Новые Атаги
На следующий день, в одиннадцать утра, колонна батареи остановилась на площадке перед небольшим, одноэтажным зданием, где располагался штаб полка. Не слезая с БРДМа, с любопытством огляделся: в четырехстах метрах от нас окраина деревни Новые Атаги, а между нами и деревней засеянное пшеницей поле, где виднелись на позициях Зенитные Самоходные Установки.
Справа от колонны стояли старые здания животноводческой фермы, занятые тыловыми подразделениями и отдельными ротами. Слева от нашей колонны, как бы на отшибе, стояло два небольших здания штаба полка и несколько сараев. За ними, в нескольких километрах через поле, виднелись высокие трубы цементного завода, населённый пункт Чири-Юрт, а ещё дальше начинались горы и вход в Аргунское ущелье – «Волчьи ворота». Сзади нас обширные поля и зелёнка, за которой возвышались большие здания птицефабрики и ещё дальше проглядывался районный центр Шали. Я более внимательно поглядел на окраину Новых Атагов и понял, что тем вечером, мы как раз на БРДМе проскочили между деревней и полком, также и когда двигались обратно.
В помещение штаба маялся от безделья оперативный дежурный и сидел начальник разведки штаба артиллерии полка капитан Пальцев, который обрадовался, увидев меня.
– Боря, здорово. – Алексей крепко пожал мне руку.
Я сел за стол напротив его: – Как тут у вас обстановка? Где начальство, чтобы доложить о прибытии?
– Из начальства сейчас здесь никого нет. Командир полка с начартом уехали в первый батальон, решать вопрос, куда двигаться батальону дальше. Но мне указали место, куда ты должен поставить батарею. Правда, твой первый взвод ещё некоторое время будет в третьем батальоне, – дальше Алексей Пальцев ознакомил по карте меня с общей обстановкой и передним краем нашего полка, после чего мы вышли из штаба на моё новое место.
Батарея становилась на угол молочно-товарной фермы: второй взвод разворачивался в сторону Чири-Юрта, а третий взвод в сторону Шали. Располагались мы, что меня очень радовало, компактно: фронт второго и третьего взвода составлял всего двести метров. Мой салон располагался посередине и я мог не только наблюдать, сидя у своего кунга, за личным составом, но тут же вмешаться в жизнь подразделения, если это потребуется.
Перед батареей в обе стороны тянулись чистые, ровные поля: со стороны второго взвода оно тянулось километра на два и упиралось в глубокий, бетонный арык, до которого мы тогда ночью доехали. За ним в четырёх километрах возвышались трубы и здания цементного завода, занятые боевиками. Слева поле расстилалось на восемьсот метров и пересекалось арыком, по сторонам которого тянулась узкая лента зелёнки, потом опять поле с позициями третьего батальона и расположение когда-то бывшего учебного танкового полка: с офицерским городком, казармами и парком боевых машин. На поле, прямо перед нами, торчал брошенный комбайн, которого я и определил за ориентир номер один.
За нашей спиной стояли здания, занятые ротой связи, левее и дальше располагалась разведывательная рота, сапёрная рота и на другом конце фермы здания были ещё не заняты, но как мне сказали, там будут располагаться РМО со складами и ремонтная рота. Со стороны Новых Атагов расположение командного пункта прикрывал зенитный дивизион.
Оставив за себя Кирьянова распоряжаться размещением батареи, я сел на БРДМ и направился в первый взвод, который находился на соседнем поле. Проскочили мимо комбайна, который внешне казался целым и исправным, проехали ещё немного по полевой дороге до брода. Переправились через мутный, с быстрым течением небольшой арык. Неожиданно для нас он оказался глубоким и мы практически почти переплыли через него, едва касаясь колёсами дна, нас даже снесло на метр течением. Если пройдёт, даже небольшой дождь, то переправить, допустим, подмогу батальону, будет весьма проблематично.
Проехав ещё метров четыреста, мы остановились в расположение первого взвода, где нас встретили с радостью. Я поздоровался со всеми за руку и Алушаев стал раздавать накопившиеся письма, а мы с Жидилёвым отошли в сторону. В принципе, командир взвода подтвердил то, что они подбили танк и БМП боевиков.
