– Гудериан просит помощи. И опять через голову фон Бока. О помощи я не возражаю, но пусть решает этот вопрос сам фельдмаршал, – отвечал главком. – У него есть резервы.
– Не мне вам говорить, господин фельдмаршал, фон Бок стонет под напором четырёх фронтов Сталина и боится не выдержать атаку русского медведя.
– Наращивание мускулов поправит настроение прославленного командующего, – с пафосом сказал Браухич. – Генштабу надо изучить вопрос о партизанах на восточных территориях. У меня лежит записка от Альфреда Йодля, в ней перечислены диверсии у нас в тылу, и особенно на железных дорогах.
– Генштаб занимается обозначенным вопросом. Партизан ловят и вздергивают. Зная упорство русских, боюсь – движение будет разрастаться.
Позднее генерал-оберст Альфред Йодль напишет: «Советское правительство в тылу врага организовало борьбу 6200 партизанских отрядов с составом до одного миллиона человек. Борьба с ними стала чудовищной реальностью. В июле 1943 года в России взорвано 1560 железных дорог, в сентябре – 2600. То есть 90 – в день!»
Залёгшие у железнодорожного полотна диверсанты обсуждали добытые лейтенантом сведения.
– Однако накрутили немцу хвост, – заметил Степан, а лейтенант в знак согласия качнул головой и продолжил рассказ:
– Штабник говорил об ответственности генерала Фрайса, мол, пока вы квартируете в Локте, отвечаете наравне с армейскими интендантами за сохранность грузов на перевалочной базе. Моя догадка, что Локоть расширяется не случайно – верная. Потому на подступах к станции усиленная охрана путей.
И последнее – сегодня ночью на станцию придёт эшелон с боеприпасами для танков и авиации. Угадать бы на него!
– В таком случае охрану дороги усилят, – сказал Степан.
– Скорее всего.
– Это будет для нас наводкой, – вставил словцо Фёдор.
– Ладно, минируем прямо сейчас и ждём. Хорошо мыслишь, товарищ Фёдор, спасибо.
– За что спасибо, товарищ лейтенант?
– За то, что головой работаешь. Прежде чем пойти на операцию, я ни один час размышляю и взвешиваю – за и против: как немцам хрюшку начистить и себя не подставить?
На большой скорости прошёл небольшой состав с автоматчиками на переходных площадках, скользя прожекторами по дороге. И сразу двинулась дрезина, разрывая сгустившуюся тьму осветительными ракетами и обшаривая лучами прожектора кромку леса, где укрылась боевая группа.
– Однопутка. На этой ветке поезда ходят через каждый час, – сказал командир, показывая на наручные светящиеся фосфором часы. – А вот и встречный. Для дрезины за поворотам – тупик. Смещаемся вправо, на самую кромку оврага.
Дрезина укатила недалеко и вернулась довольно быстро, слепя бойцов, освещая кромку леса, а также засеку, словно указывая место, где легче продраться сквозь завалы леса.
– Осинину снять рюкзак и следовать за мной. Потянешь провод. Будем прорубаться сквозь завалы. Степану и Лёне наблюдать за дрезиной. Если нас обнаружат, прикроете отход, бить короткими очередями, как учил на стрельбах.
Лейтенант снял с себя всю амуницию, передал пулемёт Степану, снайперскую винтовку Шелестову. Поправил кобуру с пистолетом, подсумки с толом и взрывателями, висящими на поясном ремне под немецким кителем, натянул поглубже пилотку, чтоб не слетела в завалах. То же сделал и Фёдор. Подождали, пока уйдёт на север дрезина, и нырнули под близколежащую на толстых ветках берёзу.
Пробились метров на десять. Дальше сплошь лежали стволы сосен с хрупкими ветками, которые при ударе о землю ломались, и стволы оказывались прижаты к земле, проползти под ними невозможно.
– Дальше придётся прыгать белками, потянем провод поверху, – сказал командир. – Дай мне провод, осторожно, не сломай ногу. Контролируй, как будет ложиться, чтоб не зацепился за сучки. Важно идти прямо.
Осинин подал концы, и командир осторожно двинулся вперёд, отгибая торчащие ветки и подныривая под них. Осинин, как мог, поправлял провод. Идти оказалось гораздо легче, чем ползти. Они почти достигли кромки завала, как стала возвращаться дрезина. Залегли. Дрезина прошла и остановилась в тупике на той стороне балки, бросая осветительные ракеты и шаря лес прожектором. Прошёл на северо-запад, тяжело громыхая, состав. На открытых платформах угадывалась искорёженная техника. Насчитали тридцать платформ и два пульмана.
Коротким броском одолели последние метры завала. Залегли перед чистым пространством метрах в десяти перед насыпью. Дрезина, подобно мотоциклу, треща двигателем, прокатилась. Как только она прошумела мимо, храбрецы рванули к полотну в молочном свете неполной луны.
– У нас десять минут, чтобы заложить заряд и убраться!
Быстро пустили в ход кинжалы, взрыхляя слежавшуюся кальку, выгребли, протащили под рельс провод. Лейтенант заложил заряд, присыпали его мелкой галькой, а также провод. Впрочем, с дрезины его не разглядеть. Кинулись назад, залегли у кромки завала, и тут прожектор дрезины полыхнул рядом. Взвилась осветительная ракета. Ещё и ещё!
