– Так, старик… Бывай. Сиди тут до утра, грейся, а я все же съезжу.
– Поверил мне?
– Скорее, себе не поверил. А это самое гнилое дело, судьба там или не судьба. Я знать должен. Точно.
Это все на ногах уже сказал, спешно собирая заботливо поставленную палатку, закидывая в рюкзак вещи, оглядываясь в поисках котелка: а, вон же он, возле аккуратной кучи веток.
– Костер потуши потом, не дело лес поджечь.
Странник пошевелил пальцами ног у огня и промолчал.
Я хлопнул крышкой багажника. Вроде, ничего не забыл. Если только по мелочи – но это плевать. Новое куплю.
Фары вспыхнули, словно раздвинув лес вокруг. Подал назад, отъехал, развернулся, мазнув ближним светом по костру, фигурке Странника, темной воде реки – как асфальт плеснули между берегами. Рыкнул движком и уехал.
Дороги сейчас пустые, можно гнать без забот – только у камер притормаживать, а так: триста лошадей есть триста лошадей. Конница Чингисхана.
Даже музыку не включил, не до того. Асфальт с шуршанием улетал под колеса километрами. Поворотов мало, топи себе и ни о чем не думай.
Если получится.
Если вообще ни о чем не думать возможно.
Дальний свет навстречу, фары высоко – фура идет, небось. Но дорога широкая, руль я держу уверенно, разъедемся как-нибудь.
Запомни: ни о чем не думать.
Фура промчалась мимо, качнув упругой волной воздуха джип, но я уже и забыл про нее. У дальнобойщиков своя судьба, у меня своя. У всех все при рождении и на небесах – так этот старый хрыч сказал, верно, ничего я не напутал?
Снова фары. Снова мимо. Давненько я не гонял по ночам, оказывается, и глубоко за полночь оживленно.
Вон целый караван, похоже: мой свет выхватывает из темноты высокие угловатые коробки кабин, продолговатые туши кузовов.
Хлопок колеса я даже не услышал, скорее – почувствовал. Лопнуло? Руль, до того послушный как дрессированная породистая собака, вдруг дернулся, потащил меня влево. Я судорожно крутанул его обратно. Машину начало водить по дороге зигзагом, пока еще в пределах моей полосы, но все резче кидало влево–вправо, то к приближающемуся каравану, то к черной ленте мелькающих за обочиной деревьев.
Фары первого грузовика светили мне прямо в лицо, а казалось, что это глаза Странника: живые, насмешливые, с бликами от костра.
Кажется, я закричал.
Кажется, потому что не знаю, так ли это. Одно можно сказать точно: я ни о чем не думал. Бывшее до того невозможным стало единственной реальностью. Верхняя колба часов лопнула, и песчинки разнесло вокруг Большим Взрывом, рассыпало, перемешало, унесло в пространство.
Был удар или нет?
Я тоже не знаю.
– Чего орешь, кошмар приснился? – ворчливо спросил Странник.
Я вскочил, едва не свалившись в костер, взмахнул руками.
– Сиди, сиди… Турист. Я вон чайку заварил из своих запасов, пока ты дрых. Рассвет скоро, надо удочки ставить.
Он уже был на ногах, обулся, застегнул плащ-палатку. Несуетливо разлил по чашкам дышащий паром чай.
А я сидел и дышал. Просто дышал: это довольно сложно – нужно осторожно втянуть носом воздух, прогнать его через себя и тихонько выпустить обратно, на волю, слушая затихающий, приходящий в норму пульс, до того колотивший меня ознобом.
Чашка была раскаленной, пришлось стянуть ниже пальцев рукав свитера и взять чай через эту прихватку.
– Мы – песчинки… – сказал я тихо. Не Страннику. Даже не себе. Тем звездам, которые – я точно знаю, плевать на тучи! – падали и падали где-то там вверху, сгорая без остатка. У них тоже есть свои судьбы, они написаны при рождении, но кто мы такие, чтобы разобраться в сути.
Если она вообще есть.
По обе стороны
– Каску надень, дурик! – Славка усмехнулся, но как-то невесело. – Дырок в башке мало?
Семь штук, как у всех. Лишних не надо.
Макс натянул обратно шлем, глянул в прицел. Позиция у них фуфло, но пока можно и здесь залечь. Оптика показала, что стрелять пока не в кого: кусты по ту сторону прогалины в редком придорожном лесу были неподвижны. Никого крупнее мышей, да и тех не видать. За спиной у них со Славкой насыпь, в которой горизонтальным колодцем темнело пятно водослива, чуть выше – полотно узкой асфальтовой дороги. Вот ее и надо держать. Сейчас в этой серой грязной полосе – их смысл жизни.
Весь – и еще немного.
– Если кто появится, Смирнову сразу доложить надо. «Баофенг» не просри, связи не будет.
Макс ощупал рацию: на месте. Доложит. Жара вот только измучила, потому и каску снял. Протереть рукой бритую наголо голову, пачкая грязью. Воды бы еще…
– Фляжку дай, Славик.
Вот тут все и началось. Даже стрекотания движков тяжелого дрона не расслышали, тетери глухие: он вынырнул со стороны кустов, низко-низко. Зализанный, серо-голубой с пятнами камуфляжа, страшный. Оператору хорошо – сиди себе за километр и кнопки нажимай. Вот и нажал, как только разглядел двух необстрелянных дурачков возле насыпи.
Славка – так и не выпустив фляжку из рук – откинулся назад. Словно поудобнее на диване расположился перед телеком: что там сегодня покажут? Три крупнокалиберных: плечо, грудь, живот. Интересное кино, но последнее в жизни.
