— Да, да, вы слышите меня? — закричал в трубку Арчибальд. — Я нашел молодого человека без сознания на тротуаре возле своего дома! Нет, я не знаю его. — Он помолчал, слушая. — Лет восемнадцать. — Снова молчание. — Да, у него есть пульс. Нет, пьяным не кажется. Адрес? Колледж-авеню, дом 812. Спасибо.
— Ну, что сказали? — спросила его жена.
— Что сейчас приедут.
— Может быть, принести одеяло? Тут очень холодно.
— Не знаю. Наверное, можно.
Жена принесла из дома одеяло и прикрыла юношу, но через минуту уже подъехала скорая. На юношу надели корсет и осторожно погрузили на носилки.
Парамедики подключили его к системе жизнеобеспечения. Врач приподняла ему веко и посветила фонариком в зрачок.
— С ним все будет в порядке? — спросил Арчибальд.
— О да, — ответила врач. — Это ведь университет?
— Да.
— Думаю, студенты устроили вечеринку и кто-то принес кое-что запрещенное. Вы ведь учились в колледже, да? — Она подмигнула ему и улыбнулась, а потом захлопнула дверь.
— Что она сказала? — спросила жена Арчи.
— Она думает, что парень накачался наркотой.
— О да, я помню эти кампусные вечеринки.
Женщина подняла с тротуара одеяло, и они направились к дому, по дороге прихватив пакеты из Walmart.
Она не смогла ничего от него добиться. Лысый умник не отвечал ни да, ни нет. Он просил то убраться из его банка, то уточнить, в каком подразделении она служит. Удостоверение его не впечатлило — сразу понял, что фальшивка. Он не боялся ее и под конец стал раздражать своей самоуверенностью. На разговор ушло полчаса. Когда разрешение на обыск здания было получено, лысый сказал, что им нельзя заходить в хранилище и во много других мест, поскольку это противоречит безопасности банка. Он попросту отказался пускать их туда. Пока ребята осматривали верхние этажи, она применила все, чем хорошо владела: прессинг, запугивание, говорила мягко и намекала, что девчонки опасны.
— Они не опасны, — отрезал он.
Были потеряны полтора часа, пока не зазвонил ее телефон.
— Они морочили нам голову, — сказал Ник. — Я на крыше. Тут вертолетная площадка. Они улетели с кем-то.
— Поняла, — коротко ответила она и отключилась.
— У вас на крыше вертолетная площадка.
— Серьезно? — вскинул брови лысый.
Она изо всех сил ударила по столу, вскакивая. Лицо — искаженное злостью. Со стола упали несколько электронных устройств.
— Но-но, они стоят больших денег, — сказал лысый.
Она развернулась и молча вышла.
Все одновременно спустились к машинам. В ее «шевроле» одно сиденье было оборудовано компьютером и мощной станцией связи. На этом месте безвылазно сидел Лион. Он был связным и поисковиком, почти бессловесным — она ценила это качество.
— Запроси, с какими вертолетными площадками у Банка Четырех заключен договор. Возможно, какие-то находятся во владении.
Лион начал молча копать. Минут через пятнадцать стало известно, что у них есть пять собственных площадок.
— Куда же вы полетели? — задала она вопрос сама себе, потом обратилась к Лиону: — Пробей, какой за ними числится вертолет.
— Bell Agusta 609, — ответил через минуту Лион.
— Мощный. Могут улететь куда угодно. Запроси спутниковый трекинг.
— Придется ждать, как в последний раз.
Через час они получили информацию, что вертолет летит над Мексиканским заливом.
— Летят в Майами. Запрашивай вертолет.
Вертолет они ждали еще час. Когда поднимались в воздух, она заскрипела зубами — три часа было потеряно.
— Андрей Анатольевич, вы меня слышите? Пора приходить в себя.
Хранитель почувствовал, как его легко шлепают по щекам. Веки тяжелые, словно к каждому привязали по гире. Сначала он видел только пятна разного цвета, которые перемещались туда-сюда, потом различил перед собой лицо незнакомой женщины и дальше у кровати — Таню. Потом их снова размыло, и пятна потекли, заметались.
— Андрей Анатольевич, держитесь, не засыпайте, — раздался строгий голос врача.
Он послушно открыл глаза. Врач на пальцах показала ему козу.
— Сколько пальцев?
— Два, — ответил он, и ему показалось, что он только выпустил губами воздух. Язык не слушался, губы онемели. Но врач и дочь услышали его.
— Вот и прекрасно, — обрадовалась врач. — Попрошу сестру поставить вам капельницу. Посидите с ним, не давайте ему засыпать, — попросила она Таню.
Врач бесшумно вышла из палаты, а Таня поставила стул у изголовья и села.
Андрей Анатольевич невероятным усилием смог сфокусировать зрение и заставил себя увидеть спинку кровати и собственные ноги, торчащие из-под больничной простыни. Постепенно четкость зрения вернулась, и он понял, что его плохое состояние, как перед обмороком, никуда не исчезло. По-прежнему перехватывало дыхание, тошнило и перед глазами расцветали черные пятна.
«С каждым разом все хуже», — с горечью подумал он.
