В таком интеллектуальном и культурном контексте неудивительно, что избиратели, отдавшие предпочтение социал-демократам на одних выборах, часто голосовали за коммунистов или национал-социалистов на следующих и часто снова меняли свои предпочтения на следующих выборах.
Также неудивительно, что в такой ситуации национал-социалисты добьются своих первых больших успехов среди студентов университета. «Студенты в коричневых рубашках и свастике на нарукавных повязках были обычным явлением в аудиториях задолго до 1932 года»[253]. Национал-социализм, возросший на интеллектуальной почве, в которой Кант, Фихте, Гегель, Маркс, Ницше и Шпенглер были доминирующими голосами, многим студентам казался нравственным идеалом, так же как и преподавателям, которые были воспитаны на тех же работах[254]. Студенты 1920-х – начала 1930-х годов считали себя восставшими против коррумпированной системы, навязанной им иностранным либеральным капиталистическим Западом; они видели себя восставшими против поколения своих родителей, которые потерпели неудачу во время Первой мировой войны и после нее; они видели себя бунтующими против капитализма, который ущемлял рабочего, не оплачивая справедливо его труд, и который привел к Депрессии; и наконец, они видели себя идеалистами, выступающими за освобождение рабочих и возрождение немецкого духа[255].
Говоря о многих ярких и талантливых студентах, которые приехали в Германию учиться, Фридрих Хайек замечал: «А преподаватели английских и американских университетов помнят, как в 30-е годы многие студенты, возвращаясь из Европы, не знали твердо, коммунисты они или фашисты, но были абсолютно убеждены, что они ненавидят западную либеральную цивилизацию»[256].
Однако либеральная западная цивилизация преодолела обе Великие депрессии и Вторую мировую войну и стала еще сильнее, чем была прежде. Во время войны и в следующие за ней годы национал-социалисты и правые коллективисты были физически стерты с лица земли и дискредитированы в моральном и интеллектуальном отношении. Новые линии борьбы стали простыми и предельно ясными: либеральный капитализм против левого социализма.
Глава 5. Кризис социализма
Марксизм в ожидании Годо
Впервые сформулированный в середине XIX века, классический марксистский социализм выдвинул две пары связанных между собой требований: два экономических и два этических. С экономической точки зрения он утверждал, что логикой развития капитализма является безжалостная эксплуатация, которая в конце концов приведет к его коллапсу. Общественная форма производства социализма, напротив, покажет свою экономическую эффективность. С этической точки зрения социализм утверждал, что капитализм – это зло, как из-за корыстных мотивов тех, кто участвует в капиталистической конкурентной борьбе, так и из-за вызванных конкуренцией эксплуатации и отчуждения. Социализм, напротив, будет основываться на самоотверженной жертвенности и на коллективной собственности.
Первоначальные надежды социалистов марксистского толка были связаны с внутренними экономическими противоречиями капитализма. По их мнению, эти противоречия проявляются в нарастании классового конфликта. По мере обострения конкурентной борьбы за ресурсы эксплуатация пролетариата капиталистами неизбежно возрастает. По мере роста эксплуатации пролетариат осознает свою отчужденное и угнетенное положение. В какой-то момент эксплуатируемый пролетариат решит, что больше не будет терпеть, и тогда наступит революция. Поэтому стратегия марксистских интеллектуалов заключалась в том, чтобы выжидать и высматривать признаки усиления противоречий капитализма, которые логически и неумолимо ведут к революции.
Они ждали долго. К началу XX века, после нескольких неудачных прогнозов о надвигающейся революции, не только становилось неловко делать дальнейшие предсказания, но и начинало казаться, что капитализм развивается в направлении, противоположном тому, о котором говорили марксисты.
Три несбывшихся прогноза
Марксизм был и остается анализом классового неравенства, который рассматривает столкновение экономических классов в антагонистическом соревновании. В этой борьбе более сильные участники выигрывали каждый следующий раунд, оставляя более слабые стороны в отчаянном положении. Последовательные этапы капиталистической конкуренции также сталкивают сильные стороны между собой, увеличивая число победителей и проигравших, до тех пор, пока капитализм не создаст такую экономическую социальную структуру, в которой несколько преуспевших капиталистов получают контроль над экономическими ресурсами общества, в то время как остальное общество будет ввергнуто в нищету. Даже зарождающийся при капитализме средний класс не сможет сохранить свое положение, потому что логика конкурентной игры на выбывание выдавит небольшую часть среднего класса в высший класс капиталистов, а остальную часть – в пролетариат.
