– Усижу, не впервой, не рысью же мы, шагом.
Вопрос был решён быстро, и группа ускорила движение по тропе берёзового леса.
Охотник Степан Сёмкин оказался прав. Погоню за беглецами наладили быстро. На подводу уселись пятеро полицейских с винтовками и погнали лошадь в направлении колхоза имени товарища Сталина, поскольку знали, что зять и дочь деда Евграфа там работали. Куда бежать могут преступники? Только к своим? За околицей посёлка на лесной дороге чётко обозначились следы лошади и людей. Выходило следов многовато. Знамо с дедом бежали соседи.
– Постреляем, как куропаток, – орали нетрезвые полицаи и гнали лошадь рысью.
Этот рёв и стук телеги по лесному бездорожью услышал рядовой Шелестов, идущий в ста метрах от группы в качестве арьергарда. Он бросился догонять лейтенанта. Белухин, слегка приотстав от группы, услышал топот бойца, оглянулся и всё понял:
– Погоня? – не останавливаясь, спросил Костя.
– Да, едут на телеге, орут по-русски, полицаи.
– Много?
– Я их не видел, только слышал.
– Отец, заворачивай кобылу в лес, уходите поглубже. Полицаи догоняют. Мы их встретим. Товарищ Степан, снайперской винтовкой овладеете, у бойца – автомат?
– Я картечью из ружья лучше достану.
– Вам с бойцом надо залечь справа, я засяду и ударю слева. Опасайтесь гранат.
Дед Евграф торопливо вёл лошадь в лес, приказав перепуганным жене и внучке молчать. Лейтенант Белухин отбежал влево, залёг за берёзу напротив Шелестова и Степана. Оба надежно укрылись за толстыми, пляшущими стволами.
Ждать пришлось недолго. Полицаи гудели, как ярмарка. Один из них стоял в телеге с вожжами в руках и хлыстом погонял мерина. Лавируя меж деревьев, мерин перешёл на крупный шаг. Телега была сеновозная, полицаи, свесив ноги меж поперечин, сидели парами слева и справа. Поравнялись с засадой.
– Огонь, – раздался приказ лейтенанта, и он первым ударил короткой прицельной очередью по близкой мишени. В ответ раздался треск автомата и ахающий выстрел ружья. Стоящий полицай рухнул назад, а сидящие мужики попадали на борта телеги. Промахнуться с такого расстояния мог только слепой. Лошадь понесла.
Стрелки одновременно выскочили из укрытия.
– Я думаю, на телеге мертвецы, – сказал лейтенант, забрасывая пулемёт на плечо. – Жаль, лошадь ушла.
– Далеко не уйдёт, встанет. Кровь учует и встанет, – уверенно сказал Степан. – Тот, что стоял, – староста. Зверь, уже замарал руки о кровь евреев. Их у нас было три семьи. Портной, сапожник и аптекарь. Я дружил с портным. Добуду какой мех, выделаю, отнесу ему, он мне или шапку сошьет, вот как эту, из белки, или меховые перчатки. А по первости, жена еще живая была, – ей доху из куницы сшил. Знатная вещица, завидовали. Трудяга, словом. Так вот малых и старых по его указке выдернули из хат, увели за посёлок, в карьер гравийный. Там и порешили. Руководил этот, что с вожжами, покойник. Я пойду за подводой, лошадь успокою кусочком хлеба, а вы деда Евграфа разыщите. Годится?
– Годится, товарищ Степан, выношу вам благодарность за первый бой. Рядовому Шелестову – тоже. Молодец, не спасовал.
Дед Евграф стоял за густой берёзовой и осиновой порослью, которая поднялась на вырубке, прислушивался. На зов лейтенанта бодро откликнулся, спросил:
– Сколько предателей было, всех порешили?
– Пятеро, отец. Мы стреляли с десяти метров с обеих сторон.
– Степан где?
– Пошёл лошадь ловить, возьмём с собой, пригодится.
– Женскую половину посадим на мою кобылу, а весь груз перебросим на ту лошадь. Справная?
– Шла ходко.
– Не было ни гроша, да вдруг алтын, – улыбчиво сказал дед Евграф. – Знать, всех полицаев посёлка сегодня умыли. Шестеро их было. Откель гадюшник этот взялся?
Пошли догонять ушедшего Степана. Лошадь упёрлась оглоблей в берёзу и стояла метрах в двухстах от схватки. Степан уже обласкал животное, и мерин мирно косил глазами на пришедших людей. Решили, пока лес не густ и можно ехать, телегу не бросать, а то, поди, удастся пригнать на базу. Пригодится. Весь груз тут же перекочевал на телегу и пошли ходко, насколько позволяло лесное бездорожье.
«Кормить только животины нечем. Пока до снегов проблем нет, подножный корм, и за это время можно сена припасти. Только ни серпов, ни кос нет. Придётся добывать в поселке. Или в колхозе, где немцев, поди, пока нет», – рассуждали мужики.
Рядовой Лёня всё так же шёл последним. Иногда его сменял лейтенант. Тогда парень старался идти рядом с Люсей, она смущалась, скорее больше от того насилия, какое пришлось испытать юной девчине на глазах у отважного парня. В то же время Люся с благодарностью поглядывала на своего высокого спасителя с пшеничной отрастающей челкой, с искристыми добрыми глазами.
– Я слышал, как тебя кличат – Люся, а меня Леонид Шелестов, – вдруг разохотился парень на разговор. – Я и мой дружок Федька пристали к товарищу лейтенанту в лесу. Несколько дней бродили голодные после боя с немцами. Случайно на его группу наткнулись. Накормил, а потом на железке диверсию устроили – поезд под откос пустили. И ещё дела были.
