Наконец Нэнси подошла к матери и сказала:
– Это очень, очень важно для всех. Мы загадаем наше последнее желание.
Миссис Уэйт остановилась, держа в руках вилки и ложки, и с подозрением взглянула на свою младшую дочь. Салли и Джордж тоже замерли и смотрели, как Нэнси и Джилл торжественно взялись за руки, вместе сжимая десятицентовик.
– Это последнее желание на волшебной монетке, – произнесла Нэнси, обращаясь к маме, чтобы объяснить ей все как можно подробнее. – И загадаем его мы с Джилл. Вы все уже загадали, теперь наша очередь.
– И мы загадываем желание, – подхватила Джилл.
– Раз, два, три, четыре, пять, – очень торжественно начала считать Нэнси.
– Шесть, семь, восемь, девять, десять, – закончила Джилл.
– Волшебный десятицентовик, мы желаем два фруктовых эскимо.
Когда они ели мороженое – Джилл досталось апельсиновое, а Нэнси вишневое, Нэнси заметила:
– Лучше всего в желаниях то, что они должны быть особенные.
– Предположим, у нас было бы по одному желанию каждый день, – отозвалась Джилл. – И наполовину не было бы так весело.
– Не так уж многого можно пожелать, – поделилась мыслями Нэнси.
– А еще, когда истратишь все желания на волшебной монетке, можно потратить и саму монетку, – добавила Джилл.
А как же мистер Говард Дж. Кенни, который подарил найденные десять центов на удачу? Отдав девочкам монетку, мистер Кенни за пятнадцать минут дошагал до дома, и на пороге его встретила не то рыдающая, не то смеющаяся жена в окружении взволнованных соседей. Оказалось, что жена мистера Кенни вспомнила правильное название песни, которую играли по радио, и назвала его, когда ей позвонил с вопросом радиоведущий; на пороге она ожидала немедленной доставки новой машины, нового холодильника, астрономической суммы денег, нового мехового манто и полного гардероба новой одежды.
Двое замечательных людей
«Дамский домашний журнал», июль 1951 г.
В наши дни гнев превратился в проблему особой важности. Половина мира злится на другую половину, одна половина городка воюет с другой половиной, и если задуматься, то в таком мире вовсе не удивительно, что люди теряют терпение и набрасываются друг на друга по поводу и без. Бывает, как в нашей истории, такое и с людьми, которые обычно не злятся, чья жизнь течет неспешно, чувства нежны, улыбки приятны, и голоса чаще звучат весело, нежели гремят в ярости. Иными словами, случается, что есть на свете два человека, которые предпочли бы быть друзьями, однако по каким-то причинам, возможно, эмоциональным, психологическим или общественным, начинают испытывать друг к другу чувство взаимной неприязни настолько сильное, что привести их в обычное состояние может лишь очень радикальное средство.
Вот, например, Эллен Вебстер – друзья называли ее исключительно «милой» девушкой. У нее были красивые, мягкие волосы и темные, ласковые глаза, одевалась она в нежные пастельные цвета и часто носила милую старомодную брошь в память о бабушке. Эллен считала, что ей очень повезло, и жизнь она ведет счастливую: у нее хорошая работа, и она может позволить себе достаточное количество шелковых цветных платьев и юбок, а также свитеров, пальто и головных уборов; усердно трудясь вечерами, она превратила свою маленькую квартиру в очаровательное убежище от забот: швейная корзина красовалась на столе, а канарейка у окна; у нее имелись причины полагать, что когда-нибудь, возможно, вскоре она влюбится в хорошего молодого человека, и они поженятся, и тогда Эллен полностью посвятит себя детям, будет печь пироги и штопать мужу носки. Одним словом, Эллен была не из тех, кто противостоит своей судьбе и живет в темной ненависти к миру. Она была – и ее друзья не ошибались – очень милая девушка.
Уолтера Несмита «милым» никто бы не назвал, однако любой с готовностью назвал бы его «приятным» человеком, или даже – если бы то оказалась добрейшая седовласая старушка – «дорогим мальчиком». Эллен Вебстер и Уолтер Несмит были неуловимо похожи. Например, к ним обоим в первую очередь обращались попавшие в беду друзья. Планы Уолтера на жизнь очень напоминали планы Эллен: Уолтер тоже думал, что когда-нибудь встретит милую девушку и станет приходить после работы к уютному семейному очагу, читать газету и, возможно, возиться по воскресеньям в саду.
Уолтер хотел бы иметь двоих детей: мальчика и девочку. Эллен мечтала о троих – одном мальчике и двух девочках. Уолтер очень любил вишневый пирог, Эллен предпочитала пончики с бостонским кремом. Эллен нравились романтические фильмы. Уолтер выбирал вестерны. А вот книги они читали одни и те же.
При обычном ходе событий между Эллен и Уолтером возникли бы очень незначительные трения. Так что же случилось? Обычный ход событий разрушил телефонный звонок. Казалось бы, мелочь.
Номер телефона Эллен был 3–4126. Номер Уолтера – 3–4216. Эллен жила в квартире 3-А, а Уолтер – в квартире 3-В; квартиры находились напротив друг друга, и очень часто Эллен, открывая свою дверь ровно в четверть девятого утра и направляясь к лифту, встречала Уолтера, который открывал свою дверь ровно в четверть девятого утра и тоже шел к лифту. В таких случаях Эллен обычно говорила:
– Доброе утро. – И смотрела в другую сторону.
