нение при себе.
Вот и сегодня Марго снова заявилась и опять заняла его место. Но Руслан едва на неё глянул. Потому что на стуле напротив Бьёрна восседал незнакомый крепкий мужчина лет пятидесяти, а из спины у него торчали чёрные отростки и полупрозрачные ломаные перья. Справа от мужчины стоял рослый парень, но на него Руслан даже не посмотрел: отростки и перья интересовали его куда больше.
— А это мой помощник, Руслан, — сказал Бьёрн. — Знакомься, этот отец Марго, Виктор Семёнович Подольский.
Неужели тот самый? Да, точно: и в газетах его фотографии появлялись, и по телевидению он выступал. Подольский — владелец постоянно расширяющейся сети магазинов и, кажется, какой-то городкой политик.
Руслан хотел поздороваться, но мужчина отмахнулся не глядя и уточнил:
— Так что, точно едешь?
— Еду, — кивнул Бьёрн. — И Руслан со мной.
— Да чёрт с ним, пусть едет. Лишь бы дочке не мешал. Завтра в шесть вас заберу.
Он тяжело поднялся. Руслан продолжал сверлить взглядом его спину: теперь между отростков ему мерещилось какое-то движение. Он прищурился и с изумлением разглядел букву “я”, отчётливо прорисовавшуюся на чёрном месиве. Буква тут же исчезла, а чернота зашевелилась как болотная жижа, густо и неприятно.
— Марго, пошли. Толик, за мной!
Мужчина развернулся и, не удостоив Руслана ни взглядом, ни жестом, вышел. Рослый парень, вежливо и, кажется, немного виновато кивнув Руслану, тенью проследовал за Подольским.
Марго встала со стула и капризно сказала:
— А раньше папа меня баловал. А в последнее время дурит. И вот сейчас — как собачке: “пошли!” Фу! Но я очень рада, что ты едешь, Бьёрн! Ой, Русланчик, привет, кстати!
Дверь приоткрылась, и в проёме показался парень, сопровождавший Подольского:
— Извините, Маргарита Викторовна, Виктор Семёнович ждёт...
— Да иду я!
Едва дверь за Марго закрылась, Руслан спросил:
— Что это было? На спине у Подольского? Почему на этой штуке буквы?
Бьёрн хищно потянулся и сказал:
— О, уже буквы видны? Самое время изгонять эту тварь. Это чёрная инсания. Её изводить надо обязательно. Она подселяется в человека с характером, волевой чтоб был, решительный, смелый, потом питается сильными эмоциями: злостью там, завистью, множит их и сама растёт. А как вырастет, так и трындец человеку. И всем вокруг заодно. Инсания заставляет человека убивать.
Руслан поёжился.
— Но ты же знаешь, как её изгнать?
Бьёрн кивнул:
— Знаю. Только времени надо много. И чтоб свидетелей не было. Так что турбаза за городом как раз подойдёт.
— Турбаза? Это туда мы едем?
— Ага, Подольский нас пригласил. Ну, меня то есть. Мол, все уши дочка прожужжала: Бьёрн то, Бьёрн сё, вот и решил познакомиться. Дурь, конечно. Но инсанию упускать — плохая идея.
— А откуда эта инсания берётся? И почему название такое странное?
— Это “безумие” по латыни, — хмыкнул Бьёрн. — А берётся откуда — вопрос хороший. В наших краях она не водится. Кто-то привёз этому Виктору Семёнычу подарок из Европы. Она в Италии водится, в Греции. Ладно, надо собираться. Я за инструментами. Ты мне нужен будешь, понял? Так что едешь.
— Конечно!
Вот не везёт Маргарите, подумалось Руслану, сначала придорожень, теперь эта инсания.
22 января
...Подольский оказался пунктуальным: на следующий день его человек зашёл в офис ровно в 18.00 и сообщил, что Виктор Семёнович ждёт их. Когда они вышли, на парковке стоял чёрный “мерседес”, дорогой и пафосный, как в кино. Рядом — маленький красный “фиат” со смешными круглыми фарами. У “фиата” красовалась в коротенькой шубке Марго, которая заявила, что парни поедут с ней.
Подольский вылез из “мерса” и буркнул:
— Чёрт с вами, езжайте. Я тут задержусь.
Руслан с ужасом уставился на мужчину: из его спины теперь не перья торчали, а высовывалось нечто огромное, полуметровое. Ломаные линии никак не складывались в единое целое, так что Руслан даже описать это нечто не мог. Будто кто-то нарисовал карандашом существо, а потом этим же карандашом сильно-сильно заштриховал. И теперь видны были только тёмные линии, по которым то и дело пробегала дрожь.
Руслан моргнул, и движение на линии сложилось в слова.
“Ты никому не нужен. Ты не справишься. Ты совсем один”.
Он тряхнул головой — видение исчезло. Никаких букв, просто монстр, растущий из спины человека.
— Толик, — велел Подольский, — купи-ка сигарет.
— Папа, ты же бросаешь!
— Закрой рот!
Марго вздёрнула подбородок и, хлопнув дверцей, села в свою машину.
— Садитесь живо, а то будет моя дурочка ныть всю дорогу.
Руслана резанули и слова, и тон Подольского: неужели этот человек всегда так говорит о дочери? Хотя Марго вчера упомянула, что он изменился. Наверное, это инсания так влияет.
Бьёрн сел рядом с всё ещё сердитой Марго, а Руслан устроился позади наставника. Марго оживлённо болтала: то ворчала на отца, то предвкушала, как классно они с Бьёрном отдохнут. Руслан надел наушники, и оставшиеся три часа наслаждался музыкой.
