– Вы к нам по делам?
Иностранец повернулся и в упор посмотрел на небо, по-прежнему широко улыбаясь. Только вот глаза у него были нерадостные. Спокойный жесткий взгляд, как у следака, который крайний раз и отправил таксиста к хозяину на пять с половиной лет.
– Yes, – коротко ответил приезжий и повернул лицо к лобовому стеклу.
– Ну, йес – это мы понимаем. Не деревня, чай. Бизнес, значит. Дело хорошее. У нас тут места хорошие, просторы какие! Две речки, опять же…
Иностранец не отзывался. Хрен его разберет, понимает, хоть? Да какая разница, наш человек за рулем с любым по душам поговорит, даже с глухонемым.
– И городок тихий, люди хорошие… Да. Обычно хорошие, только в этом году чего-то накосячили. Слышал, девку у нас убили две недели назад? Да хотя откуда тебе слышать, пень нерусский. Короче, херово вышло, отмороженные какие-то поработали. Может, гастролеры? У нас таких мудаков и нет, вроде как. Если чего где спереть, это я понимаю, сам грешен, но так-то зачем? А, может, маньяк. Менты ищут, конечно, но с них толку хрен… За машину угля посадить – это запросто, а реальных бандосов ловить кишка слаба.
Иностранец молча качал головой в такт какой-то песне из магнитолы про зону, маму и багульник в таверне, казалось, вообще не поняв ни слова из сумбурной речи таксиста.
– А чего там искать, на Советской? В гостиницу надо? Она у нас на Ленина.
– Дом двадьцат восьемь, – как попугай повторил приезжий. Все-таки чего-то понимает, не совсем пенек.
– Жалко девку-то, – объезжая огромную лужу прямо посреди дороги, продолжил таксист. – Она ж сюда к тетке приехала на лето, в кои веки проведать, с детства не была. Светлана Николаевна человек хороший, учительница, меня еще в школе учила. На пенсии сейчас, а тут горе такое. Девка эта, Вероникой звали, она ж замужем, только муж не смог приехать, военный он или кто-то там. Одну отпустил. А тут вот… Эх-х-х, ебана жизнь!
Водила стукнул рукой по рулю и досадливо сморщился. Несмотря на пару ходок за воровство, убийц он не понимал и сам побаивался.
– Мэниак? – словно проснулся иностранец и снова требовательно посмотрел на таксиста.
– А, да хрен его знает! Короче, расклад такой, как мне Серега рассказывал, водитель с райотдела: Вероника эта с утра пошла на речку, загорать. На Янаулку, у нас же еще Буя, но там ключи холодные. Пошла и пошла, днем уже ей Светлана Николавна звонит, а телефон отключен. Вне зоны там, ну, знаешь. Так и не нашли трубку-то, небось, в воду выкинули. Ближе к вечеру заволновалась, попросила пацана соседского, Мишку, съездить на велике, он все наши пляжи знает. Ну, он и нашел. В кустах, голая лежит, горло перерезано, кровищи лужа. Изнасиловали, понятное дело. Жуткая тема, как по мне. Беспредел.
Иностранец что-то быстро сказал на английском – то ли ругался, то ли молился, не поймешь.
– Ась?
– Подозрьение? Кто-то задьержали?
– Да ну, блин! Всех зэка бывших перетряхнули, меня вот вызывали тоже. Телефон у скупщика искали, есть у нас жук один, Данила-девятка. И он не при делах. Толку ноль, короче, не умеют они нихрена.
– Биллинг? IMEI-search? Тамь, на мьесте… смерть…
– Чего? Мы тута печки углем топим, придумал тоже, билинг-шмилинг. Кина пересмотрел ты у себя в Америке, не делают у нас такого. С собаками искали, было дело, нашли дальше в лесу сумку ее, тряпки. И все. Золото с нее сняли – тьфу! Цепка да кольцо. Телефон. Не, точно залетные, у нас такого зверья нет.
Иностранец поправил шляпу, почти слетевшую, когда «волга» подпрыгнула на очередной кочке.
– Understood.
– Вот и я говорю: поищут, да плюнут. Муж новую найдет, говно вопрос. Родителям горе, я видел их, когда за телом приезжали, да Светлану Николавну вот жалко, аж почернела вся. Приехали, кстати. Вот твоя Советская, двадцать восемь. Деньги давай.
Иностранец важно кивнул, вытащил пачку долларов и отделил две десятки.
– Спасьибо.
Таксист задумчиво посмотрел купюры на просвет, помял в руках и сунул в карман.
– Чемодан не забудь, пиндос!
Когда иностранец пошел к калитке неприметного домика, таксист почесал затылок, сдвинув кепку, развернулся и поехал обратно к вокзалу.
Приезжий неторопливо дошел до калитки, постоял, глядя, как раздолбанная «волга», звеня потрохами, скрывается за поворотом. Потом с наслаждением закурил и пошел вдоль по Советской, к перекрестку с Ленина. Карту городка он по дороге из Москвы выучил наизусть, два квартала прямо, потом направо.
Тут же все, как в деревне. Так что даже в гостиницу лучше пешочком, а уже там начинать действовать.
Гостиница, как и во всех райцентрах, была серединой треугольника администрация-кабак-сбербанк.
Культурное место, два этажа.
Вместо отсутствующего паспорта вполне нормально подошли сто долларов на лапу сверх цены номера на неделю. Тетка-администратор с вихрем крашеных волос на голове не хотела брать валюту, ей пришлось заслать горничную в банк. Когда та вернулась довольная, с пачкой тысячных, иностранец был записан в журнал регистрации как Гари Купер, на чем все заинтересованные стороны и расстались: он пошел в номер, тетка шустро рванула куда-то тратить халявные шесть с чем-то тысяч рублей.
