В Китае к аналогичным выводам пришел Мао Цзэдун в 1920-е годы. Мао был вдохновлен результатами большевистской революции 1917 года – Россия, писал тогда Мао, теперь стала «лидирующей цивилизованной страной в мире»[261]. Но он был совсем не впечатлен результатами своих усилий и усилий других коммунистов, направленных на просвещение и организацию китайского крестьянства. Поэтому Мао также решил, что социализм должен подняться непосредственно из феодализма. По сравнению с Россией в Китае было еще меньше массового политического сознания. Поэтому Мао считал, что после того, как крестьянство сыграло свою роль в совершении революции, необходимо, чтобы элита взяла руководство в свои руки[262]. Мао предложил два других возможных сценария, которые упустил Ленин. Классическое марксистское представление о социализме предполагало наличие развитой индустриально-технологической экономики, которая возникнет и будет управляться силой диалектической логики. Мао не стал фокусироваться на технологии и рациональности: пусть китайский социализм будет более аграрным и низкотехнологичным, пусть он будет достигнут не логикой и разумом, а абсолютной неограниченной волей и принуждением.
Если вернуться к европейскому контексту 1920-х годов, то для большинства радикалов была очевидна необходимость в сильном руководстве, вызванная бессилием немецких социал-демократов. Социал-демократы – лидирующая на тот момент в мире социалистическая партия, контролирующая немецкое правительство в течение большей части десятилетия, – показали свою неспособность достичь каких-либо результатов. Для Дьердя Лукача, Макса Хоркхаймера и ранних представителей Франкфуртской школы такое положение также указало на необходимость модифицировать классическую марксистскую теорию[263]. Предоставленные самим себе, пролетариат и его представители просто погрязли в бесплодных попытках что-либо изменить. Не только социал-демократическое руководство было мягким и готовым на компромисс, но и выборщики от рабочего класса сами не понимали своих реальных нужд и своего реального угнетенного положения, которое они не осознавали.
Урок, который извлекли самые левые из левых радикалов, был следующим: слишком много усилий ради демократии. Слишком долго ждать от широких масс движения снизу вверх, слишком много призывов к массам с надеждой, что они что-нибудь сделают. Социализму нужно лидерство, руководство, которое будет четко диагностировать проблемы капитализма, находить нужные лекарства и действовать решительно и безжалостно для достижения целей социализма, попутно сообщая массам то, что они должны услышать, и что и когда они должны делать.
По иронии судьбы к 1930-м годам широкие слои радикальных левых вынуждены были согласиться с тем, о чем долго твердили национал-социалисты и фашисты: социализму нужна аристократия. Как правые, так и большая часть крайне левых теперь согласились с тем, что социализм должен быть преподнесен народу. Но сам народ не в состоянии его построить. Людям нужно сказать, что им необходимо и как это можно получить. И то и другое должно быть продиктовано элитой.
Таким образом, Советский Союз стал великой надеждой социализма. С Иосифом Сталиным, который правил Россией по элитарной модели, Советский Союз казался ответом на молитвы многих левых социалистов. Неудачные прогнозы классического марксистского социализма можно было отбросить и забыть: соответствующие теоретические и практические корректировки были внесены, и для социализма открылась дорога в светлое будущее.
Хорошие новости для социализма: депрессия и война
Чуть ли не лучшими новостями, чем пример Советского Союза, стал приход долгожданных экономических проблем на капиталистическом Западе. С наступлением биржевого краха 1929 года и последующей за ним Великой депрессии стало ясно, что внутренние противоречия капитализма наконец дали о себе знать. Использование производственных мощностей резко упало, безработица скакнула вверх, классовая напряженность возросла в катастрофических масштабах, и месяцы превращались в годы без признаков какого-либо восстановления экономики.
Все социалисты быстро увидели в Депрессии прекрасную возможность. Каждый прекрасно понимал, что это конец либерального капитализма. Даже менее прозорливый рабочий класс – особенно с учетом того, что именно он нес на себе основную тяжесть сложившейся ситуации, – должен был это видеть. Все, что социалистам оставалось сделать, это собраться вместе и под предводительством своих бескомпромиссных лидеров дать понатнувшемуся капитализму пинок для его ниспровержения на свалку истории[264].
У левых социалистов это не вышло. В Германии, как и в Италии, национал-социалисты лучше преуспели в обращении Депрессии в свою пользу, чудом продолжая обманывать пролетариат относительно их истинных нужд и воруя голоса у левых социалистов.
