Денис рассматривал их из бассейна, в перерывах между брызгами, воплями и двумя падающими чуть не на голову девичьими телами. Дашка раскраснелась. Хотелось вылезти из бассейна, сорвать символический купальник и отодрать прямо на лужайке. Не стесняясь присутствия окружающих.
Он вздохнул о несбыточности мечты и так же медленно, тщательно держась, вылез из бассейна. Через уханье доносились обрывки разговора хозяев:
– Да опять Артурчик, я ему говорю – на неделе, но он же…
– А сейчас реально нет?
– Ты сам знаешь, все бабло в товаре…
– …укуреный?..
– Как обычно. Сказал, приедет и спалит все нахрен…
– Брехня! Да его пацаны…
– …я думаю. Забей.
Послышался звон сдвинутых рюмок, высокой нотой просочившийся сквозь уханье музыки.
Веселье шло своим чередом, дурное, неинтересное даже самим участникам. Водка лилась, шашлык скворчал и плевался жирком, танцы танцевались. Незаметно село солнце, посвежело, но распаренным водкой людям было наплевать. Ближе к двум часам ночи появился заспанный нервный мужичок, но вовсе не тот, встреченный Денисом днем, громко возмущался и грозил полицией. Васильич смачно расписал мужичку его родословную, включая ближайших родственников, формы и методы копуляции с ними, а также настоятельно предложил путешествие к источникам жизни.
Бодро и без остановок.
Сиротливо оглядев трех пьяных мужиков, гость предпочел отбыть без потерь в здоровье и внешнем виде.
Денис весь вечер плотно опекал Дашку, подливал, накладывал и всячески предупреждал желания. Толку с этого было чуть: звезда очей крепко напилась и жаловалась ему на какого-то Валерку, который испортил ей всю-всю-всю жизнь. Конечно, обнимать Дашку и чувствовать ее голову у себя на плече было приятно, но незримый Валерка портил всю малину.
Васильич с Мариной давно оставили собравшихся, уйдя наверх. Виталий сидел у костра, в который давно высыпали угли из мангала и добавили свежих дров. Шевелил дрожащие багровым куски дерева здоровенной кочергой, иногда походил к ним с Дашкой на предмет выпить.
Дашка осоловела и попросила Виталия проводить ее в комнату. Пьяная–пьяная, а понимает, что Дениске такое дело доверять нельзя. Поимеет.
Он плюнул со злости в костер и побрел к расположенному в дальнем углу участка монументальному туалету. Не какая-нибудь будка с очком – солидное кирпичное строение с унитазом внутри. И этот вечер не сказать, чтобы удался. Тварь она, Дашка. Как есть – тварь. Проходя под окнами, он заметил загоревшийся на втором этаже свет. Ну да… Виталик ей колыбельную споет. Такое уже бывало, хоть и нечасто, он как-то рассказывал.
Свет в туалете Дениска зажигать не стал. Настроение настолько смутное, что любоваться заботливо обитыми вагонкой стенами не хотелось. Бросил дверь открытой, да и все.
Освещенная одиноким фонарем у ворот площадка с затухающим костром – самое то для размышлений на горшке. Сидел бы и сидел, да только тишину и благолепие нарушил свет фар, наискосок подсветивших соседский заборчик. Рыкнул и выключился двигатель, фары погасли, немного пострекотала и заткнулась турбина. К ним, что ли, кто? Вроде, Виталик никого не…
В приоткрытые, да так и брошенные незапертыми ворота проскользнули три человека. Одеты во все темное, один тащит какой–то сверток. Охренеть! Сейчас грабить будут, пора ребят с девок стаскивать.
Но грабить никто никого не стал. Пара темных фигур негромко лязгнули чем–то металлическим, потом почти синхронно метнули небольшие шарики – ему показалось, как яблоки, – в окна: где горел свет у Виталика с этой шлюшкой, и в соседнее. Там, кстати, дрых Васильич и его плоскогрудая подружка. Одно окно было настежь и так, из второго посыпались осколки стекла. Раздалось два не особенно и громких хлопка, сопровождавшихся вспышками пламени. По ветвям и листьям окрестных деревьев словно простучал внезапный град. Странный такой, горизонтальный.
Тот из бандитов, что со свертком, что-то гортанно крикнул и все трое побежали в дом. Со второго этажа раздался стон: даже непонятно, мужской или женский. И из какой комнаты – не разобрать.
Дениска словно примерз к ободку унитаза. Головой понимал, что надо бежать, искать трубку, звонить в полицию – но сидел как сидел. В животе набух противный холодный ком, встал поперек – ни туда, ни сюда.
На втором этаже послышались негромкие крики, несколько раз словно стукнуло что–то. Как молотком по гвоздю.
– Прячешься, москвич? – пахнуло ему в нос перегаром, потом и какой–то до боли знакомой химией. Не бензин, не ацетон, а вот… – Ссыкло ты, я так и думал.
Денис почувствовал, как медленно сползает с унитаза. Вниз. На пол.
В туалет зашел давешний пьяница. В обеих руках у него было по бутылке, заткнутых тряпками. От них и шел этот удушливый химический запах.
– Порешили твоих барыг? – хмыкнул мужик. – Ну и правильно. Нехрен тут пляски устраивать. Половецкие, мать вашу. Пошли, мстить будем.
– К-к-как? – еле выговорил Дениска, нащупывая пояс джинсов. Стоять скорчившись, да еще с голым задом – это уж чересчур.
