– Держу пари, что еда ужасная, – прервала ее миссис Уильямс. Она слегка толкнула ножку надкроватного столика, и вода в миске пролилась. – Ненавижу это место, – добавила она.
– Вечно привозят ужин слишком рано, – посетовала Мак, вбегая в палату и забирая миски с водой, – мои дамы еще не вымыли руки. Вы вымыли руки? – сурово спросила Мак у миссис Уильямс, отправляясь за подносами с едой.
– Я не хочу ужинать, – заявила миссис Уильямс.
– Очень жаль, – ответила Мак, входя в палату. – Сегодня куриный суп, котлета из телятины, картофельное пюре, спаржа и шоколадный пудинг.
– Я не хочу есть, – упорно повторила миссис Уильямс. – Ненавижу это место.
– Пожалуй, я все равно поставлю поднос, – возразила Мак. – Некуда его деть. Попробуйте.
Она поставила поднос на стол перед миссис Уильямс и подошла к изножью кровати миссис Хартли.
– Как дела? – мягко спросила она. – Получше?
– Все хорошо, – сказала миссис Хартли, избегая смотреть на Мак. – Все просто прекрасно.
– Как жаль, что нам нельзя просто стереть память, – вздохнула Мак. – Убрать из головы все эти мысли.
Миссис Хартли рассмеялась.
– Никогда не поверю, что у тебя есть время на раздумья.
Мак искоса бросила взгляд на миссис Уильямс, уплетавшую шоколадный пудинг.
– Иногда от моих раздумий даже бывает польза, – заметила она.
Когда подносы с ужином унесли, миссис Уильямс внезапно спросила:
– Вы давно здесь?
– Шесть дней.
– Почему так долго?
Миссис Хартли вздохнула.
– Меня скоро отпустят, – сказала она. – Завтра мне разрешат ходить. Или послезавтра.
– А когда выпустят меня? Как вы думаете? Может, через пару дней?
– Как врач решит.
– Я встаю прямо сейчас, – решительно заявила миссис Уильямс.
Тут Мак приоткрыла дверь.
– Принесли вашу малышку, готовы с ней встретиться?
– Мою? – воскликнула миссис Уильямс и повернулась к миссис Хартли. – Она про меня говорит?
– Конечно, – подтвердила Мак. – Мы уже идем.
Она отошла в сторону, и другая медсестра, еще чище и накрахмаленнее, чем Мак, вошла в палату, улыбнулась миссис Хартли и сообщила:
– Миссис Уильямс? Вот ваша малышка.
– Я не хочу ее видеть, – замотала головой миссис Уильямс. – Уберите ее.
Медсестра остановилась и в замешательстве посмотрела на Мак: та лишь пожала плечами.
– Кто-то должен дать ей бутылочку, – сказала медсестра.
– Почему бы не бросить ее у кого-нибудь на пороге, – предложила Мак.
– Она мне не нужна, – глухо повторила миссис Уильямс, уткнувшись в подушку.
– Подержите ее немного? – обратилась Мак к миссис Хартли. – Только сегодня, один раз?
Миссис Хартли уставилась на Мак, желая оттолкнуть ребенка, однако обнаружила, что вместо этого протягивает к нему руки. Мак ущипнула миссис Хартли за большой палец под одеялом.
– Вот умница, – улыбнулась она.
Миссис Хартли, глядя на маленькое лицо, сжатые кулачки и крошечную головку ребенка, подумала: «Вот и я такой же появилась на свет».
– Симпатичная малышка, – сказала она с улыбкой.
– Протрите пальцы марлевой салфеткой, – автоматически велела медсестра. – Не забудьте поддерживать голову.
Опередив Мак, она вышла из палаты, оставив миссис Хартли наедине с миссис Уильямс и ребенком.
– Красивая девочка, – похвалила миссис Хартли, внутренне поражаясь огромному голоду, накопившемуся в столь крошечном существе. Каждая частица младенца, даже пальцы ног, поджатые под пеленкой, даже руки, шея – казалось, все в нем требовали еды. – Какие маленькие ручки.
