Что Леониду нужно остановиться и пойти с ними.
Что, что, что.
Он рубил и бежал, пока не добрался до окраины немаленького областного центра. Почему-то только сейчас он понял, что гораздо проще не бить ноги, а взять любую из машин – вон их сколько на выбор! Прав у него не было, но водить-то умеет. А ГАИ теперь днем с огнем не сыскать, штрафовать некому.
Усмехнулся, что раньше не додумался, сунулся в первую же: коробка-автомат, хрен ее, маму, знает, как на ней чего. Плюнул, пошел дальше искать. Во второй трупы, лень вытаскивать. А вот в конце улицы подходящая, япошка какая-то, сойдет. Дверь открыта, ключи в замке, а хозяев не видно – ни живых, ни мертвых.
Сел, карабин на соседнее сидение бросил. Пристегнулся. Завел, бормоча что-то под нос, то ли молитву, то ли проклятия. Движок зашуршал легко, уверенно. Леонид оглянулся, вроде и подать назад ничего не мешает, и развернуться. Куда ехать вопрос не стоял: разумеется, к отцу. Даже если и умер, похоронить тогда по-человечески и остаться там, в Лесном. Нечего ему здесь делать, а там и огород, и вообще. Эдак дело и до Люськи может дойти, если жива еще, корова деревенская. По крайней мере она – точно настоящая, не робот.
И он тоже настоящий, того и гляди единственный из оставшихся в этом мире. Мужчина и женщина, это ж дело хорошее. А там и дети пойдут.
Под эти мысли вырулил, прикинул, где выезд из города, и погнал, не обращая уже внимания, что трофейная машинка подскакивает на лежащих телах, норовя вильнуть в сторону. Руль он держал крепко; мысли о Люське грели все сильнее. Почему-то пробил стояк как в юности, вот чего природные катастрофы с людьми делают!
Взяли его уже возле поста ГАИ. Сперва колеса наехали на непонятное препятствие типа утыканной шипами широкой полосы: он ее даже и не заметил сперва, привыкнув прыгать по трупам. Машину подкинуло и повело на обочину, пришлось тормозить и выруливать. Потом со всех сторон набежали массивные фигуры, необычно толстые, в шлемах. Боковое стекло разлетелось на куски, в салоне возле головы что-то хлопнуло, и все заволокло дымом.
Леня понял, что теперь-то уж точно сблюет: дышать нечем, горло першит, слезы ручьем и выворачивает всего наизнанку. Хотел карабин взять, чтобы пальнуть напоследок, но руки не слушались. Так и замер, уткнувшись лбом в руль, нажимая подбородком на клаксон, протяжно воющий, словно огромная птица над мертвым городом.
– Взяли, товарищ полковник, взяли! – подняв забрало шлема, орал в рацию один из спецназовцев. – Так точно! Потерь нет! Сколько, сколько? Двенадцать человек по дороге?! Вот скотина… Может, его – того? При задержании? Никак нет, виноват. Так точно, в целости и сохранности.
Еще трое бойцов стояли рядом, контролируя на всякий случай дорогу и окрестности. Один уже вытаскивал Леню из машины, особо не церемонясь. Уронил на асфальт, перевернул лицом вниз и ловко затянул пластиковую ленту наручников на вывернутых запястьях.
– Есть, товарищ капитан! Ноги фиксировать психу?
– Давай, Еремин, пакуй на совесть. Маньяк же. Что ему, гаду, привиделось, интересно. Мужики говорят, в городе как мясник прошелся, кровищи-и-и… Тесак-то какой, а?
Еремин кивнул, застегивая ленту и на лодыжках Леонида, потом достал у того из-за пояса самодельный клинок. Теперь никаких сил не хватит этому уроду подняться и идти. Вот оно и правильно, нечего бродить по мирному городу всякой швали.
Оперативник чуть прошипел: зазубрина на рукоятке впилась ему в ладонь, расчертив еще одной глубокой линией, царапиной в дополнение к линиям жизни и любви.
Но крови не было.
На руке выступила только тонкая полоска липкой на вид зеленоватой жижи.
В ожидании
Ты мог бы стать рыбой,
быстрой и скользкой, смотреть печальным оком на развалины наших дворцов, ушедших навсегда под воду, тереться боком, роняя чешуйки на расколотые корпуса подводных лодок – могучих странников глубин, не принесших нам победу, проплывать над коралловыми отмелями, полными яркой жизни, подниматься к самой поверхности и видеть небо, искаженным куполом нависающее над морями.
Но не стал, сын мой, увы, не стал.
Ты мог бы стать степным волком,
гордым и сильным, безустанно торопиться, оставляя многие и многие леу позади, от одного разрушенного города до другого, слыть грозой для мелкой дичи, встретить свою волчицу и создать стаю, наводящую ужас не только на иных зверей, но и на презренных л’аккири, отвратительных тварей, захвативших нашу планету, безволосых и уродливых, но смертных, сын мой, таких же смертных, как и все остальные создания Единого и Предвечного.
Но не стал. Это не твой путь.
Ты мог бы стать змеей,
удачливой и незаметной, гибкой лентой, пестрым убийцей в барханах, давно укрывших от посторонних взглядом наши дома, песчаным оборотнем, сочащимся ядом, оставляющим след чудовищем, машиной смерти с неподвижным взглядом вертикальных зрачков, преследователем до горизонта двугорбых смешных тробоу, самой смертью во плоти.
Но не стал. И это не твой выбор.
Мне временами хочется встретиться с тобой, сын мой, найти тебя, но я сдерживаюсь.