“Мерседес” остановился у ворот, за которыми виднелось приземистое длинное двухэтажное здание, выкрашенное в голубой цвет. Толик вышел из “мерса”, открыл дверцу Подольскому и тут же направился к “фиату” — помочь Марго.
— Я всю базу снял, — сказал бизнесмен, — чтоб нам не мешали. А то поговорить крепко надо, согласен?
Бьёрн кивнул, и все кроме Толика, оставшегося перегонять машины, направились к турбазе.
В здании их встретила улыбчивая пожилая женщина, объявившая, что всё готово: номера ждут постояльцев, ужин в столовой, в сауну можно будет пойти в десять.
Во время ужина Руслан никак не мог сосредоточиться на еде: инсания интересовала его куда больше котлет и жаркого. Тварь вылезла из человека уже на полтора метра и начала его обволакивать. Теперь можно было рассмотреть её длинные когтистые руки, которые она положила на плечи жертвы, медленно раскрывающиеся драные крылья со сломанными перьями и уродливую шишковатую голову. И руки, и крылья, и голова, и туловище — всё было собрано из тысяч подвижных букв, то и дело складывающихся в неприятные фразы.
“Ты ничего не сможешь. Ты один. Никто не любит тебя. Ты разочарование”.
Интересно, а наставник видит то же самое?
Подольский, покончив с ужином, встал из-за стола и сказал:
— В общем, я всё решил. Бьёрн, женишься на моей дурочке, поживёте, пока не надоест, а там разбежитесь. С меня машина, квартира новая. А, ну и работу тебе найдём, а то ты ерундой какой-то по жизни маешься.
Марго принялась возмущаться, а Бьёрн спокойно кивнул. Довольный Подольский удалился. С ним ушёл и чем-то явно расстроенный Толик.
Марго схватила сидящего рядом Бьёрна за руку:
— Папа, конечно, свински себя ведёт, ну я с ним потом поговорю! А свадьбу я хочу на островах! Чтобы цветы вокруг, и море шумит, и солнце! Ах, я буду такая красивая!
— Марго, послушай, свадьба на островах — это здорово, но мы тут не за этим.
— Мы тут, чтоб познакомиться поближе, но мне кажется, что я тебя сто лет знаю. Ты мой рыцарь, мой спаситель! Мы поженимся! — глупая улыбка не сходила с лица Марго. — Давай цвет свадьбы будет лиловый!
— Марго, твой отец в опасности. Мы с Русланом приехали изгнать из него тварь.
Девушка моргнула, с недоумением глядя на Бьёрна:
— Тварь? Как та, которая меня там, в лесу, чуть не убила? Но тут же не лес...
— Включи голову! — нахмурился Бьёрн. — Леса тут нет, а тварь есть. И её надо уничтожить.
Марго отпустила его руку, медленно встала и спросила:
— Значит, свадьбы не будет?
— Нет. Но будет спасение твоего отца. Марго, не глупи...
— Ах, я ещё и дура?! — она влепила Бьёрну пощёчину и закричала:
— Идиот! Ненавижу тебя!
И вылетела из столовой.
— Мда, — сказал Бьёрн, — видимо, на неё инсания сильнее подействовала, чем я думал. Ладно, сами справимся. Идём.
В рюкзаке у наставника на этот раз оказались восемь спиц, два дополнительных ножа, мел, растрёпанная записная книжка и маленькая фляжка, покрытая выгравированными знаками.
— Так, с инсанией всё хитро. В одиночку не справиться, а на группу она безумие насылает. То есть чем больше у неё врагов, тем она сильнее. Значит, драться с ней буду я, а ты черти знаки. Все защитные, какие помнишь. Ясно? — наставник сунул ученику мешочек с мелом.
Руслан кивнул. Потом спросил:
— А Марго сейчас его не спровоцирует?
Вместо ответа откуда-то издалека послышался отчаянный женский крик.
— Вот ведь! — выругался Бьёрн, скидывая вещи обратно в рюкзак. — Бежим!
Они помчались по коридору, потом по лестнице в подвал. Снова по коридору. Сюда! Только бы не опоздать...
Они влетели в бильярдную комнату.
В углу, сжавшись в комочек, сидела Марго. Над ней стоял Толик, а в двух шагах от него, стряхивая обломки кия, поднимался Подольский. Уродливая тварь слилась с ним, и теперь казалось, будто человек натянул мерзкий костюм для Хэллоуина: вместо лица бугристая маска с затянутыми бельмами глазами и огромной зубастой пастью, чёрные шевелящиеся пятна коже, кривые крылья за спиной. Когтистая лапа нашарила и схватила валяющийся рядом черно-красный топор — видимо, Подольский чуть раньше сдёрнул его с противопожарного стенда.
Бьёрн бросил рюкзак на пол, свистнул, и тварь обернулась к нему. Наставник запустил ножом в существо, метя повыше головы Подольского. Инсания увернулась, дёрнула крыльями и завизжала так, что у Руслана тут же заложило уши. Толик вздрогнул, но устоял, Марго задрожала и, кажется, заплакала.
— Знаки! — крикнул Бьёрн, когда тварь прыгнула на него.
Руслан развернулся к ближайшей стене и принялся торопливо чертить базовые защитные знаки. Самые простые. Б — для Бьёрна, М — для Марго, Т — для Толика, Р — для себя. Ещё. Ещё. И ещё.
На стене, на полу, на спинке подвернувшегося стула.
Позади него Бьёрн дрался с монстром: что-то громыхало, раскалывалось, гремело.