Религиозные гильдии обеспечивают немало возможностей для усвоения последовательных декларативных идей посредством повторения и систематического разъяснения, и очень немного таких, где память может опереться на яркие эпизоды – которые Лоусон и Макколи называют «запоминающимся зрелищем для чувств». В результате, как подчеркивает Уайтхаус, гильдии могут постепенно утрачивать влияние – из-за принципа угасания, обусловленного привычкой. То есть люди постепенно все лучше осваиваются с доктриной, но, по мере того как она становится знакомой и привычной, теряют мотивацию к участию в обрядах и другой деятельности гильдии. Поэтому чем больше предпочтения религиозные институты отдают доктринальному режиму передачи информации, тем уязвимее они для периодических вспышек имажинистского инакомыслия.[140]
Религиозные институты неизменно стремятся поддержать доктринальную деятельность и приструнить имажинистскую. Христианские церкви всегда с радостью принимали в свое лоно чудотворцев минувших времен и довольно неохотно – ныне живущих. Некоторые проявления религиозного пыла церковь тоже готова принять, но пытается максимально их сдерживать. Почему так происходит?
Побуждает ее к этому не только характер процессов запоминания. Рынок религиозных услуг тоже накладывает определенные ограничения. Главный императив религиозной гильдии – сделать свои услуги стабильными и отличимыми. Но имажинистские практики ставят стабильность под удар. Откровения, транс и другие разновидности обрядов, строящихся на исступлении, с трудом поддаются кодификации и контролю, поэтому религиозные институты смотрят на них с подозрением. Кроме того, такие обряды дают предприимчивым личностям много возможностей для основания собственного культа в пику гильдиям. И наконец, стабильность и отличительные черты услугам гильдии обеспечивает систематическое применение письменных руководств и кодифицированных посланий. Но гарантии узнаваемости бренда имеют и обратную сторону в виде предсказуемости обрядов.
И это настоящая трагедия для богослова: люди, обладающие живым сознанием, а не письменным хранилищем информации, всегда будут теологически некорректны, всегда будут дополнять и искажать идею. А единственный способ защитить ее от подобных искажений делает ее привычной и скучной, тем самым подбрасывая дров в костер имажинистского инакомыслия и ставя существование гильдии под удар.
Общие боги – залог общности. (В самом деле?)
Почему некоторым кажется совершенно приемлемым – и даже этически правильным – отвергать или убивать других, если те не принадлежат к «истинной» вере или исповедуют ее не так, как «должно»? Религия создает общность – по крайней мере такое складывается впечатление. Само собой разумеется, что наличие понятий и норм, общих с другими, скажем христианами, объединяет людей в группу, подразумевающую некоторую степень солидарности с остальными ее членами и общее недоверие к посторонним. Причисление себя к той или иной религиозной группе имеет важные и часто трагические последствия для взаимодействия с другими группами. И это наблюдается не только там, где религиозные гильдии четко описывают, в чем заключается данная религия, и дают явные критерии членства. Даже в том обществе, где гильдий с письменными текстами нет, может показаться, что коллективные жертвы предкам или совместное участие в других обрядах способствуют сплоченности.
Однако это лишь видимость. Идея, что общие боги обеспечивают общую самоидентификацию, кажется правдоподобной, поскольку основана на сопоставлении. Во многих группах, где сильна самоидентификация, ощущение отличия от остальных, религиозные нормы и практики используются как индикаторы этой общности. Наблюдая несколько факторов одновременно, трудно отследить связи между ними. Достаточно обратиться к уже разобранным выше примерам, отметающим примитивную связь между общими богами и общностью. Основная религиозная деятельность буид, представленная в форме вызывания духов, встречается и в соседних племенах. Однако буид отделяют себя от них, не усматривая ни связи, ни родства с другими адептами этого верования.
Утверждение, что некоторые боги сплачивают, заставляет задаться вопросом, почему и каким образом религиозные представления могут производить такое воздействие. Почему мы должны чувствовать близость с человеком, имеющим схожие представления о сверхъестественном? Иными словами, хотя необходимости в общих богах и духах для социальной общности нет, почему они в этих целях используются?
