Возле палатки в глубине леса мерцает костёр, кипятят в котелках воду для чая. С северной стороны выставлены часовые.
Таня первая услышала долгожданный крик кедровки. Она сорвалась с места, бросилась в темноту навстречу Косте.
– Ну вот, ты опять нарушаешь мой приказ, – голос у Кости сухой, но не сердитый. Он обнимает подругу, принимает горячие поцелуи и легонько отстраняет от себя. – Где капитан?
– За палаткой у костра. Мы тебя заждались. У вас всё в порядке?
– Не очень. Фрицы укрепились крепко.
Лейтенант и бойцы прошли к роднику, жадно припали воде, хотя фляжки не пустые. Но свеженькая, прямо с родника вкусней! Утолив жажду, Костя в сопровождении Тани заторопился к костру. Его встретил вставший от огня капитан.
– Пройдём к столу, подобьём бабки с глазу на глаз и примем решение, – сказал Медведцев, – выкладывай свои соображения, я – свои.
Тане и остальным – жестом приказал удалиться. Поставил на стол гильзу крупного калибра, запалил жировик.
– Дождишко утих, – сказал лейтенант, – доставайте вашу карту. Обозначу вышки вокруг станции и склады. Понастроили гады! Прут оттуда на передовую припасы. И тут же пополняют. Вот я и думаю – то ли снова рвануть составы на обеих ветках, то ли сжечь склады?
– Жадный ты, Костя! Ух, жадный! – засмеялся капитан. – Давай свои расчеты?
– По нашим силам возможен какой-то один вариант.
При тусклом свете коптилки Белухин неторопливо раскладывает на карту мелкие камешки, поясняет:
– Это вышки, а вот здесь, – он кладёт крупный камешек, – склады. Здесь вокзал с ротой охраны. Это – два пулемётных гнезда. В стороне – дом культуры железнодорожников, где стоял штаб дивизии, сейчас там разместилась команда пожарников. И всюду часовые. Укрепились основательно.
Медведцев внимательно изучил разведданные, согласно кивнул головой и спросил:
– Твое окончательное решение?
– Огневая мощь у нас приличная. Свои и немецкие пулемёты. Бронебойно-зажигательные патроны для «дегтяря» и для снайперской. Обычных патронов достаточно. Но расстояние со взлобка до складов – около пятисот метров. С северной стороны есть старая дорога, насыпь высокая. Удобная для огневой атаки. Главное – метрах в трехстах от складов. Сжечь их сил хватит, если ударим с двух сторон. Десять минут огневого боя – и отход. Только так можно уцелеть и победить. Что есть у вас?
– Как ты заметил, кроме моего и старшины ДП, у нас две снайперки. Зажигательных патронов у каждого бойца третья часть. Есть «лимонки». Ты правильно решил: бить надо с двух сторон десять-пятнадцать минут, и отход. Иначе – труба.
– Но куда? Здесь без захоронения трупов оставаться невозможно. Мои гражданские люди с повозкой и скарбом ушли в Бобровое урочище. Там собираюсь зимовать. Вот здесь оно. От станции добрых сорок километров. Отыскать нашу базу немцам не просто.
– Отойдем глубже на запад. Будем радировать, примем самолёт для тебя с радисткой и припасами. Мы своей дорогой дальше, ты – к своим людям.
Командиры в полголоса стали обсуждать детали операции. Задачи каждого бойца. Неслышно подошла Таня, поставила на стол котелки с кашей и чаем. Пытливо смотрит на Костю, тот ловит её взгляд. Устало улыбнувшись, кивнул головой, мол, спасибо за кашу. Таня с улыбкой треплет парня за руку, молча уходит.
Над горизонтом выползла почти полная луна, подсвечивая командирам карту и дымящуюся кашу, за которую принялись собеседники, не прекращая тяжелый, как двухпудовая гиря, разговор.
Таня с нетерпением ожидала Костю, сидя на подновлённом лапнике, прикрытым трофейным брезентом. Она чутко прислушивалась к шагам – не идёт ли её милый к ней под бочёк. Извелась. Несколько раз вставала, бесшумно кралась к сосне, под которой дед Евграф сработал стол, слышала приглушенный говор офицеров, уходила к себе. Она понимала, что предстоит очень не простая операция, в которой будут задействованы все имеющиеся силы и средства. Краем уха удалось услышать, что пойдёт и санинструктор, во-первых, может понадобиться медицинская помощь, во-вторых, она отличный стрелок и выносливая на ходу. А вот Шелестов останется – и стреляет на тройку, а больше всего слабак на ногу.
Владея этой тайной, Таня успокоилась: она будет рядом с Костей. С ним ей ничего не страшно. Тяжелее ждать и томиться. Как он там? Она ловила себя на мысли, что нехорошо думать только о Косте: как он там? Но тут же оправдала себя: будет всё хорошо с ним, с остальными тоже. Он командир и от него зависит успех любой операции, жизнь бойцов. Он дорожит каждой жизнью, как своей. Чего уж себя упрекать в эгоизме!
Вроде успокоилась, решила уснуть, но не спалось. И дождалась Костю.
– Ты почему не спишь? – едва ли не сердито спросил он. – Завтра тяжелейший день. Я видел, как ты подслушивала, и знаешь, что идешь с нами.
– Костя, милый, как я могу уснуть, когда сердце моё с тобой.
– Спасибо, я это знаю, сейчас поцелую и – спать! Скоро двенадцать ночи.
– Долго же вы совещались!
– Иначе нельзя – расписывали каждому бойцу задачу. Ты пойдёшь в качестве санинструктора и, возможно, запасного снайпера. А теперь спать, подъём в четыре утра.
