— Что? — откликнулась Оля из глубин магазина.
— Ты еще не ушла?
— Уже ушла!
— Стой! Сто-о-ой!
— Я ухожу!
— Стой, говорю!
— Да что ж такое… — пробормотала Мира.
Оля в верхней одежде появилась у кассы, помогла втолкнуть валик, и в магазине раздалось привычное пиканье.
Через пять минут Мира вышла из магазина, зажав под мышкой бутылку.
У двери в их парадную стоял мужчина с коляской.
— Придержите нам дверь? — попросил он Миру. — Наша мама уснула и не слышит, как мы звоним. — Он повернул коляску, и оказалось, что она сдвоенная — в ней спали двое детей, близнецов.
Мира придержала дверь и помогла поднять коляску на пролет с лифтом.
Мать дремала на диване перед телевизором. Мира закрылась в комнате и, несмотря на поздний час, набрала номер тети Саши.
Едва открыв глаза утром, я поняла, что нужно делать. Ответ пришел в голову сам собой и был прост и прозрачен, как кристалл. Разгадка по счастливой случайности оказалась у меня перед глазами. Но я была уверена, что ничего не закончилось, а, наоборот, только начинается, и предчувствие серьезных событий и пугало, и бодрило.
Была половина седьмого, и у меня оставалось еще два часа. Чтобы не разбудить бабушку, я наворачивала круги по комнате, но скоро хлопнула ее дверь — она вставала по привычке рано.
Бабушка кормила меня блинами и говорила, что сегодня мы должны пойти в гости к ее друзьям.
— Мария и Леонид очень обрадовались, когда узнали, что ты приехала. Зовут нас к себе домой.
— Когда?
— Сегодня вечером.
Я была почти уверена, что сегодня вечером не смогу пойти в гости, как, впрочем, и завтра, и послезавтра, но кивнула. Я не могла пуститься в долгие объяснения, да и ни к чему они были. Просто позавтракала с бабушкой, которую несколько лет видела только на экране планшета, поболтала с ней о родне и знакомых, выпила пару чашек чая и съела много блинов — не знала, когда удастся поесть в следующий раз, хотя ничего опасного или сверхъестественного меня не ожидало. Потом собрала рюкзак — документы, оставшиеся деньги, зарядку, телефон, оделась потеплее. Мы с бабушкой вышли вместе. Она отправилась к себе на завод, я нырнула в метро.
Я ехала знакомым с детства маршрутом — на метро до Восстания, потом пешком до Виленского. Было еще рано, поэтому я замедлила шаг и прогуливалась, с удовольствием глядя по сторонам, — день начинался солнечный.
Я вышла на Виленский в 8:20, постояла на перекрестке, потом подошла к парадной под куцым проржавевшим козырьком. Дверь выкрашена коричневой краской для пола. Домофон заляпан той же краской.
Старушка появилась со стороны Восстания, переходила пешеходный словно бы на ощупь, но вот наконец повернула и пошла навстречу мне. С другой стороны Восстания вылетела Мира.
Старушка и Мира подошли одновременно.
— Ну что, вернулись, деточки? — спросила нас бабуся. Она повернулась к двери и, нащупав домофон, поднесла ключ.
«Слепая», — сказала я Мире одними губами, потому что она недоуменно разглядывала бабушку. Мира кивнула — «поняла».
Мы прошли через лестничную площадку, и бабушка остановилась у двери на первом этаже, выбирала нужный ключ из большой связки и все повторяла, как хорошо, что мы вернулись.
— Как ты догадалась? — спросила я Миру шепотом.
— Я не догадалась. Я взяла у твоей матери его телефон и позвонила.
— Ему?
— Да. Он говорил не прямо, чтобы его наниматели не поняли, но мне было все ясно.
Мира остановилась в пролете, и я увидела, что она волнуется.
— Что мы будем с ними делать? — спросила девочка, которая всегда знала, что делать.
— Ты же знаешь, да? — ответила я.
В квартиру вели несколько ступенек вниз, на цокольный этаж. Я никогда раньше не видела жилых квартир в полуподвалах, только офисы. Но это была вполне обычная квартира. С полированным шкафом в прихожей, ванной на кухне за занавеской — отдельного помещения для нее не предусмотрено. В углу прихожей стоял кошачий лоток, рядом лежали друг на друге связанные стопки газет.
— Куда ты ходила? — раздался встревоженный голос из комнаты. — Я из ванны вышел — тебя нет!
Обладатель голоса, дед в трико и тельняшке, появился на пороге и уставился на нас с Мирой. Мне показалось, что он потерял дар речи, увидев чужих в доме.
— Забыла, представляешь, старая голова, что сегодня уже не надо, — отозвалась старушка. Она поставила на тумбочку в прихожей хрустящий пакет с названием аптеки на углу и стягивала пальто. Потом присела, чтобы снять сапоги. — Пятнадцать-то лет в аптеку каждый день.
Мы с Мирой тоже разделись и повесили одежду на крючки.
— Это кто такие? — настороженно спросил старик.
— Девочки это, наши девочки, — ответила бабушка, мягко отталкивая его от дверной арки.
