скресных дней. Купила бутылку хорошего вина, еле отыскала в Грачах, а к нему маслины, мидии. Соорудила салат «Цезарь» с креветками. Любимого сыра так и не нашла. В Грачах давно закрылись все предприятия, кроме маслосырзавода, на котором работала грачевская элита. Разумеется, все воровали, от вахтера до главного бухгалтера, отличался лишь масштаб. Все без исключения грачевцы ели местный сыр, который Саша находила странным. Его безжалостно разворовывали, не дав ему как следует созреть. Белый, влажный, не сказать, склизкий, похожий и по вкусу тоже на солоноватый кусок мыла.
Она с тоской вспоминала швейцарские сыры или любимый, с плесенью, хотя бы горгонзолу. Какая там горгонзола! «Бле де Овернь Вальмон бы сюда, — с тоской вздыхала Саша. Это тоже был сорт сыра, французского. — Где ты, Париж?»
Париж был далеко, в другой жизни. Отсюда, из Грачей, в Париж не ездили. Глотнув французского вина, мать сморщилась:
— Кислятина какая-то. — А узнав цену, ахнула: — Да ты что, Саша?! Я тебе наливочки принесу, соседка из малины делает. Сладко, вкусно.
Что толку говорить: это не вино? То же самое мать сказала и про маслины с мидиями. Что рыба из озера лучше, а уж о раках и говорить не стоит. И попросту не стала есть деликатесы. А креветки аккуратно вынула чайной ложечкой из салата и сложила на отдельную тарелочку:
— Нечего добро переводить. Ты их, дочка, потом доешь.
Саша поняла, что тут уж ничего не изменишь. Грачи!
Как-то раз зашел в библиотеку Славик. До этого они с Сашей частенько сталкивались на улице. Грачи город маленький, по четвергам и выходным — все на рынок. Дорога на рынок лежала мимо Сашиной библиотеки, вот они со Славиком и сталкивались нос к носу. С ним всегда были дети и беременная жена. Грузная, отечная, с огромным пузом и лицом в коричневых пятнах. Не удивительно, что Славик смотрел на Сашу маслеными глазами. Она давно не обновляла гардероб, но все ее вещи были дорогими, качественными, не с рынка, и товарный вид почти не утратили. Да еще золотые часы на запястье, настоящий «Картье».
По грачевским меркам Саша выглядела шикарно, вот Славик и заявился в библиотеку.
— Что ты хотел? — нелюбезно спросила Саша.
— Да вот, книжку почитать, — он скользнул взглядом по ее груди.
— Только книжку? Хорошо. Я тебе порекомендую «Трех поросят». Четвертого ты ждешь.
— Ха-ха! Точно: поросята они! Слушай, пойдем сегодня в кино? — и он уже без всякого стеснения ее приобнял. Они стояли в подсобке, за стеллажами. Почему-то Славика беспрепятственно пропустили сюда. Саша была уверена, что к двери с другой стороны жадно приникли чужие уши.
— Видишь ли, я уважаю институт брака, — брезгливо отстранилась она.
— Чего? — озадаченно посмотрел на нее Славик.
— Ты знаешь, что такое барьерная контрацепция? Или презервативы нынче дорогие, а гормональные таблетки еще дороже? Радостей в жизни нет, тебе даже на водку не хватает. Развлекаешься единственным доступным тебе способом: каждое утро поднимаешь тонус оргазмом. А ты подумал о том, что скажут тебе твои дети, когда вырастут? Ведь ты ни образование не сможешь им дать, ни жильем обеспечить. Так и проторчат всю жизнь в Грачах.
— Что ж ты-то сюда вернулась? — разозлился Славик. — Замуж в Москве никто не взял? Так и здесь уже не возьмут, все в Грачах знают, что ты б… А ломаешься, как порядочная.
— У вас здесь что, дают за билет в кино? — она в упор посмотрела на Славика. — Ты уж просвети меня насчет здешних цен, а то я отстала от жизни.
Она машинально сказала «здесь», потому что родной город ее теперь не принимал, как не принимала раньше Москва.
— Через годок-другой сама прибежишь, — ощерился Славик. Саша с неприязнью заметила, что у него гнилые передние зубы. В Грачах была плохая вода. — Я не гордый, подожду. А через десять лет тебе и билет в кино уже никто не купит. Так дашь, задарма.
И он ушел. Саша какое-то время сидела, стиснув зубы. Потому что он был прав. Пока погода была хорошая, и дневная температура стабильно поднималась до двадцати градусов, и Саша прибывала в благостном умилении.
Бабье лето в Грачах было сказочное, совсем как на картинке в детской книжке. Озеро похоже на мятный леденец в шоколадных камышах, а холмы вокруг него на складки зеленого бархата. По берегам стояли бесчисленные машины, уже никто не купался, только удили рыбу. По озеру бесшумно скользили лодки, небо над ними было высокое и бездонное, Саша то и дело запрокидывала голову, чтобы его как следует рассмотреть. Курлыкали журавли, улетая на юг, и Сашина душа вся была в этом журавлином клине, тоже тянулась к теплому морю.
Наступили холода, но машин на озере не стало меньше. Саша поняла, что здесь рыбачат затем, чтобы сэкономить на еде, а возможно, и разжиться деньгами, продав улов на рынке. Так будет и зимой, когда все застывшая озерная гладь покроется пробуренными в ней лунками.