Маркеры групповой принадлежности, особенно этнической, разнятся сильно, хотя и не бесконечно. Они заключаются в особенностях, которые одновременно легко различить и трудно подделать, – проживание на определенной территории, уклад, язык, акцент, пищевые привычки, принятие шокирующих ритуалов. И хотя эмоциональный заряд таких сигналов может быть довольно сильным, воспринимаются они всего лишь как симптомы и маркеры основополагающих свойств. Общая кровь с предками, общие кости – эти расхожие выражения и метафоры свойственны для допущения, которое в психологии называется эссенциалистским. То есть человек предполагает наличие у данных индивидов общего свойства, хотя в чем именно оно заключается, представляет смутно или метафорически. Для этнической группы, определяемой в таких чертах, вполне возможен невероятный случай, когда чужак, научившийся говорить на языке этой группы без акцента, пристрастившийся к ее кухне и в целом подающий все признаки принадлежности, все равно останется чужаком. Иными словами, членство определяется примерно так же, как в третьей главе определялись основания для различий между видами животных.[141]
Системы логического вывода отбирают входящую информацию по определенным критериям, то есть активируются, когда информация предъявляется в определенном формате. У эссенциалистской системы критерии следующие: 1) некоторые живые существа представлены как обладающие общими внешними признаками – прототипом; 2) все они рождаются от других представителей той же категории; 3) вне этой категории воспроизводство исключается. С живыми видами дело и вправду обстоит именно так. Однако точно так же зачастую представляются и социальные категории. Во многих местностях Африки и Азии ремесленники образуют эндогамные касты, к которым остальные относятся как к презираемым, опасным и грязным. Такие группы воспринимаются как образованные на основе естественных качеств, то есть их представители считаются по сути своей отличными от остальных за счет некого наследственного имманентного свойства. В такую категорию выделяются, например, кузнецы в Западной Африке: все они потомственные – в эту касту попросту нельзя попасть со стороны – и женятся только внутри своего круга. Воспринимаемая таким образом социальная категория явно должна активировать в отвлеченном режиме эссенциалистскую систему логического вывода.
Но и эта гипотеза рождает сложные вопросы. Мы описали механику эссенциализма: как он активирует системы логического вывода, имеющиеся у всех нас в силу особенностей устройства мозга. Но это не объясняет, почему эссенциалистское восприятие социальных групп оказывается таким убедительным и почему оно провоцирует столь сильный эмоциональный отклик. Понять, откуда возникает эссенциалистски обособленное восприятие социальных групп, нетрудно, учитывая особенности работы человеческого мозга. Но почему нам так легко доверять своим и не доверять чужим, не опираясь на опыт личного с ними взаимодействия? Мы действительно считаем чужих ненадежными в сотрудничестве только потому, что нам так сказали? Безусловно. Однако задача в том, чтобы объяснить, почему подобные утверждения так легко принимаются на веру.
Понятие внутренней сущности и коалиционная интуиция
Одно из самых значимых и известных открытий социальной психологии заключается в том, что создать сильное чувство групповой причастности и солидарности между выбранными произвольно членами группы удивительно легко. Достаточно разбить участников, скажем, на команду «синих» и команду «красных». Потом дать каждой команде какое-то простейшее задание (любое) – и вскоре люди уже будут выказывать больше расположения к участникам своей группы, а не чужой. Кроме того, они будут считать участников – своей команды, разумеется – более привлекательными, честными и умными. Обмануть или обидеть они предпочтут участников противоположной команды. Даже прекрасно сознавая, что разделение произвольное, и даже когда произвольность эта подчеркивается, участники с трудом могут удержаться от подобных ощущений, а также представления, что в основе групповой принадлежности лежит некое внутреннее свойство.[142]
Эти широко известные данные демонстрируют, насколько сильна у человека тяга к объединению в группы, которую Мэтт Ридли назвал общинностью. Люди не мыслят себя вне какой бы то ни было группы и всеми силами пытаются продемонстрировать верность ей. Однако по этим же данным видно, как легко спровоцировать эссенциалистское понимание группы и даже перевести его в реальные поступки в контексте коалиции. То есть представителям означенных групп предлагается теснее сотрудничать со своими, чем с чужими. У них быстро вырабатываются интуитивные установки и чувства доверия и надежности, связанные с групповой принадлежностью, то есть установки и эмоции, необходимые для создания коалиции.[143]
На мой взгляд, на стыке искусственных лабораторных условий и действительного социального поведения возникает объяснение, почему эссенциалистское понимание становится выраженным и эмоционально значимым: к этим понятиям мы спонтанно обращаемся, описывая интуитивные установки, которые на самом деле относятся не к категориям, а к коалициям.
Формулировка, возможно, несколько запутанная, но идея проста. Согласно нашему наивному взгляду на социальное взаимодействие, мы часто имеем дело с людьми, с которыми нас роднят общие существенные качества – род, племя, религиозные практики и т. д. Но мне кажется, нам удастся лучше разобраться в том, как на самом деле строится такое взаимодействие, если мы осознаем, что многие из этих групп на самом деле представляют собой коалиционные образования и их стабильность обеспечивается тем, что в результате оценки выгод и издержек участие выглядит более желанным, чем уклонение. В предыдущих главах я упоминал гибкие, импровизированные коалиции, встречаемые во многих социальных контекстах, – от неформальных союзов и приятельства на работе до охотничьих вылазок, которые организовывали первобытные кочевые племена. Коалиция требует сложных оценок надежности участников на основе сигналов, которые часто бывают двойственными и иногда фальшивыми, а также сопоставления вы