– Но, товарищ майор, после тщательного наблюдения мне кажется, что они вообще были без горючего и брошены. Смотрите сами, – Жидилёв стал показывать рукой и рассказывать, а я, вскинув бинокль, рассматривал местность и парк боевых машин.
– Вон, видите, офицерский городок – весь разбитый, там духи. Днём, правда, не видно, потому что его обрабатывают периодически артиллерией, – действительно, компактно расположенные здания офицерского городка из красного кирпича, имели жалкий вид. Не знаю, как в них проживали до войны, но большинство зданий имели заброшенный, не жилой вид, но и другие более-менее ухоженные здания выглядели сиротливо и убого. Среди них то здесь, то там подымались всплески разрывов мин и снарядов. Иной раз от прямого попадания в здание снаряда вверх вздымались клубы красной, кирпичной пыли. – Вот между офицерским городком и парком мы и влупили БМП. Вон оно стоит.
БМП стояло передком в нашу сторону, люки открыты, а ствол пушки задран в небо: – Мы ракету в БМП всадили, оно загорелось. Правда, мы не видели, чтобы оттуда кто-то выскакивал. Понаблюдали немного, а тут видим, за забором торчит башня танка. Ну, мы и его сожгли. А когда пригляделись, то увидели в разных местах брошенные танки. Я то уже доложил по радиостанции, что мы подбили БМП и танк, а сейчас неудобно: вроде бы как соврали.
– Ааааа…., да не расстраивайся ты, – успокаюваще, махнул рукой на слова взводного, – доложил что подбил, пусть теперь кто-то оспорит, что боевая машина пехоты и танк в этот момент были брошенные. Вот займём то место, осмотрим их, тогда и будем решать: брошенные они или нет. А пока представляй отличившихся солдат к наградам.
Я опять вскинул бинокль и стал внимательно рассматривать парк боевых машин. Парк как парк: таких парков я видел сотни за свою службу. Посередине парка была видна заправка Горюче-Смазочных Материалов, Справа и слева тянутся длинными рядами боксы: некоторые из них с открытыми воротами, но большинство было закрыто. А сам парк опоясывал обычный бетонный забор. За городком и парком на возвышенности виднелась часть дороги и сразу же ней вздымались возвышенности, поросшие лесом. Судя по карте, высотой в среднем от шестисот до восемьсот метров. Разглядывая парк, обратил внимание на несколько танков, сиротливо стоявших в разных местах.
– Жидилёв, а ты с этими танками разбирался?
– Это брошенные танки, но я всё равно сделал по ним контрольные пуски. Хотите сейчас вам фокус покажу? – Встретив мой заинтересованный взгляд, продолжил, – вон…, видите? Около заправки стоит танк, вон он. Я по нему сделал три пуска и было зафиксировано три попадания. И каждый раз, после попадания в башню, из ствола танка вырывался клуб дыма; как будто он сам стрелял по нам в ответ. Сейчас я вам это тоже продемонстрирую.
Командир взвода отдал несколько приказаний, после которых оператор занял своё место внутри машины и сделал пуск. Ракета вонзилась в башню танка и из ствола вырвался внушительный клуб серого дыма. А из окопов восьмой роты, которые находились в ста метрах от наших позиций, послышался восторженный свист и заглушенные расстоянием аплодисменты.
– Нормально, товарищ старший лейтенант, – я тоже был рад тому, что мои противотанкисты опять удивляли своей работой пехоту, да и мне теперь можно было похвастать перед своими друзьями «творческими» успехами своих подчинённых. Я поднял бинокль и стал внимательно рассматривать будку ГСМ. С этого расстояния она выглядела нетронутой; дверь закрыта, стёкла на окнах целые. А исходя из своего опыта, можно было предположить, что как и везде: будка делилась на два помещения. В одном сам пульт управления заправочными колонками, а в другом небольшой склад, где хранились ёмкости с различными маслами. – Жидилёв, передай своему оператору пусть вторую ракету всадит в окно будки ГСМ, а то до неприличия целая стоит.
