Вода потеряла летнее тепло, но студеной не казалась. Девчата, раздевшись до нога, скрытые от лагеря деревьями, сначала с опаской ступили на податливое илистое дно, потом разом с криком отчаяния бросились в воду, окунаясь с головой, поплыли. Глубина небольшая, ноги цепляли водоросли, вызывая неприятные ощущения. Побарахтались немного, вышли на берег, и Таня принялась драить намыленной мочалкой спину. Ей казалось, что вместе с мыльной пеной она смывает слой пропотевшей кожи – так было зудяще щекотно, что она от блаженства зажмурилась, продолжая неистово елозить мочалкой по спине, упругим ягодицам, ногам.
– Таня, у тебя тело – рюмочка!
– Да и у тебя – загляденье. Эх бы, сейчас водички погорячее тазик. Я в банях не парилась, а сейчас бы с удовольствием!
– Я без веничка и баню не признаю, – откликнулась Люся, – придётся привыкать.
– Придётся, никуда не денешься.
Намылив голову, продрав волосы короткой стрижки ногтями так, что мыльная пена стала хлопьями падать с головы, Таня, взвизгнув, бросилась в воду. За ней последовала Люся. Девчата несколько минут барахтались, хохоча, смывая мыло, а вместе с ним исчезал месячный Танин пот и зуд.
Одевшись, они простирнули белье и довольные, слегка продрогшие отправились в лагерь, где баба Клава вскипятила в котелке воду и запарила душицу. Девчата с благодарностью принялись чаёвничать, согреваясь от горячего напитка.
Вечер опускался на крошечный партизанский лагерь, нёс прохладу, требовал плотнее одеться. Теплые вещи были только у деда Евграфа да в мешке Степана. Пришлось поделиться с вновь прибывшими женщинами. Они никак не хотели надевать принесённые кителя убитых немцев. Сполоснуть бы хотя, высушить, тогда можно. Дед Евграф согласился с ними, а Таня разрешила пройти к воде и там прополоскать одежду.
Иван первый увидел, как стая уток спикировала из-за леса на озеро, открытая гладь которого угадывалась за стеной камыша и осоки. Крякнул, сожалея, что не время сейчас для охоты, хотя дичь пополнила бы запасы продуктов.
– Стрелять только по разрешению товарища лейтенанта, – сказала Таня, и Иван согласился.
Вдруг в тишине раздался крик кедровки. Таня сорвалась с места и бросилась в лес.
– Наши идут! – успела крикнуть она и скрылась за соснами.
За ней пустились Люся и дед Евграф с Иваном. Таня не ошиблась. Навстречу ей из чащи выскочили разведчики-истребители.
– Наконец-то дождались! – вскрикнула девушка и повисла на Косте. Не стесняясь посторонних, она со слезами счастья целовала и целовала Костю. Он не сопротивлялся этой выстраданной ласки и сам отвечал тем же.
– Танюша, милая, – бормотал он тихо, – мы же пришли, мы все целы. Будет, будет, а то неудобно, люди смотрят.
– Ну и пусть смотрят на героя! Сам же говорил: нашу любовь никакая война не остановит, а я добавлю – ни какие люди не сглазят. Сегодня я тебя в лес уведу. Я так истосковалась по твоим ласкам!
– Хорошо, Танюша, двигаем в лагерь, корми нас, мы измотанные и голодные как чёрти! Бойцы едва ноги тащат. Кругаля дали километров на полста.
– Идём к столу. Видишь, под сосной дед Евграф стол из жердей наладил, лавки. Мы для вас наварили мясного супу со шкварками, с лапшой домашней и картошкой.
– Где лапшу взяли? – удивился Костя, идя рядом с Таней, которая ухватила его за руку и не отпускала.
– Баба Клава из своей муки сделала, на костре в котелках подсушила и мелко изрезала. Говорит, накормлю героев едой домашней! Иван нам всё рассказал о вашем подвиге. Я так переживала и радовалась! Это действительно, геройский поступок. Ну а как с железкой?
– Таня, накорми сначала, а потом Федю расспроси. Он мастер рассказывать, а я – не очень. Как бы нам маневрировать не пришлось?
– Что, сильно разозлили фрицев?
– Думаю, да, эшелон знатный был. – Лейтенант окликнул бойцов: – Идите за стол. Шнапса выпьем за успешные операции, за Победу! Взбодримся.
Измотанные быстрым переходом бойцы выглядели осунувшимися, не лучше своего первого появления. И хотя глаза ввалились, но в них плескались отвага и неукротимая сила воли: ни тяжесть операций, ни быстрый марш по пересечённой лесной местности, ни короткий сон ночью не могли сломить их боевой дух. Говор и похвала бойцам, несказанная любовь струились в погожем вечернем часе. Люся порывисто поднялась на носочки, обвила руками шею Лёни и поцеловала в щёку. Он, опираясь на рогатину, засмущался и сказал:
– Люся, спасибо!
Но девушка не отпускала парня, прижалась к нему всем телом, гордясь его мужеством. Шагая рядом, они и вышли из лесу на простор опушки. Баба Клава, увидев такую картину, всплеснула руками, но смолчала и утёрла набежавшую слезу уголком головного платка.
– У тебя болит нога? – спохватилась Люся.
– Подвернул ступню. Командир вправил, туго перебинтовал. Побаливает, но не очень. За ночь отойдёт.
– Как же ты поспевал за всеми?
– Вот рогатина спасает. Командир вырезал, прямо под мышку приставил.