– Но ты так и не поцеловал меня! А я чистенькая, с Люсей купались в озере.
– Расслабляешь командира перед боевой операцией! – Костя прижался к подруге и утонул в её упругом теле.
Восток не торопился отбеливать край неба, подпираемого деревьями, а лагерь – на ногах. Личный состав отряда вместе с гражданскими сгрудился у стола, на котором стояла гильза с фитилём, отбрасывая на лица бойцов слабые блики. Капитан ставил перед бойцами задачу. Отряд в полной боевой выкладке разбит на три группы: в первой – лейтенанта Белухина – половина боевого состава с Таней. У неё санитарная сумка, за спиной рюкзак. Во второй группе капитана Медведцева радистка и Степан. В третьей – Иван, Силантий, Люся, Шелестов и раненый сержант Ботагов. Едва капитан закончил говорить, раздался обиженный голос Шелестова.
– Товарищ капитан, разрешите обратиться к товарищу лейтенанту? – Шелестов козырнул.
– Я слушаю.
– Почему меня не берете на операцию, я показал хорошую стрельбу?
– Стрелять ты стал лучше, но твоя физподготовка слабая. Ты подвернул ногу не случайно, а от усталости. Я видел, как тебя качало. Второе, здесь тоже нужны руки, чтобы надежно спрятать то, что не сможете унести в Бобровое. И там твои руки сгодятся – ты плотник. Землянки позарез нужны. Скоро холода.
Мы с тобой не раз ещё будем бить захватчиков. Убедил? – Шелестов качнул головой. – Ну, вот и ладно.
– Так, боевым группам строиться! – отдал команду капитан и выбросил правую руку.
Бойцы его группы вместе со Степаном встали в шеренгу рядом с ним. Здесь же старшина и радистка Катерина с рацией за плечами.
– Северная группа, ко мне! – скомандовал Белухин.
Перед строем вышел капитан, придирчиво посмотрел на каждого, подошёл к Степану, одобряюще похлопал по плечу, остановился возле радистки и санинструктора, у которой кроме увесистой санитарной сумки был за спиной полный рюкзак, обтягивая лямки, на правом плече дулом вниз автомат.
– Не сильно ли нагрузились, товарищ санинструктор? Что у вас в рюкзаке?
– Личные вещи, сухой паек, как у всех – на три дня, и патроны. Не беспокойтесь, товарищ капитан, этот переход мне по силам, не первый раз.
– Хорошо, попрыгали, – приказал Медведцев. – Так, ничего не бренчит. Задание получил каждый боец, объекты уточним на месте. Вопросы есть? Вопросов нет. Выступаем немедленно. Группа Ивана уходит в Бобровое урочище после всех неотложных дел. Не засиживайтесь, мало ли что фрицам в голову придёт, хотя им сейчас не до нас.
На реплику Иван качнул головой в знак согласия.
Капитан несколько секунд помедлил, как бы собираясь с духом, приказал:
– Боевым группам – налево, шагом марш!
И двинулся следом за своей группой, которая шла второй. Стояло ранее утро первого октября 1941 года.
Лагерь у Кривого озера сиротливо опустел. Слабая синева неба стала рождаться со стороны Клинового. Вчерашняя облачность расплылась почти полностью, предвещая теплый солнечный день.
– Нам сильно спешить некуда, дождёмся рассвета и примемся ладить схрон, – сказал Иван.
– Нам-то что, – недовольно пробурчал Леонид, – дел на час-полтора.
– Не скажи, – не согласился Иван, поглядывая на молчуна Силантия, как бы ища поддержки, – командир трогать доты не велел. И стол разбирать тоже. Разве что лавки возьмём для схрона. Надо деревянный настил, стену деревянную поднять на пол-аршина. Добра-то вон сколько. Патроны в ящиках, мешки с крупой, ящик консервов, немецкие автоматы, котелки, немецкие шмотки – всё велел лейтенант прибрать. Много ли мы унесём на себе. Ну, палатку – надо, накидки каждому, харчей в заплечные мешки напихаем. Оружие своё с боекомплектом. А горбатиться до Бобрового – два десятка верст. Боец, раненный в ногу, с нами, шибко не побежишь.
– А дерна сколько надо взять да замаскировать схрон, – прошамкал беззубым ртом Силантий.
– Ты бы, наоборот, спасибо сказал командиру, что он тебя с Люсей оставил, – вижу, как ты на неё поглядываешь.
– Напрасно вы, дядя Ваня, Лёню в краску вводите, – заступилась за парня девушка, а у самой так и обдало жаром лицо. Благо, сумрак пока, а то бы попалась на слове, как синица в клетку.
Лёня под стать Силантию не шибко-то красноречив, буркнул в ответ невнятное, подхватил топор и пошёл, долговязый и нескладный, в лес валить тонкомер для схрона.
– Никак осерчал, парень, – извиняющимся тоном сказал Иван, – Люся – чем не пара ему? Пара.
– Да будет вам, дядь Ваня. Пригож он мне, не скрою. Спас меня от зверей лютых вместе с командиром. Что бы было со мной, если б не они?
– Да я разве против, чтоб вы миловались наперекор войне. Она в несчастье вас столкнула, а дороже такого человека не бывает. И меня Лёня спасал, и Силантия. Геройский парень – одно слово.
– То-то! – воскликнула Люся с явным удовольствием. – Вы не замечали, а я вижу, как он утром тренируется. Не хочет отставать не только от Федьки, но от самого лейтенанта. На руках отжимается и приседает бессчетно раз. Я хоть и спортсменка, а за ним уже не угонюсь.