Поразительный вывод этого анализа заключается в том, что допущение «вседозволенности» в речи становится цензурой. Постмодернистская аргументация подразумевает, что если в речи допустимо все что угодно, это позволяет доминирующим группам говорить вещи, которые удерживают подчиненные группы на своем месте. То есть либерализм помогает заставить замолчать подчиненные группы, предоставляя только доминирующим группам свободу эффективного высказывания. Следовательно, постмодернистские речевые коды – это не цензура, но форма освобождения – они освобождают подчиненные группы от подавляющих влияний высказываний сильных групп, и они создают атмосферу, в которой прежде подчиненные группы могут свободно выражать свое мнение. Речевые коды выравнивают игровое поле.
Как говорит Стэнли Фиш, «индивидуализм, справедливость, достоинство – эти три слова постоянно звучат в устах наших хорошо осведомленных и вновь уважаемых фанатиков, которые поняли, что им не надо надевать белый капюшон или ограничивать доступ к избирательным участкам чтобы обезопасить свое положение»[346].
Другими словами, свобода слова – это то, что любит Ку-клукс-клан.
Либеральная идея о свободе личности и о том, что мы будем судить о людям по одинаковым критериям и по их заслугам, означает только укрепление статуса-кво – а именно, что белые и мужчины находятся наверху, а все остальные внизу. Поэтому, чтобы уравновесить распределение сил, левые постмодернисты открыто и бесцеремонно призывают к двойным стандартам.
Этот тезис не нов для современных постмодернистов. Герберт Маркузе впервые сформулировал его в более общих чертах, когда сказал: «Освобождающая толерантность поэтому должна означать нетерпимость по отношению к правым движениям и толерантность по отношению левым движениям»[347].
Суть спора
Мы знаем то, на чем настаивала Айн Рэнд как философ – что политика не является приоритетом[348]. Дебаты о свободе слова и цензуре – это политическая борьба, но в контексте таких дебатов невозможно переоценить важность фундаментальных философских вопросов эпистемологии, человеческой природы и ценностей.
Эти три вопроса являются центром современной дискуссии о свободе слова и цензуре, и они являются традиционными проблемами философии.
Во-первых, возникает эпистемологический вопрос: является ли разум когнитивной функцией? Скептики, которые отрицают когнитивную эффективность разума, открывают дверь разным формам недоверия и субъективизма, который в настоящее время становится социальным субъективизмом. Если разум социально сконструирован, он не может быть инструментом познания реальности. Чтобы защитить свободу слова, это эпистемологическое утверждение постмодерна должно быть оспорено и опровергнуто.
Во-вторых, встает глобальный вопрос о человеческой природе. Обладаем ли мы собственной волей, или мы продукты нашего социального окружения? Является ли речь тем, что мы формулируем свободно, или это форма социальной обусловленности, которая делает нас теми, кто мы есть?
И третьим является вопрос этики: следуем ли мы в нашем анализе речи принципам индивидуализма и ответственности за свои действия? Или мы подходим к этому спору с точки зрения эгалитаризма и альтруизма?
Постмодернизм, как достаточно последовательное философское мировоззрение, предполагает социально-субъективистскую эпистемологию, социально-детерминированный взгляд на человеческую природу и альтруистичную, эгалитаристскую этику. Необходимость введения речевых кодов логично вытекает из этих воззрений.
Реабилитация свободы слова
В свете вышесказанного современные либералы должны защищать объективность в эпистемологии, волю в вопросе о человеческой природе и эгоизм в этике. Мы не решим всех этих проблем в данном эссе. Моя цель заключается в том, чтобы показать, что именно эти вопросы являются важными для защиты свободы слова, и указать путь такой защиты. Следует отметить три важных момента.
Первый момент – этический – независимость индивида. Мы живем в реальном мире, и нам принципиально важно понимать эту реальность для выживания. Но знание реального мира и способность действовать на основе этого знания – наша личная ответственность. Проявление этой ответственности требует социальных свобод, и одной из этих свобод является свобода слова. У нас есть возможность мыслить или не мыслить. Но реализации этой возможности может серьезно помешать существующая в обществе атмосфера страха. Это неотъемлемая часть либеральной аргументации. Цензура – инструмент государства: государство наделено полномочиями применять этот инструмент, и в зависимости от того, как оно пользуется этими полномочиями, цензура может создавать атмосферу страха, которая мешает индивиду реализовать свои базовые когнитивные способности, необходимые для того, чтобы действовать с должной ответственностью.
