозможность противоположного в воле, на которую с этих пор можно смело рассчитывать и на которую можно положиться»[202].
К сожалению, сложно сделать это в существующей жизненной ситуации, когда дети ходят в школу, но в конце дня возвращаются к подкупающим условиям дома и развращающему влиянию своего окружения. Ну а если они проходят обучение дома у наставника, то подобные влияния соблазняют их с самого утра. Фихте настаивал на том, что «важно, чтобы воспитанник с самого начала беспрерывно и целиком находился под влиянием этого воспитания и чтобы он был совершенно изолирован от общества и тем самым предохранен от всякого соприкосновения с ним»