интуитивной физики. Система приводится в действие и тогда, когда вы смотрите на неподвижные предметы (например, деревья) или на рукотворные объекты. Однако вдобавок к системе интуитивной физики сцена с собакой, стариком и полицейской запускает и систему распознавания намерений, поэтому вы автоматически предполагаете, что собака пыталась поймать кошку, старик пытался избежать столкновения с собакой, а полицейская пыталась догнать старика. Кроме того, эта сцена требует участия более сложной системы интуитивной психологии, которая отвечает за выведение тонких умозаключений вроде «она поняла, что он не догадался о том, что она не подозревала о совершенном им правонарушении» – вывод, который применительно, например, к дереву не был бы сделан вовсе, а применительно к мыши или червю принял бы сильно упрощенную форму. То, что отвертка твердая и острая, – ожидание, порожденное системой взаимосвязи структуры и функции. Эта же система активируется при виде частей тела животных или человека: вид кошачьих когтей рождает у нас немедленное предположение, что они нужны, чтобы потрошить добычу. А при виде инструмента у вас сразу же всплывает характеристика не только его функциональных качеств, но и положения в руке человека: например, отвертка или бурав предназначены для вращения, а лом – для отжатия.
Из всего этого следует, что «онтологические категории с теоретической справкой», как я их назвал, можно заменить списком соответствующих систем логического вывода. Если объект активирует в нашем сознании интуитивную физику, распознавание намерений, а также некоторые биологические предположения, которые я затрону чуть ниже, как правило, мы относим его к «животным». Если, кроме этих систем, он приводит в действие еще и интуитивную психологию, мы определяем его как «человека». Если он активирует физику и структурно-функциональные связи, это либо «рукотворный предмет», либо «часть тела животного». Если он также включает целенаправленное применение, мы обычно причисляем его к «инструментам». Итак, вместо сложной мысленной энциклопедии с теоретическими выкладками о том, что такое животные, артефакты и люди, у нас появляются датчики, включающие одни системы и выключающие другие.
В последнее время наши знания о системах логического вывода сильно обогатились благодаря сделанным независимо друг от друга открытиям в четырех разных областях. Экспериментальные исследования с участием нормальных взрослых испытуемых показали, что интуитивные предположения относительно различных аспектов окружающей действительности строятся по особым законам, в число которых, как мы вскоре увидим, входит и причинно-следственный. Исследования когнитивного развития продемонстрировали с гораздо большей достоверностью, чем прежде, как некоторые из этих законов формируются в самом раннем детстве и позволяют быстро усваивать огромные объемы знаний. Технологии сканирования достигли уровня точности, позволяющего наблюдать за током крови и электромагнитным излучением мозга и, соответственно, видеть, какие участки коры мозга и других отделов при каких задачах активизируются. И наконец, нейропсихологи открыли целый комплекс когнитивных патологий, которые выводят из строя одни механизмы логического вывода, не затрагивая при этом другие, что может немало рассказать нам об устройстве системы в целом.
Хитросплетение. Системы логического вывода
Итак, согласно этой модели, умными нас делает не набор энциклопедических справок об артефактах и животных вообще, а выборочное включение и выключение узкоспециализированных систем при рассмотрении разнообразных объектов. Эта модель превосходит предыдущую по нескольким статьям. Во-первых, она учитывает тот факт, что некоторые системы логического вывода приводятся в действие несколькими разными видами объектов. Распознавание намерений применимо и к собакам, и к людям. Структурно-функциональная взаимосвязь применима и к рукотворным предметам, и к некоторым частям тела. Кроме того, моя подача онтологических категорий как универсальных и непреложных может ввести в заблуждение, поскольку многие объекты мигрируют из одной так называемой категории в другую в зависимости от контекста. Например, выловленная из моря, отваренная и поданная на стол рыба рассматривается уже не как представитель животного мира, а в какой-то степени как рукотворный предмет. Если же шлепнуть ею кого-то по лицу, она превратится в орудие. Разумеется, сам предмет остается неизменным, меняются только производимые умозаключения. Сперва рыба воспринималась как «животное», а значит, при виде ее движений у нас включалась система определения намерений и мы машинально задавались вопросом, что ей нужно. Превращение рыбы в «рукотворный предмет» подразумевает такие же машинальные вопросы «Кто ее сделал?» и «С какой целью?». То, что рыба становится «орудием», порождает умозаключения типа «если она тяжелая, то удар будет сильным», «хвост сужается, значит, за него удобнее хвататься» – так включается система структурно-функциональной взаимосвязи.
