Эдгар взял конверт и, нахмурившись, быстро написал: «Ты играешь с огнем. Это может быть очень опасно».
«Я знаю, — в ответ написал Дронго, — но это наш единственный выход остаться живыми».
Вейдеманис согласно кивнул, убирая конверт в карман. Они прошли на кухню.
— Как твоя поездка? — наконец спросил Эдгар.
— Тяжело, — признался Дронго. — Шесть часов туда и шесть обратно. Плюс изнурительная дорога из Читы до этой колонии, которая находится в невероятной глуши. Там даже есть сектор для пожизненно осужденных, просто потому, что оттуда невозможно сбежать.
— Виделся с Шовдыговым?
— Даже поговорил. Он, конечно, несколько не в себе, учитывая обстановку и его положение. Я еще повел себя не совсем красиво, пытался на него надавить. Он сломался, дважды плакал. А потом решил напасть на майора Рахимову. Сказывается его эмоциональное состояние.
— Дело только в этом? — понял умный Вейдеманис.
— Конечно нет. Его «перекормили» лекарствами. Пытались выжать из него все, что он знал. Два месяца беспрерывно кололи, чтобы он выдал всю информацию. Он даже сам не знает, что именно говорил. И это сказалось на его психике и эмоциональном состоянии.
— Хорошо еще, что он не сошел с ума.
— Еще несколько лет, и процесс будет необратим, — мрачно заметил Дронго. — Он точно не вернется обратно через двадцать лет.
— Что собираешься делать?
— Полететь в колонию к Захохову, — громко произнес Дронго, качая головой, — переговорить с ним обо всем.
— Надеешься получить новую информацию?
— Уверен, — ответил Дронго, скорчив кислое выражение лица. Эдгар только усмехнулся и быстро дописал: «Насчет смены правительства ты тоже оказался прав. Сразу после теракта были выборы, на которых правящая коалиция проиграла».
Дронго понимающе кивнул. Он взял листки и сжег их в пепельнице.
Вечером позвонила Наира Рахимова.
— Я начинаю вас бояться, — призналась она.
— Что произошло?
— В колонии, где сидит Шамаил Захохов, объявлен карантин. Сразу несколько человек поместили в лазарет. Нас пока туда не пустят. В лучшем случае через месяц. Вы об этом знали? Алло, вы меня слышите?!
— Нет, не знал. Но догадывался, — ответил Дронго.
— Можно узнать истоки вашей догадки? — спросила Наира.
— Наверное, обычная интуиция, — вздохнул он. — Можно, я попрошу вас помочь мне?
— Конечно. Меня для этого к вам и приставили.
— Попросите, чтобы завтра утром меня принял Алексей Федорович Богдановский. Скажите, что это очень важно.
— Хорошо. Обязательно доложу и перезвоню вам. Что-нибудь еще?
— Нет. Больше ничего. Хотел поблагодарить вас за все дни, которые вы были со мной. Большое спасибо.
— Вы говорите так, словно прощаетесь со мной.
— Я думаю, что мы почти закончили наше расследование, — признался Дронго. — Во всяком случае, так вполне может произойти.
— Мне опять сложно понять ваши слова, — тихо проговорила Наира, — но утром я вам перезвоню, как только получу согласие на вашу встречу с генералом. Сейчас доложу полковнику Савченко.
Она перезвонила уже через десять минут и удивленно сообщила, что генерал будет ждать Дронго завтра в десять часов утра.
— Странно, — не удержалась от комментариев Наира, — кажется, вы действительно очень интересны и нашему Савченко, и самому Алексею Федоровичу.
— Вот такой я интересный человек, — не очень весело произнес Дронго.
— Может, вам лучше не приходить к нам и не встречаться с генералом? — неожиданно предложила Наира. — Возьмите билет и улетайте к своей семье в Италию. Я думаю, никто вас не станет задерживать.
Она почувствовала его состояние или поняла, чем можем закончиться эта встреча. Но он знал, что уехать ему не дадут. И никуда он не сможет улететь. Эта встреча была обязательной. Последний акт трагедии должен быть сыгран.
— Спасибо за ваше участие, — сказал Дронго, — но я привык завершать свои дела. До свидания!
— Мы еще увидимся? — Она знала, что их прослушивают, но задала этот вопрос.
— Надеюсь, — кивнул Дронго.
Он еще успел позвонить Штаркману и договориться о встрече на завтрашний вечер. А утром следующего дня точно без пяти минут десять уже был в приемной генерала Богдановского. В десять часов он вошел в кабинет, где, кроме самого хозяина, находился и полковник Савченко. Рукопожатий не последовало. Оба офицера несколько настороженно смотрели на гостя.
— Вы хотели встретиться, — начал беседу генерал.
— Да, — кивнул Дронго. — Но мне показалось, что и вы тоже ждете моего визита.
— Давайте без ваших психологических экспериментов, — поморщился Богдановский, — начнем нашу беседу без ненужных отклонений.
— Согласен, — слегка улыбнулся Дронго. — Тогда по порядку. Как вам хорошо известно, некоторое время назад ко мне обратился известный израильский бизнесмен Меир Блехерман, у которого погибла дочь во время террористического акта в Москве. Он настаивал, чтобы я занялся частным расследованием этого случая, уверяя меня, что необходимо провести более детальное частное расследование.
