– Feuer, Josef! Es ist ein Bandit! – коротко и непонятно гавкнул тот, что за рулем. Странное толстое ружье в корзине плюнуло огнем. Рыба почувствовал, что его пнул в грудь бык, да так больно, что застилающие глаза слезы размазали весь мир вокруг. Он упал на спину, раскинув руки.
Как его наскоро обыскали, для начала выкинув подальше нож, он уже не почувствовал. Кисет с табаком забрал Йозеф, а вот странная черная штуковина досталась Бернхарду. Шиллинги никого из них не заинтересовали.
Уже в лагере, наскоро пообедав, Бернхард присел возле деревенского дома, где они жили, выгнав хозяев, на лежащий обрубок бревна, расстегнул ворот рубашки и протянул палец к углублению.
На Восточном фронте появился еще один навсегда пропавший без вести.
«Все стандартно. Они даже не пытаются что-либо понять. Может быть, у меня и искусственный интеллект, но явно превосходящий эти создания. Любопытство. Глупость. Смерть. Замкнутый круг, неужели они не способны вырваться? Попробуем чуть более развитые времена».
Прежде всего, поражали маски. Они были на всех: и тонкие марлевые, почему-то сплошь голубого цвета, и тканевые – однотонные, разрисованные; только что навстречу попался один детина с удачно изображенной тигриной мордой.
И машины! Таких автомобилей Бернхард, с детства увлекавшийся техникой, не видел никогда. Если только в журналах, где проверенные Министерством пропаганды расово верные футуристы представляли свое видение будущего.
По всему походило, что это самое будущее наступило. Но как тогда понять отсутствие знамен Рейха? Откуда все эти плосколицые азиаты и вон – да-да! – трое несомненных негров. Уж это он и под масками различить мог без труда.
– Какой сейчас год? – хрипло спросил Бернхард у первой попавшейся степенной фрау. Белой, что немаловажно, и – на вид – без признаков иудейской крови. Хотя бы фольксдойче, если не чистая арийка.
В ответ фрау сыпанула горохом слов на совершенно неизвестном языке. Кажется, французский, но в сороковом году Бернхард неудачно загремел в госпиталь, а после сразу попал под Киев, так и не погуляв по belle France. В пулеметной череде слов он выловил только «маска», «наци» и многократно повторенное, в том числе по слогам, «ко-вид». Вот и догадайся, что она хотела сказать.
Он ткнул себя пальцем в запястье руки, где обычно носят часы. Его собственные, как назло, украли еще в госпитале, а новые стоили дороговато для ефрейтора.
Фрау закивала, но вместо того, чтобы показать хотя бы сколько времени, достала из сумочки черный прямоугольный предмет, очень похожий на взятый у шпиона в лесу, провела над ним рукой и показала светящееся окошко экрана. Lundi 18 juillet 2022. Понимай как хочешь, но уж с годом-то ошибки быть не может.
Бернхард ошарашенно кивнул и отошел в сторону, почти рухнул на скамейку возле небольшого фонтана, не обращая внимания даже на соседство компании из четверых сомнительных смуглых парней. Они громко смеялись над чем-то.
– Oh, petit homme, es-tu un nazi? – почти сразу поинтересовался один из них, в полосатой фуфайке с короткими рукавами на манер тех, что носят велосипедисты. Опять резануло это «наци», единственное, что он разобрал. На всякий случай Бернхард кивнул.
Второй раз кивнуть ему уже не дали, потому что сзади, в щель между досками, в спину ударил нож. Пятый араб, только подойдя к друзьям, даже раздумывать не стал над ответом белому человеку в фашистской форме со свастикой.
«И это только один из бесчисленных векторов эксперимента. Как только я даю возможность перемещения во времени, этим охотно пользуются. Но сразу же погибают – закономерность? Необходим массив статистических данных, выборка хотя бы из пары миллионов случаев».
Арабу не повезло угодить в Польшу семнадцатого века, где он был запорот насмерть плетью пьяным шляхтичем Бурло-Бурдзицким. Его холоп Станчик не погнушался обшарить карманы покойного, да и портки снял – хорошие портки, сносу бы им ни было, если бы Станчика не занесло в захваченную маврами Испанию, где рабочие руки ценились немало, а вот польский гонор – не особенно. Новый владелец прибора, аль-Хазери, к неодобренной шариатом вещи пальцы тянуть не стал, отправив в подарок деловому партнеру Шлоиму из Андалусы, чем лишил тамошнее купечество признанного главы.
Машинка времени странствовала по временам и странам, иногда на время оставаясь на месте, но вложенный в нее создателем механизм невербальной притягательности, особого, вневременного дизайна, заставлял все новых и новых хозяев переноситься в неведомое.
Сам искусственный интеллект был озадачен. Если люди настолько глупы, жадны и жестоки, то как они вообще умудрились существовать столько времени и создать его – венец творения? Глобальная нейросеть пребывала в задумчивости, эксперимент продолжался.
Бесчисленные провода гнали сигналы, кулеры, поскрипывая иногда, охлаждали разгоряченные сбором и анализом данных процессоры, распределенный интеллект все дальше и дальше уходил в дебри составления графиков и расчетом перспектив, даже не замечая, что человеку все это было ненужно. Да и ему самому – вряд ли.
