Конфигурация и конфигураторы
Осознав, что разные виды по-разному воспринимают окружающий мир (в силу разницы в категоризации и системах логического вывода), мы приходим к закономерному предположению, что наверняка все дело в их истории – иными словами, в эволюции. Возможно, наши системы логического вывода существуют потому, что позволяют справляться с задачами, возникавшими в нормальной среде человеческого обитания в течение сотен тысяч лет. Я делаю упор на первобытных условиях существования, преобладавших на протяжении значительного отрезка истории человечества, поскольку именно тогда шло формирование человека как вида, когда он занимался собирательством в небольших кочевых группах, где для выживания необходимо было тесное сотрудничество, а информация передавалась посредством общения и примера. На фоне многовекового собирательства и охоты недавние достижения вроде сельского хозяйства, промышленности и жизни большими сообществами в виде государств или городов – лишь пара секунд эволюционного времени. Это важно, поскольку отголоски эволюционного прошлого до сих пор сохраняются в нашем поведении и, самое главное, в устройстве сознания. Возьмем самый простой и знакомый пример: большинство людей – сладкоежки, поскольку в первобытных условиях источники сахара и витаминов были малочисленны и редки. Вкус к лакомствам, содержащим концентрированную дозу этих питательных веществ, – то же самое относится к животному жиру как источнику энергии и мясу как источнику белка – развился за счет того, что гены, закладывающие эту склонность, получали больше шансов на распространение. Их носители дают больше потомства, чем неносители, и у части потомства эти гены тоже наличествуют.
Адаптивные задачи бывают очень разными. Например, нужно отличать механическое воздействие от деятельности живого существа: распознавать, почему качнулась ветка дерева – от ветра или в кроне притаилось какое-то животное. А еще нужно помнить, кто взаимодействовал с вами, когда и с каким результатом, иначе устойчивое сотрудничество невозможно, а для этого требуются особые хранилища памяти и достаточная способность распознавать лица. Задачи настолько разные, что вряд ли с ними справилась бы одна-единственная система. А ведь это лишь начало бесконечного списка адаптивных задач. Отличать людей, пригодных для сотрудничества, – это совсем не то же самое, что отличать привлекательных половых партнеров, и не то же самое, что оценивать пищу на ядовитость. Задачи эти разнятся не только содержанием, они требуют разных способов обработки информации. Чтобы успешно взаимодействовать с людьми, нужно помнить поступки каждого и в каждом случае просчитывать их мотивацию; если же вы имеете дело с животными, всех представителей вида можно считать более или менее одинаковыми.
Эти соображения привели ряд биологов-эволюционистов к мысли, что в ходе эволюционного развития такой сложный орган, как человеческий мозг, наверняка должен был обрастать множеством специализированных подсистем, тем самым делая всю систему в целом сильнее и умнее. Идея состояла в том, что разум – это не один универсальный интеллект, а совокупность специализированных подсистем, каждая из которых решает свои задачи. Вполне логично, ведь общая система просто зависнет от обилия лишних, не относящихся к делу деталей. Если, например, система узнавания лиц будет хранить специальное досье на каждое животное, когда-либо попадавшееся нам на глаза, это будет бессмысленной тратой ресурсов и только затормозит реакцию, когда, наоборот, нужен быстрый отклик. Для адекватной реакции на присутствие жирафа или тигра достаточно распознать вид, а не особь. А значит, у нас прослеживаются эволюционные предпосылки для растущей специализации как истока сложных когнитивных способностей, имеющихся у высших приматов и человека. С этой точки зрения более разумные виды умнели за счет того, что у них накапливалось больше, а не меньше инстинктов, чем у других. Но эта идея была лишь догадкой.[44]
Положение изменилось, когда независимо от догадок биологов возрастные психологи и специалисты по нейропсихологии начали выявлять все более и более специализированные системы логического вывода (подобные описанным выше). Появилась возможность сопоставить открытия психологии с их эволюционными предпосылками – теперь это направление носит название эволюционной психологии. Дело в том, что в устройстве человеческого сознания можно разобраться подробнее, если учесть, зачем нужны специализированные когнитивные механизмы, как они подкрепляются особыми процессами в мозге и при каких условиях развились в ходе естественного отбора. Для этого потребовалось сопоставить и объединить данные эволюционной биологии, генетики, нейрофизиологии, психологии и антропологии.[45]
Инструментарий 3: эволюционная психология
В ходе эволюции наши системы логического вывода сформировались как отклики на повторявшиеся в первобытных условиях задачи. Соответственно нам требуется: 1) реконструировать конкретные характеристики этих задач в тех условиях; 2) установить, какие вычислительные принципы могли применяться для решения этих задач, и, исходя из этого, спрогнозировать неочевидные конструктивные особенности; 3) выяснить, подтверждается ли существование соответствующей специализированной системы логического вывода независимыми экспериментальными или нейрофизиологическими данными, и 4) определить, как описанная психологами особая система могла развиться из других систем и давала ли она обладателям репродуктивное преимущество.
