Но, несмотря на такую правильность, не все у них было правильно. Иногда она чувствовала: он хочет, чтобы в ней было больше нубийского, она для него слишком англичанка, в ней чересчур много белого. Он безумно хотел, чтобы она понимала его гнев, вспыхивавший в непредсказуемые, произвольные моменты: например, на полицию, на паспортный контроль, на все и вся, что чинило ему препятствия из-за того, что он чернокожий мужчина. И она понимала его, но не всегда, потому что у них была разная жизнь, разные детские страхи. Она обнаружила, что очень непросто вот так сливаться с другим человеком, идти не в одиночестве, впускать эти различия в сознание. От этого внутри становилось тесно. Ей не хотелось сливаться. Ей не хотелось удваиваться. Но она хотела Майкла, или ту его часть, которая была такой же, как она. Даже сейчас, думала она, укачивая Блейка, вышагивая с ним взад-вперед, заканчивая одну колыбельную и начиная другую, даже сейчас Майкл еще в каком-то смысле сохранил способность убеждать ее, влиять на ее решения. Но эта власть с каждым днем становилась все слабее и слабее. С Блейком на руках Мелисса вышла на площадку, прошла в красную комнату – главную спальню, – чтобы снова его переодеть. Он был еще одним центром сознания, ей приходилось думать за двоих, забывать о себе, его беспомощность усиливала ее собственную, стирая границы ее личности, но и расширяя их. Вот так это и происходит, думала она, изо всех сил стараясь улыбнуться ребенку. Так и доходишь от «Мой рот тоскует по твоему лону-подбородку» до «Купи туал. бумагу, пжлст», без поцелуйчика; и все-таки Блейк ей улыбался, болтал ножками в воздухе, вытаскивая ее из тени, – маленькое лицо выглядывало из света. На секунду она отвернулась от него, чтобы взять вазелин…
Когда она снова взглянула на Блейка, тот уже не улыбался. Он пристально смотрел куда-то ей за плечо, сосредоточенно, изумленно. Глаза у него расширились. Он замер от потрясения – словно животное, застигнутое слепящим лучом фар.
– Что такое? – спросила Мелисса.
Она снова стояла у окна, у того самого окна. Младенцы, утверждала Элис, умеют видеть ночных созданий. Они принадлежат тому же миру. Блейк продолжал неотрывно смотреть в одну точку, и Мелисса оглянулась. Она его чувствовала – неподвижное, холодное, отстраненное наблюдение. Но за спиной опять ничего не оказалось.
– Ночное создание? Вот сейчас?
В следующее мгновение Блейк вернулся к ней. Болтая ножками в воздухе, сияя изнутри, высвободившись из хватки того, что он видел. Выходя с ним из комнаты, Мелисса продолжала оглядываться назад и озираться по сторонам. В ее сознании промелькнула картинка: под потолочным окном стоит Лили, и солнечные блики играют в ее соломенных волосах. Мелисса снова попыталась уложить Блейка в его кроватку. Он по-прежнему сопротивлялся, заплакал, когда она ушла, затих, когда она вернулась. Она снова на протяжении целой колыбельной шагала с ним и укачивала его, и лишь тогда его мышцы расслабились, а веки отяжели. Мелисса в последний раз уложила его в люльку, и он наконец уснул, сжав в руке смурфика.
Оставалось пятьдесят пять минут на то, чтобы материализоваться, заново пробудиться в обетованной земле труда. Мелисса сразу же направилась в свой кабинет, где ее поджидал письменный стол, словно покинутый корабль, и опустилась в бархатное кресло. Она уставилась на экран, содержавший два первых предложения ее колонки для Open, на сей раз посвященной возвращению желтого цвета. Начиналась она так: «В этом сезоне на подиуме сияет солнце» (довольно тупо). Мелисса попыталась припомнить, что еще ассоциируется с желтым: лютики, горчица, – но ей никак не удавалось сосредоточиться, казалось, этот день уже сформировался под воздействием чего-то другого. Сделав глубокий вдох, заставляя себя принять нужный настрой, она поднесла руки к клавиатуре и уже собралась было написать слово, начать новое, более достойное предложение, но тут во входную дверь постучали. Вначале Мелиссе подумалось, что это стучится новая фраза, так что она не обратила на звук внимания. Но потом она осознала, что это реальный стук в реальную входную дверь их реального дома, и все-таки проигнорировала его, потому что это, скорее всего, просто пришли снимать показания газового счетчика, или предлагать теплоизоляцию чердака, или новое двойное остекление, или вступить в клуб каратистов, или купить органических овощей. Мелисса упорно цеплялась за кромку желтого предложения. Тому явно хотелось удрать. Тут снова раздался стук, и она поднялась, резко отодвинув кресло, и пошла открывать. На дорожке стоял крупный, грушевидного силуэта мужчина с черным брезентовым мешком в руке, в красно-серой теплой куртке с капюшоном и вязаной шапке. У него были усы щеточкой и еле заметная британская улыбка.
– «Рентокил» вызывали? – произнес он, прикасаясь пальцем к своему бейджу.
Мелисса посмотрела на него – с удивлением, потом с непониманием. Мужчина терпеливо ждал. Наконец она вспомнила. Понедельник, 14:15. Компания «Рентокил». Мышь. Под ванной.
– Да. Точно.