На этом красноречие бойца кончилось, и он шёл молча, ловя благодарные взгляды девушки. Видно было, она что-то хочет сказать своему спасителю, но не решается. Собравшись с духом, всё же заявила:
– Я тоже хочу научиться стрелять и остаться в отряде.
– Нам люди нужны, – ответил обнадеживающе Лёня.
Засветло вернуться на базу не успели, заночевали под берёзами. Клавдия и Люся расположились на телеге. Поглядывали на небо, оно временами светилось близкими равнодушными звёздами. Сплошных туч нет, а знамо не будет и дождя. К утру вовсе разведрило, стало знобко, на пожухлой траве выкристаллизовалась крупная роса.
Глава 12
С наступлением сумерек работа с копкой землянки закончилась, и Таня заволновалась. Боец Фёдор заметил:
– Не переживайте, с таким человеком, как товарищ лейтенант, ничего не случится. Они могут за день и не обернуться, местность незнакомая, посёлок тоже. Наблюдать придётся долго и из разных точек.
– Вот этих точек я как раз и боюсь, Федя, станут переходить – немцы же не без глаз, у них всюду посты, часовые. Могут заметить, навяжут бой.
– У товарища Белухина правильная тактика: действовать наверняка и постоянно маневрировать. Он нам с Лёхой говорил, что манёвр и ещё раз манёвр, а не отступление и бегство от противника.
Таня благодарно смотрела на парня за поддержку, слушала знакомое наставление, звучавшее из уст Кости и ставшее как бы программным. А Фёдор продолжал:
– Мертвый никому не страшен, живого боятся. Ударил, отошёл, высмотрел – опять ударил и снова в лес. Завтра к обеду явятся, да чует моё сердце – с пополнением. Мы как раз свою работу закончим. Седня пять кубов земли вынесли, давайте ужинать и отдыхать.
– Давай, Феденька, разводи костерок, сварим кашу из трофейной крупы с тушёнкой. Чай заварим. Была бы мука, я бы лепёшек пресных настряпала. Люблю такие, мамины. Соскучилась по домашней еде. А ты?
– Я бы от борща не отказался со шкварками и сметаной, как моя маманя варила. Чашку окучишь такого с горбушкой и богатырём себя чувствуешь.
– Ой, богатырь нашёлся! В тебе рост – мой, вес – чуть побольше.
– Вы, товарищ Таня, не смотрите, что я щуплый, а штангу толкаю на третий разряд. На марш-броске на сборах, когда призвали, первый шёл к станции. Лёхе за мной не угнаться.
– Я заметила в тебе силу, землю копал быстро и выбрасывал ловко.
– Спасибо, что заметили, – боец говорил, а сам уж запалил костёр, рядом с котлованом под землянку, как учил лейтенант. Он был из тех проворных парней, у которых всё быстро и складно получается, особенно если хочет отличиться перед девушкой, в данном случае – командиром. Приставил таган, налил воды в котелки для чая и для каши, подвесил над огнём.
– Теперь за вами дело, товарищ Таня, я из круп никогда кашу не варил.
– Хорошо. Неси мешок с крупой, посмотрим, что там?
Лабаз лейтенанта находился в нескольких метрах от них. Фёдор быстро достал куль, взвалил на плечо, согнувшись под тяжестью, принес.
– В куле все полста килограммов, не меньше. – Он развязал бечеву, сказал радостно: – Тут рис отборный, наверное, для начальства везли. Вот повезло!
– У нас тоже есть рисовая каша с мясом, вкусная. Но больше перловка. Сейчас полкружки промоем в водичке и – в котелок. Смотрю, вода закипает.
Так мирно, словно и не на войне, а где-то в турпоходе, два молодых человека готовили ужин. Словоохотливый Федя рассказывал о своей учебе в ремесленном училище, о мамане и отце колхозниках, о младших сестрёнках, как его не отпускали учиться на токаря, хотели на тракториста, но Феде нравились станки, и он настоял. Училище находилось в соседнем поселке городского типа. С кинотеатром, стадионом, где Федя ходил на секцию штангистов в легком весе. Времени, правда, не хватало. Но Фёдор урывал вечера и занятия в секции не пропускал. Таня внимательно слушала милую болтовню парня, помешивала ложкой кашу, вскоре рис сварился, напрел. Хватились подсолить, а соли в их хозяйстве не оказалось.
– Это же надо, впервые соль понадобилась, а то всё на кашах да на тушёнке сидели. Как же мы оплошали! Наверняка у поваров была соль. Давай вскрывай тушёнку.
– Такой человек, как товарищ лейтенант, не мог забыть о соли, где-то припрятана, – заверил Федя, – завтра спросим.
– В моей сумке есть немного соли, но трогать нельзя.
– НЗ?
– Можно сказать и НЗ, только не для еды, а для ран, против гангрены. В госпитале, когда практику проходила, там хирург молодой, да и мама моя только солью и спасали раненых от верной смерти или ампутации руки или ноги.
– Ну, дела! Впервые слышу!
– Ты, Феденька, многое что впервые слышишь и делаешь. Набирайся знаний и навыков. Война всему научит. Это такая жестокая мама – век бы её не было!
Ужин с кашей и тушёнкой, чай с мятой и сухарями оказался на славу. Федя наломал лапника сосны, устелил дно будущей землянки, пояснив, что так будет теплее. Фёдор взялся стоять на часах до полуночи, на всякий случай. Потом и он ляжет спать, уверенный, что в такой глуши ночью может шастать только волк или росомаха. Таня согласилась, но «лимонку» положила под голову и долго не могла уснуть, думая о своём любимом лейтенанте Белухине.