Уолтер обычно отвечал:
– Доброе утро. – И тоже избегал смотреть в ее сторону.
Эллен думала, что девушки, которые общаются с незнакомыми людьми, производят на всех плохое впечатление, а Уолтер думал, что мужчина, который воспользуется пребыванием в том же здании, чтобы завести знакомство с девушкой, мог считаться человеком недостаточно высоких принципов. В одно особенно прекрасное утро он сказал Эллен в лифте:
– Сегодня чудесный день.
А она ответила:
– Да, не правда ли?
И оба втайне почувствовали, что повели себя на редкость смело. Как это взаимное уважение могло перерасти в ярость – загадка, разгадать которую нелегко.
Случилось так, что однажды вечером, – но не забудем справедливо заметить, что у Эллен выдался тяжелый день: ее знобило, уже неделю шел дождь, чулки были давно не стираны, и она сломала ноготь – вдруг зазвонил телефон. Эллен как раз открывала на кухне банку куриного супа, и у нее были заняты руки; она произнесла:
– Проклятье! – И разбила чашку, спеша ответить на телефонный звонок.
– Алло? – сказала она, надеясь услышать хорошие новости.
– Алло, Уолтер?
– Уолтер?
– Уолтер Несмит? Я хочу поговорить с Уолтером.
– Вы ошиблись номером, – сообщила Эллен, подумав, охваченная жалостью к себе, вызванной, конечно же первыми симптомами простуды, что ей никто никогда не звонил.
– Это три-четыре-четыре-один-шесть?
– Это три-четыре-один-два-шесть. – Эллен повесила трубку.
Хоть Эллен и знала, что человека в квартире напротив звали Уолтер Несмит, она не могла вспомнить ни цвет его волос, ни даже вид внешней стороны двери его квартиры. Вернувшись к банке с супом, она взяла спичку, чтобы зажечь плиту, как вдруг телефон зазвонил снова.
– Алло? – равнодушно произнесла Эллен; может быть, хоть теперь кто-нибудь ее повеселит, подумала она.
– Привет, Уолтер?
– Вы опять ошиблись, – сказала Эллен. Если бы она не была такой милой девушкой, то могла бы позволить себе говорить с еще большим раздражением.
– Я хочу поговорить с Уолтером Несмитом.
– Опять три-четыре-один-два-шесть, – терпеливо пояснила Эллен. – А вам нужно набрать три-четыре-два-один-шесть.
– Что? – сказал голос.
– Это номер три-четыре-один-два-шесть. Номер, который вам нужен, три-четыре-два-один-шесть.
Как и всякий, кто несколько раз пытался назвать подряд несколько чисел, Эллен обнаружила, что ее гнев нарастает. «Любой нормальный человек, – подумала она, – должен уметь набирать номер телефона, а тот, кто не может набирать номер телефона, не должен иметь телефонный аппарат».
Она прошла на кухню и только потянулась к консервной банке с супом, как снова раздался телефонный звонок. И на сей раз Эллен ответила довольно резко, уже не думая о том, кто звонит:
– Алло?
– Алло, могу я поговорить с Уолтером?
Тогда-то все и началось. У Эллен болела голова, шел дождь, она устала, а куриный суп, вероятно, ей разогреть не удастся, пока не разрешится эта глупость с телефоном.
– Минутку, – сказала она в трубку.
Положив телефон с нетерпеливым стуком на стол, Эллен, ни минуты не раздумывая, вышла из своей квартиры и зашагала к двери напротив, на которой белела табличка с именем «Уолтер Несмит». Эллен надавила на кнопку электрического звонка в несвойственной ей агрессивной манере. Когда дверь открылась, она тут же спросила, не поднимая глаз:
– Вы Уолтер Несмит?
У Уолтера тоже выдался тяжелый день, его знобило, и он безрезультатно пытался заварить себе чашку чая, в которую намеревался положить ложку меда, чтобы облегчить боль в горле, – так всегда рекомендовала его тетушка при первых признаках простуды. Если бы в голосе Эллен было хоть на йоту меньше раздражения или если бы Уолтер не снял ботинки, вернувшись домой, наверное, все закончилось бы приятным обедом вдвоем, и ели бы они куриный суп, запивая его горячим чаем и, возможно, даже разделили бы бутылку микстуры от кашля. Но когда Уолтер открыл дверь и услышал голос Эллен, сердечно и вежливо он ответить ей не смог, и потому лишь коротко сказал:
– Я Уолтер Несмит. Что случилось?
– Не могли бы вы ответить на телефонный звонок в моей квартире? – спросила Эллен.
Она слишком вышла из себя, чтобы понять: ее просьба не может не сбить Уолтера с толку.
– Ответить на телефонный звонок? – глупо повторил Уолтер.
– Зайдите в мою квартиру и ответьте на телефонный звонок, – произнесла Эллен твердо.
Она развернулась и ушла к себе, а Уолтер так и остался стоять в дверном проеме в одних носках, молча глядя ей вслед.
– Да идите уже, – сказала Эллен резко, входя в свою квартиру, и Уолтер, задумавшись на мгновение, позволительно ли безобидным сумасшедшим жить самостоятельно, если они почти ничем не отличаются от других людей, поколебался и последовал за ней, что теоретически являлось мудрым решением. Мысленно он убеждал себя, что всегда успеет позвать на помощь, особенно если оставит дверь открытой.