– Прикинь? – спрашивает меня тогда Толик и смеется. Жутко и безостановочно, как наяву. – Всего-то – разжать зубы!
Мне очень страшно спать, но еще более страшно – проснуться.
Кто его знает, что я увижу.
Тени прошлого
– Врут, небось! – Андрей недоверчиво смотрит на Лешку. – Вон по Рен-ТВ каждый день про инопланетян. И рептилоидов. А еще – покойники с длинными черепами. У меня мать смотрит, оторваться не может.
Лешка улыбается:
– Телек – фигня, а это дед Антон рассказывал. Он врать не станет!
Александр задумчиво шевелит угли палкой, костер плюется длинными искрами и разгорается сильнее.
– Трезвый рассказывал?
– Ну да!
– Все равно… Мог набрехать.
– Сказал, сам видел. Давно только…
Ребята замолкают и смотрят на языки пламени. Уже темнеет, их шалаш становится островком света в сумерках парка. Убежищем от взрослого мира вокруг. По лицам плавают отблески, меняя черты, делая облик ребят старше и суровее.
– А где там искать? – наконец уточняет Андрей. – Лагерь-то большой. Три бывших корпуса, столовая, души-туалеты, зал этот… для общих собраний. Заблудимся мы там ночью.
– Ну, не в туалете же! – смеется Лешка. Он самый младший из всех троих, щуплый, но постоянно в центре внимания.
– В зале как раз. Там есть комнаты позади сцены, в одной эта штука и лежит. В самой дальней.
– А чего днем не сходить? – рассудительно уточняет Андрей. – Почти час идти. По лесу. Ночью ноги свернем, да и вообще…
– Трусишь? Днем там нет ничего. Такая вот мистика, – со вкусом выговаривает слово Лешка и смотрит на Александра. Тот признанный лидер компании, как скажет, так и будет.
Александр молчит. Он смотрит в огонь и ему кажется, что там летят драконы. Сейчас бы туда, с мечом и в полном доспехе. В схватку, как в кино…
– Саш… Что скажешь? Пойдем? – Отделаться от Лешки невозможно. Если только по шее дать.
– Фонари нужны, три штуки, – Андрей, как самый практичный, начинает прикидывать. – Запасные батарейки. Воды взять пару бутылок, ножи…
– Ножи-то зачем? – отрывается от драконов Александр и поворачивает голову. В свете костра он и правда похож на сказочного воина. Сильного и мудрого.
– Ну… – тушуется Андрей. – Типа, оружие.
– И кого ты ими резать будешь? – насмешливо уточняет Лешка. Он чувствует настроение командира и всегда рад посмеяться над Андрейкой.
– Ножи в топку, – медленно говорит Александр. – Там собаки, бродячие. От них, если что, палками надо отбиваться. Батарейки с фонарями Андрей возьмет. За тобой, Алексис, вода. А я придумаю с оружием что-нибудь.
Ребята кивают.
– Пойдем завтра ночью, если дождя не будет. Сейчас жара, окна открыты, пробирайтесь тихо. Если кого родаки засекут, не признавайтесь, что вместе в лагерь собрались. Всех накажут.
Над ржавыми воротами, наглухо запертыми на висячий замок, висит табличка "ПИО…РСКИ… ЛАГЕР… В…ТОК". Часть букв отвалилась и пропала уже давно. Лагерь закрыли в начале девяностых, от безденежья умиравшего в муках завода. С тех пор он медленно разрушался, не нужный никому.
Лешка несколько раз щелкает вспышкой телефона:
– Выложу Вконтакте, это будет бомба!
– Родители же увидят… А как внутрь попасть? – растерянно спрашивает Андрей, водя по воротам лучом фонаря.
– Пошли, там дыра в заборе есть. Танк проедет, – Александр сосредоточен. Он держит свою палку, как меч. Нацелив вперед. Собак не слышно, но это не значит, что их нет.
– Ага… – бормочет откуда-то сбоку Лешка. Ему достался самый маленький фонарь, с коротким острым лучом. Джедай какой-то, если бы не суета и легкая бестолковость. – Есть дырка, полезли!
По заваленной листьями и давно упавшими ветками аллее, ребята вышли к корпусам. В неровном свете фонарей старые здания кажутся огромными, выступающими из темноты чудовищами. Оскалы разбитых стекол, череда пустых проемов вовсе без рам, облупившиеся стены и колонны у входа. Везде видна дранка крест-накрест под отвалившимися пластами штукатурки.
– Зал дальше и направо, возле памятника с пионером, – напоминает Андрей и так всем известное. – Может, не пойдем через него? Если дальняя комната, обойдем и в окно залезем?
Александр отрицательно качает головой:
– Окна высокие, а лестницы нет. Так пройдем, через зал.
Постамент с гипсовым пионером грязен до невозможности, сама фигура давно лишилась рук и горна. Хорошо, голова на месте. Наш ответ Венере Милосской…
Высокие двери плотно прикрыты, но не заперты. Лешка почти повисает на ручке, тянет, но сил ему не хватает. Александр отстраняет его, сует мешающие палку и фонарь, и рывком открывает дверь. Протяжный скрип петель эхом проносится по темному лагерю.
Внутри разруха. Сваленные прямо на грязный пол плакаты, портреты каких-то мужиков при галстуках, поломанные стулья. В углу холла до потолка стопка панцирных сеток от кроватей.
Лучи фонарей качают тени. Кажется, что вся эта свалка шевелится и живет своей жизнью.
