– Я люблю тебя, Маша.
– И я тебя, Алеша… Жаль, что так все вышло, жаль, но мы смогли встретиться еще раз сегодня. И это прекрасно.
Откуда-то донесся перезвон часов, колокольная перекличка, потом глухие удары: раз, второй, третий. С каждым ударом курантов Мария становилась прозрачнее, все дальше и дальше отодвигалась от него, уходя прочь. Вот ее тонкая фигурка уже возле стены дворца, а удары часов все продолжались и продолжались.
Алексей сдернул с головы шапку, ему внезапно стало жарко. Снег падал и не мог остудить его, таял, касаясь лба.
Наконец видение пропало. Дворцовая площадь была заполнена людьми, до которых ему не было дела.
Любовь жива, пока хоть кто-то о ней помнит. И сами люди не умирают навсегда, они где–то рядом с нами, они в нас тенями и воспоминаниями.
– Какой странный сон… – пробормотал он. – Какой прекрасный…
В толпе Алексей заметил подозреваемого. Перепуганный, зыркающий прозрачными глазами чухонец, в своей натянутой на уши кепке и кожаной куртке выделялся среди празднично одетых людей как рыжий пес на снегу. Не к месту и не ко времени.
– Юхани! – крикнул Алексей и вновь полез за револьвером. – Стой, стрелять буду!
Люди, конечно, кругом. Но и у него задание, именем революции, не как-нибудь. Даже если заденет кого – оправдают.
Чухонец дернулся, словно в него уже попали, неловко наклонился, уронив кепку в снег, и метнулся к елке. Алексей бежал за ним, размахивая револьвером в одной руке и шапкой в другой. Незастегнутое пальто мешало, но куда деваться. Догнать. Свалить. Охотничья жажда стискивала горло горячей кровью, стучала в ушах, летела и падала.
Как снег на площадь.
Как гулкие удары часов.
Из прошлого в будущее.
Мария стояла у окна на третьем этаже и смотрела на короткую погоню. Вот финн, нелепо взмахнув руками, перемахнул низкое ограждение, врезался в хвойные лапы подножия елки и пропал в них, вот Алеша, размахивая шапкой и револьвером, последовал за ним. Вокруг никто ничего не заметил: мало ли какие причуды у людей в новогоднюю ночь.
Она повернулась и медленно пошла к картине, чтобы вернуться на место. В летний сад, в сто лет назад остановившееся время. Она когда-то загадала еще раз увидеться с любимым, и все сбылось. Пусть так. Это лучше, чем ничего. Алеша догонит свою жертву там, в прошлом, прохрипит, скручивая ему руки ремнем:
– Уголовный розыск.
И погибнет через полтора года уже в Туркестане, вспоминая частенько с удивлением, должно быть, эту короткую встречу. Ее лицо. Ее руки. Кусочек будущего, которое случится уже без них в этом великом, но холодном городе.
Чудеса должны быть, без них слишком пусто.
Лесник
Да где здесь заблудиться?! Одна ведь дорога, одна: узкий асфальтовый шрам на теле леса, извилистый, весь в ямах. Давно не ремонтировали, возможно – и вообще никогда с семидесятых.
С одной стороны от дороги деревья гуще, через них можно идти весь день, но непременно выберешься к пригороду. Возможно. Если раньше не упрешься в Кожевенный кордон. С другой – лес более редкий, сырой, вскоре приводящий к реке. В эту сторону и малочисленные дорожки, где к турбазам – здесь их три подряд, с одной из них они и вышли, – а где просто повороты к воде: порыбачить, искупаться.
Негде здесь потеряться, однако умудрились. Алексей огляделся еще раз, сплюнул в кусты: черт знает, куда их занесло. На темно-зеленых, будто лакированных ветках, усыпанных шипами, синели россыпи ягод – ядовитые они, нет – кто его знает. Лучше не проверять.
Можжевельник? Хрен поймешь. На вид не определить, только по похмельному вкусу во рту после литра Gordon's, но это сейчас не метод.
– Леш, я устала… – сказала Ника. Четыре часа ни одной жалобы, молодец. Да и сейчас не стенает, просто… сообщила.
Никаких истерик, это хорошо.
– За каким мы сюда… – буркнул Витек. Вот он успел и пожаловаться, и поругаться, и натереть ноги в пижонских, но неудобных кроссовках. – Говорил же – к реке пойдем!
Может, он и прав, но что уж теперь. Сперва Ника решила пройти не по дороге, слишком уж длинной, а напрямик, через казавшийся редким лес. Потом начались эти кусты, пришлось забирать влево, обходить. Потом… А потом Алексей понял, что они заблудились. Начисто.
Но ведь не тайга, где безлюдье сотнями верст меряют, обычный лес средней полосы, где до областного центра максимум день ходьбы.
– Отдыхаем, – решил он. – Полчаса. Потом дальше надо идти. Не ночевать же здесь.
– Куда идти? – спросил Витек. Вид у него был недовольный, что и неудивительно: часовая прогулка до памятника военным летчикам, упавшему в лесу самолету превратилась в блуждание по каким-то дебрям.
– Вперед, – нехотя ответил Алексей. Сам подбил их прогуляться, самому и выводить. Не Нику же обвинять.
– Не удается построить маршрут, проверьте подключение к сети, – мелодично сообщил навигатор в телефоне. Даже в синтетическом женском голосе сквозило некое раздражение: ну не знаю я, где вы есть. Не знаю! И как выбраться – ни малейшего представления.
