– У меня дома кошки… – едва слышно прошептала она. – Как же… У меня дома… кошки…
Серафима Павловна попыталась зацепиться ногами за гравийную дорожку, успевая воткнуть злосчастный мизерикорд в металлическую сетку под зеленой стеной лабиринта. Благодарение судьбе и швейцарским технологам «Европейского союза оружия», тонкое лезвие выдержало обеих.
– Серафима Пална, двенадцать секунд, – дрожащим голосом проблеял Дима, – бросайте бабку и на выход. Ведь премию снимут…
– Дмитрий, – прошипела Серафима Павловна, чувствуя, как начинают дрожать от напряжения пальцы, – я тоже… бабка.
– Бабка, не бабка, – ворвался в наушник раздраженный голос Кости, – тут большие бабки крутятся. Поверьте мне на слово, лучше слушаться. На вас ставки такие, что схлопнется коридор – серьезные люди деньги потеряют. И тогда… не уверен, что они захотят заплатить за новую почку для вашего мужа. Зрители выбрали. Отпускайте.
– А то? – едва выдохнула Сима.
Удар током был не слишком сильным. Таким, что в другой ситуации и боли не почувствуешь. Но пальцы разжались словно сами собой, неудачливая соперница полетела в сизые клубы искусственного тумана под лабиринтом, а пол поехал на место так быстро, что Серафима Павловна едва успела выдернуть руку.
– Пять секунд, – ровно скомандовал Дима.
Сима поднялась и побежала направо. Зацепила ногой отлетевший в сторону шокер. Смертельно надоевший мизерикорд уже получил свою порцию крови и зрительского внимания, и Серафима Павловна разумно решила, что с шокером будет сподручней. Все еще не решаясь выбросить осточертевший клинок, Сима сунула шокер в карман кофты и едва успела проскочить в правый коридор, когда блестящая магониевая стена позади нее сошлась с пушистой самшитовой. Лязгнули скрытые в зелени зубцы.
В руке, слегка онемевшей от удара током, покалывало, боль в боку сделалась почти нестерпимой. Над головой бойко мелькал очередной рекламный ролик.
– Камеры три и шесть – на фонтан Б! – прорезался в наушнике голос Кости. – Дмитрий, уводи свою на левый путь. Семенчуки сейчас сталевара рвать будут. А твоя в двух коридорах, сунется – костей не соберешь. Женя, слесаря уводи на круг. Куда нам столько мяса в один кадр?
– Я вас слышу, – пробормотала Серафима Павловна. – Дима, микрофон.
– Дмитрий! – рявкнул Костя.
Все смолкло.
– У нас назревает новая схватка! – взвился над головой уже другой, восторженный голос ведущего. – Супруги Семенчуки против стальных кулаков Евгения Степаныча Февралюшина. Вот-вот станет жарко, как в мартене…
– Серафима Пална, ради всего прошу, не суйтесь, – грустно позвал Дима. – Берите левый коридор и через арку. А то там у сталевара спонсор крутоват, не про нашу честь. Родной сталелитейный ему бензопилу в игре проплатил. «Дружбу». Может, Семенчуки вдвоем и прорвутся. А вас Февралюшин в оливье порубит. У него на кону младшая дочь-наркоманка, на устранение уже ордер выписан…
– Принято, – оборвала его Серафима Павловна. Взяла влево. Вынула из кармана шокер и на ходу пощелкала для верности, работает ли. – Сколько бегаем?
– Шестнадцать минут, двое выбыло. Восемь в игре, – отрапортовал Дима.
Шестнадцать минут. Если продержаться двадцать – у Сережи будет почка. За полчаса обещали вузовский сертификат.
«Четыре минуты за любовь, еще десять – за Надежду, – усмехнулась сама себе Серафима Павловна. – А потом можно и о “Дружбе” подумать».
Ноги ступали все тяжелее, с каждым шагом загребая гравий. Подумалось, что в юности все это было бы намного проще. Бегать, уворачиваться от ножей, выбираться из-под прижимающих к земле стеклянных потолков. Было бы, наверное, проще убивать, потому что себя жальче. А когда тебе семьдесят, ты приготовился к таблетке, подвел итоги, подписал все бумаги и уверился, что прожил неплохую и относительно правильную жизнь, – вдруг появляется какой-нибудь желторотый коммивояжер надежды Костя. И обещает, что если ты продержишься еще чуть-чуть… и не обязательно убивать… достаточно просто вовремя покидать коридоры и смотреть, чтобы что-нибудь не выскочило из стены…
– Баб, отказывайся, – тихо и серьезно проговорила Надя. – Ну, не твое это.
– Почему? – заупрямилась Серафима Павловна, раскладывая на кровати «смертное» платье. Все-таки жаль, что не придется надеть. На игре наверняка подберут более подходящий костюм, чтобы на экране хорошо смотрелось. – Думаешь, твоя бабушка старая, так уже и постоять за себя не сумеет?
Серафима Павловна попыталась улыбнуться.
– Я просто хочу, когда ты будешь умирать… – голос Нади сорвался в глухую хрипотцу, – …хочу держать тебя за руку, а не пялиться в телевизор, потому что даже проголосовать не могу, так как звонки от родственников игроков не принимаются к учету.
