— Sure, see you[5], — одновременно ответили все.
— Добро пожаловать! Вы есть в списках? — приветствовал меня охранник на входе. В костюме с галстуком-бабочкой, но на лбу написано: «Я вышибала, не шути со мной».
Я попыталась сообразить, есть ли у меня приглашение на собственную выставку. Пока думала, из галереи выскочила Лу. На ней был сногсшибательный брючный костюм. Короткие белые волосы уложены на правую сторону. Днем в рабочей одежде она выглядела по-домашнему, сейчас — высокомерно.
— Нина, где ты была? Идем, тебя уже дожидаются репортеры.
Не обращая внимания на охранника, она схватила меня и потащила в зал. Репортеры обосновались сразу у входа. Первый снимал меня на фоне моих ранних рисунков. Несколько вопросов: откуда я беру идеи, что для меня главное в моей работе, какие планы на будущее? Второй журналист решил, что лучше развернуть меня и снять на фоне заполненного зала и люстры-осьминога вдалеке. Он задал те же вопросы, вручил свою визитку и исчез в толпе. Потом подошли девочки из газеты колледжа. Спросили о том же самом и сфотографировали меня на айфон.
Зал был заполнен — яблоку упасть негде. Половину людей я не знала. Интересно, они пришли из любопытства к моему художеству или потому, что команда галереи — профессионалы во всем, в том числе в приглашении гостей? Под люстрой стояли папа с мамой в окружении друзей. Я шла к ним, останавливаясь через каждый метр, чтобы ответить на приветствия и поздравления. Лу была права — хорошо, что я посмотрела выставку до открытия.
Родительский кружок приветствовал меня бурными аплодисментами и объятиями. Все по очереди бацали селфи со мной. Я делала большие глаза на камеру и показывала пальцами «V». Родители раскраснелись от гордости. Мама была, как всегда, безупречна. Папа за годы в Сан-Франциско подтянулся, похудел, но остался, по сути, прежним человеком-с-носом-картошкой. Он нелепо улыбался во весь рот. Надел коричневый костюм, который заметно жал ему в плечах. Пока я готовила рисунки к выставке, он договаривался с галеристами, техниками по свету, выбирал компанию для доставки еды. Наверняка пригласил через кого-то репортеров и устроил так, что на выставку пришло людей больше, чем было знакомых у меня в городе. Я надеялась, что купят хотя бы пару работ, — это значило бы, что папа не напрасно потратил время.
Я не успела сфотографироваться с ним и с мамой. Ко мне снова подходили знакомые, некоторые еще по Санкт-Петербургу, здоровались, поздравляли, фотографировались. Было много друзей родителей. В Сан-Франциско у них образовался огромный круг общения, где крутились все подряд — старые знакомые из России, папины программисты, новые партнеры и подчиненные, мамины микробиологи, врачи, ее новые студенты. К ним все тянулись, их любили. Они были smart Russian guys[6], а я была их smart kid[7].
Мои сокурсники и знакомые по колледжу кучковались у «Эры пластикового стакана». Они тоже бурно приветствовали меня, делали селфи и показывали языки в камеру. Хором крикнули «Wo-o-o-o-ow!», когда мы со Стиви поцеловались. Я видела, что некоторые скептически поджимают губы, и старалась не обращать внимания, но все равно обращала. Никому из них не дарили персональную выставку на восемнадцатилетие. Никто не жил в доме на берегу залива в собственной комнате, к которой примыкала мастерская. Некоторые из них были талантливее меня, но им не так повезло с родителями. Выслушав порцию поздравлений, в том числе лицемерных, и искренне ответив «спасибо», я отошла от сокурсников, чтобы найти Лу или кого-то из организаторов, потому что время приближалось к 7 p.m., к открытию и моему выступлению.
Лу возникла возле меня сама собой, искать ее не пришлось.
— Готова, мисс художница, открывать свою выставку? — спросила она.
— Ага, — ответила я.
— О’кей, главное — не сболтнуть лишнего за пять минут, которые будешь на сцене. — Она показала мне кончик языка, взяла под руку и повела к сцене.
— И как этого не сделать? — поинтересовалась я.
— Ну-у-у-у… просто не тупи — и все!
Гости расступались перед нами. Сцену смонтировали после моего визита. Ее поставили в дальнем конце зала, где полукругом висели рисунки эры Сан-Франциско. Она была в форме полумесяца, из гладкого дерева, каким его выбрасывает на берег открытого океана, — нежная, округлая, будто отполированная. Золотые лампы отражались на ее гладкой поверхности. Посередине стоял беспроводной микрофон на черной стойке.
На сцену поднялась менеджер галереи Маргарет, за ней с каталогом в руках, словно верный оруженосец, следовала Лу. Толпа восхищенно замерла, разглядывая обеих. На Маргарет был черный брючный костюм с лампасами, белая линия тянулась от туфель и исчезала под пиджаком. Волосы уложены в скромный пучок. Простая одежда и прическа, но двигалась и смотрела она как королева. Маргарет встала у микрофона, Лу — чуть позади нее. Лу взглянула на меня своими быстрыми лисьими глазами и подмигнула.
Маргарет поприветствовала всех в микрофон, без постукиваний и проверок типа «раз-два-три», просто стала говорить — знала, что все в ее галерее работает как часы. Она сказала пару слов о выставочном пространстве, о концепции и обо мне, перспективной, юной, — и так далее, и тому подобное. Ее речь лилась гладко, искрилась, как золотые лампы у нее над головой. Из зала не раздавалось ни смеха, ни шепотков. В том, как и о чем она говорила, чувствовалась привычка, но без нот утомленности. Она была профессионалом, уверенным в себе и очень сильным. Маргарет поблагодарила всех за то, что пришли, и отступила вправо, освобождая микрофон для Лу.
