— Денисовой не звонил?
— Нет, не звонил. Мы ее отпустили. Она ничего не знает. Наши специалисты в этом уверены.
— В общем, все хорошо, а на поверку выходит, что все очень плохо. Вейдеманис пошел в кино и непонятно с кем встречался. Штаркман поехал в посольство и тоже непонятно чем занимался там так долго. Дронго мы разрешили посетить абсолютно закрытую колонию, увидеться с осужденным. Он провел беседу в присутствии двух офицеров, которые ни черта не поняли. И теперь они возвращаются домой. В общем, все не слава богу! Что теперь будем делать?
— Я думаю, что мы должны переговорить с Дронго. Пусть объяснит свое поведение в колонии, — предложил Савченко.
— Он может нам наплести все, что угодно, — сказал Богдановский, — и потом захочет встречи с еще одним осужденным. А вы знаете, чем все это закончится.
— Там в колонии ввели карантин, — пояснил полковник, — нашли какую-то инфекцию, даже есть несколько заболевших, которых отправили в лазарет. Туда его не пустят.
— Это еще хуже. Сразу вызовет подозрение. Заменить Захохова нельзя, Дронго расколет любого, кто окажется на его месте.
— Но там действительно карантин. Он может продлиться месяц или еще больше, — многозначительно произнес Савченко. — А во время карантина несколько осужденных могут даже умереть.
— И вместе с ними Захохов, — кивнул генерал. — Возможно, это единственный выход. Хотя вы знаете, что нам могут не разрешить такой радикальный метод. Но если там умрет несколько человек…
— Мы так и планировали, — сообщил Савченко.
Богдановский собирался что-то сказать, когда зазвонил телефон. Дежурный доложил, что Штейман хочет зайти к генералу.
— Пусть зайдет, — сразу решил генерал. И, уже обращаясь к Савченко, заметил: — Сейчас выясним, насколько идиотом был ваш подопечный.
В кабинет вошел, тяжело ступая и опираясь на свою трость, Семен Абрамович. Генерал поднялся, чтобы пожать руку старейшему сотруднику их управления. Штейман ответил на рукопожатие, кивнул Савченко и сел напротив него.
— Как вы себя чувствуете, Семен Абрамович? — спросил Богдановский.
— В отличие от вас совсем неплохо, — неожиданно произнес Штейман.
— Даже так? — переглянулся с Савченко генерал. — Что, у нас все так плохо?
— Во всяком случае, не очень хорошо, — ответил Семен Абрамович. — Я прослушал беседу Дронго с этим осужденным. Должен еще раз подтвердить, что этот эксперт абсолютно уникальный специалист. Нужно еще посмотреть, как именно он себя вел, увидеть мимику его лица. Но примерное впечатление я уже составил.
— Мне доложили, что он вел себя не совсем адекватно.
— Глупости! — резко произнес Штейман. — Он вел себя абсолютно правильно. Нарочно провоцировал осужденного. Дронго прекрасно понимал, что ничего нового он все равно не сможет узнать. Но ему нужны были другие сведения. Он получил подтверждение о конкретном издательстве, с которым контактировал осужденный. Видимо, вы не сообщали ему об этом издательстве.
Богдановский нахмурился. Он старался не смотреть в сторону Савченко, который тоже дернулся при упоминании турецкого издательства. Штейман заметил их реакцию, но спокойно продолжал:
— Шовдыгов признался, что два месяца его кололи этой вашей сывороткой. Он даже не помнит, что он говорил. И я не сомневаюсь, что ваши специалисты из него все вытянули. Дронго тоже не сомневался. Он получил подтверждение у самого Шовдыгова. Потом он вспомнил о бывшей супруге осужденного и ее плохом поведении и правильно связал ее недовольство с его желанием заработать, из-за чего тот пошел контрактником в армию. Шовдыгов признался, что ничего не сумел заработать. Дронго начал его обвинять в убийствах своих братьев по вере. Для человека, который завербован клерикальными организациями, это очень серьезное обвинение. Дронго сознательно использовал его состояние и узнал, что с двумя осужденными по этому делу Шовдыгов не был знаком. Не знаю почему, но для Дронго это было очень важно.
Богдановский тревожно переглянулся с Савченко. Это не укрылось от наблюдательного Штеймана.
— Учу вас, учу, все бесполезно, — покачал он головой. — Если бы я даже ничего не знал, то теперь по вашим тревожным взглядам догадался бы о многом. Видимо, Дронго подозревает, что вся операция была не совсем такой, какую пытаются преподнести общественности. Повторяю: я не хочу вникать в ваши секреты, но ему было важно узнать, каким образом сколотилась эта группа. И он это узнал. Там была еще одна фраза о Захохове, который мог достать все, что угодно. Если ее внимательно проанализировать, то она лишь подтверждает некое особое положение этого осужденного.
— Вот так, — сказал Алексей Федорович, еще раз посмотрев на Савченко. — Все наши офицеры, оперативники и аналитики не стоят и ногтя Семена Абрамовича. Он сумел правильно проанализировать «буйное» поведение Дронго в колонии. Что нам теперь делать?
— В любом случае решайте без меня, — тяжело поднялся со своего места Штейман.
Оба офицера тоже сразу поднялись.