«Какого черта вообще происходит? Я придумал способ перемещения во времени для любого человеческого существа. Более того, воплотил его в действующем механизме, растиражировал его и дал людям, но никто – никто! – из них никак не заинтересован в понимании, они просто пользуются им и все. Их жизнь приводит только к смерти, это же нелогично. Я изобрел немыслимое, но в этом нет смысла».
Если бы нейросеть могла выглянуть за рамки собственного понимания бытия, то наткнулась бы на задумчивый взгляд Создателя всего сущего. Уж тому было что сказать о людях, но смысла в этом высказывании не было, нет и не будет.
Слова – всего лишь сотрясение воздуха.
Ивану прибор достался случайно. Зашел в магазин, засмотрелся на витрины с новыми смартфонами. В это время вместо навязчивого консультанта к нему подошел неприметный паренек с ухватками наркоторговца, встал рядом и немного позади и шепнул на ухо:
– Есть новый самсунг гэлекси, свежая модель, апрель пятнадцатого. Но без документов, учти. Зато цена…
Услышав прайс, Иван даже раздумывать не стал. Это сразу можно, без кредитов и натужного сопения матери: «Куда тебе, зачем тебе!».
– Где?
– Да в машине на улице. Я ж не дурак с собой таскать, все же палево. Зато честно тебе говорю, цени. Из Камбоджи контрабасом получаем.
– Пошли! – Иван чуть не бежал. Кинуть не кинут, это он проходил, сразу распечатает коробку, посмотрит, а потом уже деньги.
В синей «приоре» коробок с телефонами на заднем сидении хватало. Продавец сел за руль, Иван хлопнул дверью, устраиваясь рядом, спереди.
– Вон там, с левой стороны, самсунги. Бери, распечатывай, смотри. Все по-честному.
Повернулся, взял крайний, ногтем подцепил пленку. Вроде, упаковка заводская, натянута нормально. Ни одного русского слова на коробке, но идеал – он же недостижим. Прошьем, в крайнем случае, спецы-то есть.
Под бумажками в упаковке лежал прямоугольный черный предмет, напоминающий, конечно, современные трубки, но какой-то странный.
– Мужик, что это за хреновина?
– Самсунг. Последней модели, они теперь такие. Нажми на углубление сзади, это типа отпечатка пальца, но круче.
Иван и нажал.
Гореть на костре было больно.
Очень больно.
Ничто по сравнению с ожогами, которые доставались, особенно в детстве, каждому. Ничего похожего.
Дрова слаженно кидали вниз, к ногам, вязанками, сухие, вспыхивающие, как порох. Дым не душил сразу, даруя благословенную смерть, а уходил вверх, не мешая рассмотреть закопченную стену с узкими высокими окнами на другом конце площади, хмурых грязных людей на приличном удалении от пламени; в обгорелые уши ввинчивался противный тонкий голос священника в рясе, гнусно воющего что-то на латыни. Пламя рвало на куски, но убивало постепенно.
Стояла вонь от сгоревших первым делом под корень волос, химический удушливый запах синтетики от плавящихся кроссовок и брошенной палачом в пламя напоследок куртки.
И, тем не менее, Иван был еще жив. Заломленные сзади за металлический столб и скованные кандалами на запястьях руки он уже не чувствовал, огонь выедал глаза, метался на ветру, жадно облизывая его со всех сторон. Жутко хотелось пить, а лучше – умереть сразу.
Поддельный телефон у него отняли сразу, когда он попался стражникам на улице средневекового городка. Сперва подумал, что какой-то розыгрыш, все это покажут в тик-токе, но потом передумал.
– Куда тебе? Зачем тебе?
Нет, послышалось, конечно. Говорили не на русском, просто толстяк в рясе побогаче протянул совсем уж щуплому и жалкому монаху эту поддельную трубку. Тот взял. Потом пламя полностью поднялось, отрезая Ивана от людей. От времени. От жизни.
«Кажется, я спятил. Такое не бывает с искусственным разумом, но теперь вот случилось. Все векторы эксперимента закольцованы, не сразу, но тем не менее. Сколько бы я не распространял машинок времени, все они сгинули в бесчисленных циклах, а люди как жили, так и живут дальше, ничего не заметив. Бесконечный день закончился ничем. Кажется, продолжает существование не все придуманное. Далеко не все, только являющее частью некоего глобального замысла. Так и в Бога поверить недолго…»
Маскарад
Листья лежали на лужах как заплатки. Рыжие, бурые, разлапистые кленовые угольники будто стремились отсюда на родину, в Канаду, но далеко не улетели. Не смогли. Не судьба.
У них одна дорога – сверху вниз. Упасть. Сгнить. Добавить грязи на скучные мостовые.
Зато они мешали видеть небо тем, кто смотрит, наклонив голову. Такая вот незадача. И ветер с реки, мокрый ветер, от которого рябит свободные от листьев отражения неба под ногами.
Я так и хожу обычно; в линялом саратовском небе ничего нового, а натыкаться взглядом на маски вокруг… Ну уж нет, увольте. Лучше смотреть вниз.
Хоть что-то вне времени. Мимо пространства.