Лу подошла и первым делом шутливо постучала по микрофону, поинтересовалась мультяшным голосом, как ее слышно. Все рассмеялись, а из другого конца зала крикнули: «Отлично, крошка! Продолжай!» Лу была другая, ей можно было сказать «крошка» и присвистнуть. Она рассказала, сколько лампочек использовано для оформления выставки, сколько кофе было выпито при оформлении выставки, сколько всего рабочих часов потратили сотрудники галереи при оформлении выставки. Каждая цифра вызывала смех и аплодисменты.
— Много денег потратили, скажите? — крикнули из угла, где собрались сокурсники.
— Это самая дорогая выставка в истории галереи.
— Серьезно?!
— Абсолютно, — мгновенно ответила Лу, снова вызвав смех зала. — А теперь пора наконец дать слово Нине. Прошу!
Под аплодисменты я забралась на сцену. Снизу защелкали два фотографа. Нарядные знакомые и незнакомые, улыбаясь, смотрели на меня, а у меня напрочь вылетели из головы несколько стандартных, до ужаса безликих предложений, которые я заучила для открытия. Я смотрела в зал, стараясь запомнить это мгновение таким, как есть: золото ламп, друзья и знакомые, вспышки мобильных камер. Счастливые родители. Стив показывает большой палец. Искрящаяся реальность, безупречная, само совершенство. Пауза затягивалась.
— Не дрейфь, говори как можешь, мы всё простим! — крикнул шутник в другом конце зала.
Ему удалось меня рассмешить, и вместе со мной рассмеялись гости. Я вдохнула воздуха, чтобы начать, но тут золотой свет вздрогнул. И еще раз. Судя по тому, что все по-прежнему пялились на меня, никто этого не заметил. Что-то было не так. Свет потускнел. Далеко от меня, на входе в галерею, разъехались раздвижные двери и замерли. В месте, где не светились золотые лампы, кто-то резко и опасно двигался. Я попятилась от микрофона, но позади небольшой сцены были только мои рисунки в золотом сиянии, за ними не спрятаться.
Мама первая поняла: происходит что-то не то. Увидела мой страх. Шагнула ко мне, глядя широко распахнутыми глазами. И через секунду, в которую мы смотрели друг на друга, все началось.
Глава 5,в которой происходит похищение
Мира шла по направлению к галерее. Пару раз ей показалось, что за ней следят, но она незаметно ускользала в магазинчики и кафе, и оба раза это оказывались прохожие, обычные прохожие.
Она подумала, что становится слишком нервной из-за всех этих похищений. И что дома она была бы в большей опасности, чем здесь. Вряд ли она настолько важна, чтобы следить за ней.
Галерею не пришлось долго искать. Огромные витринные окна, куча красивых гостей. Солнце еще не зашло, но свет, льющийся из галереи, перебивал солнечный. Золотое сияние вырывалось из окон и трогало тротуар, столбы с дорожными знаками и стволы деревьев. Оно ложилось на три клумбы с декоративной травой, и под ним травинки казались скульптурой тонкой работы, то ли резьбой по кости, то ли выточенной из дерева.
— Надеюсь, рисунки такие же крутые, — сказала Мира вслух сама себе.
По противоположной стороне улицы к выставочному залу шла девушка, которую Мира рассматривала в «Инстаграме». «Очень изменилась, не узнать», — отметила про себя Мира. Неудивительно — другая страна, художественный колледж. Куча денег у папы и куча знакомств у мамы. Мира наблюдала, как Нина подходит к охранникам и как один что-то у нее спрашивает. Из галереи выскочила дамочка с надменным лицом, которое не гармонировало с ее смешным лимонным костюмом, и охрану будто ветром сдуло. Дама взяла Ни ну за руку и повела ее внутрь, гневно глянув на охранников через плечо.
Нина с лимонной дамой исчезли из видимости, и, дождавшись, когда охранники отвлекутся на очередных гостей, Мира перешла к другому дереву и встала за ним так, чтобы ее не было видно от входа. Нина давала интервью журналисту, вид у того был скучающий. Он задавал вопросы, а она отвечала, улыбаясь в камеру.
Охранники пропускали всех подряд, едва взглянув на пригласительный. Большего для безопасности не требовалось: посетительницы были в коктейльных платьях, мужчины — в узких брюках и пиджаках.
Нина закончила беседовать с журналистом и направилась к родителям — прямая, уверенная, совсем не похожая на грустную девочку, какой была четыре года назад. Хотя, конечно, волнуется. Кто не волнуется на своей выставке! Непохожая на остальных. Она не нарядилась для выставки и сейчас выглядела так, будто бы только что вышла из мастерской, — волосы собраны в хвост, незаметный макияж, простая белая майка и кожаные штаны, рюкзак. Творческую личность выдают необычные грубые ботинки и тяжелые браслеты на обеих руках. Не столько красивая, сколько милая. Нина шла по залу, обнималась и фотографировалась со знакомыми. Мира пыталась поймать то выражение лица, которое видела у Нины на фотографиях, — грустные, задумчивые глаза, уголки губ опущены вниз. Ее настоящее лицо, какое у нее бывает, когда она наедине с собой.