Ракета, как по ниточке, проходит низко над полем, попадает в окно и разрывается внутри будки. Засверкали на солнце осколки стекла от окон, которые разом брызнули в разные стороны. Вслед за ними из окон вырвались клубы чёрного дыма, а из дыма вылетела дверь будки, сорванная взрывом с петель. Дверь стоймя летела параллельно земле и в пространство за ней затягивало спиралью чёрный дым из будки. Создавалось впечатление, что она летела самостоятельно, оставляя за собой дымный след. В таком режиме дверь пролетела метров двадцать и с силой ударилась о металлический фонарный столб, разлетевшись на мелкие кусочки. Да…, выстрел был не только удачный, но и красивый. Из окопов пехоты вновь послышался свист, аплодисменты и даже взлетело в воздух несколько касок.
Слева от ГСМ располагался ряд боксов с закрытыми воротами. Они как-будто напрашивались, чтобы их взорвали. Я и дал команду, ракетой взорвать ворота. После попадания ракеты створки ворот некоторое время шатались, и я уже думал, что придётся использовать ещё одну ракету, но они разом упали, подняв большие клубы пыли. Но всё равно, даже в бинокль нельзя было рассмотреть в темноте хранилища, что там скрывалось. Запустили ещё одну ракету, уже вовнутрь бокса. Но и за краткий момент разрыва ПТУРа мы не успели разглядеть, что там стояло. Немного подождали и не зря: сначала из бокса потянулась жиденькая струйка чёрного дыма, которая становилась всё гуще и мощнее. В темноте хранилища появился огонёк, а через некоторое время огонёк превратился в красное и хищное пламя, осветившее помещение. И теперь можно было рассмотреть, что в хранилище стояло несколько ГАЗ-66.
– Вот так, товарищ Жидилёв, работать надо. – Я снисходительно похлопал командира взвода по плечу, – приехал командир батареи и сразу же цель вам нашёл. Но всё равно вы, первый взвод – молодцы!
После этого мы постреляли из КПВТ и определили на местности предельную дальность пулемётов КПВТ и ПКТ. Пообщавшись ещё и с личным составом, я вернулся назад. Командир уже вернулся и я получил более обширную задачу, чем просто прикрывать командный пункт полка. Нужно было установить около своей батареи, на углу, шлагбаум и установить там пост. В принципе, на этом мои задачи в масштабе полка и заканчивались. Дело опять шло к заключению продолжительного перемирия с боевиками, поэтому я даже несколько обрадовался отсутствию задач. Можно будет немного отдохнуть, дать отдохнуть личному составу и что немало важно привести технику в порядок. Через две недели намечалось уволить первую партию солдат в запас, а перед этим прибудет пополнение: так что постановка пополнения в строй подразделения и передача боевого опыта увольняемыми должна пройти плавно.
В расположение построил личный состав и довёл до подчинённых обстановку и задачу батареи. Довёл свои требования на этот период, так сказать, относительного безделья. Увольняемых строго предупредил, что увольнение будет проходить после сдачи техники в исправном состояние, вооружения и полнотой ключей и запасных частей, а не просто так – «чохом». Отдельно поставил задачу и офицерам, прапорщикам батарее – не просто отдыхать, а использовать это время для приведения в порядок техники, вооружения и другого имущества.
Уже несколько дней стояла ясная, тёплая погода, с каждым днём становилось всё теплее и теплее. Весна стремительно входила в свои права, одевая деревья зеленью. Ещё несколько дней тому назад деревья стояли голыми, а сейчас покрылись маленькими листочками и теперь зелёнки издалека казались накрытыми хорошим зелёным туманом. В один день земля покрылась сочной, зелёной травой, которая стремительно лезла из земли, как бы понимая, что ей отведён только месяц тёплой и ласковой погоды, а потом установится жара и трава выгорит до примитивной желтизны. Днём мы ходили уже практически в летней форме, лишь к вечеру и на ночь, одевая тёплые куртки. Закончилось обустройство и жизнь на командном пункте, в батарее покатилась по наезженной колее. Первый батальон переместился ещё вперёд и теперь стоял в двух километрах от цементного завода. Как и ожидалось, наше высшее руководство опять установило перемирие с боевиками. Материться и ругать их уже не имело никакого смысла: наверно, мы заслужили иметь такое бездарное правительство. Мы просто махнули на это рукой.