Серафима Павловна со стыдом вспомнила, как звонила друзьям, знакомым, ученикам; просила послать эсэмэс за Сергея, когда того взяли на шоу «Я держусь». Зрители проголосовали за другого игрока: молодого еще парня с артрозом тазобедренного сустава. Солнечные кадры, где парнишка, прикованный к коляске, играл с двумя маленькими детьми, наяривал на балалайке «Семеновну» и «Малыш, я тебя люблю», ловко перемежались видами полутемной комнаты, где заплаканная жена колола ему, бледному, покрытому холодным потом, обезболивающие. Сергей не умел ни балагурить, ни петь. Он всегда был слишком серьезным и немногословным, чтобы нравиться незнакомым людям. Знакомые голосовали, звонили, сочувствовали. И от этого было особенно стыдно.
Надюшка уверяла, что позаботится о нем, когда для Симы придет время. Казалось, и сам Сережа не хотел надолго задерживаться здесь без нее. Но как-то очень тяжело было думать, что он не доживет до своей таблетки.
И в этот момент появился Костя.
– Отказывайся, баба Сим, – повторила Надя. – Ты не сможешь. Там нужно будет…
– Просто пытаться бежать, – не уступала Сима, внутренне радуясь, что можно будет наконец оправдаться перед внучкой, перед смотрящими с небес Даней и Аллочкой, перед всеми – за то, что не сумела оставить школу. – Ты же помнишь притчу про лягушку, которая упала в молоко и била лапками…
– Ба, – оборвала Надя, – из того, в чем тебя заставят барахтаться, масла не взобьешь. Там будут люди, которым есть что терять и есть за что драться, – медленно, тщательно выбирая слова, продолжила она.
– Они просто старики, как и я… – Сима неуверенно улыбнулась. – Нам по семьдесят лет. У всех таблетка на тумбочке. Это вы, молодые, думаете, что это легко – оружие, ужасы всякие… А когда доживаешь седьмой десяток, и пару метров пробежать – уже испытание.
– Баб… – Надежда потерла едва заметный шрам над бровью, заслоняя ладонью глаза. – Ты смотрела хоть одно шоу? Ты хоть знаешь, что такое «Зажились!»?
Серафима Павловна покачала головой: то ли признаваясь в своем незнании, то ли отказываясь слушать. Наконец, потеряв терпение, Надя встала между бабушкой и кроватью, на которой лежало распластанное платье:
– Туда берут не просто стариков. Только тех, кому очень нужно еще немного пожить. Или очень хочется. Ведь кому-то на самом деле не хватает семидесяти. Хочется умереть в тепле и уюте, среди заботливых медсестер в каком-нибудь райском уголке вроде «Старой школы». И в эту «Старую школу» попадают либо очень богатые, либо очень злые… Они будут очень стараться тебя убить. И тебе нечем будет ответить, потому что ты другая… А если ты это ради нас – то отказывайся. Ни мне, ни деду такой жертвы не надо.
По бокам снизу тихо зашипело. Коридор начал медленно заполняться газом. Серафима Павловна закашлялась, сгибаясь.
– Время, Серафима Пална, время, – трещал в наушнике Дима. – Бегите.
Легко сказать. Усталое тело отказывалось служить. Боль ледяным панцирем охватила бок, парализовала руку. Оставалось лишь ковылять, сильно припадая на левую ногу.
Где-то в отдалении на трибунах взвыли зрители, приветствуя чью-то новую победу.
– Это они – герои тридцатого выпуска шоу «Зажились» – супруги Семенчуки, – разносилось над головой. – Крепкая семья – вот счастье человека и опора общества. Что такое «Дружба» по сравнению с любовью! Ур-ра победителям! Соболезнования зрителей и устроителей семье и друзьям Евгения Степаныча. Он заплатил высокую цену за свободу и лечение дочери.
Сима подняла голову. На экранах мелькнуло лежащее вниз лицом тело Февралюшина, и теперь маячили счастливые Семенчуки – белая олимпийка на плече Аркадия Игнатьича набухает красным, в руках его супруги – трофейная «Дружба» и плоскорез Фокина.
«Хорошая штука, в огороде половину инвентаря заменяет», – подумала Серафима Павловна. Голова нещадно кружилась, подсовывая странные, неуместные мысли.
– А Серафима Пал-лна Божонина проходит газовый коридор! Она на полпути к центру лабиринта! – напомнил о ней ошалевшим от восторга зрителям Костя. – Ну же! Поддержим клас-с-сную даму!
Над верхушками живых изгородей появилось изображение заполненного газом коридора. В нем – скособоченная фигура, едва ковыляющая в сторону развилки. Серафима Пална попыталась выпрямиться, собирая остатки сил, перешла на шаркающий бег. Кто-то из зрителей оценил ее усилия: захлопали, засвистели.
– Не сдаваться судьбе выучили нас! Серафима Божонина – первый класс! – принялись скандировать несколько десятков голосов.
«Ребята», – с удовольствием подумала Сима. Цепляясь за жесткие листья магонии, свернула в правый коридор. Кондиционер обдал зимним холодом, очищая воздух. Серафима прислонилась спиной к изгороди, стараясь отдышаться.
– Камера пять. – Снова незваный гость в наушнике, Костя. Обормот Дмитрий опять напутал с пультом. – Коридор 4-В. Переключайте с Божониной на Лопатина. Повторяю, Семен, переводи на слесаря, три-ноль-ноль-один. Кирилл, веди своего на Семенчуков. Дима, твоя сдает. Как биотелеметрия?
– АД 190 на 110, пульс сто тридцать, – отрапортовал Дима.
– Дай допвыдержку на коридор секунд пять, отдышаться, а потом гони. Фонтан А, через шестой А. Семен, крупный план слесаря…
– Я вас снова слышу, – восстановив дыхание, просипела Серафима Павловна, усмехнулась. – Повторяю, Божонина на линии.