Вот тогда-то Саша и запаниковала. Последний год в Москве она тоже жила воспоминаниями, но они особо не терзали, потому что очень уж много было работы. Да и надежда еще не умерла: сделать карьеру или разжалобить тетку и вернуть себе все. Саша считала себя королевой в изгнании. Здесь же она была ссыльной, и права ее оказались сильно урезаны. По гарчевским меркам уже старая для замужества и деторождения, с подмоченной репутацией, не престижной и не денежной работой, — этот статус котировался ниже среднего. К тому же Сашина память стала похожа на талую землю, с которой постепенно сходили все льды и снега. Она все больше подсыхала, воспоминания в конце концов дали всходы, а через полгода и положенный обильный урожай.
Саша томилась в своей библиотеке, погружаясь в грезы. Вот они с Тафаевым прилетают на Мальдивы. Трансфер до отеля — гидросамолет. У Саши мгновенно закладывает уши, кажется, что голова вот-вот лопнет. Но в груди в это же время готово взорваться от бешеного восторга сердце. Потому что внизу захватывающая красота! Бирюзовый океан, ласкающий изумрудные острова с белоснежными пляжами.
Они приземляются на понтон, и тут же приплывает лодка — дони. На пристань они высаживаются под бой барабанов. Короткая процедура регистрации — и вот они с Юрой в шикарной вилле на воде. Саша без сил валится на гигантскую кровать под балдахином. Над ней нагибается улыбающийся Тафаев:
— Хочешь шампанского?
Неслышные слуги предугадывают каждое их желание, а ливневый душ под открытым небом легко смывает усталость. На закате они с Юрой опять занимаются любовью, прямо под звездами, на своей водной вилле. Вокруг — океан. Вода в бассейне на вилле сказочно теплая. А эти мальдивские закаты! Как же они хороши! Они не красные, не багровые, а рубиновые. Караты искрящегося огня солнце щедро ссыпает в воду, темнеющую прямо на глазах. На светящиеся окна водной виллы приплывают рыбы, немые свидетели их с Юрой мальдивской любви. Да еще любопытный рум-бой, который с детской наивностью спрашивает наутро, почему не смята постель? Мадам поругалась с мужем? А они спали под звездами. Там же занимались любовью. И когда они с Тафаевым возвращаются с ужина, там, под звездами, уже приготовлено роскошное ложе, усыпанное лепестками роз…
Она вздрогнула и открыла глаза. Где я? Господи, да в Грачах! У тетки в библиотеке. На ужин жареная картошка и салат из помидоров-огурцов. Сметана или масло? Вот и весь выбор!
Особенно неприятно было думать о Ленке Поспеловой, которая наверняка сейчас где-нибудь отдыхает. В конце концов Саша поняла, что готова абсолютно на все, чтобы еще хоть разок слетать на Мальдивы. И с ветерком прокатиться по Кутузовскому на новеньком «Мерседесе», за рулем. Сходить в дорогой ресторан, чтобы избавиться от привкуса грачевской сметаны, которой мать щедро сдабривает любую еду, хоть рассольник, хоть жареную картошку. В общем пожить.
В Новый год Саша решительно сказала тетке Марье:
— Не пора ли нам поговорить?
Мать устала и легла, она с каждым днем чувствовала себя все хуже и хуже. Шампанское «брют» кроме Саши пить никто не стал, найдя его опять кислятиной, и ей досталась целая бутылка. Но выпив ее, Саша не захмелела, но почувствовала азарт.
— И о чем же ты хочешь поговорить? — тетка Марья тоже была трезва. Она, казалось, давно ждала этого разговора.
— Расскажи мне, наконец, почему ты семь лет не общалась с Ликой? Со своей младшей сестрой, — поправилась Саша, потому что тетка посмотрела на нее с удивлением. Какая еще Лика? — Что за преступление она совершила?
— А зачем тебе это? — с любопытством спросила старая дева.
— Я хочу вернуться в Москву. Но не с голыми руками как раньше. Не с папкой стихов и бездарной рукописью, а с фактами.
— Созрела, наконец, — удовлетворенно кивнула тетка. — Да, ты изменилась. Я вот уже несколько месяцев за тобой наблюдаю. Славика ты грамотно отшила. Научилась говорить «нет», причем так, чтобы понятно было с первого раза.
— Что, доложили? — хмыкнула Саша.
— А как же! Я ведь директор! У нас в Грачах и в булочную за углом не сходишь, чтобы весь город об этом не узнал и не обсудил. А зачем в булочную, а не в маркет? Кому водка, себе или на взятку? Перевод, что ли, прислали, если в чеке шоколадные конфеты? А что ты хочешь? Грачи!
— Расскажи мне про Лику все. А я уж подумаю, что из этого можно вытянуть.
— Теперь она, значит, Лика, — хмыкнула тетка. — Каким именем ни назовись, от прошлого не открестишься. Что ж… Про дом у озера ты знаешь. Мы его продали и все деньги отдали Лидке. С ними она и поехала в Москву. Деньги не растранжирила, надо отдать ей должное, вступила в кооператив. А вот почему я с ней семь лет не разговаривала…
— Ты еще упоминала о каком-то суде.
— Это тебе вряд ли поможет. Здесь дело семейное. Когда твоя бабушка Настя умерла, осталась ее доля в этой квартире и кое-какие деньги. Она ведь пенсию на книжку откладывала, все старухи так делают. Это их «гробовые». Мать моя была женщиной бережливой, да и жила на всем готовом. По грачевским меркам сумма в Сбербанке скопилась приличная. И мы с Анной были потрясены, когда пошли к нотариусу и узнали, что Лидка открыла наследство. Она ведь все деньги за дом загребла! Сначала подумали, что это какая-то ошибка. Но тут она прикатила. Лидка. Говорит: имею законное право. Какая-то квартира у нее нарисовалась, говорит, любые деньги мне нужны. Обставляюсь.