– Страшно чего-то, – тихо говорит Андрей. Он облизывает пересохшие губы и невольно оглядывается на прямоугольник открытой двери.
– Чего здесь бояться? – уверенно спрашивает Александр и пинает попавшийся под ноги сверток бумаг. – Даже бомжей нет. И про собак наврали. Никого тут нет!
Лешка идет в глубину холла, где на стене так и висит запыленное ВСЕГДА ГОТОВ! под острыми зубцами пламени. Снова щелкает камерой телефона, вырывая из темноты портрет Ленина и стойку для горнов. К сожалению, пустую.
– Вон еще дверь, наверное, в зал! Пойдем!
Андрей чувствует липкий страх, как будто кто–то держит его за плечо холодными пальцами.
– Ребят… Пошли отсюда, а? – жалобно говорит он. Вся затея кажется ему ненужной.
– Да уже пришли, чего сворачивать? – деланно удивляется Александр. Ему тоже жутковато, но показывать это не хочется.
Они догоняют Лешку, отпихивая ногами разный хлам с дороги, и заходят в зал. Здесь к запаху пыли и чего-то лесного примешивается сладковатый аромат разложения.
– Кто тут сдох? – по-прежнему веселится Лешка. Вот кому ни капли не страшно, он в любимой стихии поиска приключений. На свою и чужие задницы.
Александр молча освещает зал. Фонарь выхватывает сдвинутые в стороны сидения, скрепленные по пять длинными рейками сзади. Грязный проход к сцене. Ступеньки. Трибуна слева с изображением пионерского значка, рядом с ней – длинный стол. Над столом, по центру, прищуренный Ильич, словно одобряющий все это запустение. Или приветствующий редких гостей? Кто его поймет.
– А прикольно было раньше, да? – Лешка бежит к сцене, легко вскакивает на нее с пола, минуя ступеньки и становится за трибуну. – Дорогие друзья! Мне выпала честь выступить перед вами…
Он кривляется в лучах направленных на него фонарей, как персонаж кукольного театра – маленький, юркий, словно подвешенный на невидимых нитках. Потом внезапно ныряет под трибуну и снова показывается – уже в косо повязанном алом галстуке и смешной синей пилотке на голове.
– Взвейтесь, кострами, си-и-ние ночи, мы – пионеры, дети рабочих! – каким–то не своим, более взрослым и хорошо поставленным голосом поет он. Андрей чувствует, что сейчас описается. Он искоса смотрит на Александра. Тот плотно сжимает губы, весь напряженный, как струна.
– Клич пионеров – всегда! Будь! Готов! – ударяя на каждом слове, заканчивает Лешка, вскинув руку в пионерском салюте. Или уже не он? То ли от света фонарей, то ли по какой еще причине лицо его стремительно меняется, он сам становится то выше, то ниже. Кажется, что фигура его за трибуной расплывается и двоится.
– Не могу больше! – стонет Андрей. Он роняет свою палку, сует фонарь подмышку и расстегивает джинсы. Луч света теперь косо падает на стену.
– Испугались? – спрашивает из–за трибуны бывший Лешка. Он гораздо выше себя прежнего, почти взрослый. Привычные вихры заменила строгая прическа на пробор. Галстука и пилотки больше нет, на ослепительно белой рубашке ранкой краснеет значок.
– Пионер – всем ребятам пример! А ты тут мочишься, в храме культуры.
Голос странно вибрирует и эхом отдается от стен, как в огромной пещере. Александр хватает за руку Андрейку, едва застегнувшего «молнию» и молча тащит его к выходу. Палку он тоже выронил, не с кем тут палкой сражаться.
– К борьбе за дело Коммунистической партии будь готов! Всегда готов! – на разные голоса несется им в спину. – Орленок, орленок, взлети выше солнца!
Ребята в ужасе бегут по холлу, ни мыслей, ни целей больше нет – лишь бы быть подальше отсюда. Лучше всего, дома. В постели. Через стену от спящих родителей.
Они выскакивают в дверной проем, но перед ними, вместо заросшего кустами заброшенного лагеря – снова жуткий зал с освещенной неведомым сиянием сценой. С высоким серьезным парнем, в котором нет ничего от их друга. Пространство замкнулось в кольцо и не отпускает их отсюда. Непонятная сила тащит ребят по ступенькам и забрасывает к трибуне.
– Не-е-т! – хрипит Александр, растеряв всю свою уверенность в этом проклятом зале. Сбоку от трибуны видно, что у поющего нет ног. Вообще нет нижней половины тела – он словно вырастает из трибуны, размахивая руками и громко напевая. Вот, будто из воздуха, он достает горн и громко дудит несколько резких нот. Андрей закрывает в ужасе глаза и тычет в фигуру фонарем. Тот проходит насквозь, как через туман, без препятствий.
– Где Лешка?! – в панике орет Александр.
Дверь в углу сцены со скрипом открывается.
– Чего вы орете? Здесь я, – Лешка смотрит на друзей. – Я нашел комнату, пошли. Но там дверь заперта, собака такая!
Ребята бросаются к нему, не замечая, что фигура за трибуной исчезла, и в зале воцарилась тишина.
– Ты этого видел? – дрожащим голосом спросил Андрей.
– Кого – этого? – Лешка покрутил головой. – А, бросьте! Нет тут никого. Я там с дверью ковырялся, только без толку.
Александр решительно идет за ним. Андрею страшно оставаться одному на сцене. Он почти плачет, но спешит за друзьями.