тия транспорта Осинин высказал свою просьбу:
– Товарищ лей-лей-тенант, я жи-и-вучий, вон Таня подтвердит. Не от-от-правляйте меня. Я хо-хо-чу драться с вами. – Голова у Феди мелко тряслась, когда он говорил, тем более высказывая свою просьбу.
– Федя, не волнуйся, лети, лечись. Если признают тебя годным к службе, вернешься к нам таким же образом, – ответил Белухин, – в таком состоянии ты не сможешь дойти до лагеря.
– А мо-мо-жно вернуться?
– Такие парни всюду сгодятся, – сказал капитан, – ты уже освоился с ролью диверсанта. Напишешь рапорт, лейтенант Белухин тебя запросит, и ты вернёшься в эти края. Лети и быстрее выздоравливай в нашем госпитале!
– То-то-гда до свидания, товарищ лей-лей-тенант, Таня и ос-ос-тальные ребята.
В двери показалась радистка. Она настороженно глядела на встречающих.
– Смелее, товарищ Валентина, – сказал Белухин, протягивая ей свою крепкую руку. – Поздравляю с благополучным прибытием на место службы.
Девушка, одетая в свитер и теплую куртку, суконное галифе и добротные яловые сапоги, оперлась на протянутую руку, ступила на сброшенную из дверного проёма лестницу. Покачнулась от тяжелой висевшей на ремнях за спиной рации. В правой руке она держала солидный рюкзак, в кобуре – пистолет. Константин поддержал, и девушка ловко спустилась на землю.
– Спасибо, – скромно ответила она.
С выгрузкой полвзвода орлов управилась в считанные минуты. Груз – теплая одежда, консервы, боеприпасы, бинокли и карты, медикаменты были увязаны в тючки, подписаны кому что, и его сноровисто передавая из рук в руки, складывали чуть в стороне от самолета.
Осинина подсадили в дверной проём, усадили в кресло, и пилот сжал над головой ладони, потряс ими, дал газу и стал выруливать для разбега и взлёта. От винта полетела травяная позёмка, самолёт быстро оторвался от земли, и тёмная точка его быстро пропала над макушками леса, как приведение. Диверсанты с минуту стояли молча, глядя вслед машине, и каждый мысленно послал свой привет на Большую Землю родным и близким. А состояние и впрямь было невесомое, не верилось в только что произошедшее событие, и лишь прибывшая Валентина, лежащий груз да догорающие костры напоминали о нём.
– Где дерутся наши войска? – спросил лейтенант прибывшую радистку.
– Держат оборону на дальних подступах к Москве. На севере немцы под Ленинградом, на юге продвигаются к Киеву, Одесса сражается, – скупо сообщила Валентина.
Помолчали, осмысливая услышанное.
– Ну что, товарищи, будем прощаться и выполнять свои задачи? – вывел команду из лёгкого ступора спокойным голосом капитан.
Дмитрий обнял Костю, поцеловал в губы Таню, пожал руку Степану и Валентине. Те, в свою очередь, прошлись вдоль шеренги товарищей по оружию, пожимая руки с волнением и благодарностью за успешно проведённую совместную операцию, желая каждому удачи и победы над врагом.
– Быстро разобрали тючки, и уходим! – с хорошим настроением сказал капитан, вновь пожимая руку Белухину. – До встречи, Костя! Дерись с прежней отвагой и удачей!
– И вам удачи, Дмитрий Николаевич!
И они разошлись в мерцающем свете луны, но всё же дающем возможность идти по лесу, не натыкаясь на деревья и ветки.
Каждый знал, что их ожидает трудное будущее, но каждый верил в свою звезду, а она пока не мерцала даже тусклым светом мирной жизни.
Нести тючки вскоре оказалось невмоготу. Это почувствовал даже Белухин. Он остановил группу и предложил устроить схрон, от которого поначалу отказался на посадочной площадке.
– Недалеко отсюда есть кордон лесника. Сейчас он пустует: старик умер в прошлом году. Возле него, чтобы не плутать, можно оставить часть вещей, – сказал Степан.
Командир согласился. Передохнули с получасовой дремотой. Сказывались волнение в ожидании самолёта и бессонная ночь. Бодрствовала радистка, заявившая, что перед полетом хорошо выспалась. Час спустя, уже на рассвете, Степан вывел их на окраину пустыря, на котором стоял приземистый дом из почерневшего от времени кругляка, чуть в стороне высился журавль с ведром над колодцем. Лейтенант приказал группе залечь, а он проведёт разведку.
Дом оказался обитаем. Брезжил синевой рассвет. При тусклом свете Костя увидел под навесом желтые листья кукурузы. Висело несколько связок сушёных грибов и кукурузных початков. Тут же поленница давно колотых берёзовых дров. Стоял сарай с полыми дверями, куча старого навоза от скота, который держал лесник. Заглянул в него – пусто. Вернулся к дому. На небольшое окно с треснутыми стёклами падал утренний солнечный блик. Костя приник к окну, всмотрелся. В полумраке угадывалась русская печь, стол с лавкой. На полке кое-какая посуда.
В комнате на полу вповалку и на широком топчане спали дети, две женщины и мужчина, прикрытые байковыми одеялами. Беженцы!
Костя непроизвольно присвистнул, вернулся к своим.
– В доме беженцы с детьми, – мрачно сказал он. – Думаю, голодают.
– Надо накормить! – торопливо сказала Таня.