Фёдор был обласкан спасённой молодухой Дарьей. Она кланялась всем, Федю же обняла и горячо расцеловала, смахивая с глаз набежавшие слёзы. Тут же подошли Иван и Силантий. Оба крепко пожали руки Степану, Фёдору, Лёне. Подростки стояли за их спиной, потрясая руками в знак приветствия и отваги. К лейтенанту не подступиться из-за Тани, бурно изливающей любовь к командиру. Так, в обнимку, она и пришла к столу со своим Костей, усадила, метнулась к ящику за шнапсом.
Клавдия деловито подставляла разведчикам котелки с домашней лапшой, не успевшей остыть.
– Ешьте, товарищ лейтенант, ешь, Степа, и вы, ребята. Ешьте до отвала. Старались, наварили много, вас дожидаючись.
– Пусть садятся все, если не ужинали, – сказал командир, – каждому за Победу шнапсу по двести граммов.
Глава 19
Как ни измотан был Константин Белухин, а обоюдные ласки, а потом глубокий сон быстро сняли усталость в молодом и крепком теле, но подспудная опасность будущей и скорой облавы не позволила долго отдыхать. Взрыв большой силы сделан его руками и руками бойцов. Теперь надо ждать ответный мощный взрыв, готовиться, чтобы не лопнули ушные перепонки. С восходом солнца командир был на ногах. Прежде всего он убедился, что часовые Иван и дед Евграф чутко сторожили отдых бойцов, потом, быстро приведя себя в порядок, умылся у родника, задумался. Как поступить дальше? Когда ждать облаву, кого выставить в караул? Немцы, не найдя диверсантов в стороне северной ветки, поведут поиск сюда, тем более они обнаружили очаг сопротивления и рано или поздно выйдут с собаками к лагерю. Можно, конечно, успеть сделать слева и справа «музыкальной линии» что-то наподобие дотов из заготовленных брёвен и, заманив врага под удар гранат, дать хороший бой. Взвод уничтожить можно, но наученный горьким опытом, противник бросит более крупные силы, чем прежде. Осмотрится, обойдёт огневые точки и ударит с тыла, забросает гранатами.
«А мы ждать этого момента не будем, отобьём первую атаку и отойдём, если потребует обстановка. Словом, надо готовиться», – решил командир.
Лейтенант вернулся к Тане, разбудил подругу.
– Танюша, уже солнышко выкатилось над лесом. Вставать приказывает. Через полчаса жду тебя, Степана и деда Евграфа у стола. Баба Клава и Люся уж у костра хлопочут.
Таня вскочила, обняла милого, поцеловала.
– Иди к столу, я приберусь и приду.
Лейтенант вышёл из леса, где на лапнике ночевал с Таней, объявил побудку, приказал:
– Через полчаса быть в боевой готовности.
Он прошёл к столу, пригласил Степана и деда Евграфа, кратко изложил свои соображения по оперативной обстановке.
– С гражданским народом мы очень уязвимы. Поэтому заблаговременно надо подыскать глухое место и уйти, взять с собой продукты, одежду, оружие и боеприпасы. Мои бойцы и добровольцы остаются отражать атаку немцев. Затем манёвр. – Лейтенант развернул карту.
– Шибко глухих мест тут нет, – сказал Степан, – но отойти в урочище Бобровое можно и там затаиться.
– Вода в урочище пригодная?
– Пригодная, коль Бобровое. Ключ там хороший. Бобры плотинки понастроили. Бывал там, бобра брал.
– А вы, дед Евграф, знаете?
– Слыхал, но не доводилось бывать. Никак вы меня, товарищ лейтенант, отрядить хотите?
– Да, у вас на руках больная жена. Я вижу, как ей тяжело, ноги едва переставляет. Я бы вам предложил уйти в колхоз, о чем вы говорили раньше, но решать вам.
– В колхозе крыша и кусок хлеба найдутся для нас. А этих женщин и пацанов куда? Кто пригреет?
– Мальчишкам по шестнадцать лет. Через год призывной возраст. Их учить надо стрельбе, да некому. В урочище они вместе со взрослыми построят землянки. Впереди зима.
– Неужто война так затянется? – ужаснулся дед Евграф.
– Затянется. Поэтому сидеть сложа руки военные не имеют права. Будь у меня подвижной отряд, я бы завтра же нанес удар по ветке восточнее от Локтя. Тол пока есть. Это бы основательно заморочило немцам мозги.
– Да, мысль хорошая, дерзкая, – согласился Степан. – Однако леса там нет. Степь.
– У разведчика-истребителя ночь – первый союзник, – сказал командир, – тем более местность вы знаете как свои пять пальцев.
– Да-да, – загорелся Степан, – как бы это аукнулось! Глядишь, и сюда бы немец не пришёл.
– Придёт, завтра или послезавтра. К встрече надо готовиться. Привезти на лошадях сюда немецкие пулемёты и боекомплект, а заодно и всё остальное, что в схроне лежит. Поручаю это выполнить деду Евграфу, Степану и санинструктору. Она хорошо знает это место. Согласны?
– Почему же нет! – бодро ответил дед.
– Готовьтесь и отправляйтесь. Завтра уйдете в урочище. Мы займёмся огневыми точками. Пока всё.
Весь день группа строила два дота усеченной трапецией. Первый с юго-западной стороны, в тридцати метрах от леса, напротив стола, второй на восточной, слегка всхолмленной части опушки, так чтобы простреливалась кинжальным огнём «музыкальная линия», предусмотрительно расположенная с северной стороны у самой кромки леса, где сосны и другие деревья стояли не очень густо и просвет между ними просматривался на приличное расстояние.