— Лика права, — неожиданно поддержал жену Алик. — Тебе надо уехать. Поживешь на природе, очистишься. В провинции и воздух чище, и люди лучше. Душевнее, сердечнее. Там ты будешь своя.
— Мне надо собрать вещи. Вы меня проводите?
Тетка с Аликом переглянулись.
— Что ж, ради такого случая… — вздохнула Лидия Павловна.
Ей было и радостно, и грустно. Племянница уезжает. Как говорится, с глаз долой. Больше не будет докучать, лезть со своими просьбами, доставать глупостями. С другой стороны, за эти годы Лидия Павловна успела к Саше привязаться, о чем думала с удивлением. Все ж таки, в девчонке было немало хорошего, просто она не справилась со своими эмоциями. Жила не по расчету, а чувствами. «Хочу-не хочу», «буду-не буду», ах не лезьте ко мне, я сама, не учите уму-разуму. А есть только одно слово: «надо». Это вершина пирамиды чувств, все остальные можно попрать, стоя на этой вершине. Сашка не справилась.
— Ты деньги-то возьми, — Алик кивнул на доллары. — Это подарок от чистого сердца.
— Деньги — это не от сердца, — вырвалось у Саши. — Ими обычно хотят откупиться. Или отделаться от неприятной обязанности выбирать подарок. А вдруг не угодишь? Чтобы сделать хороший подарок, надо хорошо узнать человека, которому он предназначается. А деньги — это от лени. Извини, Алик. — Она какое-то время боролась с соблазном, но все-таки сказала: — Нет, я не возьму.
— Я положу их на твое имя в банк, — виновато сказал Алик, переглянувшись с женой. Та кивнула. — Я просто хотел как лучше. Машину купить не успел, да и не умею я их выбирать.
— Все в порядке, — грустно улыбнулась Саша.
— Ты всегда можешь вернуться, и знай, что у тебя в Москве есть надежный друг.
— Два друга, — чуть помявшись, сказала Лидия Павловна. — Но за свою дружбу я строго с тебя спрошу. Деньгами и подарками разбрасываться не собираюсь.
— Спасибо, — с облегчением сказала Саша. Не взяла, но получается, что и не отказалась. И, нервно рассмеявшись, спросила: — Выходит, все? Закончилась моя Московская эпопея?
Зазвонил телефон. «Леша», — прочитала она и сбросила звонок. Здесь все, точка. Итог и жирная черта.
Ночевать она поехала к тетке.
… Проводы выглядели странно. Вокруг них стояло плотное кольцо: плечистые мужики. Которые внимательно смотрели по сторонам. Внутри этого живого кольца Саша, Алик и Лидия Павловна мялись, не зная, что сказать? Все было сказано этой ночью. Слова проводницы о том, что до отправления поезда осталось пять минут, все восприняли с облегчением, особенно, кажется, охрана.
— Ну, вот и все, — сказала Саша и шагнула в вагон.
Тетка с мужем тут же ушли.
«Звони, если что», — сказал ночью Алик перед тем, как все разошлись по своим комнатам. Саша была уверена, что не позвонит, но кивнула. Место у нее было хорошее, причем в СВ. Тетка расщедрилась. Саша поняла это, когда оказалась в купе одна. Попутчика у нее не было. Проплыл за окном перрон, потом потянулись бесконечные рельсы. Москва была похожа на огромную муху, запутавшуюся в паутине. Отовсюду к ней тянулись магистрали, железнодорожные и автомобильные. Сверху тоже была накинута сеть: над столицей беспрерывно кружили самолеты. Одни взлетали, другие садились. Все небо было словно разлиновано мелом. Но муха не умирала в этой паутине, а жирела. К ней отовсюду поступала свежая кровь, по всем этим жилам. Люди, деньги, ресурсы… Вереница фур не давала жизни замереть ни на секунду. Все правильно: сердце страны должно биться, от этого зависит ее судьба. Только пульс этот был какой-то горячечный, словно у спринтера, рванувшего на длинную дистанцию. Он задыхается, но бежит. И к нему отовсюду тянутся руки, чтобы дать допинг.
Сколько так будет продолжаться? Неизвестно. Но Саша чувствовала, что тоже задыхается. Все ее мечты были разбиты, надежды похоронены, о любви она не могла теперь думать без улыбки. И здесь Лика права. Какая любовь? Это все равно что взглянуть на сварку. Яркая вспышка — и кратковременная потеря зрения. А когда оно возвращается, понимаешь, что смотреть туда нельзя, это опасно для здоровья. И как только опять сверкнет вспышка, глаза сами собой зажмуриваются: нельзя!
Единственное, чего Саше сейчас хотелось — это так и прожить всю оставшуюся жизнь с закрытыми глазами.
Мать с теткой Марьей примчались на вокзал встречать московский поезд. Сначала Саша этому умилилась, но потом, когда они ехали в такси, почувствовала раздражение. Мать все говорила и говорила, о погоде, об общих знакомых, о ценах на рынке и дорогих лекарствах. Саша согласно кивала, но понимала, что ей все это неинтересно. Она давно уже выросла из этой провинциальной песочницы. Единственная радость: пробок не было. Вот в этом провинция выгодно отличалась от Москвы.
Очнулась Саша лишь однажды, когда мать заговорила о Славике.
— Славку-то помнишь? — она кивнула. Еще бы не помнить! Ведь это ее первый парень!
— Женился почти сразу, как ты уехала. Четвертый ребеночек на подходе.