Война проиграна, я – последний правитель народа, которого нет. Проклятье настигло нас через тысячи оборотов планеты вокруг светила, оно выстрелило в нас кораблями беспощадных л’аккири, целой армадой, пришедшей со звезд. Конечно, мы сражались. Мы даже могли бы победить: нас было очень много, столько, что землю потом покрывали бесчисленные тела нашего народа. Захватчики уничтожали их потом годами. Но смерть не стала окончанием войны, пришельцы применили нечто ужасное, запредельное, навсегда похоронившее даже надежду на реванш.
Они отняли у нас все.
– О, великий правитель! – сказал мне когда-то верховный жрец. Мы стояли с ним на вершине жертвенной пирамиды, там, в густых лесах Длинного континента, в его южной части. – Они собрались пожрать наши души, перемолоть своими тупыми зубами и выплюнуть осколки костей в прах. Стереть нас.
– Ты преувеличиваешь.
– Нет. Скорее, я не могу описать весь ужас, который открыло мне гадание на внутренностях жертвенного л’аккири. Мы захватили их немало и теперь убиваем по одному в день.
– По моему приказу.
– По твоему приказу, о великий! – жрец согнулся в поклоне, исполнил по очереди все восемь ритуальных поз покорности и вновь поднял взгляд. Старик утомился, но я не стал позволять ему отступать от обычая. Не то время, не то место.
– Мы записываем каждую казнь, каждое гадание. И передаем сигнал на корабли пришельцев, чтобы запугать их. Аппаратура похожа на нашу, жрецы быстро разобрались. По твоему приказу, о великий!
– И что говорит гадание? – я повернулся на закат, провожая глазами солнце. Над пирамидой висело звено почти бесшумных летающих змеев; мы были готовы к атаке даже здесь. Плазменные пушки, силовое поле у каждой машины, сетевое подключение к остальным. Малая часть великой армады, от орбитальных змеев до подводных повелителей глубин.
О да, мы были готовы к войне с кем угодно! Но не с л’аккири – подлым порождением Тьмы, черного космоса, мерзавцами, сгубившими нас навсегда. У них нет третьего глаза, источника нашей мудрости, они слабее и беспомощнее нас в схватке один на один, они живут совсем-совсем недолго. Они даже внешне копия диких и’ккири, населяющих теплые леса по сей день, только что без хвостов. И тем не менее… Тем не менее.
– Они принесли с собой кармическое оружие, о великий…
– Да? Но это всего лишь миф. Страшилка для юных жрецов и впечатлительных младших жен в период высиживания яиц. Разве оно существует?
– Существует, повелитель. – Жрец вытер лоб ритуальным платком сожаления, спрятал его обратно и наклонил голову. Его третий глаз так и смотрел на меня, остальные два разглядывали камень под ногами. – Нас ждет вечное перерождение в низших тварей. Навсегда. Всех.
– Но невозможно уничтожить весь мой народ! – разгневался я. Не на жреца, конечно, он всего лишь пыль на пирамиде. На сказанное им. – Ведь будут еще дети…
– Они будут умирать при рождении. Никому из них не достанется душа предка.
– Это какой-то бред, старик.
– Увы. Это – новая реальность. Все наше оружие бессильно помешать этому.
– Война не проиграна, – проворчал я. – Потеря северного континента – чепуха, готовится ответный удар. С орбиты, беспилотными виманами Последнего Дня.
– Я не силен в воинской науке, о великий, мое дело – знать будущее. И донести его до тебя. В этом будущем мы станем низшими тварями, перерождаясь раз за разом только в них.
– И никаких шансов?
– Никаких, повелитель.
И тогда я принес его в жертву заходящему светилу. Лично выколол третий глаз, поддев его когтем, поднял к небу на раскрытой ладони. Солнце уже зашло за горизонт, но еще сияло отблесками на летающих змеях. Машины дали короткий салют, приветствуя мое решение.
Куда бы они делись – вся планета подчинялась мне одному. Вся, кроме ничтожного клочка северного континента, где приземлились эти презренные твари. А потом я отдал приказ об атаке всеми силами, внезапно, пожертвовав группой вылетевших на переговоры служителей Нижних Ступеней Пирамиды – Тьма с ними, было бы о ком жалеть!
Бой продолжался сутки, сын мой, и ты погиб в нем. Я помню. Я все это помню. Ответный удар разрушил все наши наземные строения, стер с лица планеты величественные города, затопил приморские дворцы, изменил сам рельеф планеты.
Нас осталось мало, но новый верховный жрец по моему приказу нашел твое перерождение. Это был страшный час, сын мой, поистине страшный: чудом избежав обстрела л’аккири, летающий змей отыскал тебя по сообщенным служителем координатам и поймал.
Зачем? Я больше не хочу таких встреч.
Лучше бы я успел передать тебе власть и умереть сам, чем так.
Поэтому я больше не хочу тебя видеть.
Ты стал птицей, сын мой,
но даже и в этом я вижу унижение: мое и закончившейся на мне династии… Если бы – хотя бы! – гордый альбатрос, буревестник или некто вроде давно вымерших гигантских покорителей неба, это было бы тебе под стать, это хотя бы слегка успокоило меня, сидящего в последнем бункере нашего народа в окружении горстки таких же стариков. Но нет: мне привезли какую-то потертую курицу, какую во времена расцвета нашего народа не стал бы принимать в пищу последний раб. Даже он побрезговал бы твоим воплощением, даже он просто выбросил это за порог, проклиная Тьму. И был бы прав.