По этим жестким ограничениям видно, почему эволюционная психология до сих пор находится в зачаточном состоянии. Мы не можем просто взять ту или иную человеческую способность (например, грамотность) и придумать, почему она может быть адаптивной (общаться письменно – удобно). В данном случае загвоздка в том, что грамотность не требует особой системы в мозге. Она обходится системами, служившими нам испокон веков и до сих пор исправно исполняющими ряд других задач (распознавание образов, членение слова на слоги, моторика пальцев и кисти и т. д.).
Есть области, относительно которых легко понять, что соответствующая система логического вывода сложилась в ходе эволюционного развития, поскольку от нашего выбора прямо зависит выживание и репродуктивный успех. В частности, эволюционные психологи Дон Саймонс и Дэвид Басс подробно разобрали целый ряд аспектов полового поведения человека: как мы выбираем партнеров, что находим привлекательным, как оцениваем надежность партнера с точки зрения долгосрочных отношений и воспитания детей.[46]
Жизнь в первобытных условиях была полна опасностей, причем угроза исходила не только от видимых невооруженным глазом хищников, но и от микробов, вирусов и ядовитых веществ. Первобытная пища, добываемая собирательством, подбором падали и охотой, была самой что ни на есть «натуральной», а значит, далеко не полезной. Многие растения, как и мясо павших животных, содержат опасные токсины. Кроме того, многие животные выступают переносчиками патогенных организмов, которые охотно паразитируют в человеческом теле. Для таких «универсальных» видов, как человек, получающих питательные вещества из самых разнообразных источников и адаптирующихся к новой среде посредством смены рациона, риск особенно велик. Универсалу требуется не только иммунная защита, как большинству других видов, но и особая когнитивная адаптация, чтобы минимизировать риск отравления или заражения. В число таких же универсалов входят крысы, именно поэтому они крайне настороженно относятся к незнакомой пище и очень быстро устанавливают связь между новой пищей и разными соматическими расстройствами. Эту связь они отслеживают лучше других связей, не имеющих отношения к пище, а значит, система, отвечающая за эти умозаключения, действительно обособлена.
У человека тоже не обошлось без особой когнитивной адаптации в данной области. Например, маленькие дети, пока их кормят взрослые, охотно пробуют самые разные новые вкусы – это помогает им приспособиться к местной еде, однако позже у них вырабатывается консерватизм – страховка от стремления экспериментировать с незнакомыми потенциально опасными продуктами. У беременных женщин возникает разного рода пищевая непереносимость – отвращение к вкусу определенных продуктов, как правило изобилующих токсинами. Утреннюю тошноту вызывают, судя по всему, именно те продукты, которые были опасны для развития плода в первобытных условиях. И конечно, источники такого рода опасности не ограничиваются пищей: контакт с разлагающимся трупом, с ранеными или больными, поглощение экскрементов или грязи – всего этого мы избегаем по веским эволюционным причинам.
Для таких ситуаций у человеческого разума определенно имеется особая система логического вывода, включающая сильную эмоциональную реакцию даже на простой намек о подобном развитии событий. Пол Розин, изучающий психологию отвращения, ее связь с развившимися в ходе эволюции пищевыми предпочтениями и с риском отравления, показал, что эта система защиты от заражения подчиняется особым логическим принципам. Во-первых, в ней заложено, что источник опасности не обязательно должен быть видимым; до появления микроскопов и микробиологии причины, по которым гниющий труп не следовало относить к правильным источникам пищи, были неочевидны. Во-вторых, она исходит из того, что даже ограниченный и сколь угодно короткий контакт с источником опасности рискован в полной мере. Иными словами, воздействие от дозы не зависит. Заразные вещества не теряют вредных свойств при снижении концентрации. В-третьих, система учитывает, что заразиться можно при любом контакте с источником загрязнения, хотя особенно сильна реакция отторжения при употреблении внутрь.[47] Эти принципы действуют только в рамках данной системы. Может быть, в каких-то случаях она излишне перестраховывается: например, когда испытуемые в экспериментах Пола Розина отказывались пить из тщательно продезинфицированного стакана, где когда-то сидел таракан. Однако система эта настраивалась в первобытных условиях, в которых тщательной дезинфекции попросту не существовало.