— Да ты что?!
— Живут в частном доме, полы все в щелях, повсюду сквозняки. На угле экономят, и в доме все время холодно. Я сама не была — люди говорят. Славка на рынке трусами да носками торгует, я его каждый раз вижу. Не здороваюсь, потому что он глаза отводит. Плохо у него торговля-то идет. Мать с огорода летом не вылезает, тем и живут. Тоже на рынке стоит, я иногда у нее помидоры покупаю и зелень.
— А у нас разве нет огорода?
— А зачем? — мать замялась. — У нас Марьина зарплата да моя пенсия. Мы в Грачах богачи. Вот вышла бы ты за него замуж! За Славку-то! Сейчас бы мучилась. Бог уберег. Ты у меня умница, красавица, тебе не такого мужа надо. А мясо-то опять подорожало…
И Саша опять отключилась: мать заговорила о ценах на рынке. Так и доехали. Саша отказалась от ужина и без сил повалилась на кровать. Хотя уставать было не с чего. Это была усталость от Москвы, которая пришла, как только Саша ступила на перрон в родных Грачах. Тишина давила на уши, за окном не ухало, не грохотало, лишь за стенкой плакал соседский ребенок. Но на эти домашние звуки Саша давно уже попросту не реагировала. За окном птицей парила свобода, Грачи никогда не были мухой, запутавшейся в паутине, ни большой, ни маленькой. Городок стоял обособленно, вдали от оживленной транспортной магистрали. Единственная железнодорожная ветка заканчивалась тупиком.
Первое время Саша только и делала, что спала и отъедалась. Мать не могла на нее нарадоваться. Тетка Марья молчала, словно чего-то ждала. Саша тоже молчала. Говорить о своем позорном бегстве из столицы не хотелось. Наконец, зашел разговор о работе:
— Что делать-то собираешься?
— Не знаю.
— Да оставь ты ее, — вмешалась мать. — Пусть девочка отдохнет.
— Девочка, — хмыкнула тетка Марья. — Молодая баба, в самом соку, только без мозгов. Вот что, дорогая моя племянница. Наш библиограф на днях уходит на пенсию. Место я специально для тебя придержала. Так что ты не рассиживайся, ищи свой диплом и приходи ко мне с заявлением.
— Хорошо, — сказала Саша, на которую снизошло вдруг благостное умиротворение.
Ну и что, что скучно. Зато не надо по утрам толкаться в переполненном метро, а на работе постоянно слышать о деньгах. О том, что кто-то куда-то поехал отдыхать или купил себе обновку, в крайнем случае собирается купить. Но потом Саша убедилась, что и здесь тоже говорят о деньгах. Как сэкономить. Делятся рецептами, ягодами-овощами с собственного огорода, опять-таки с целью сэкономить. В библиотеке три с половиной человека, столько же и сотрудников. Делать нечего, разве только томиться.
И Саша начала томиться. Заканчивала она работу в шесть, а в восемь ей уже абсолютно нечего было делать. Ужин готовила мать, которая год назад вышла на пенсию. Как-то Саша спохватилась и спросила:
— Почему? Ты же еще не старая. Все работают в твоем возрасте.
— Приболела я, Саша, — и мать виновато отвела глаза.
— Мама больна? — Саша посмотрела на тетку Марью. — Чем?
— Идем-ка, пошепчемся, — сурово сказала та.
Так Саша узнала, что у матери плохая кардиограмма. И вяло удивилась своим чувствам, вернее, полному их отсутствию. Она с раздражением смотрела на мать и поражалась ее косности. Та не умолкала ни на минуту, говорила и говорила… И все о какой-то ерунде. О телевизионных передачах, которые в Москве никто не смотрел, находя их глупыми, о своих знакомых, которых Саша почти не помнила, о ценах на рынке, куда ходила, как на работу, три раза в неделю.
— Я вчера сметану не купила. Не понравилась она мне.
«Да она каждый раз одинаковая, эта сметана! — с раздражением думала Саша. — Жирная, грачевская, желто-сливочная, застывая, она превращается в масло. Матери просто скучно. На рынке можно встретить знакомых и убить время пересудами и сплетнями, делясь убогими грачевскими новостями».
«Человек не может быть таким ограниченным и глупым, — все больше удивлялась она матери. — Как можно всерьез обсуждать какое-нибудь ток-шоу? Большинство из них постановочные, это актеры, некоторые плохо выучили текст. Даже если и не актеры. Что от этого изменится? Поговорят и разойдутся. Ничего познавательного, умного, нового, никаких знаний о жизни. Полезных знаний, с которыми можно куда-то пойти, применить их на практике, сделать свою собственную жизнь качественнее и лучше. Это просто тупое времяпрепровождение».
Раньше она думала, что мать хорошо готовит. Но ассортимент не менялся годами. Щи с рассольником, салат из огурцов-помидоров либо с растительным маслом, либо со сметаной, котлеты либо фаршированные перцы, в зависимости от сезона. «Салатик бы какой-нибудь новый сочинила, — злилась Саша, уже не в силах смотреть на щи. — Сварила бы харчо вместо опостылевшего рассольника». Но мать пугалась всего нового. Даже мобильного телефона, который подарила ей Саша. Не говоря уже о ноутбуке, а потом планшете. Интернет был для матери закрытой темой. Та жила в каменном веке, как все больше казалось Саше.
Однажды она не выдержала и приготовила обед сама, праздничный, в один из во