Когда подъехало такси, оба были уж готовы: одеты, обуты, рюкзаки на плечах. Машина на этот раз была другая, а за рулём сидел незнакомый словоохотливый мужик, всю недолгую дорогу до больницы жаловавшийся на цены, мэрию и горсовет, ДПСников и погоду.
В холле больницы их встретила пышнотелая женщина с длинной русой косой. Она сразу подошла к Бьёрну и сказала, непривычно окая:
— Вы, что ли, Бьёрн? Серёженька так вас и описывал. Ох, горюшко! — она замолчала, всхлипнув.
— Вас как зовут? — спросил Бьёрн.
То ли ему действительно нужно знать, то ли просто хотел отвлечь женщину.
— Оксана я. Жена Серёжина. Ох, я ж вам по телефону говорила… — она снова всхлипнула, но всё же взяла себя в руки. — Вы простите: я вся извелася.
На шее у женщины висел большой кулон со сложным выгравированным знаком. На полных запястьях пестрели разноцветные браслеты: бисерные, из ниток, шнурки. На некоторых висели подвески со знаками, на других — просто бусины.
— Что случилось?
— Мне с больницы позвонили. Сказали: нашли Серёженьку на автобусной остановке. Какой-то добрый человек “скорую помощь” вызывал, спасибо ему небесное! Другие-то думали, видать, что пьяный лежит. А Серёженька и не пьёт почти! Чуть-чуть по праздникам. Али когда дело большое закрывает. Вы-то ведь тоже колдуны, да?
Она так растерянно и в то же время обнадёженно посмотрела сначала на Бьёрна, потом на Руслана, что последнему стало не по себе.
— Так что с Де… с Сергеем?
Бьёрн, напряжённый и внимательный, на взгляды печальных голубых глаз внимания не обращал.
— Не сказали мне. Я приехала только что. Вас ждала.
— Идёмте.
В регистратуре им сказали, что Коновалов Сергей Игоревич лежит в реанимации и что толпами ходить туда не положено. В итоге почти рыдающей, но очень настойчивой Оксане удалось договориться, чтобы с ней до палаты поднялся “брат”, а не то ей “станет совсем худо, упадёт она прямо в коридоре и будет в рыданиях биться”. А Руслан остался ждать наставника внизу.
Больница действовала на Руслана угнетающе. Он, к счастью, был здоровым ребёнком, а потом подростком. В больнице он был только, когда болела бабушка. Она через три месяца умерла, а в памяти Руслана остались неприятно светлые коридоры, одинаковые двери, за которыми по-разному страдали люди, и настойчивый запах хлорки, тушёной капусты и каких-то лекарств.
Здесь, в холле, пахло по-другому. Мытыми полами и нежилым помещением. Так пахло в пустой школе.
К возвращению Бьёрна Руслан успел изучить яркие плакаты на стенах: признаки инсульта, вред курения, призыв стать донором и спасти жизнь, витрины аптечного киоска и киоска с газетами и канцелярией.
Бьёрн крутил на пальце связку ключей с соломенной куколкой вместо брелока. Кивнул Руслану, и тот поспешил за наставником к выходу.
На улице Бьёрн сказал:
— Демон мне письмо оставил. Велел жене передать письмо мне, если с ним что случится, но она конверт дома забыла. Вот, ключи дала, чтоб я сам забрал.
— Она видящая? — невпопад спросил Руслан.
— Нет, — покачал головой наставник. — Просто верит в колдовство и всё такое. Ну, поехали. Посмотрим, что там Демон написал, а там разберёмся.
— Ты что-то видел в его палате?
— Догадался спросить — хорошо! — хмыкнул Бьёрн. — Приборы сбоят вовсю. А вокруг Демона тёмные такие сгустки — кто-то жрёт его жизнь. Надо бы ритуал провести, чтоб уточниться. Но и так ясно: если этого поедателя не согнать — Демон не жилец.
Молча сели в такси с другим незнакомым водителем — видимо, наставник вызвал машину ещё в больнице. Бьёрн продиктовал адрес, и такси помчалось по вечернему городу.
Белые улицы, ровные ряды мерцающих фонарей, редкие встречные машины, слепящие дальним светом. Тёмные громады домов с яркими квадратами окон: жёлтые, красные, снова жёлтые. Тут и там мерцают гирлянды.
Интересно: родители уже купили ёлку? Достали мишуру и разноцветные ряды шишек с крошечными лампочками внутри? Или после ссоры с сыном и Новый Год совсем не радует? Руслан тоскливо проводил взглядом очередной дом, неуловимо похожий на его родной, и на секунду захотел, чтобы всего этого не было. Чтобы ему снова было лет восемь — счастливый возраст, когда кошмары раннего детства уже отступили, а до взрослых проблем ещё далеко.
Руслан встряхнулся: это просто настроение такое. На самом деле ему, конечно, не хотелось становиться ребёнком. Быть собой и сейчас его вполне устраивает.
Треки в наушниках сменялись снова и снова, пока такси наконец не остановилось у самой обычной пятиэтажки в старом спальном микрорайоне.
Второй этаж. Правая дверь. Обычная, чёрная, с глазком и номером на золотистой табличке. На полу — чёрно-серый клетчатый коврик. И невидимые глазу обычного человека знаки и на двери, и на стенах вокруг, и на полу под ковриком.
Бьёрн отпер дверь, и они вошли. Наставник решительно прошагал в дальнюю комнату: видимо, там лежало письмо.
Руслан не удержался и огляделся. Интересно, какая она: квартира другого видящего?
