«К счастью, это происходит в глубоком тылу, не на моей территории. Та незначительная потеря горючего квалифицирована как внутренняя авария железнодорожников. Виновные наказаны…»
Его размышления прервал вспыхнувший багряный отблеск в зашторенном окне. Через несколько секунд отблеск превратился в зарево, прилетели ухающие взрывы. Генерал вскочил с постели. Что это могло означать?
Стук в двери – и на пороге его адъютант.
– Господин генерал, на железной дороге произошла крупная авария.
– Не дурите мне голову, гауптманн, немедленно ко мне коменданта станции и всех, кто отвечает за безопасность моих войск. Я буду ждать разъяснений в кабинете начальника штаба.
Адъютант вышёл, а командир дивизии самостоятельно надел мундир, сапоги и торопливо спустился на первый этаж, где его встретили взволнованные начальники штаба и оперативного отдела.
– Что происходит на железной дороге? Очередной взрыв?
– Выясняем, господин генерал, но думаю, не просто взрыв, а гораздо хуже, судя по грохоту и разрастающемуся пожару. – Начальник штаба показал на багровое зарево в окне.
– Если это так, немедленно бросьте вспомогательные силы на уничтожение диверсантов. А вот и комендант! – Генерал повернулся к вошедшему офицеру: – Вы слышали, что я сказал?
– Никак нет, господин генерал.
– В таком случае, я слушаю, что же случилось на вверенной вам железной дороге?
– По неточным сведениям, крушение эшелона с горючесмазочными материалами.
– Так уточните!
– Разрешите доложить, господин генерал? – раздался за спиной коменданта голос адъютанта. Генерал в знак согласия махнул рукой. – Русские диверсанты взорвали мину большой мощности на полотне и пустили эшелон с горючим под откос. Они били по бочкам зажигательными пулями, отчего взорвались не только бочки, но и несколько цистерн. Эшелон гибнет в огне.
– Я даю сутки коменданту, чтобы он нашёл и уничтожил диверсантов, если дорога жизнь!
– Но у меня нет автоматчиков. Мои подчинённые хорошие железнодорожники, но плохие солдаты…
– У фюрера нет плохих солдат. Вы пока не получите ни одного человека из дивизии. Поднимите на ноги всех полицейских, взвод охраны мостов и ведите их на уничтожение партизан.
– У нас нет собак, господин генерал, но они есть у спецподразделения, охраняющего пленных.
– Так возьмите, начальник штаба выдаст вам предписание, – раздраженно бросил генерал, удаляясь в свой кабинет.
– Есть! – вытянулся железнодорожник, пробормотав упавшим голосом: – На это уйдёт много времени, след диверсантов остынет…
На рассвете хмурые тучи закрыли небосвод. В лесу сумрачно, зябко. С севера тянул легкий ветерок, негромко шептался с вершинами деревьев, а здесь, в лощине, было тихо. Лейтенант позвал к себе рядовых и сказал:
– Смотрите, как надо разводить костёр, чтобы он не дымил. Берём осиновый или тополёвый сушняк, набираем пучок тонких прутиков, поджигаем. Сушняк кладём ни как попало, а вдоль друг друга. Такой костер горит жарко, долго и бездымно. Наблюдаем, куда несёт лёгкий дымок? Вот он стелется. Значит, будет дождь. Быстро разогреваем кашу с тушёнкой, кипятим чай, заправляемся – и в поход. Грузу у нас много.
– Ловко у вас получается, товарищ лейтенант.
– Такая ловкость на войне продляет жизнь, рядовой Фёдор, и даёт возможность начистить фрицам хрюшку.
– Я только научился метать штык, – мрачно сказал Шелестов.
– Это уже хорошо, меткий бросок штыка может уничтожить врага, товарищ Лёня. Цинки складываете в мешки, гранаты тоже, делаете лямки из брезента и уходите с санинструктором на новую базу.
– А вы, товарищ лейтенант? – робко спросила Таня.
– Я тут немного с оркестром поработаю и вас догоню.
Они дважды ходили к роднику, перенесли всё, что было спрятано у сланцевого грота. Почти беспрерывно шёл мелкий осенний дождь-мукосей, намочили ноги от отсыревшей травы. Вырезанные из брезента накидки хорошо защищали туловище. Лейтенант по ходу объяснял бойцам, как надо передвигаться по лесу, чтобы не быть схваченным притаившимся за деревом врагом. Вечерело. Немцы не появлялись. Лейтенант решил заночевать на прежнем месте, пояснив, что собрать большую облаву с проводниками не так-то просто. Требуется время. Возможно, она сейчас идёт западнее от места крушения, куда ринулась поначалу группа, оставляя сломанные ветки, взрыхленную лесную постель, но затем резко взяли на восток, идя след в след до знакомой лощины под тусклым светом луны.
Ночь прошла спокойно, но все четверо караулили тишину. Лейтенант поднял группу до рассвета. Утро по-прежнему хмурилось, собираясь брызнуть холодными слезами. Завтракали, не разводя костра.
– Делаем бросок к станции. Есть кое-какие соображения. Рядовые Осинин и Шелестов выдвигаются в дозор. Идти осторожно, прислушиваясь к лесу.
– Товарищ лейтенант, поделились бы? – сказала санинструктор, когда бойцы с автоматами скрылись за кустарниками лощины.