– Какая разница? – послышался приглушенный голос с другой кровати.
«Возможно, я смогу кое-что исправить», – подумала миссис Хартли и осторожно сказала:
– Понимаете, мой ребенок умер.
– Что?
«Наверное, – подумала миссис Хартли, – пришла пора научиться говорить об этом, вместо того чтобы держать все в себе».
– У меня могла бы быть девочка, – призналась она. – Вот почему я здесь так долго.
«Молчи, – мысленно приказала она себе, – у каждого свои трудности».
На другой кровати раздался шорох, и светловолосая девушка повернулась к миссис Хартли.
– Это ужасно, – сочувственно сказала миссис Уильямс.
– Мы предполагали, что так может случиться, – осторожно заметила миссис Хартли. – Бывает, заранее знаешь, что дела идут не так хорошо, как хотелось бы, и когда все случается, то удар кажется не таким сильным. Я хотела назвать ее Элизабет. Это мое полное имя, хотя все зовут меня просто Бет. Видите ли, у меня два сына, – добавила она, зная, что говорит слишком много, однако уже не могла остановиться, думая про себя: «Я впервые говорю об этом, даже Мак не хотела меня слушать, и я все равно должна все рассказать, прежде чем она начнет задавать вопросы, а я все равно на них отвечу». – Понимаете, я обязательно попробую еще раз. У меня двое чудесных сыновей, но на этот раз могла быть дочь. Мы собирались назвать ее Элизабет, в мою честь.
После короткой паузы миссис Уильямс произнесла:
– Забавно… вы так хотели ребенка, а я…
– У тебя очень красивая девочка, – сказала миссис Хартли, снова глядя на малышку. – Она почти доела свою бутылочку.
– Нормальные люди, – подала голос Мак, прислонившись головой к двери, – прыгают над своими детками, повторяя: «Моя зайка хочет кушать?» или «Кто это такая маленькая птичка?» А вы разговариваете друг с другом. Не по-человечески это, нельзя так. – Она подошла и встала рядом с миссис Хартли и ребенком. – Хорошая девочка, – сказала она. – Как вы ее назовете?
– Я? – Подняла на нее взгляд миссис Уильямс.
– Бедному ребенку будет очень плохо без имени. Представьте, как ее будут звать в школе, лет в шесть или в семь: «Эй!» или «мисс Икс!»
– Я назову ее Элизабет, – решила миссис Уильямс.
Мак быстро взглянула на миссис Хартли и отвернулась.
– Красивое имя, – кивнула она. – Сможешь звать ее Бетти, или Лиззи, или Бетси.
– Я буду называть ее Элизабет, – снова сказала миссис Уильямс. Она подняла голову и впервые улыбнулась миссис Хартли. – Элизабет, – повторила она.
Миссис Хартли улыбнулась ей в ответ.
– Мне всегда нравилось это имя.
– А можно мне подержать ее минутку, прежде чем ее унесут? – попросила миссис Уильямс у Мак.
Тем же вечером, после того, как Мак перестелила кровати, вынесла на ночь цветы миссис Хартли и открыла окно, а миссис Хартли и миссис Уильямс, высказав свое неудовольствие, все-таки выпили магнезию из маленьких бумажных стаканчиков, миссис Уильямс, которая лежала, уставившись в потолок, внезапно спросила:
– У вас есть бумага?
– Да, где-то есть. – Миссис Хартли отложила детектив и пошарила на тумбочке. – В коробке – я брошу ее вам. Ручка внутри.
– Спасибо.
Миссис Хартли опустила голову на подушку и подумала: «Девять часов до завтрашнего утра. Может, я вернусь сюда через год и буду знать весь здешний распорядок дня. Со мной все в порядке, если она смогла, то и я смогу. Девять часов до завтрашнего утра, может, пройдет всего десять месяцев, и я вернусь». Она перевела взгляд на соседнюю кровать и увидела, что миссис Уильямс смотрит на нее.
