– Конечно! – кричит Виталий и начинает смеяться. – Все ясно с тобой, Олег! Впрочем, я тебя понимаю, ладно. Ты всегда был слишком идеалист. Давай лучше я тебя еще поцелую, Жанна. Скажи, только честно, кто лучше целуется, он или я?
Смеясь, он смотрит то на Жанну, то на меня, но смех его мне не нравится.
– Ты – хорошо, а как он, я пока еще не поняла, – отвечает Жанна и лукаво смотрит на меня, капризно надув губки.
А я не знаю, что делать, я готов провалиться сквозь землю, но не могу почему-то целовать Жанну, хотя она мне очень нравится, и я по-хорошему завидую Витальке. Но, черт побери, мне почему-то становится плохо, и ничего не могу поделать с собой.
Виталий целует Жанну уже и с каким-то чмоканьем даже, а я смотрю на березы и птиц. Я опять все порчу, я понимаю. Но ничего не могу поделать с собой…
Потом мы все спокойно потягиваем сухое вино, и голова у меня идет кругом – пьянею.
– Я хочу писать, пусти, Виталька, – неожиданно говорит Жанна. И, глядя на меня добавляет: – Олег, пойдемте со мной, я Витальке не доверяю, ну его!
Ничего себе… Я послушно встаю, и мы с Жанной отходим в сторону, в чащу молодых березок.
– Олег, отвернитесь пожалуйста, – просит Жанна.
Она присаживается под кустик, и я слышу звук бьющей в мокрую землю струйки. Ребенок, очаровательный, милый ребенок!
Она встает, я поворачиваюсь. Жанна смотрит на меня с улыбкой и детской какой-то беззащитностью. А я почему-то напряжен и скован. Я ненавижу себя!
Вскоре мы все уходим из леса и отправляемся по домам…
– Олег, звоните мне, если хотите. Виталька даст вам мой телефон, – говорит на прощанье Жанна. – И не забудьте о праздниках. Договорились вместе, ведь так?
– Обязательно!
Отличный солнечный день, молодец Виталий, очаровательная девчушка Жанна! Но ком стоит в горле у меня все равно. И лицо как маска. Все-таки я ненормальный какой-то… Ненавижу себя.
25
Да, вот что спасало меня всегда – фотография! Сначала – в детских садах. На природе и с девушками – потом. Спасибо, спасибо детям! И воспитателям…
Первый по порядку «майский праздник», 26-го апреля, намечался в самом большом из «объектов», я называл его «№1» или, по-другому, «Б.П.», что означало инициалы педагога Брониславы Павловны, милейшей пожилой женщины, которая была в курсе моих дел и относилась ко мне почти по-матерински.
– Мы ждем вас, Олежек, очень хорошо, что вы позвонили, а то я уже начала беспокоиться: праздники скоро, а наш Олег не звонит, – весело и бодро, как всегда, говорила по телефону неунывающая Бронислава Павловна, несмотря на то, что, как мне по секрету сказали, не так давно у нее был первый инфаркт. – Как ваши дела? Что-нибудь идет в журналах? Мы за вас все тут болеем…
Тут же дозвонился еще в несколько садов и договорился с заведующими. Звонил, конечно, не из коридора квартиры, а из уличного автомата. Никуда не денешься – конспирация.
Потом вернулся домой, раскрыл свой блокнот и позвонил Лианозовой, заведующей детской комнатой одного из отделений милиции. Туда-то уж смело можно было звонить из квартиры, даже для соседей очень хорошо – в воспитательных целях.
– Это отделение милиции? Здравствуйте. С вами говорит корреспондент журнала…
О Лианозовой очень хорошо отзывался Алик Амелин, рекомендовал как одну из возможных героинь очерка. Я застал ее на месте, передал привет «от Амелина из Горкома» и тут же получил приглашение. Договорились на 12 часов, прямо сегодня. Была не была: позвонил Алику и попросил устроить посещение тюрьмы, как тот обещал однажды. И Амелин заверил, что буквально на днях. Везло в то утро!
Вот любопытно: о журнале я уже почти и не думал. Мне было – интересно! На самом деле интересовала ПРОБЛЕМА. Люди, ребята, судьбы, жизнь… Я ведь действительно хотел написать ПРОБЛЕМНЫЙ очерк. Хотя возникло уже подозрение: чем лучше, чем серьезней я напишу, тем меньше шансов, что очерк будет напечатан в журнале. Однако не стоит об этом думать сейчас.
В двенадцать был у Лианозовой.
После маленькой простенькой Ваничкиной, бойкой и разговорчивой, Маргарита Ивановна Лианозова выглядела важной и представительной дамой, место которой, конечно же, не в милиции, а на каком-нибудь высоком представительном форуме или даже в конгрессе. Красивое лицо, эффектная прическа – этакая золотистая башня на голове, – строгий, слегка высокомерный взгляд, прямая осанка, легкий аромат дорогих духов. Императрица! Оценивающе посмотрела она на меня, потом осведомилась:
– Как там поживает Амелин? Он мне уже давно не звонил.
– Он часто вспоминал о вас и очень хорошо отзывался, – находчиво сказал я.
Маргарита Ивановна удовлетворенно потупилась.
– Ну, что ж, – произнесла она со значительностью после некоторого молчания. – Вы занялись благородным делом. Я только хочу предостеречь вас от поверхностности. Наше с вами занятие очень серьезное, а многие журналисты, к сожалению не понимают этого. Пишут что-нибудь легкое, с кондачка. Вы пришли вовремя. Как раз только что мы раскрыли одно дело, которое может вас заинтересовать.