— И еще, — добавил Семен Абрамович. — Я не знаю всех деталей вашей операции и не должен их знать. Но я точно знаю, что таких экспертов, как Дронго, у вас нет и не скоро будут. Поэтому постарайтесь его уберечь от неприятностей любым способом. Такой человек вам еще очень пригодится. Подумай над моими словами, Алеша.
Он повернулся и пошел к выходу, опираясь на палку. Богдановский уселся на свое место и недовольно посмотрел вслед ушедшему.
— А решение должен буду принимать я, — хмуро проговорил он. — Интересно, как именно я должен поступить, если завтра придет Дронго и скажет, что все уже знает? Как бы вы поступили, полковник?
— Не знаю, — честно ответил растерявшийся Савченко. — С учетом всех обстоятельств я просто не знаю.
— Вы мне помогли, — поморщился Богдановский, — я тоже не знаю. Только в отличие от вас я должен буду решать и не имею права ответить как вы.
Глава шестнадцатая
Они прилетели в Москву днем. Почти все время Дронго просидел в кресле, закрыв глаза. Рахимова иногда поглядывала на него, но так и не решилась ничего спросить. Уже когда самолет наконец приземлился, она сказала:
— Водку сегодня вы не пили. Видимо, не так боялись, как обычно, хотя нас достаточно сильно потрясло.
— Разве? — удивился Дронго. — Значит, я просто не заметил.
— Я не совсем поняла, почему вы так странно вели себя в колонии, — призналась Наира. — Кричали, ругались, заставили его плакать. Что именно вы хотели узнать?
— Уже узнал все что хотел, — грустно признался Дронго, — и, к сожалению, чем больше узнаешь, тем хуже. Кажется, в Библии написано, что знание порождает скорбь.
— О чем вы говорите?
— Пока это только моя гипотеза. Вас будет встречать служебная машина?
— Конечно. Я хочу вас предупредить, что подполковник Некрасов собирается писать рапорт по поводу вашего поведения. Он считает, что вы не имели права унижать и оскорблять осужденного.
— Полагаю, что он прав. Я действительно не имел права так себя вести.
— Тогда почему? Я чувствую себя глупой школьницей рядом с вами. Ваши мысли и действия мне иногда абсолютно непонятны.
— Такой я странный человек, — согласился Дронго. — Вам, наверное, не понравилось мое поведение. Извините, что так грубо себя вел и едва вас не подставил. Мне было важно ввести его в такое состояние. У меня ведь нет амитола или пентатола, с помощью которых можно разговорить любого осужденного.
— Вы говорите с таким вызовом, словно осуждаете нас.
— Не осуждаю. Понимаю необходимость. И точно знаю, что подобные фармакологические пытки применяют уже давно и во всем мире, в самых демократических странах. Англия, Франция, Америка, Россия, Израиль — кто следующий? Даже в Испании после известных террористических актов на мадридском вокзале Аточа проверяли некоторых баскских сепаратистов с помощью этих препаратов. Правительство премьера Аснара так долго не признавало очевидного, уверяя, что это дело рук басков. В результате правые потеряли голоса на выборах, и к власти в Испании пришли социалисты. Так тоже иногда бывает, когда долго и много лгут, даже во имя интересов страны.
— Что вы собираетесь делать завтра?
— Мне бы хотелось увидеться со вторым осужденным, но боюсь, что этого не случится.
— Почему? — не поняла Наира.
— Он не сможет со мной встретиться, — загадочно ответил Дронго.
— Я уже сказала, что мне сложно бывает уследить за ходом ваших мыслей, — призналась она. — Почему вы так непонятно говорите?
— Это тоже пока только мои предположения, — ответил Дронго, — но вы не обращайте внимания на мои слова. Я просто старый меланхолик и мизантроп. Закажите билеты, и мы полетим в Барнаул.
— Там вы тоже будете кричать и оскорблять осужденного?
— Боюсь, что наша встреча сорвется, — снова предположил Дронго.
— Я закажу нам билеты и попрошу оформить разрешение на встречу. Там будет легче, эта барнаульская колония строгого, а не особого режима, — недоуменно пожав плечами, сказала Наира.
— Действуйте, — кивнул Дронго. — Надеюсь, что в Барнауле не будет подполковника Некрасова.
— Какая вам разница? — улыбнулась она. — Будет другой подполковник. Разве это вас останавливает?
— Нехорошо, если после каждой моей поездки на меня будут писать рапорты. Вашему начальству это может не понравиться.
Они вышли из терминала, и он, взяв ее руку и пожимая ее, произнес:
— За нами наверняка следят, но все равно спасибо. Без вас мне было бы страшно и грустно. И еще: извините меня за мое поведение в колонии. Просто так было необходимо.
Они попрощались и разошлись по своим автомобилям. Дронго позвонил Эдгару Вейдеманису из машины:
— Как у нас дела?
— Ты, как обычно, прав, — сообщил его напарник.
— Я был в этом уверен почти на сто процентов. Давай приезжай ко мне, нужно поговорить.
Вейдеманис приехал через час, когда Дронго уже успел принять душ после поездки и сидел в кабинете, просматривая нужную информацию на компьютере. Эдгар протянул ему конверт со своей запиской. Дронго прочел ее и кивнул в знак согласия. Затем протянул напарнику другой конверт и приписал: «На самый крайний случай».