Степан и Леонид, держа на мушке опасный транспорт, переживали. Оба до рези в глазах всматривались в темноту, но не могли угадать, где находятся лазутчики.
Леонид первый уловил близкий шорох идущих товарищей.
– Наши возвращаются, – полушепотом сообщил он Степану.
И точно, из мглы вынырнули две фигуры, упали под деревья. И вовремя, дрезина возвращалась, полыхая светом прожекторов.
– Немецкая аккуратность и точность – нам допомога! – прохрипел командир. – Тол под рельсами. Теперь дождаться тяжёлого состава.
– Встречный был тяжёлый и длинный. Мы насчитали тридцать пульманов.
– Тридцать два, – уточнил Фёдор, – мы лежали в десяти метрах от насыпи.
– Сомнений нет: наступление захлебнулось, иначе бы фон Бок не катил бочку на Гудериана. На каком рубеже – трудно сказать. Чтобы выяснить, надо долго слушать. Одно очевидно: враг готовит новое наступление на Москву, не иначе. Копит силы.
В голосе командира звучали неподдельное волнение и тревога, но он заставил себя успокоиться, ибо знал: его состояние в какой-то степени будет угнетать дух бойцов.
– А не взять ли нам языка с дрезины? – сказал Степан.
– Взять не проблема. Можно сорвать главную операцию, – сказал лейтенант, настораживаясь. – Смотрите, вторая дрезина катит. Двенадцатый час ночи. В тупик становится.
– Может, это усиление охраны? – сказал Фёдор.
– Похоже, до смены караула почти час.
Бойцы напряжённо всматривались в новую идущую дрезину на ручном приводе, так же бросающую осветительные ракеты, освещая путь прожектором от аккумуляторов и динамо.
– А вот и контрольный поезд. Всё как в прошлый раз. За ним последует этот важный эшелон. Вот его и рванём, – решил командир. – Напоминаю, Фёдор скручивает провод. Моя цель – вагоны. Прошью зажигательными. Степан и Шелестов бьют по дрезинам. До них метров пятьдесят-шестьдесят. Из-за леса не высовываться, на дрезинах крупнокалиберные пулемёты.
Замерли в напряженном ожидании. Костя думал о Тане, зная, что она сильно беспокоится за него. Он мысленно успокоил любимую: «Ты же хорошо знаешь, я глупо рисковать не буду, что даст Родине моя необдуманность и гибель. Мы будим бить врага, как учил меня полковник. Подготовленный боец побеждает».
Над полотном дороги и над балкой светло как днём. Падающие ракеты опрокидывали тени деревьев, они наплывали друг на друга, по рельсам бежали фосфорические отблески, вызывая у бойцов, притаившихся за деревьями какой-то суеверный страх. Вот-вот должно появиться страшное чудовище, начиненное смертью, которое они должны уничтожить.
С дрезин донеслась приглушённая немецкая речь. Если бы бойцы могли видёть лицо командира, то несказанно удивились. Он нервически улыбался, поскольку уловил суть разговора, он сводился к тому, что пропускаем стратегический груз и меняем караул. Но всё внимание группы было сосредоточено на выполнении той задачи, какую поставил командир.
Чудовище, грохоча, приближалось. Его прожекторы сначала светились тусклыми звёздами, через минуту их разросшийся свет высветил противоположную сторону балки, поскольку перед ней был незначительный поворот путей. Впереди сцепленных паровозов идёт платформа с пулемётчиками. Еще полминуты выжидания и…
– Приготовились! – раздался голос лейтенанта. Командир крутанул ручку адской машинки, крикнул – огонь!
Его голос потонул в раздавшемся взрыве. Сильный удар угодил под первый паровоз, перебивая обе рельсы. Он соскочил с рельсов и устремился в пропасть, увлекая за собой состав. Лейтенант отшвырнул машинку Осинину, подхватил пулемёт и в бегущие пульмана пошла длинная очередь. Вагоны продолжали падать в балку, но не загорались. Белухин продолжал неистово бить по образовавшейся чехарде вагонов. Он слышал треск своих автоматов и видел, как потухли прожектора на дрезинах. Враг же молчал, видимо, пораженный пулями или шоком от крушения эшелона. Пространство сжала темень. Полыхнул суеверный необъяснимый страх.
Положение лейтенанта не устраивало. Шевельнулась нехорошая мысль: «Неужели эшелон набит обмундированием, продовольствием и ещё чёрте чем?» И он, сменив диск, продолжал бить по громоздящимся вагонам. Наконец, в одном из них вспыхнул огонь, выхватывая из мрака ночи жуткую картину. Раздался ответный, но прерывающийся треск пулемёта с дрезины в их сторону. Командир перенёс огонь туда, и пулемётчик смолк. Факелом вспыхнул бензобак на автодрезине. Огонь в свалке вагонов разрастался. Там стали рваться патроны с характерным треском, вскоре он превратился в сплошной поток взрывов. У лейтенанта отлегло от сердца. Он и бойцы некоторое время смотрели на дело рук своих с содроганием души, словно очутились в нереальном мире, из которого нет обратной дороги. Лейтенант, скосив глаза на бойцов, видел, как Степан что-то шепчет и крестится. А Осинин и Шелестов в отблесках пламени лежали, как показалось командиру, с бледными перепуганными лицами, смотрели на чехарду расширенными оцепенелыми глазами. Даже в его душу закрадывалась необъяснимая опаска, что такого на самом деле быть не может, вот он очнётся от наваждения и никакого крушени