Быстро вставало туманное утро. Группа прошла к дому. Лейтенант, успевший надеть поверх немецкого кителя свитер, маскхалат с самолёта, как Степан и Таня, вскочил на невысокое крыльцо, постучал в двери сеней.
– Кто там? – раздался испуганный женский голос.
– Не бойтесь, русские партизаны. Откройте, поговорить надо, – ответил Белухин.
Через минуту дверь в сенях бесшумно отворилась, и партизаны увидели изможденную голодом и страхом средних лет женщину в платке и длинном платье. Босая. Она вся съёжилась, подперев подбородок сжатыми кулачками, не ожидая от встречи ничего хорошего. И выглядела в эту минуту на все полста лет. Разглядев на пилотке командира красную звездочку, у Тани санитарную сумку, на её страдальческом лице заиграла жалкая улыбка.
– Проходите в дом, только дети спят, – негромко сказала женщина. – Беженцы мы.
– Я вижу, и хочу вам хоть чем-то помочь. – Константин не спешил проходить в дом.
– Чем же? – как стон раздался вопрос.
– Хочу узнать, кто вы, откуда? И накормить!
Бедная женщина всплеснула руками, обернулась на шаги. За ней стоял мужчина в добротном, но помятом чёрном костюме, бородатый и пожилой.
– Если у вас к нам интерес, то не стоит тревожить детей, давайте поговорим на дворе. – Он неторопливо обошёл женщину, спустился с низенького крыльца в две ступеньки, за ним – Костя. – Что вас интересует?
– Вижу беженцы? Откуда?
– Из Славгорода. Я – заведующий детским домом. Ждали машины для эвакуации детей. Задерживали. Старшая группа ребят – будущие семиклассники – не стали ждать, собрались и ушли загодя. Наконец дали машины. В пути налетели стервятники, стали бомбить, хотя на кабинах – красные кресты. Во вторую машину с ребятами средней группы – угодила бомба. Разнесла всё вдребезги. Нашу обстреляли, убили шофера, мою жену. Остались живы тринадцать человек. Я, две воспитательницы и десять малышей. Шли пешком несколько дней. У всех рюкзаки с небольшим припасом продуктов и одеждой. Немцы загнали нас в лес. Шли наобум и оказались здесь с середины августа.
У мужчины выступили скупые слёзы, говорил он с трудом, вспоминая недавнюю жуткую трагедию и своё потрясение от гибели детей и жены, и видно было, что он до сих пор находится под воздействием жестокого события, и теперь всеми силами борется за то, чтобы не разразилось не менее страшное – смерть детей от голода. Начинал он говорить плавно, почти без напряжения, а закончил едва шевеля языком в пересохшем рте. Костя торопливо отстегнул с пояса фляжку, отвинтил крышку и подал заведующему. Тот молча, но с благодарностью кивая, взял фляжку дрожащей рукой, сделал насколько судорожных глотков, остановился, отпил снова, немного успокоился.
– Что же вы намерены делать дальше? – спросил Костя, возвращая фляжку в обычное место. – Впереди зима, а у вас, судя по всему, нет продуктов питания.
– Продукты кончились давно. Третья машина с завхозом и багажом неизвестно где. Мы собираем грибы, сушим. Окрест, какая ягода была – обобрали. Когда бежали от фашистов, наткнулись на кукурузное неубранное поле. Оно в пяти километрах отсюда. Ходим, берём початки, заготавливаем на зиму. Парим початки в русской печи. Варим грибные супы. Тем и живём.
– На одной кукурузе да грибах разве можно прозимовать? – воскликнула Таня, поражённая бедственным положением беженцев.
– А что прикажете делать? Видел, тут лось обитает, да не охотник я, да и стрелять не с чего. А какое бы подспорье к кукурузе!
– Сколько ж вы наготовили кукурузы? – не удержался Степан.
– С полтонны уже есть. Далеко носить. А кукурузное поле большое. Ещё проблема – дрова. У нас же ни топора, ни пилы нет. Колун от старого хозяина нашёлся да кое-какая посуда – и всё!
– Немцы появлялись?
– Были на мотоциклах в ненастье. Но мы вовремя услышали гул моторов и успели уйти в лес. Они покрутились, заглянули в дом. Там пусто, и уехали.
– Дорога, проторённая старым лесником, поросла быстро, – сказал Степан, – а перед полем овраг глубокий. Шибко-то не сунешься. Место заброшенное. Но вам же можно уйти в колхоз имени товарища Кирова. Далековато, правда. Но ведь там люди, кров.
– Кто нас там ждёт голых да босых с детьми-малолетками?
– Коль вы знаете лёжку лося, я бы вам его добыл по морозцу, чтоб мясо не пропало, если командир меня командирует.
– Надо подумать. А пока мы вам из своих запасов оставим тушёнку, кашу перловую и сахара немного, соли. И Степана я к вам, пожалуй, отправлю. Пусть мяса заготовит. Наверняка у лесника был и остался добротный погреб, где можно его хранить.
– Господи! – воскликнула женщина. – Господи, дай доброму человеку всех благ!
Говор и возгласы услышали в доме, и молчаливая кучка исхудалых мальчиков и девочек, одетых в летнюю форму детдомовцев, сгрудилась в сенях, уставилась глазёнками на незнакомцев.
У Тани сдали нервы от жалости к невинно страдающей детворе. Она сбросила с себя рюкзак, развязала его и стала выкладывать банки с кашей.
– Вот, вот, берите, берите, кормите детей! – На её глаза навернулись крупные слёзы.