Вернуть бы время, когда все было хорошо. Спокойно. Никаких болезней и обмороков, капельниц и больничных кроватей. Вернуть жену. Знать бы заранее, в какую историю влипнет Таня из-за мужа, и отменить все плохое. Нажать на красную кнопку и покончить со всем этим. Таня почувствовала изменение его настроения, сжала его запястье, и он с трудом повернул к ней голову. Впервые в жизни захотелось сказать: ему очень жаль, что все так вышло, он хотел бы прожить жизнь заново. Но вместо слов вырвался лишь хрип и неразборчивый полушепот-полувыдох. Таня сочувственно улыбнулась и похлопала его по руке. У ее глаз собрались морщинки, которых он раньше не замечал. Или слишком редко смотрел на нее?
В палату вошла бодрая медсестра, везя капельницу на колесиках. Она подкатила ее к изголовью кровати, поздоровалась и склонилась над правой рукой Андрея Анатольевича. Повязала жгут, попросила «поработать кулаком». Он попытался, но кулак безвольно расправился при первой же попытке его сжать.
— Ну ничего, сама разберусь, — деловито заверила его медсестра и принялась постукивать сложенными пальцами по вене.
Когда результат постукивания удовлетворил ее, она ввела иглу с катетером и закрепила ее со всех сторон.
— Иголка гибкая, — сказала медсестра. — Можете сгибать руку, ходить в туалет. Хоть танцевать. Будете танцевать?
— Хр-р-р-м-м, — прохрипел он.
Она повернула колесико и, настроив так, чтобы капли падали раз в две секунды, вышла, звонко стуча подошвами шлепанцев.
— Надеюсь, теперь прекратишь свои поиски? — спросила Таня, поправляя одеяло. — Пожалуйста, не сбегай, пока не выпишут. Без своих безумных игр, иначе… попрошу их поставить обычную иголку. — Она раздражалась, заводилась сама, необязательно было отвечать. — Врач говорит, что это на неделю, не меньше. Дальше посмотрят по состоянию.
Андрей Анатольевич согласно промычал. Таня взглянула на часы на своем телефоне:
— Мне пора. Девочек забирать.
Он не пытался ответить в этот раз, кивнул.
Дочь вышла из палаты не попрощавшись, не сказала больше ни слов сочувствия, ни одобрения. Хмурая, уставшая от его поисков и от череды навалившихся на них проблем. Андрей Анатольевич снова чуть не расплакался от жалости к ней и от собственной беспомощности.
Однако, когда она ушла, плохое настроение потихоньку покинуло его, сменившись, по обыкновению, деятельным.
Он сгибал-разгибал пальцы рук и ног и, когда они стали реагировать достаточно хорошо, принялся сгибать-разгибать руки и ноги. Он поворочал головой, каждый раз отдыхая, когда перед глазами начинали мелькать разноцветные пятна и к горлу подкатывала тошнота. Потом сделал гимнастику для глаз: вправо-влево, вверх-вниз, зажмуривался и рисовал глазами круги и квадраты. В глазах прояснилось. Предметы больше не мигали разноцветными пятнами, остались только тени, иногда выхватываемые периферийным зрением. Но тени — это всего лишь тени, они не мешали и тем более не причиняли вреда. Он привык к ним за несколько лет и давно уже не обращал на них внимания. В тело возвращалась бодрость, словно вместе с раствором из капельницы ему вливали жизненную силу.
Хранитель стал гадать, что упустил на этот раз. Список из тридцати семи адресов закончился. Он висел на стене его комнаты в квартире дочери. Раньше он жил в коммуналке на Кирочной, но, когда приступы участились, переехал к дочери на Гражданку. В новый дом в спальном районе, огороженный высоким забором, с собственным сквером и детской площадкой. При входе на территорию сидел охранник, а в парадной — любезная консьержка, каждый раз интересовавшаяся самочувствием Андрея Анатольевича. Ее звали Антониной Петровной, у нее были крашеные светлые волосы и яркая помада. Она выходила из своей каморки, и они болтали о погоде и книгах. В теплое время года он помогал ей высаживать незабудки и фиалки на газоне перед парадной.
— Когда поженитесь? — смеялась Таня.
Андрей Анатольевич улыбался в ответ. У него было гораздо более важное дело.
За эти пятнадцать лет он искал везде: в спальных районах и в центре, в подвалах, полуподвалах и на цокольных этажах, на подземных парковках. Он обыскивал аварийные дома и ветхие домики в парках, был на действующих и заброшенных заводах. Несколько раз приходил в институт, но ему сказали, что в подвале теперь размещается собственная институтская лаборатория. Благодаря старому знакомству с гардеробщицей, которая работала там бессменно двадцать лет, ему удалось войти внутрь. Но там оказалась действительно лаборатория, ничего особенного: оборудование, барабаны и колбы с кровью. Несколько раз он искал в Ленобласти: в Гатчине, Выборге. Но каждый раз поиски приводили его в лучшем случае в офис, в худшем — в подвал со шмыгающими крысами.
Андрей Анатольевич был терпелив и последова телен. Он отметал одну гипотезу за другой, один адрес за другим. Он превратился в фанатичного охотника за сокровищами без карты, без сообщников, без друзей. Никто не верил ему, и постепенно он перестал рассказывать людям, что ищет. Таня поджимала губы, но молчала. Андрей Анатольевич понимал, что она тоже, как все, считает его поиски причудой. Про себя он тоже называл свои занятия чудачеством, чтобы не называть их странными или безумными, что было гораздо ближе к истине.