– Устали? – спросила миссис Хартли.
– Вроде того, – ответила миссис Уильямс. – Ничего, если я оставлю у себя бумагу и закончу письмо завтра?
– Конечно, – кивнула миссис Хартли. – Вам лучше поспать – ребенка принесут утром в седьмом часу.
– Так рано! – воскликнула миссис Уильямс. – Похоже, мне будет чем заняться.
Минуту они молчали, а потом миссис Уильямс тихо проговорила:
– Спокойной ночи, Элизабет.
– Спокойной ночи, Молли, – ответила миссис Хартли.
Миссис Хартли долго лежала без сна, наблюдая за миссис Уильямс, считая часы. А когда она почти заснула, дверь тихо открылась, и вошла Мак. Она стояла и смотрела на миссис Уильямс, а миссис Хартли подумала: «Она думает, что я тоже сплю. Вот как выглядит уставшая Мак, когда никто ее не видит – совсем не улыбается». Видеть Мак без улыбки оказалось слишком тяжело, и миссис Хартли мягко произнесла:
– Спокойной ночи, Мак.
Мак быстро повернулась, и ее лицо снова осветила улыбка.
– Не спится? – спросила она. – Посмотри на это. – Она подошла к кровати миссис Хартли и протянула ей лист бумаги.
Миссис Хартли догадалась, что это письмо, которое начала писать перед сном миссис Уильямс.
– Хочешь, чтобы я его прочитала? – спросила она.
– Почему бы нет, – сказала Мак. – Адресовано не нам с тобой, но я думаю, что отчасти и нам тоже.
Взглянув на Мак, а потом на другую кровать, миссис Хартли взяла письмо и прочитала его в тусклом свете ночника.
– Дорогой Джимми, – начиналось письмо. – Произошло нечто удивительное и прекрасное. Малышка Элизабет…
Подруги
«Шарм», ноябрь 1953 г.
Эллен Лансдаун никогда не считала себя жестокой, недоброй или порочной женщиной. Она до сих пор в глубине души таила чувство стыда, возникавшее при смутных воспоминаниях о несправедливости в школьные годы (воспоминания несчастного ребенка, у которого была ужасная мать), и потому прилагала ощутимые усилия, чтобы проявлять душевную щедрость и понимание. Когда никто не соглашался бесплатно работать на общественных концертах, или кому-то приходилось собирать вещи на распродажу, или бедным детям прачки грозило слишком грустное Рождество, милая миссис Лансдаун тут же приходила на помощь – всегда веселая, сговорчивая и полная сочувствия.
– У меня столько всего есть, – часто говорила она себе. – Мне так повезло в жизни.
И роскошное меховое манто, и умные и здоровые сыновья, и уютный дом, а на день рождения она почти наверняка получит великолепный, сверкающий подарок от Артура. Эллен Лансдаун могла бы описать целый мир сокровищ, доказывая, как благосклонна к ней судьба.
Ей досталось гораздо больше счастья и достатка, чем многим ее друзьям; гораздо больше, чем ее лучшей подруге Марджори, с которой она ходила в школу и на званые обеды, в церковь в день свадьбы, и на концерты. «Бедная слабая Марджори», – думала Эллен, вспоминая свои подарки судьбы. Марджори всегда чего-то не хватало. Эллен с глубоким удовлетворением отмечала, что у дорогой Марджори тоже, конечно, было меховое манто – хотя не такое роскошное, как у Эллен, и любящий муж, и малышка Джоан, правда, всего один ребенок, и, разумеется, хороший дом. Возможно, Артур немного покровительствовал Актонам, потому что Чарльз Актон действительно вел себя слегка напыщенно и ничего не делал так хорошо, как мог бы, а Марджори постоянно жаловалась по всякому поводу. «Как мне повезло, – думала Эллен. – У меня есть Артур, и мальчики, и все, чего бы я ни пожелала. Бедняжка Марджори, – думала она, – бедняжка, ведь Марджори всегда была горазд