Старик нехотя пропустил ее, потом нас. Мы вошли в комнату, служившую, по всей видимости, гостиной. Запах лекарств. Большой телевизор. Старая мебель. Круглый стол со стопками газет в центре комнаты. В высоких окнах мелькали ноги прохожих. У батареи под окном стояли два куба, накрытых тканью. Когда мы подошли ближе, оказалось, что они накрыты скатертями: одна была белой с вышивкой, вторая — бежевой с рисунком из листьев. На батарее спала кошка. Она приоткрыла глаза и потянулась.
Бабушка ушла на кухню, там зашумел кран. Мы с Ми рой, оцепенев, стояли над кубами.
— Вы заберете их? — спросил старик, подойдя к нам. Он больше не казался воинственным. Просто старый, больной и уставший человек. — Он сказал, что к ней придут и помогут, но никто не пришел. Вы заберете их?
— Заберем, — ответила Мира.
— Что он сказал тебе? — спросила я.
— Что у них получилось, но оказалось, что такие дети вызревают очень долго. Слишком долго: несколько лет. Он не хотел отдавать их первым инвесторам, боялся за детей. Но потом, когда решил ехать в Италию, у него не поднялась рука отключить резервуары. Он перевез их сюда и поручил старушке и тому человеку, Андрею Анатольевичу, позаботиться об эмбрионах, а потом, когда они созреют, — пристроить их.
— Он не знал, что Хранитель попал в больницу и поэтому не нашел все сообщения, где было написано, у кого резервуары…
Мира кивнула:
— Не такой уж он и плохой.
Старушка вернулась из кухни, подошла к столу и ощупала его. Ее руки наткнулись на стопки газет, портативный тонометр и очки.
— Коля, ну ты даешь! Просила же освободить!
— Сейчас-сейчас, — засуетился ее муж, собирая вещи со стола. Только сейчас я заметила, что на диване разложены пеленки, одеяла, полотенца. Тут же лежали стетоскоп и несколько медицинских приспособлений, назначения которых я не знала.
— Все, чисто, — сказал старик, когда закончил.
Бабушка перешла к дивану и начала ощупывать вещи. Делала она это неторопливо, но со сноровкой — должно быть, ослепла уже давно.
— Акушеркой она, — подал голос старик, — акушеркой всю жизнь работала в том институте.
Мира нервно сглотнула, не отводя глаз от кубов. Они издавали едва слышное жужжание, от них тянулись провода к розеткам у дивана.
Бабушка достала из стопки большую непромокаемую пеленку и постелила ее на стол. Потом положила туда салфетки и пузырек с зеленкой. Потом подошла и откинула скатерть с одного из кубов. В нем в полупрозрачной зеленоватой жидкости плавал ребенок. Пуповина тянулась из его живота наверх к крышке куба. На верхней панели было несколько кнопок и огоньков, все они светились зеленым. Ребенок повернулся, и мы с Мирой невольно отшатнулись.
— Ножницы забыла, — сказала акушерка мужу, не оборачиваясь. — На кухне в стерилизаторе.
— Несу, — ответил он и ушел на кухню. Сначала там зашумела вода, а потом раздался звон.
Акушерка тем временем нажала подряд на все кнопки на панели, и крышка с тихим шипением приподнялась. Мы подались вперед, глядя, как она осторожно открывает крышку и достает оттуда ребенка, мальчика, переворачивает и постукивает его по спине и как из его рта и носа выливается зеленоватая жидкость. Ребенок, казавшийся неживым, вздрогнул всем телом и закричал. Акушерка переложила его на стол и тщательно обтерла салфетками, не обращая внимания на крики, и мальчик успокоился, перестал кричать и осматривал все мутными сине-серыми глазами. Акушерка обрезала пуповину ближе к пупку и прицепила на нее что-то вроде небольшой прищепки. Потом нащупала пузырек с зеленкой.
— Руки чистые? На, открой и помажь пуповину. — Она протянула пузырек в сторону Миры, и та неуверенно взяла его и отвинтила крышку. — На диване вату возьми.
Мира смочила вату зеленкой и осторожно приложила ее к месту, где отрезали пуповину. Мальчик дернулся, но не расплакался. После этого акушерка ловко запеленала его и сунула конверт Мире.
Потом старушка откинула скатерть со второго куба. В нем была девочка. Она закричала сразу, как ее достали из куба, кричала и выкашливала жидкость, в которой провела столько лет. Акушерка так же аккуратно протерла ее, запеленала и передала ее мне.
— Все, деточки, идите.
— А как мы…
— Идите, идите. Мы все сделали. Теперь вы.
Я рассматривала обстановку комнаты, пустые резервуары, куски пуповины на столе. Следовало сделать фотографии, взять образцы пуповины и жидкости из кубов, но я просто смотрела и старалась запомнить все именно так, как есть: старичков, Миру и детей, кошку, которая так и не слезла с батареи, беспорядок на столе.
— Куда резервуары-то девать? — спросил жену старик, когда мы уже вышли в прихожую.
Пока они спорили о резервуарах, мы с Мирой оделись, неловко придерживая свертки и помогая друг другу.
— До свидания, — сказали мы хором.
Они оба улыбались как люди, закончившие тяжелую работу. Старик закрыл за нами дверь.
— Куда ты с ним? — спросила я, когда мы вышли на улицу.
— Домой. Отвезу домой, потом посмотрю, что с ним делать.
— Оставишь себе?
Мира посмотрела на младенца, и я поняла, что она приняла решение прямо сейчас.