– Партизанскими методами! – поднял одну бутылку мужик и слегка встряхнул. – Я ж в прошлой жизни не просто химик, а главный технолог. Так намешал, что эти оттуда и не выйдут. А барыгам твоим уже плевать.
– Ты как сюда попал?
– Я-то? – мужик вытер нос о плечо. – Да через забор. В кустах сидел. Думал, машины ваши сжечь к чертям, да и домой. А тут вишь оно как… Да пойдем, не ссы!
Дениска понятия не имел, что намешал в свои бутылки этот народный мститель. Но вспыхнуло так, что любо–дорого – первый этаж заволокло пламенем не хуже, чем от огнемета. Плюс дым – да не как-нибудь: огромное удушливое облако потянулось вверх, растекаясь по дому ядом.
– Особо не вдыхай, там намешано от души! – глуповато посмеиваясь, повторял мужичок.
Это Дениска уже понял: если он еле отплевался, вытирая разом воспалившиеся заплаканные глаза, то каково было тем троим, в доме?
Послышались вопли ужаса, в комнате Васильича кто-то распахнул окно, осыпая дорожку внизу осколками стекол. Вот только одна проблема – все окна в доме, включая чердачное световое, были наглухо забраны решетками. Вмуровали их при строительстве, так, чтобы и машиной на тросе не выдернуть.
– У вас водка есть еще? – жадно спросил мужик, вытирая руки о штаны. – На улице, в смысле? Про ту, что в доме теперь забудь.
– Там, на столике… – огорошено ответил Денис. – Там почти ящик.
– Куда нам ящик? – удивился мужик и скользнул к столику. В дымовой завесе его и Денис-то разглядеть не мог, не то, что бандиты сверху.
Изо всех окон в черное ночное небо поднимались клубы дыма. Со второго этажа раздались выстрелы – несколько коротких очередей из автомата (а, вот с чем сверток!) и – вразнобой – из двух пистолетов.
– Решетки выбить хотят… – со знанием дела сказал партизан, вернувшись с двумя бутылками водки. – А вот хрен!
Часом позже, сидя на берегу речки, Дениска вдруг понял, что судьба насыпала ему подлянки щедрой рукой только ради того, чтобы один-единственный раз спасти от смерти. Скомпенсировать, так сказать, черное и белое.
Инь и ян, мать их за ногу.
Он допил водку из горлышка и забросил бутылку подальше в воду. Негромко булькнуло, и по воде побежали круги, затихая и сглаживаясь по мере удаления от появившегося в предрассветной хмари стеклянного поплавка.
Осталось придумать только одно: как добраться до города. Везти его обратно было некому.
Гари Купер
У него было нерусское лицо. И даже не башкирское – типичный англосакс, словно выпавший из голливудского кино тридцатых. Выпал он на перрон станции Янаул Горьковской железной дороги, впрочем, довольно аккуратно. На ноги выпал.
Насмешливый взгляд, задранная уголком правая бровь, сдвинутая на затылок шляпа и непременная сигарета в углу рта.
– Привьет! Йа-но-ул? – с заметным акцентом сказал он дежурной по станции, вышедшей встречать проходящий «Москва – Екатеринбург».
– И вам того же, – бойко ответила дежурная. – Угадали, чего уж там. На перроне – не курить, штраф!
– На-а-айс, – широко улыбнулся иностранец, блеснув идеальными зубами. Акула какая-то, а не пассажир. Но сигарету, не зажигая, выкинул.
– Марина Федоровна, – на всякий случай, подумав, что это имя, представилась дежурная, поправляя оранжевый жилет. – Горбунова.
Иностранец приветливо кивнул, но говорить больше не стал: подхватил чемоданчик, закинул на плечо яркий рюкзак и двинулся в сторону надписи «Выход в город».
Дежурная посмотрела ему вслед, но через пару минут и думать о нем забыла – хватало забот и важнее.
Иностранец тем временем размашисто шагал по небольшому зданию вокзала, крутя головой во все стороны. Казалось, он поражен увиденным, хотя в голове его были совсем другие мысли: "Камера наблюдения. Вторая. Дежурный полицейский. Напарник. Пистолеты у обоих. Еще одна камера – странно для такого захолустья. На кой мне черт это все замечать? Рефлексы…".
На этом умном слове он вышел из вокзала и подошел к первому попавшемуся такси.
– Nice to see you! Зьдраф-ствоуй-те. Мнье надо Совьетская-стрит, twenty eight. Двадьцат восьемь.
Таксист, хмурый мужик невнятного возраста в кепке и потертой куртке, изобразил ответную улыбку. Как мог. Наш народ в целом неулыбчив, но ради того, чтобы ошкурить заезжего иноземца, готов и не такие подвиги.
– Двести долларов! – продолжая скалиться, загнул он несусветную сумму.
Иностранец уже открыл заднюю дверь его ржавой «волги», бросил туда чемоданчик. После этого сел на переднее пассажирское, сделал потише «Радио шансон» и уверенно ответил водиле:
– Двадьцат. Не на-ебь-еш!
Справившись с трудным русским словом, он шумно захлопнул за собой дверь. Таксист пожал плечами, согнал с лица неуместную улыбку и поплелся за руль. Двадцать баксов – это тоже три тарифа, не хрен собачий.
Сперва водила молчал, но через пару километров извечная привычка говорить за рулем дала знать.