Золотистые обои в цветочек, миленькие пейзажи и картинки с котятами в рамках на стенах, пёстрые занавески вместо дверей в комнатах — и знаки, знаки, знаки. Кажется, у Бьёрна дома их меньше. В такой квартире просто должно пахнуть пирогами или вкусным жареным мясом, но здесь пахло гарью и одновременно сырым подвалом. Запахи были навязчивыми и определённо сверхъестественными.
— Где застрял? — послышался голос наставника, и Руслан поспешил к нему.
Бьёрн сидел на стуле у кровати, держал в руках несколько тетрадных листов и читал. Поднял глаза на ученика, протянул один лист.
— Интересно?
Руслан кивнул и взял послание.
“Здорово, Бьёрн! Если ты это читаешь, значит, всё совсем хреново. Как в кино, блин. Только там обычно кассета. Ну, типа, если ты это смотришь, то я уже умер”.
Две зачёркнутые строчки. Всё написанное перечёркнуто много-много раз, в одном месте даже бумага надорвалась.
“Так вот, помнишь Костика? Да помнишь, конечно! Вы с ним лет семь назад чуть не подрались из-за Лили. Так вот, Костика больше нет. Девять дней сегодня”.
Снова зачёркнуто. Два или три слова.
“Лилька говорит, что это я виноват.
Ну, ты сам думай. Мы с Костиком сидели в “Шанхае”, отмечали удачный заказ. Ну ты нас знаешь: сидели скромно, сами себе шутили, смеялись, на алкоголь не налегали.
А потом за соседним столом какие-то упыри уселись. Шумные, пьяные. Догонялись, видимо. Вот они на Костика наехали: типа чё очкарик на них пялится. Костик — он что, плечами пожал: мол, хрен с ними. Но они не затыкались. Потом к официанточке приставать стали. Я им конкретно сказал: уймитесь, не по-мужски себя ведёте. Слово за слово — короче, вышли поговорить”.
Зачёркнута целая строка.
“Пырнули сволочи. Костика пырнули. Он за бок ухватился и давай падать. Я этих уродов отпинал, конечно. А толку-то? Толку? Костик в три минуты отошёл. В печень попали”.
Много отдельных зачёркнутых слов до конца страницы.
Руслан взял второй лист.
“Ты прости, Бьёрн, что я так. Не Оксанке же мне жаловаться. Не по-мужски это.
Когда “скорая” приехала, он уже остыл.
Потом с ментами разбирались, то-сё. В общем, к Лильке я нескоро попал. Она как глянула на меня своими глазищами. И сказала: мол, проклинаю тебя. Я сдуру ляпнул ей: нет же у тебя Костиных сил, Лиля, какие проклятья?!
Она опять глянула: ну, ты знаешь Лилькины глазища. Я, сказала, тебя достану. Говорила я Костику, что ты его до добра не доведёшь.
Мы с Костиком, да мы как братья! Да я за него…”
Зачёркнуто.
“Та ледяная стая в Кирилловом лесу — это Лилькиных рук дело.
Ну, не её собственных, конечно.
Наняла она кого-то.
Я как ту прядь увидел — всё понял. Мы ж с Лилькой встречались. Давно, когда только-только с ней и Костиком познакомились. Вот тогда и обменялись прядями волос. Типа романтика. Счас кажется: дичь какая! А тогда нормально, очень даже красиво казалось”.
Зачёркнуто два слова.
“Потом ко мне домой ночная падь приходила. Домой! Тут же Оксанка! Зачем её-то втягивать? Не по-мужски. Ну ладно ко мне претензии у Лильки, но жена моя тут причём?!”
Лист кончился — и Руслан потянулся за следующим.
"Я падь изловил. Она, ты знаешь, с хозяином связана.
Есть у меня подозрения, кто за этим стоит. Чтоб и сильный видящий был, и с Лилькой знаком, и сам типчик скользкий. Но это проверить надо. Сам понимаешь, не по-мужски такими обвинениями кидаться.
Вот отслежу его, там и поговорим.
А если этот гад круче меня окажется, то ты уж с ним разберись, Бьёрн.
Демон. Сергей”
Вчерашнее число и размашистая подпись. Три знака рядом.
Руслан молча посмотрел на Бьёрна. Наставник был мрачен дальше некуда.
— Счас спрошу у Оксаны, где её мужа-остолопа нашли. И пойду туда. Ты домой иди, не надо тебе в это ввязываться.
— Я с тобой, Бьёрн. Я могу помочь.
Бьёрн нахмурился ещё сильнее.
— В разборки с другим видящим я тебя втравливать не буду.
— А если он следит за домом Демона? И уже видел и тебя, и меня? Что, мне тихонько сидеть и ждать, пока он за мной придёт?! И вообще я не ребёнок, Бьёрн. Я могу тебе помочь. Я ведь уже тебе помогал! Или это всё шуточки, а как реальная опасность, так я не в счёт?
— Тихо, тихо. Ладно. Поговорю с его женой, там посмотрим.
Он набрал номер и включил громкую связь.
Оксана рассказала, что муж после смерти Кости сам не свой, но оно и понятно: лучший друг, как-никак. Почти брат. А два дня назад у них дома вечером вдруг все пробки повыбило. И жуть наползла несусветная! Темень, страх, но Сергей начертил круг, поставил в него жену, сказал зажмуриться — а она всегда мужа слушается — и до утра слышно было, как он кого-то гоняет. Поймал в итоге.
Запер это что-то в ванной. А вчера вечером ушёл, наказав, если с ним что случится, связаться с Бьёрном и письмо ему передать. Так она и сделала.
— Ты всё сделала правильно, Оксана. Ты говорила: Сергея на остановке нашли. На какой, знаешь?