Образ сознания как конгломерата систем логического вывода, выборочно приводимых в действие разными объектами, лучше, чем образ мысленной энциклопедии, поскольку он гораздо ближе к тому, как на самом деле устроен мозг. Иными словами, никакого общего «каталога всего сущего» с соответствующими характеристиками в мозге нет, равно как нет и отделов, которые отвечают за животных, за людей, за рукотворные предметы и т. д. Вместо этого имеется много разных функциональных систем, которые производят определенного рода умозаключения о разных аспектах окружающей действительности. И это не досужие домыслы: о существовании разных систем и их узкоспециальной направленности позволяют судить как нейровизуализация, так и патологии.
Возьмем, к примеру, область рукотворных предметов. На первый взгляд, вроде бы бесспорная онтологическая категория. Одни предметы окружающего мира сделаны человеком, другие нет. Если бы наш мозг конструировали философы, он наверняка отличал бы только рукотворное от нерукотворного. Но мозг устроен гораздо хитрее, потому что формировался в процессе эволюции. Когда испытуемым предъявляют изображения незнакомых объектов, похожих на рукотворные или выглядящих, как животные, мозг активизируется по-разному. В случае рукотворных объектов наблюдается достаточно сильная активность в премоторной зоне коры (участвующей в планировании движений), позволяющая предположить, что система вычисляет (простите за антропоморфность слога: система, разумеется, делает это неосознанно) способ обращения с этим новым предметом. Однако это относится только к объектам, напоминающим орудия. Иными словами, может, в мозге и нет категории «артефакт», но зато имеется система «вычисления, как обращаться с орудиеподобными предметами», что гораздо специфичнее.[30]
Еще нагляднее видна специфичность в трактовке таких сложных материй, как одушевленность и намеренность. При разборе сцены из нашего примера я сильно упростил картину, когда сказал, что у нас имеется система, вычисляющая такие состояния сознания, как понимание, надежда, восприятие, догадка и т. д., и предлагающая нам характеристику этих состояний у других как объяснение (или прогноз) их действий. Упрощенной картина вышла потому, что на самом деле этот интуитивный психологический механизм включает в себя целый ряд подсистем. Вся сцена с вором – особенно драматическая развязка – была понятной лишь потому, что вы частично представляли себе происходящее в сознании каждого участника. Такую возможность обеспечивают специализированные механизмы, которые непрерывно создают представление о том, что творится в головах окружающих, то есть об их восприятии, намерениях, видении и т. д.
Сложность и тонкость этих механизмов демонстрирует – самым впечатляющим образом – частичное их отключение в случае патологий. Человек по-прежнему может вычислять траекторию физических тел и причинно-следственные связи между ними, угадывать, куда предмет упадет, узнавать людей и т. д., но суть простейших психологических процессов от него ускользает. Признаюсь, что история о воре и полицейской во многом навеяна похожими сюжетами, которые нейропсихолог Крис Фрит с коллегами используют при тестировании аутистов. Детям и взрослым, у которых имеется такое расстройство, трудно понять анекдотичность ситуации. Они не могут объяснить, почему старик отдает полицейской драгоценности и почему для нее это неожиданность, хотя сам этот факт отмечают. Кроме того, Фрит продемонстрировал, что у нормальных испытуемых при прослушивании подобной истории возникает определенная картина активации участков мозга – характерная для ситуаций, когда человеку нужно представить, как воспринимают ту или иную сцену другие. У аутиста картина активации иная, позволяющая сделать вывод, что его механизм «теории сознания» либо не работает, либо работает совершенно иначе.[31]
Отношение к аутизму как к неспособности представить чужие представления было предложено тремя психологами – Аланом Лесли, Утой Фрит и Саймоном Бароном-Коэном. Аутичные дети не участвуют в типичном для нормальных детей их возраста межличностном общении. У них вырабатываются странные навязчивые действия и странные навыки, они придают преувеличенное значение признакам определенных предметов. В остальном их развитие может быть совершенно нормальным, у кого-то отмечается высокий IQ, многие не испытывают проблем с речью. Однако других людей они не понимают и зачастую обращаются с ними, как с неодушевленными физическими объектами. Проявляется это специфическое расстройство в том числе в тесте на «ложное представление», проводимом на куклах. Кукла 1 кладет стеклянный шарик в коробку А и удаляется. Кукла 2 приходит, обнаруживает шарик в коробке А, перекладывает в коробку B и уходит. Возвращается кукла 1. Вопрос: «Где она будет искать свой шарик?» Дети старше четырех лет (и даже страдающие синдромом Дауна в сопоставимом психическом возрасте) обычно отвечают: «В коробке А», – иногда поясняя: «В коробк