Как-то разговорились с Ренатом Халимовым и он мне рассказал немного об истории установления перемирия с Новыми Атагами, и установления контактов с чеченцами. Ещё когда мы стояли на плем. совхозе, командир полка назначил Халимова старшим по обмену трупов, попутно была поставлена ему задача налаживание полезных контактов с той стороной. Первые встречи проходили на середине дороги между Старыми Атагами и плем. совхозом, и уже тогда Ренат познакомился с Резваном Чичиговым: как он сам представился – самым богатым человеком Чечни. И главой администрации села Новые Атаги – Абубакаром. Уже в ходе первых трёх встреч, Резван рассказал: что он возглавляет большой отряд народного ополчения Новых Атагов, обладает большим влиянием на местное население и негативно относиться к сложившийся военной ситуации. Ему хотелось бы сотрудничать с федеральными войсками, в ходе которого свести к минимуму результаты боевых действий между боевиками и федералами. Его позиция была доведена до сведения командования группировки, которое в свою очередь дала команду через Резвана выйти на Дудаева с целью склонить последнего к переговорам. Прекрасно представляя, что в ходе дальнейших боевых действий наш полк, вполне возможно, будет штурмовать Новые Атаги, что предполагало большие разрушения в селе, Резван вышел с предложением. Он гарантирует лояльность местного населения к войскам, отсутствие огня из населённого пункта и конструктивное сотрудничество в дальнейшем при решении различных вопросов. Но с одним условием – ни полк, ни его подразделения в деревню не заходят. Командование на такие условия согласилось, что потом полностью оправдалось. Все спорные вопросы, которые возникали, чеченцами решались быстро и чётко, как правило, в нашу пользу. Сам же Резван в прошлом был начальником отдела сбыта цементного завода, который располагается в Чири-Юрте и который нам предстоит брать. Уже сейчас было известно, что там занимает оборону отряд численностью в сто пятьдесят человек. Но в целом обстановка была спокойная.
В батарее тоже жизнь текла спокойно и размерено: её разнообразило только приёмы пищи, совещания, помывка в бане и выезд в первый взвод. В остальном приходилось искать себе занятие. Все обленились безмерно и от безделья солдаты и офицеры стали пить, а где выпивка – там чрезвычайное происшествие. Причём, у каждого пьяного военного был свой особенный «вывих» или прикол. Батарея пока держалась, но в роте связи, которая стояла рядом, пьянки среди солдат и контрактников не прекращались ни днём, ни ночью. Так как они стояли от нас буквально в пару десятков метров, я пытался наводить и у них порядок, но потом махнул рукой, видя бездействие командира роты и начальника связи полка Николая Бородуля.
Как-то сидел на табуретке, голый по пояс, в тапочках у своего салона, нежился на солнце и с интересом читал книжку. Переворачивая очередную страницу, машинально поднял голову и увидел, как из расположения роты связи выбежал пьянущий солдат с гранатомётом «Муха» в руках. Встав на пригорке в сорока метрах от меня, связист вскинул гранатомёт и стал крутиться на месте, прикидывая куда выстрелить. Сначала я с интересом наблюдал, решая про себя, куда он стрельнет, но мой интерес моментально пропал, обратившись в банальный испуг, когда увидел, что он развернулся и стал вполне целеустремлённо целиться в мой салон, после чего связист опустил гранатомёт и стал возиться с защёлками, чтобы привести его в боевое положение.
Покрывшись холодным потом и прекрасно понимая, что в тапочках я просто не успею добежать до солдата и отобрать у него «шайтан-трубу». Сидел на табуретке и затравленным взглядом смотрел, как пьяный боец, непослушными пальцами откидывал крышки контейнера. Но судьба была благосклонна ко мне и к нашему салону: из-за здания, где располагалась рота связи, стремительно вывернула группа солдат-связистов и накинулась на гранатомётчика. Свалили его на землю, немного попинали и отобрали «Муху». Увидев такой расклад событий, я подскочил на ватных ногах к связистам и ногой в тапочке тоже попытался его пнуть, но ничего у меня не получилось. Солдата скрутили и утащили в одно из помещений, где бросили спать. Я же отыскал майора Бородулю и в резкой форме высказал всё, что думал об роте связи и его командире.