Второй момент – социальный: общаясь, мы получаем друг от друга широкий спектр различных ценностей. Я воспользуюсь классификационной схемой социальных ценностей Дэвида Келли. В процессе социального взаимодействия мы обмениваемся самыми разными ценностями – знаниями, проявлениями любви и дружбы, экономическими и торговыми выгодами. Часто процесс получения знания осуществляется в специальных институциях, и в этих институциях поиск истины требует определенной защиты. Если мы собираемся учиться друг у друга и если мы хотим учить других, нам нужна возможность вступать в определенные типы социальных процессов: спорить, критиковать, читать лекции, задавать глупые вопросы и так далее. Все это подразумевает один ключевой социальный принцип: мы будем толерантны друг к другу в наших социальных взаимодействиях. Отчасти мы должны будем расплачиваться за это тем, что наши мнения и чувства будут задеты, но с этим придется смириться.
Наконец, есть несколько политических моментов. Как мы говорили ранее, убеждения и мысли – это личная ответственность каждого человека, так же как его ответственность за обеспечение жизни и создание счастливого будущего. Цель государства – защита индивидуальных прав человека действовать в этом направлении. Принцип свободы речи гласит: мысли и речь, независимо от того, насколько они ошибочны или оскорбительны, не нарушают чьих-либо прав. Следовательно, нет оснований для вмешательства государства.
Следует также сказать о демократии, которая является частью нашей социальной системы. Демократия означает децентрализацию процесса принятия решений о том, кто будет распоряжаться политической властью в течение некоторого следующего периода времени. Чтобы принять это решение, люди должны сделать осознанный выбор, а осознанный выбор возможен только при наличии полноценных дискуссий и активных дебатов. Поэтому свобода слова – это принципиальное условие сохранения демократии.
Наконец, свобода слова – это сдерживание злоупотреблений государственной властью. История учит нас внимательно относиться к злоупотреблениям государственной властью, и одним из необходимых инструментов сдерживания таких злоупотреблений является возможность граждан критиковать правительство и запрет для правительства препятствовать такой критике.
Три особых случая
Теперь я хочу рассмотреть два возражения, которые левые постмодернисты могут предъявить в ответ на мою аргументацию, а затем вернуться к особому случаю университета.
Рассмотрим сначала аргумент в защиту свободы слова, который очень дорог либералам: что существует различие между речью и действием. Я могу сказать что-то, что заденет ваши чувства. Я вправе это сделать. Но если я нанесу вред вашему телу – например, если я ударю вас палкой, – это я не имею права сделать. Государственные органы могут преследовать меня в случае действий, но не в случае высказывания.
Постмодернисты могут попытаться стереть различие между речью и действием следующим образом. Речь, в конечном счете, распространяется через воздух, физическим путем, и проникает в уши слушающего, которые являются физиологическим органом. Поэтому для различения действия и речи нет метафизического основания; речь – это действие. Следовательно, единственное значимое различие проходит между действиями, которые наносят вред другому человеку, и действиями, которые не наносят вред. Если кто-то утверждает, как либералы, что причинять вред другому человеку, выпуская в него пулю, это плохо, то отличие выстрела от обидного высказывания состоит лишь в степени причиненного вреда. Не только камни и трости могут сломать наши кости.
На это я отвечу следующее. Первый аргумент справедлив – речь имеет физическую природу. Но существует значимое качественное различие, на проведении которого мы должны настоять. Есть огромная разница между ударом звука по вашему уху и ударом бейсбольной биты по вашей голове. Оба действия имеют физическую природу, но удар, нанесенный бейсбольной битой, влечет за собой последствия, которые вы не можете контролировать. Боль – не вопрос вашего желания. В случае достигающей вашего уха звуковой волны, напротив, вы в полной мере контролируете то, как вы будете интерпретировать и оценивать эти звуки. Позволите ли вы им задеть ваши чувства, зависит от того, как вы оцениваете семантическое содержание этого физического события.
Расистская и сексистская риторика ненависти
Это подводит нас ко второму аргументу. Постмодернист скажет: «Любой, кто объективно понимает историю расизма и сексизма, знает, что многие слова предназначены для того, чтобы ранить. И если вы не принадлежите к миноритарной группе, вы не можете представить страданий, которые причиняет одно только использование таких слов. Дискриминационные высказывания виктимизируют людей, и поэтому мы должны принять меры для защиты против дискриминационной риторики – не любой риторики, лишь риторики ненависти».
Я отвечу на это, что, во-первых, мы имеем право ненавидеть людей. Мы живем в свободной стране – и некоторые люди действительно заслуживают ненависти. Ненависть – абсолютно рациональный и правильный ответ на сильные оскорбления важнейших ценностей человека. Тезис о том, что мы не должны ненавидеть других людей ни при каких обстоятельствах, неверен: некоторые случаи требуют осуждения и выражения ненависти.