Тр-тр-тр! Теперь уже и выстрелы слышно.
Макс нырнул в сторону, не глядя нажал на спусковой крючок. Бог весть, куда стрелял, просто инстинкт. Очередь прошуршала по кустам, если кого и напугав, то только тех самых мышей. Которых не видно.
Беспилотник сунулся было за дорогу, но вернулся, сделав петлю. Макс уронил автомат, дернулся в сторону, потом назад. Это все уже не ползком, на четвереньках, вдруг вспомнив все навыки предков-обезьянок. Пули прошли мимо.
Не попал? Или играется – деваться-то добыче некуда.
Доложить надо. Прорвались, вороги. Но рука не поднималась с рацией возиться, некогда. Потом. Если будет это потом. Стрельбу услышат, сами… А, черт, далековато сидят. Не услышат.
Надо.
Надо.
Потом.
Или – сейчас?
А Славке конец. Глаза стеклянные, из дырок кровь толчками плещет. Макс зачем-то схватил его автомат, кувыркнулся назад и понял, что перед ним труба водослива – бетонный дульный срез для пуль-гигантов, откуда воняло чем-то тухлым. Плевать!
Теперь оператор не игрался, но и попасть уже не успел: долбанул по краю трубы, во все стороны камни полетели, земля осыпалась, а поздно – Макс уже под дорогой. В середине трубы, судя по всему. Во весь рост не встанешь, но и так, ползком, нормально.
Только вот – ракеты. Две. На подвесе. Потратит на испуганного человечка под землей или найдет другое применение?
Ярко-белое с какой-то ядовитой желтизной в центре пламя вдруг ударило со всех сторон, Макса подбросило, разорвало на части, нечто беззвучно выжгло все вокруг. Воздух, бетон, сырую полосу земли с плесенью под брюхом. Грохота взрыва он не слышал: тело летело вперед как из пушки, в нарастающий светлый круг в конце трубы.
– А-а-а! – заорал боец, не слыша самого себя. И все на время закончилось. Или само время остановилось, удивленно шевеля усами часов, словно спрашивая: что это было?
– Ты кто есть-то? – проворчал голос над головой. Макс приоткрыл левый глаз, снова зажмурился от яркого света. Потом открыл оба. Залитые соленым потом веки пощипывало, в голове была каша из Славкиного мертвого лица, белого пламени взрыва, стрекотания и – почему-то – тихого шепота матери.
«Ты уж вернись живой, а…»
– Макс я. Максим Петров. Вторая рота батальона имени…
– Погоди, погоди. Понял я все. Встать можешь?
Мужичок над ним наклонился напрочь незнакомый. Одет в потертое все, застиранное. Лицо в морщинах, глаза такие… выцветшие уже, стариковские. Но смотрит участливо, без злости. Макс разжал сведенные пальцы: так и держал чужой автомат, не выронил.
Герой, практически. Тьфу…
Мужик подал руку, помог подняться. За оружием пришлось наклониться, закинуть на плечо. А вот каски не было: бритую голову обдувал летний ветерок. Унесло шлем-то, сорвало. Одежда вся в дырах. И берцы казенные так разнесло, что пальцы торчат. Проще босиком дальше идти. А рация на месте, пора сообщить уже.
Теперь точно пора. Трусливая ты скотина, Макс, их уже накрыло, небось.
– Макс, значит… Имя важное, гм.
Дороги рядом не было. И трубы водослива, и насыпи. Они стояли на пригорке: Петров обернулся налево, направо – незнакомое место. Дорога одна внизу змеилась, и та грунтовая, с хорошо видными следами колес и почему-то копыт. Глушь, однако.
– Имя как имя. А ты кто будешь?
– Эт-та хороший вопрос. Да кто скажешь, тот и буду, – старик пожевал узкие бескровные губы. – От тебя все зависит.
– Это почему?! – растерялся Макс. Снял с пояса «Баофенг», пробежался по диапазонам. Тишина. Раз назвался, два, три. Глухо со связью-то. Сидят ребята и не знают, что дрон на подлете. Хреново, что сразу не вызвал… – Как ты от меня зависишь, дед?
Старик почесал затылок.
– Так, это… Ты ж – Создатель. Кроме тебя здесь и нет никого. Все здесь – ты.
Вот те новости! Первый же селянин – и сразу псих. Не иначе, молиться сейчас начнет, а то и жертвы приносить. Богу Максу, ага.
– Войска где поблизости?
– Да опять же: как скажешь. Хочешь – здесь, а нет – так и нигде.
Что он несет, пень старый…
– Хочу я воды чтобы много было. Такая моя создательская воля, – схохмил Макс, только тут же так и сел. На белый песок, не загаженный, в отличие от родных черноморских пляжей, ни мусором, ни вынесенными на берег щепками, сухими водорослями и прочим морским добром. Идеальный такой песочек, как на фотошопной рекламе Мальдив.
Автомат брякнулся с плеча, да и черт уже с ним.
– Воды… Немало воды в руках Создателя. Хоть весь мир залей. – Старикан был предельно серьезен. Так и стоял рядом, будто охраняя. – Или ты питьевой хотел? Так только скажи, будет море пресное.
– Лучше б пивка ведро…
Упс! Хорошо не на голову вылилось. Брякнуло ручкой, уйдя до середины в песок. Макс заглянул внутрь и где-то в глубине пены, в янтарных просветах разглядел свое отражение. Короткий пушок волос, запавшие глаза, туго обтянутые кожей скулы с трехдневной щетиной.