Витек едва не зашвырнул трубку в кусты, который раз безуспешно попытавшись использовать телефон:
– И сети нет. Как в пустыне.
– В пустыне мы бы уже ласты склеили. От жары.
– Тоже верно…
Разговор не задался, но оно и к лучшему – Алексею и без лишних слов было ясно, что надо выбираться к людям. Воды взяли полтора литра, осталось уже на донышке. Еды нет. Так и до ягод дело дойдет, а это чревато. Ну и телефоны разрядятся скоро. И будут они дружно втроем ночевать в кустах – ясен пень, ни палатки, ни чего другого подходящего тоже нет.
Полянка, на которой они остановились – Витек сразу завалился на спину, раскинув руки–ноги на манер морской звезды, Ника присела на тощий рюкзачок, – чем-то притягивала взгляд. Какая-то она ухоженная, словно с картинки: трава ровная как английский газон, деревья частоколом. Того и гляди – выйдет кто из зарослей и скажет…
– И пожрать нечего? – открыл глаза Витек. Глянул на Алексея, молча стащил с ног кроссовки, вздохнул и снова лег.
Нечего. И солнце, насколько видно, к закату сваливается. Часов шесть уже? Судя по телефону, полпятого, странно. Для конца июня день в самом разгаре, но и с солнцем поспорить сложно: оно большое, убедительное.
Хоть и далеко отсюда.
Главная проблема не в этом: может, кажется из-за деревьев, что дело к вечеру – тропинок нет. Совсем. Даже звериных следов не попадалось, хотя… Какие тут звери? Кабаны по одному на сто гектаров, да косули какие-нибудь. Нет, косули в заповеднике, до него далеко. Значит, кабаны. И зайцы, серенькие, пугливые.
– Леш, а правда, куда пойдем потом? – потянулась Ника. Устала, детка, устала.
– Давай по карте прикинем. Левый берег у нас правее водохранилища, стало быть на востоке, мы правее и выше левого берега. Северо-восток. Где турбаза осталась, я и сам не знаю, но, если в город, – надо на юго-запад идти. Солнце садится…
Алексей прикинул в уме, ткнул пальцем в предполагаемом направлении:
– Туда, я думаю. Или чуток левее. К окружной должны выйти.
– А потом?
– Тормознем тачку, пусть отвезет на турбазу. Деньги я с собой взял, как знал.
– Молодец, Лешка! А у меня одни карточки… И телефон сел, похоже.
В лесу что-то зашуршало, потом раздался пронзительный крик – как железом по стеклу – и жутковатое уханье. Витек аж подскочил от такого концерта, нащупывая рукой отброшенные в сторону кроссовки:
– Что за хрень?!
– Птицы какие-то, – стараясь держаться спокойно, ответил Алексей. По спине предательски пробежали мурашки, очень уж неожиданно все. – Сова, наверное.
– Какая сова, чувак? Сова – ночная птица. Скорее, попугай. Жако, например. Ты не в теме, здесь жако водятся?
– Вить, откуда здесь попугаи, ты сбрендил? – спросила Ника.
Она побледнела, но говорила размеренно, тихо. Алексей подумал, что она на самом деле на взводе, куда больше Витька, просто не показывает.
Пока. До поры до времени. Потом обязательно рванет: уж он ее хорошо знает.
Было им на троих ровно девяносто лет, причем аккуратно поделенных поровну. Алексей и Ника встречались больше года, Витек – Лехин приятель – приехал на базу отдыха в гости, водку пьянствовать и нервы успокоить после бурного развода. Успокоил, называется… Сидит вон, глазами хлопает, один ботинок натянул, а второй как закинул под кусты, так там и лежит.
Дикий вопль, уханье и громкие хлопки крыльями повторились, но чуть глубже в лесу: не так жутко, как в первый раз, да и удалялось невесть что. А это приятно, что удалялось – в сову средь бела дня Алексей и сам не верил. Оставался наспех придуманный Витьком жако. Или ара. Не волнистые же попугайчики, право слово!
В кустах снова зашумело, но совсем не так: хруст веток, понизу, словно кто-то крупный продирался через заросли.
– А если медведь? – побледнела Ника. – Лешик, пошли отсюда, а?
Делать нечего, рванули в другую от шума сторону, как-то не сговариваясь и плюнув на все раскладки по сторонам света: смыться бы подальше, а там разберемся.
Тропинка попалась минут через пятнадцать преодоления препятствий, когда неудачник Витек, едва не выколов себе глаз, обзавелся живописной царапиной через все лицо из-за одного шипастого куста, Ника слегка подвернула ногу на неведомо откуда взявшейся кочке муравейника, а сам Алексей успел обругать самого себя не только матерно, но и на удивление зло. За спиной у них что-то шумело, хрустело и ухало, но теперь уже совсем далеко.
– Люди ходили! – заорал приятель, хлопнув Леху по плечу. – Люди! Вон, видишь – зарубки на стволе, свежие!
На зарубки, как это обозвал Витек, след на коре на удивление темной, почти черной сосны походил мало. Запекшийся янтарной смолой знак скорее напоминал сложную руну. Или вензель королевы Виктории, который на стене любил выбивать пулями Шерлок Холмс. Но одно очевидно – зверь такую штуковину не изобразил бы. Что-то среднее между звездой, крестом и чьим-то суровым профилем.