— Подержи ее, — сказала она.
Мира подумала сначала, что женщина обращается к ней и просит придержать Нину, но ее саму схватили стальные руки, которые до того стискивали ей запястье. Она оказалась полностью обездвижена, и женщина потянулась к ней — в руке у нее оказался маленький шприц. Мира почувствовала укол и через секунду уснула.
— Перепроверь на другом.
— Хватит, я перепроверил уже пять раз!
— Перепроверь, я сказала! — Голос женщины-змеи повысился всего на полтона, но в нем было столько злобы, что я вздрогнула и тут же испугалась — не заметили ли этого похитители. Они не заметили, раздавалось только дыхание, жужжание приборов и гудение ламп. Я чуть-чуть приоткрыла глаза. Рядом, на соседней кушетке, спиной ко мне лежала Мира. Женщина-змея и ее собеседник в белом халате склонились над столом, а что там, на столе, мне было не разглядеть из-за спины Миры.
— Послушайте, я могу еще сто лет пялиться в микроскоп и делать анализы, но ничего другого я вам не скажу. Анализ не дает ошибок, понимаете? У них средние показатели теломеразы, они самые обычные девочки. Поймите, такие же, как вы или я!
— Она не может изменяться в зависимости от состояния или, например, от времени суток? Или от снотворного? Они обе под снотворным!
— Вы спрашиваете об этом уже пятый раз! Хватит!
— Черт! — закричала женщина. — Черт, черт, черт!!! — С каждым «чертом» она била по стенам и по приборам, и в крошечной комнате все тряслось от ее криков и звуков падающего тяжелого оборудования. Я вздрагивала с каждым ударом и боялась, как бы они не заметили, что я все слышу.
Дверь в комнатку распахнулась, впустив далекий шум машин, ветер и запахи ночи за городом: сырой земли, сухой прошлогодней травы. Запах весны, которого не бывает в Калифорнии и который я помнила по России.
— Что у вас тут? — спросил мужской голос снаружи.
Ему не ответили, и он повторил вопрос.
— Ничего, — ответила ему женщина-змея, — совсем ничего. Нулевые тоже не дали результата.
— Давайте сворачиваться, — ответили ей с улицы. — Улетаем. Самолет ждет во Фьюмичино. Интерпол будет вынужден среагировать, давайте не привлекать их внимание лишний раз. И я бы вывез оборудование. Я приоткрыла глаза. Женщина смотрела в сторону открытой двери, ее ноздри раздувались, губы кривились. Я не видела из-за спины Миры, но, судя по тому, как ходили мускулы ее голых рук, она сжимала-разжимала кулаки.
— Какие результаты по тем, что в России?
— Нулевые.
— А Божена?
— Тоже. Ее уже выгрузили и нашли.
— Выгружайте их, — приказала женщина после недолгого молчания, и я закрыла глаза. — Сколько они еще будут спать?
— Вообще-то они должны скоро проснуться, — ответил ей доктор. Он говорил на хорошем английском, но с итальянским акцентом.
— Давайте скорее, — потребовал мужской голос снаружи.
Меня приподняли и понесли.
— Подождите, — сказала женщина. — Заверните их в одеяла. Апрель на дворе. Они простудятся.
— Каждые десять-пятнадцать минут здесь проезжает машина. Их найдут.
— Заверните их в одеяла. Они почти раздетые.
Меня завернули в мягкий кокон, поддернули его внизу и понесли, как в гамаке. Опустили на землю, и камни впились в спину. Рядом с тихим шуршанием положили Миру. Она вздохнула во сне и застонала.
— Все-все-все, загружаемся, едем! — раздался мужской голос.
Хлопнули двери машины, она завелась и уехала.
Я тихонько стащила одеяло с головы — по дороге уезжал небольшой фургон с нарисованными на кузове фруктами. Когда он превратился в точку на горизонте, я откинула одеяло с Миры. Она спала и вздыхала во сне, и я натянула одеяло обратно. Попыталась встать, но оказалось, что голова кружится, а ноги не слушаются. Я села на одеяле и, морщась от врезающихся в тело камней, огляделась.
Мы были на неоживленной дороге, асфальтированной, проходящей по берегу моря. Солнце уже встало, но еще не грело. Я надела капюшон халата и закуталась в одеяло поплотнее. Ночной ветер стих, ничто не напоминало о непогоде. Тирренское море[22] снова стало лазурным, небо — голубым. Когда в голове чуть прояснилось, я вспомнила про папу и расплакалась от бессилия и несправедливости. Так я сидела в коконе из одеяла и плакала, стараясь не думать, что папа умер, но все равно думала.
Солнце поднялось высоко, и дурман окончательно оставил меня. Машин не было — тот, кто сказал про десять-пятнадцать минут, ошибся. Казалось, мы остались одни на краю света и никто не придет и не поможет. Открыла глаза Мира. Она очумело оглядывалась.
— Ты была под снотворным, — сказала я ей, — скоро отпустит.
Мира попыталась сесть, но опустилась обратно на одеяло.
— Почему ты плачешь? — прошептала она. Голос — как шелест сухой травы.
Я хотела рассказать, но не смогла и расплакалась еще сильнее. В это время вдалеке на горизонте показалась машина. Когда она подъехала поближе, я с трудом встала. Голова кружилась, тошнило. Вышла на дорогу, размахивая одной рукой, — босая, в халате. Машина с женщиной за рулем затормозила прямо возле меня. Из машины вышла мама, и я даже не удивилась этому. Она бросилась ко мне, а я из последних сил сделала несколько шагов, и она налетела и обняла меня — я увидела ее перепуганные глаза и растекшуюся тушь.