– Какое же дело? – спросил я с готовностью.
– Но я советую вам не торопиться, – еще раз спокойно сказала она, не отвечая на мой вопрос. – Походите к нам, присмотритесь, не бойтесь потратить время. Только тогда вы сможете хоть что-то понять… А теперь пойдемте, – она встала. – Я познакомлю вас с нашим начальником по уголовному розыску.
И пошла впереди, не оглядываясь, строгая, стройная, благоухающая, в элегантном сером костюме.
Вошли в какой-то кабинет.
– Вот человек от горкома комсомола, журналист, студент Литинститута. Его Амелин прислал, – сказала Маргарита Ивановна мужчине, сидевшему за столом.
Начальник уголовного розыска встал и пожал мне руку. Он был крупный, крепкий, с густыми курчавыми волосами, и рука его была широкая, сильная.
– Урнов, – представился он.
– Григорий Иванович Урнов – наш начальник по уголовному розыску, – со значительностью произнесла Маргарита Ивановна. – Я советую вам держать контакт с ним, вы узнаете много интересного.
И она улыбнулась Урнову.
В этот момент открылась дверь, и в кабинет вошли два человека с ношей: у одного из них было по магнитофону в каждой руке, у другого – стопка магнитофонных лент на кассетах и настольный вентилятор. Они молча сложили все это в углу кабинета и вышли.
– Это по вашей части, – сказала Маргарита Ивановна и посмотрела на меня.
– А что такое? – спросил я.
– Ребята ограбили Красный уголок в техникуме, а приходили директор техникума и завуч. Вещественные доказательства принесли, – объяснил Григорий Иванович.
– Я думаю, можно познакомить его со следователем, Григорий? – спросила Маргарита Ивановна.
– Да-да, конечно, – согласился начальник уголовного розыска.
– Пойдемте, – повелела Маргарита Ивановна и, опять не оглядываясь, пошла вперед.
Проследовали через длинный коридор к маленькой двери в самом его конце. На дощечке было написано: «Следователь Р.В. Семенова».
– Раиса Вениаминовна, это к вам, – сказала Маргарита Ивановна, открыв дверь без стука. – Он вам все объяснит. А вы, – обратилась она ко мне, – приступайте к работе. Заходите ко мне, если что понадобится.
И вышла.
Раиса Вениаминовна – среднего роста худенькая женщина лет тридцати пяти. С первого взгляда на нее я почувствовал симпатию. Большие серьезные, внимательные и спокойные, но совсем не равнодушные глаза. Следователей я представлял себе совершенно иначе…
Тихим, мелодичным голосом Раиса Вениаминовна поведала о том, как несколько подростков в течение полутора лет украли четыре магнитофона – в школе и в техникуме. Один из парней уже успел побывать в колонии раньше, остальные новички. Младшему – одиннадцать лет. Поймать любителей музыки помогла случайность.
– Какая же случайность? – спросил я.
– Это все Маргарита Ивановна. Ее находчивость… Но она просила никому не говорить…
– О, что вы, что вы, я не настаиваю, я понимаю.
– Завтра я могу вызвать их на допрос, если хотите, – продолжала Раиса Вениаминовна. – А потом на завтра я уже вызвала дедушку того самого парня, который побывал в колонии, его фамилия Корабельников. Знаете, у этого Корабельникова, Васи, нет матери. С отцом он не ладит, живет больше у дедушки, дедушка его страшно любит, я даже не знаю, как ему сказать. Он ведь не знает, что внук арестован, он думает, что тот у отца.
– А что с отцом?
– Пьет, чего же еще? У него, правда, новая семья есть, другая жена. Сына Васю он бил когда-то нещадно, выгнал из дома, даже проклял, как будто бы, потом простил – тоже не разбери-пойми. Младший, Саша Корабельников, с ним живет, его он, вроде бы, даже любит, но вот, видите, он тоже попал в историю…
– А за что он первый раз судился, старший?
– За драку. Подрались ребята на улице, все убежали, а Василий остался, на него и шишки. Два года колонии. Теперь с ним труднее всех будет: повторное. Меньше, чем пятью, не отделается…
– Пять лет?!
– Пять лет, а что вы думаете. Второй раз… А парень в общем-то неплохой.
Пять лет тюрьмы или пусть даже колонии молодому парню всего-то за какой-то магнитофон? Я был ошеломлен. Понимает ли сам судья, что это такое – пять лет, вычеркнутые из обычной жизни? «Пятилетка» воровской школы, как говорил Амелин…
– А другим? – спросил я, стараясь быть сдержанным.
– Другим не знаю. Это как судья посмотрит, прокурор… Младшему-то наверняка условное, а вот другим… Ну, знаете, главарь их, Гаврилов – прохвост тот еще. Не то, что Вася. Гаврилову и надо бы всыпать как следует. Вы сами его завтра посмотрите. Но он сын какого-то деятеля, его, скорее всего, отмажут. А вот один из них очень хороший парень – его больше всех жалко. Гуцулов. Гуцулов Олег. Живет вдвоем с матерью, мать – санитарка в больнице, что она там получает? Больная вся. А помогать некому. Олег по дому все делает, даже белье стирает. Но – нигде не работает. Не берут, мал еще, шестнадцать лет только, и квалификации нет. А раз не работает – понимаете?