– Ага, – с облегчением произнес он, заполняя прихожую своей грузной тушей, опуская на пол свою сумку. – До чего сегодня холодно, правда? – заметил он, снимая перчатки. – Зато тут у вас очень уютно и тепло. К сожалению, мышам такое нравится.
Он улыбнулся, но эта улыбка не заняла на его лице много места.
В фильмах домохозяйки предлагают зашедшим мастерам чай, вспомнила Мелисса. Это входит в сферу ее ответственности.
– Хотите чаю? – спросила она.
– Было бы чудесно. Мне с молоком. Две ложки сахара.
Он наклонился и принялся извлекать свое снаряжение из брезентового мешка. Пройдя на кухню, Мелисса нашла для него чашку. Она стала искать сахар, который обнаружился в самом дальнем углу шкафчика. Сахар в этом доме не употреблял никто. Впрочем, у настоящей хозяйки всегда имеется запасец обычно ненужных продуктов на случай, если понадобится накормить или напоить очередного захожего работника. Печенья он не нашла. А следовало бы предложить ему печенье. Значит – просто чай. Мелисса довольно долго размешивала сахар, словно у ложечки имелась собственная воля, а потом поставила чашку на обеденный стол. Мастер даже не поблагодарил.
Переходя к делу, он достал планшет с бумагами и спросил:
– Ну-с, когда и где вы заметили наших маленьких гостей?
Мелисса не сразу поняла, что он имеет в виду мышей. После того как она увидела мышь, она ни разу не принимала ванну, только душ. Она представляла себе целую мышиную деревню, живущую своей жизнью под ванной: как они там играют на скрипочках, ходят в школу, устраивают пикники в потемках.
– Чуть больше недели назад, – ответила она, проводя мастера в ванную. Она рассказала, как мышь карабкалась по боковой стенке ванной и пролезла в щель наверху.
– Всего одна? – спросил он.
– Что одна?
– Одна мышь.
– Ну, я видела только одну…
– Хм-м, – произнес человек из «Рентокила», постукивая ручкой по планшету. Их голоса отдавались эхом в холодной ванной, где гудела вытяжка. – Хм-м. Они и вправду часто селятся в ванных комнатах, особенно зимой, когда пытаются согреться. Совсем не здорово их видеть именно тут, а? – И он слегка фыркнул. – А где-нибудь еще видели?
Они ставили мышеловки? Не замечала ли она надкусов на продуктах? Мелисса отвечала «нет», внутренне оплакивая желтую фразу, осознавая, как утекают минуты. Тут разговор принял дерьмовый оборот, в прямом смысле. Помет, сообщил мастер, – лучший индикатор присутствия мышей. Его вид ни с чем не спутаешь, это небольшие коричневые гранулы размером с «тик-так», только, сами понимаете, менее аппетитные. Мужчина рассуждал о мышах, словно друг их семьи, сочувственно, но мрачно: добродушный палач.
– Они себя не сдерживают, знаете ли, – добавил он. – Средняя мышь оставляет за день около восьмидесяти порций помета.
– Правда?
Мелисса пришла в ужас. Она невольно задумалась, откуда мастер это знает. Искал информацию в интернете? Есть ли у него офис? Домик для мышей? Энциклопедия грызунов? Вот он, мой понедельник: стою и беседую о помете, подумала она. В чем же светлая сторона? Ну, лучше быть домохозяйкой, чем мышью. У меня есть человеческое достоинство. Я умею пользоваться туалетом, я знаю, как оставаться сухой и чистой. К тому же меня никто не пытается убить.
– …Даже иногда больше, если мышь крупнее, – говорил тем временем мастер. – Доходит до ста – ста двадцати. И не забывайте, что они постоянно выделяют мочу. Пробежались – пописали. Вы не видели помет?
– Нет, – ответила она.
Или видела? Может, она приняла его за почку гвоздики? Или за изюминку? И съела ее? Или дала Блейку? Необходимость избавиться от мышей становилась все насущнее.
– Ага, вот, – произнес мужчина, указывая на нижнюю часть холодильника. – Тут есть немного. Вполне предсказуемо. Тут часто забывают помыть. Когда их выводишь, половина работы – убедиться, что нигде не валяются крошки. Они за этим и приходят, знаете ли. Используют дом как большую кормушку.
Он опустился на колени, чтобы отвести припольные панели, открывая взгляду забытые сумрачные области, и поставил в темноту какое-то ярко-голубое вещество в прозрачных шестиугольных емкостях. Яд. Мастер положил его и под ванну. И за холодильник.
– Действует постепенно, – объяснил он. – Не убивает их сразу. Они его съедят, а потом найдут место, где умереть. Будем надеяться, где-то на улице.
– А если не на улице?
– О, тогда вы почувствуете запах. Рано или поздно.
– И что же тогда?
Человек из «Рентокила» был явно озадачен этим очевидным вопросом.
– Просто заметете веником на совок и выкинете в мусорный бак.
– Мм… не думаю, что я смогу.
У Мелиссы был испуганный вид, и мужчина явно это заметил. Он слегка улыбнулся. Перепуганная женщина. Может, он поэтому и стал работать с мышами, – чтобы регулярно видеть объятых страхом женщин? Может быть, иначе он сделался бы насильником? Мелисса понимала, что это нездоровая мысль.