– Заметил я, что немцы используют захваченные наши пассажирские вагоны. Уж не маскировка ли для перевозки живой силы? Вот я и хочу понаблюдать. А горят они неплохо!
– Скорее всего, для перевозки раненых, а по международному праву санитарные поезда трогать нельзя.
– Я добирался до штаба дивизии на попутке. Своими глазами видел, как фашисты разбомбили идущие в тыл санитарные машины с огромными красными крестами на брезенте. Я фашистскую злобу никогда не забуду. Жаль, не было у меня тогда в руках «дегтяря»!
– Но мы же не фашисты!
– Ты думаешь, твоя санрота благополучно ушла от прорвавшихся озверелых нацистов? Раненых расстреляли вместе с медиками, если те вовремя не снялись и не ушли. По всей вероятности, прорыв был стремительный на одном фланге. На другом наши держались до последнего…
– Костя, умоляю, не рви моё сердце!
– Я умолкаю…
Лейтенант насторожился, да, бегут назад выдвинутые вперёд его бойцы.
– Товарищ лейтенант, немцы!
– Они вас видели?
– Нет, обошлось. Лёха учуял чужой запах, дым сигарет. Мы остановились, прислушались. Так и есть – идут развернутой цепью прямо на нас.
– Уходим назад! Обходите правее старую базу. За сосной затаитесь до моего прихода, – на ходу отдавал распоряжения лейтенант.
– А ты? – не спросила, а с трудом выдохнула Таня, проглатывая твердый ком, появившийся в горле.
– Мне надо знать, сколько их? Выполнять приказание! Открывать огонь только в крайнем случае.
Внезапный беспощадный страх за любимого человека сковал Таню. Под сердцем кололо, хотя она никогда не жаловалась на здоровье. А теперь вдруг не могла идти. Ноги сделались ватными, и она с трудом переставляла их.
– Таня, со мной ничего не случится. Я приведу их на наше минное поле. Ты знаешь, где лежит адская машинка, будь готова взорвать тол.
Ноги Тане не подчинялись.
– Таня, мы теряем драгоценное время и можем все погибнуть. Будь мужественной. Бойцы, подхватили санинструктора и – вперёд!
Он снял с плеча Тани снайперскую винтовку, хорошо пристрелянную и надежную в бою.
– Всё-всё, я оправилась, могу драпать сама.
– Не драпать, а маневрировать! Быстро вперёд!
Таня нашла в себе силы и вместе с бойцами скрылась в густолесье.
Лейтенант забросил винтовку за спину и с пулемётом наперевес отошёл правее, где редко стояли могучие сосны и почти не было подроста. Оставляя следы, отошёл в глубину, уверенный, что немцы обязательно пойдут по пятам, и он увидит большую часть вражеской цепи, примерно определит, сколько же карателей. Можно ли дать бой?
Белухин увидел немцев, они шли молча с автоматами и винтовками наперевес, в касках, на поясах гранаты с длинными ручками. Шли прямо на него. Взвод, не больше. А левее от него, опережая цепь, двигался офицер с двумя автоматчиками, как кавалерист на прогулке в парке, размахивая стеком. Дальше он никого не видел. Мешали деревья. Костя проворно отступал, оставляя сломанные ветки. Его план был прост, привести облаву на заминированную полосу, показаться на секунду на полянке перед лощиной, нырнуть в заросли и, выждав, когда немцы, увидев его, бросятся в погоню, рвануть тол адской машинкой. И пойдёт от взрывной волны «музыка» по всей цепи. Тут он ударит из пулемёта. Его поддержат огнем бойцы из автоматов.
Получалось вроде, как задумал. Вот уже близка его «музыкальная» цепь. Немцы упорно идут за ним, сообщая офицеру, что след не потерян. Офицер далеко выдвинулся вперёд, дал команду одного-двух партизан взять живыми.
Но задумка едва не сорвалась. Таня не могла сидеть сложа руки и ждать, в то время когда её любимый играет со смертью.
– Я проверю, цел ли провод адской машинки, – сказала она бойцам, – и тут же вернусь.
– Лейтенант не велел высовываться и приказал ждать его здесь.
– Я отвечаю за исправность адской машинки. Если есть порыв провода, она не сработает.
Таня достала из санитарной сумки «лимонку», зажала гранату в правую руку и скрылась в кустах. Рядовые недоуменно переглянулись. Таня знала, что провод цел. Она даже не осмотрела его. Сначала некоторое время высматривала в прогалках между деревьев своего любимого лейтенанта. Решилась идти дальше. Пересекла полянку, за которой находилась «музыкальная» цепь, как шутя, говорил Костя, прошла немного. И столкнулась нос к носу с офицером. Немец выбросил руку с пистолетом навстречу. Девушка инстинктивно вскинула руку с зажатой «лимонкой».
Таня за себя не испугалась. Она знала, что Костя цел и невредим и где-то неподалеку, коль фашисты здесь, а стрельбу не открывают.
– Как неожидан встреч, фрау! – произнес офицер натянуто.
Тане показалось, что он испуганно улыбался.
– Фрау партизанен? И я думать – да!
– Окруженка, заблудилась в лесу.
– Как плёхо врать, – сказал офицер, скосив взгляд на зажатую в руке гранату.
Таня видела, что два автоматчика, повинуясь жесту офицера, остановились слева и справа от него.
– Вы сносно говорите по-русски.
– Я полиглот. Покорил Франция, учил язык. Покорил Польша – тоже шпрехаю польский. Теперь покоряю русских.