Этот классовый анализ позволяет с большой долей вероятности прогнозировать три тренда. Во-первых, прогнозировался рост пролетариата в процентном отношении к населению и его обнищание: по мере развития капиталистической конкуренции все больше и больше людей будут вынуждены продавать свой труд; и увеличение предложения труда приведет к неизбежному уменьшению заработной платы. Во-вторых, марксизм прогнозировал, что средний класс уменьшится до очень небольшого процента населения: игра на выбывание означает, что есть только победители и проигравшие, и в то время, как немногие будут побеждать раз за разом и станут богатыми капиталистами, большинство людей в какой-то момент проиграют и будут втянуты в пролетариат. В-третьих, он предсказал, что доля капиталистов также уменьшится в процентном отношении к населению: конкуренция между капиталистами ведется по тем же правилам игры на выбывание, создавая немногих победителей, контролирующих все, в то время как остальные будут сброшены с экономической лестницы.
Однако все получилось иначе. В начале XX века казалось, что все три тренда в развитии капиталистических стран были предсказаны неверно. Класс рабочих, занимающихся ручным трудом, сократился в процентном отношении к населению, и уровень жизни рабочих повысился. А средний класс сильно вырос в процентном отношении к населению и стал богаче, так же как и высший класс.
Поэтому марксистский социализм столкнулся с рядом теоретических проблем. Почему прогнозы не сбылись? Еще более настоятельно стояла проблема нетерпеливого ожидания: если пролетариат был материалом революции, почему он никак не восстанет? Эксплуатация и отчуждение должны были иметь место, несмотря на видимость их отсутствия, и они должны были остро ощущаться жертвами капитализма, пролетариатом. Так что же делать с этим решительно нереволюционным рабочим классом? После десятилетий несбывшихся надежд и попыток ухватиться за любой знак недовольства и волнений среди рабочих стало очевидно, что пролетариат не собирается бунтовать в ближайшем будущем.
Следовательно, стратегия выжидания должна была быть пересмотрена[257].
Таблица 5.1. Марксизм о логике капитализма «Богатые становятся богаче, бедные становятся беднее»
Социализму нужна аристократия
Многие теоретики думали так же. Среди первых были фабианцы в Англии во главе с Беатрис и Сидни Вебб, увековеченных Джорджем Бернардом Шоу. С безукоризненной английской вежливостью фабианцы решили отказаться от всех этих неприятных разговоров о революции и идти к социализму путем эволюции – собраний, дискуссий, памфлетов и голосований. Тем не менее фабианцы, также с самого начала, решили отказаться от стратегии ожидания того, когда пролетариат изменит общество снизу вверх. Они утверждали, что такой подход требует слишком большой веры в способности обыкновенного рабочего. Как Беатрис Вебб написала в своих мемуарах, «мы не слишком верим в „среднего обывателя“, мы не думаем, что он способен на что-либо, кроме как рассказывать о своих несчастьях, мы не считаем, что он может давать рецепты решения проблем»[258]. Так как и предписывать рецепты, и следовать им на практике возможно только под пристальным руководством элиты.
В России до революции 1917 года Ленин модифицировал марксистскую теорию в том же ключе, чтобы ее можно было использовать применительно к русскому контексту. Конечно, русский народ испытывал много лишений, но как раз тех, кто больше всего страдал, это не заботило, поскольку они безропотно признавали, что таков их удел. Но в бедах русского народа было сложно обвинить капиталистов, поскольку Россия все еще была оплотом феодализма. Ленин знал, как объяснить, почему пролетариат в капиталистических странах Запада не восстал против своих угнетателей – западные капиталисты умело экспортировали эти страдания в более бедные неразвитые страны[259], – но этот рецепт не годился для России. Согласно классической теории марксизма, чтобы дождаться прихода социализма в Россию, нужно было сначала дождаться, чтобы в Россию пришел капитализм, чтобы капитализм создал класс промышленного пролетариата, чтобы пролетариат достиг коллективного классового сознания и затем восстал против угнетателей. Но на это потребовалось бы безумно долгое время. Поэтому теорию Маркса нужно было изменить. Социализм в России не мог дожидаться развития зрелого капитализма. Революция должна была привести Россию от феодализма сразу к социализму. Но, не имея сплоченного борьбой с капитализмом пролетариата, для этого перехода потребуется элита, которая силой воли и политическим насилием осуществит «революцию сверху», а затем заставит каждого принять социализм с помощью «диктатуры пролетариата»