Уже тогда это показалось мне несколько странным. Ведь он понимал, что частное расследование по таким преступлениям просто невозможно. А учитывая, что по этому делу террористы уже были осуждены, включая организатора взрыва, то возможности расследования вообще выглядели смешными. За исключением нескольких очень щекотливых моментов. Почему-то следователь, который вел это дело, упорно избегал встречи с Блехерманом после оглашения приговора. Интересно было и то обстоятельство, что Блехерман привез сюда Гилада Штаркмана, который служит в армейской разведке Израиля и которого наверняка очень неплохо знали в нашем ГРУ. Плюс он демонстративно жил в «Ритц-Карлтоне» и даже позволял себе иногда увлекаться женщинами, появляющимися в отеле.
Любой, даже не самый подготовленный сотрудник спецслужб понимает, что его будут прослушивать и за ним установят наблюдение. Что и было сделано, когда Штаркман появился здесь. Но это его совсем не смущало, словно он нарочно вызывал на себя такую волну. И еще одна деталь. Младший брат Меира Блехермана, Иссер Блехерман, — руководитель израильской военной разведки АМАН. Неужели он не мог объяснить своему старшему брату, что расследование убийства его дочери на территории России частными структурами практически невозможно? Но Блехерман приехал и предложил именно нам с Вейдеманисом заняться возможным повторным расследованием. В таком случае и его брат, и он сам, и приехавший с ним Гилад Штаркман просто несостоятельные дилетанты. Но мне сложно поверить в непрофессионализм израильских спецслужб. И тогда остается только один вариант: они знали, что будет наблюдение, понимали, что следить будут и за нами, и сознательно пошли на это. Сразу возникает вопрос: почему?
Богдановский слушал не перебивая. Савченко сидел неподвижно, неотрывно глядя на эксперта.
— И тут появляется ваша служба, — продолжал Дронго. — Внешне все правильно, так и должно быть. Но если Блехерман и израильтяне знали, что вы обязательно появитесь, значит, они точно просчитали, что наше расследование вызовет ваш интерес и вы по непонятным для нас причинам согласитесь принять нас в качестве своеобразных партнеров. Опять вопрос: почему вы нам просто не запретили всем этим заниматься? Его так легко и просто решить, но вы этого не могли сделать. Вы должны были убедить израильскую сторону, что первое расследование было достаточно успешным и второе не выявит ничего неожиданного. И вот здесь была небольшая ошибка.
В разговоре со мной господин генерал невольно отметил, что мне сложно будет встретиться именно с Шамаилом Захоховым. А вот майор Рахимова, наоборот, сказала, что с Захоховым встретиться легче, ведь он осужден на колонию строгого, а не особого режима. Может, потому, что она не была допущена к особым секретам, которые были известны в вашем управлении очень немногим. Дальше — больше. Сам Захохов был обычным товароведом. Сложно представить, как он мог изготавливать и собирать взрывное устройство. Но в его гараже были найдены остатки бомбы с его отпечатками пальцев. Значит, он был настоящим кретином — оставил у себя в гараже такие улики после взрыва. Но интересно другое. Один из тех, кто якобы собирал бомбу, погиб. Второй умер от передозировки лекарств. Я понял, почему Рахимова сообщила мне информацию о пагубном пристрастии Ламиева. Вы пытались выжать из него всю информацию и немного перестарались со своими лекарствами. Учитывая, что он злоупотреблял героином, его сердце не выдержало. Но любопытно, что именно Захохов остался, чтобы понести наказание, и при этом в его гараже нашли все нужные улики.
— Что здесь странного? — уточнил генерал.
— Ничего. У людей бывают ошибки, — ответил Дронго. — Только потом его семье предлагают переехать в Нальчик. Появляется некто Юрий Гаврилович Моргунец и все устраивает. Семья Захохова переезжает в Нальчик, купив двухэтажный дом. Вот здесь уже серьезный прокол. Я специально отправил Вейдеманиса по адресу, где жили Захоховы. Их трехкомнатная квартира, даже несмотря на очень высокие цены в Москве, стоила сто семьдесят тысяч долларов, никак не больше. Ее продали якобы за двести пятьдесят, что позволило купить за сто восемьдесят тысяч долларов двухэтажный дом в Нальчике, в очень удобном для ребят месте. Цену того дома я попросил узнать одного из моих помощников — Леонида Кружкова, за которым вы не следили и который сумел спокойно доехать до Нальчика. Очевидно, разница в цене была платой вашему агенту за сотрудничество.
— Цены могут варьироваться, — вмешался Савченко, — они часто меняются. Не понимаю, при чем тут цены на их жилье?
— Ни при чем. Если не считать, что господин Моргунец упрямо не отвечает на мои звонки уже несколько дней. Его телефон отключен. Позволю себе предположить, что это не настоящая его фамилия и вообще такого человека просто не существует.
— Это только ваше предположение, — вставил полковник.
— Нет. Дело в том, что Юрий Гаврилович принес письмо от Захохова и сообщил жене, что его младший брат учился вместе с ее мужем. Я попросил Вейдеманиса проверить. В группе и в потоке Шамаила Захохова не было человека с фамилией Моргунец. Хотя это тоже не доказательство. Может, у них одна мама и разные папы, поэтому и разные фамилии, — не скрывая сарказма, произнес Дронго.