Пока мир погружался в войну в конце 1930-х, даже начало боевых действий обнадеживало левых. Начавшиеся военные действия должны были стать последней отчаянной попыткой либеральных капиталистических стран что-либо спасти. Кроме того, с большой вероятностью можно было ожидать, что, если война будет продолжительной, либералы и национал-социалисты перебьют друг друга или по крайней мере существенно ослабят друг друга, оставив поле свободным для левых социалистов – во главе с Советским Союзом, – чтобы они смогли обновить мир.
Но снова все пошло совсем не так. Война нанесла громадный ущерб обеим сторонам, и для левых социалистов это не принесло большой выгоды. Физически и психологически Германия была раздавлена в конце войны. Идеологически коллективисты правого лагеря были побеждены, деморализованы и заслуженно демонизированы. Но на Западе, несмотря на их потери и усталость от войны, либеральные капиталистические страны были физически мобилизованы и психологически воодушевлены. Капиталистические страны перешли от войны к миру относительно гладко и видели свою победу не только как военную победу, но и как этический триумф либерализма, демократии и капитализма.
С точки зрения левых, проигрыш правых коллективистов был палкой о двух концах: ненавистный враг был уничтожен, но левые остались одни на поле боя социализма с победоносным и деятельным либеральным капитализмом Запада.
Плохие новости: либеральный капитализм возрождается
К 1950-м годам либеральные страны, как с негодованием замечали социалисты, реабилитировались после Депрессии и войны и, что еще хуже, процветали под солнцем капитализма.
Это стало огромным разочарованием для левых, но тем не менее оно не было безнадежным. Теория империализма Ленина разъясняла, что негативные последствия капиталистической эксплуатации не затронут сильные и богатые страны, так как эти страны переносили свои расходы на производство в более бедные и слабые развивающиеся страны. Поэтому можно было надеяться на революцию в развивающихся капиталистических странах. Но со временем эта надежда иссякла. Следы эксплуатации экспортированного труда были незаметны даже в развивающихся странах. Страны, в разной степени принявшие капитализм, не страдали от их торговли с более богатыми странами. Напротив, торговля была взаимовыгодной, и страны, принявшие капиталистическую экономику, начав с очень скромного положения, со временем доросли до уровня минимальных удобств, а затем достигли благосостояния[265]. Так же как подросток обычно начинает работать на низкотехнологичных, трудоемких и низкооплачиваемых должностях, а затем накапливает навыки и продвигается к более высокотехнологичным, интеллектуальным и выше оплачиваемым позициям, так и развивающиеся капиталистические страны проходят тот же путь. А в самых развитых странах общее благосостояние росло, а бедность продолжала уменьшаться. То, что когда-то было роскошью, становилось стандартом, и трудящиеся были довольны стабильной занятостью, телевизорами, модными новинками и поездками в отпуск по всей стране на своих новых машинах.
Поэтому в 1950-е годы радикальные левые с еще большей надеждой смотрели на Советский Союз, ожидая, что он превзойдет капиталистический Запад как пример нравственного идеализма и как чудо экономической производительности.
Эти надежды вскоре были жестоко разбиты. В то время как экономические данные были запутанными, а пропаганда интенсивной, Советский Союз испытывал хронический дефицит базовых потребительских товаров и продовольствия для народа. Некоторые производственные успехи были достигнуты за счет направления больших объемов ресурсов в военную и тяжелую промышленность. Однако в удовлетворении базовых потребностей населения Советский Союз не только не достиг прогресса, но и, напротив, во многих областях производство упало до уровня ниже, чем оно было до 1917 года, в дореволюционную эпоху. В 1950-е годы данные из советских и американских источников рисовали примерно ту же картину[266].
Таблица 5.2. Общее поголовье скота в Советском Союзе (в млн)
Источник: Отчет Хрущева на пленарной сессии Центральному комитету, 3 сентября 1953 года. «Правда», 15 сентября 1953 и «Вестник статистики» № 5 (май 1961).
Таблица 5.3. Валовый физический объем производства отдельных продовольственных товаров[267]
Источник: Joint Economic Committee (86th Cong., 1st sess). Сравнения экономики Соединенных Штатов и Советского Союза за 1959 год.
Данные были скудными и становились предметом обманчивых интерпретаций, но к середине 1950-х, спустя десятилетие после окончания войны, красная роза надежды увяла даже для самых пламенных поклонников Советского Союза.