В номере иностранец удивил бы случайного наблюдателя: вместо душа с дороги или, на худой конец, деловых переговоров, тот сел на кровать, раскрыв перед собой чемоданчик. Ни смены белья, ни пресловутой вареной курицы, воспетой Ильфом и Петровым, там не было. Обе половинки чемодана изнутри являли собой грубоватый, но надежный на вид ноутбук. Экран, клавиатура, куча дополнительных кнопок и переключателей. Иностранец включил свою хитроумную технику, вытащил антенну сбоку и начал напряженно работать, то быстро вбивая какие-то группы цифр, то сидя в ожидании окончания работы программ.
Пришлось несколько раз выйти в сеть через спутник, но оно того стоило. Окончательно перепроверив результаты, иностранец захлопнул чемоданчик и потянулся, разминая уставшую спину.
Наедине с самим собой на лице у него не было и следа голливудской улыбки.
– Ладно, – тихо сказал он вслух. – Пожалуй, мудрить не будем. Все довольно просто, раз так.
Он оставил чемоданчик в шкафу номера, с собой взял только пижонского вида рюкзачок. Внешность у приезжего и так не внушала бы никому опасений, а с рюкзаком он был похож на студента-старшекурсника.
Данила-девятка жил в добротном кирпичном доме на двух хозяев. Иностранец, не скрываясь, зашел во двор и, пройдя вдоль длинного гаража, позвонил в дверь. За низким заборчиком возилась соседка Данилы, с которой Гарри громко поздоровался с тем же яростным акцентом, режущим ухо жителю башкирской глубинки.
– Здрасте, вы ко мне? – Данила-девятка оказался тощим парнем лет тридцати с исколотыми татуировками кистями. Судя по темным венам на руках, паренек давно и плотно сидел на разных веществах.
– Поговорьить, – коротко бросил иностранец и был приглашен внутрь. Жил Данила явно один, что и к лучшему.
Через полчаса к дому Данилы с шиком подкатили на машине двое его друзей, чьи имена не имеют для истории ни малейшего значения, так как история на этом почти заканчивается.
Отец Данилы, крепко обеспокоенный тем, что сына уже пару дней не видно и не слышно, почувствовал запах еще на крыльце. Сын был гораздо на загулы, но телефон обычно не отключал, это и встревожило. Отец приехал, поставил машину рядом с домом, зашел во двор и открыл дверь своим ключом. Ему хватило примерно полминуты, чтобы выскочить на крыльцо и начать блевать. Судмедэксперт потом сказал, что все трое мучились несколько часов, но потеря крови, когда отрезают яйца и запихивают их в рот, слишком велика, чтобы выжить.
На столе, стоявшем посреди залитой кровью, как на бойне, комнаты лежал телефон Вероники и три листка с полным признанием всех участников.
Машину, на которой приехали оба приятеля Данилы к нему домой, нашли в Уфе возле вокзала. Отпечатков не было. Дальше следы терялись наглухо. Запрос в Минобороны о месте пребывания вдовца довольно быстро вернулся с обтекаемым ответом, что тот расположения части не покидал.
И кого дальше искать, Гари Купера? Да, собственно, и зачем…
Таксист хмуро посмотрел на подсунутые ему старшим лейтенантом распечатки с камер вокзала и гостиницы. Качество никакое, да еще и шляпа… Но узнать, конечно, можно. Улыбка характерная у иностранца.
– Не видел, гражданин начальник. Никогда не видел. Вот ни разу!
– Эх-х-х… Не по закону так говорить, но… Я бы ему медаль вручил, честное слово. И руку пожал. Ну, раз не видел – так и запишем.
Шорохи крыльев
– Послушай, Борька! Опять спрошу, не ругайся. Ты же их рассмотрел? Они… какие?
– Ну… Издали как ящерицы. Только с крыльями. И рожи злые такие, как нарисованные. А чуток ближе – страшные, конечно, зубастые! Огромные, больше машины. Чешуя блестит. Хорошо, что я убежал. Иначе уж и не знаю…
Витек вздыхает и ежится, как будто внезапно замерз. Может, и правда – в подвале нежарко. Бетонные стены в каплях неведомо откуда просочившейся воды блестят в полутьме. От земляного пола тянет скорой осенью. Борька деловито бросает в костер доску от старого ящика, с кривыми ржавыми гвоздями по краям. Доски тоже заканчиваются, вот черт…
– Да ты не бойся! Ну, ящерицы. Летают, да. Нам-то что? Сюда не пролезут, это точно! – Он на три года старше брата, надо оставаться спокойным и храбрым. – Сидим, греемся. Ждем взрослых, они нас спасут. Когда-нибудь точно появятся.
– Борь… Есть охота. И вода тут противная, у меня понос снова будет.
– Терпи! В смысле, понос не терпи, а это… Ну, жрать нечего. Сам знаешь, что ты все время спрашиваешь.
Витек наклоняется над костром, жмурится, отворачивается, стараясь не дышать дымом, и греет ладони.
– Живот болит. Наверное, от голода…
– Блин, хоть бы таблетки были!
– Лучше колбасы кусок. Кусочек! Такой, Борь, московской, а? Бутербродик…
Борька решительно встает, будто собираясь идти за едой, но на этом смелость кончается. Топчется на месте немного и снова садится к огню: наверх нельзя. Он знает это точно.