— Мама, папа… папа…
— С ним все в порядке, дорогая. Он в больнице, — прошептала мама, стискивая меня в объятиях.
И то ли от внезапного счастья, то ли оттого, что действие снотворного еще не закончилось, я снова потеряла сознание.
Глава 23,в которой все проясняется. Ну почти
Я засыпала и просыпалась, и кадры мелькали. Вот мы едем по берегу моря, вот уже по оживленной многополосной трассе, вот петляем по улицам Рима. Вот меня осторожно поднимают с сиденья и несут по улице, и ветерок холодит голые ноги. Вот дребезжит старый лифт.
Я проснулась ближе к вечеру. Открыла глаза. Я лежала на боку на большой кровати, рядом сидел папа. У него на коленях стоял ноутбук, он звонко щелкал клавишами. Сидел прямо, а не скрючившись, как обычно, и, подняв глаза, я увидела у него на шее медицинский корсет. Хотела спросить, во что это он вырядился, но смогла только прокряхтеть и повернуться на спину, как гигантская неповоротливая гусеница. Папа убрал ноутбук, спросил, как я себя чувствую, но я только моргала и дышала. Он ушел в другую комнату, а я огляделась. Спальня с современной мебелью, красивая, но будто с картинки из журнала — необитаемая. Белые и коричневые оттенки. Пустая ваза для цветов.
Они вошли втроем — папа, мама и Альбертина — и трогали меня, задавали вопросы. Потом возник доктор. В обычной одежде, но со стетоскопом на шее.
Он посветил мне фонариком в глаза, послушал, как бьется сердце, измерил давление. Говорил на итальянском с Альбертиной.
— Все в порядке, — сказала нам Альбертина, с облегчением опускаясь на кровать. — Он говорит, что слабость — это нормально. Завтра все пройдет.
Врач что-то сказал мне, показывая на шею.
— Он говорит, что место от удара электрошокера может болеть несколько дней. Нужно мазать мазью, чтобы не осталось шрамов.
— А что там? — Ко мне вернулся голос, но говорить я смогла только по-русски.
— Тут две дырки, как будто вампир укусил, — сообщил папа.
— Круто. Сфоткайте, — попросила я.
Пока папа искал телефон, Альбертина перевела врачу мою просьбу. Он рассмеялся, потом попрощался и вышел из комнаты в тот момент, когда папа щелкал у меня над шеей своим айфоном. На фото и правда было похоже на укус вампира.
— Где Мира? — спросила я.
— С ней все в порядке, — ответила Альбертина, услышав ее имя. — Она проснулась раньше, сейчас говорит с полицией.
— Дорогая, если ты можешь говорить, то лучше прямо сейчас. Чтобы они нашли тех людей, — попросила мама.
Я попросила усадить меня повыше и принести воды. Скоро в спальню вошли полицейские. Не Аполлон, другие, но тоже молодые и очень красивые.
Потом мама сказала, что хоть действие наркотика давно закончилось, но из-за усталости, недосыпа и ужасов предыдущих дней совершенно нормально, что мы с Мирой проспали до вечера. Она рассказала, что Аполлон после звонка Альбертины поднял на уши и полицию, и карабинеров, и Интерпол. Новость о нашем похищении с «Королевы тунцов» моментально разлетелась по Италии. Выяснили, что катер в самом деле был катером береговой охраны, поэтому помощник и капитан яхты ничего не заподозрили. Более того, на катере находились и ребята из береговой охраны. Их допрашивали в ближайшие несколько дней, но чем закончилось дело, я не узнала — меня не слишком интересовало, как именно похитители все провернули. Оказалось, что ни женщину-змею, ни ее сообщников-безликих не видели ни на дорогах, ни на заправках, ни в пунктах аренды машин, ни в римском аэропорту Фьюмичино. Они исчезли, словно их никогда и не бывало.
Полицейские ждали, когда я очнусь, и я рассказала им обо всем, что слышала в фургоне. И сделала набросок женщины-змеи и одного из агентов Смитов — этого было достаточно, все четверо были на одно лицо. Но к тому времени эта компания уже наверняка летела над Атлантикой и, может быть, приземлилась в тайном аэропорту в техасской пустыне или в обычном аэропорту, и там они спокойно вышли и уехали на такси в город. Мы ничего о них больше не узнали.
Зато стало известно, что под Сан-Франциско, в одном из городков Долины, нашлась Божена — она брела по главной улице, пока прохожие не поинтересовались, все ли с ней в порядке. И в России нашлись все, кого забрали на исследования. Последних мальчика и девочку, им было по пятнадцать, нашли под Саранском.
— Конечно, удивительно, что они так бережно обращались с вами и с другими детьми, — задумчиво говорила мама. — Обычно они менее… деликатны.
— Кто они?
— Я склоняюсь к версии частного научного центра при военной организации. Спросим завтра у Михаила. Они не знали, сколько вас и кто вы. Поэтому разыграли весь этот цирк. Многие родители запаниковали, бросились созваниваться, выдали себя и других. Хорошо, что с вами ничего серьезного не случилось, — повторила мама, и ее голос дрожал, в нем слышалось и облегчение, и усталость. И выглядела она измученной. Но я все равно спросила, как она нас нашла.