Николай начал оправдываться, рассказывая, что это один такой у него солдат, остальные нормальные и спокойные. А этот всё время хочет пострелять с гранатомёта.
– Коля, ну дайте пострелять ему. Получите кучу гранат, отвезите его на передок и пусть он там стреляет до опупения. Проблемы ведь в этом нету.
Через полчаса Бородуля сам пришёл ко мне: – Боря, дал команду собрать все «Мухи», и закрыть их, а рядом с ним, пока он спит, положить пустую, выстрелянную «Муху», – мы посмеялись над простым военным решением вопроса и продолжили разговор. Через полчаса старшина притащил откуда-то канистру с пивом, рассказав, что это пиво с брошенного Шалинского пивзавода и предложил его нам. Чему мы здорово обрадовались, но вкусом были разочарованы: пиво было старое и прокисшее, хотя некоторые остатки алкоголя чувствовались. Потягивая изредка пиво, мы продолжали неспешный разговор, который был неожиданно прерван. Из-за угла здания опять выскочил давешний пьяный гранатомётчик с «Мухой» в руке, остановившись на том же месте, солдат присел на колено. А гранатомёт вскинул на плечо, поворачивая оружие в нашу сторону. Прицелившись в нас, солдат опустил гранатомёт и сноровисто стал отстёгивать крышки контейнера, потом резким движением растянул трубу, тем самым, приведя гранатомёт в боевое положение.
– Коля, сейчас мы узнаем – пустой он контейнер взял или всё-таки боевой, – обречённо произнёс я, а Бородуля, в это время, превратившись в соляной столб, держал в руке кружку с пивом и побелевшими, непослушными губами пытался что-то сказать или скомандовать, но у него это не получалось.
Связист опять вскинул гранатомёт на плечо и снова навёл его на нас. Я и Николай одновременно с облегчением выдохнули из груди воздух – в руках солдата был пустой контейнер и солнечные блики сейчас весело скакали на отполированной внутренней стенке трубы. Солдат продолжал в недоумении щёлкать планками прицельных приспособлений и нажимать на спусковую клавишу, пытаясь выстрелить в нас, пока мы медленно и неотвратимо приближались к нему. Поняв, что убить нас у него не получается, он бросил контейнер на землю, выставил руки перед собой и завопил пьяным голосом: – Я не в вас хотел стрелять… Я в салон хотел стрельнуть, посмотреть как фанера и доски от взрыва внутреннего полетят. Я…..
Закончить он не успел, смачный удар кулака в лицо прервал пьяные вопли. Коля ещё несколько раз, но уже слабее, ударил его и, схватив за шиворот поволок в сторону роты связи, но теперь он уже угрожающе вопил: – Ты, скотина…, сволочь… Ты хотел убить начальника связи полка – своего начальника. Я тебе сейчас покажу, как Родину любить… Назаренко.., Назаренко…, – стал он звать командира роты, который тут же выскочил из ГАЗ-66. Теперь они вдвоём, подхватив за руки, тащили пьяного солдата. На шум и крики из помещений, палаток выскакивали бойцы роты связи и присоединялись к этому бедламу.
– Коля…, Коля…,– кричал я со смехом вслед им, – он и меня хотел убить тоже, не только тебя. Ты ему об этом тоже скажи, перед тем как рожу ему чистить будешь…
Но никто меня не слушал и не слышал, а через несколько метров они свернули за угол здания. Участь солдата была решена быстро. Через пять минут побитого и помятого воина связисты на верёвках спустили в каменный бункер рядом с моей батареей, откуда без посторонней помощи вылезти было невозможно. Самое поразительное, что как только его туда опустили, он моментально заснул. До глубокой ночи он спал крепким сном, но среди ночи проснулся от холода и в течение получаса кричал, звал кого-нибудь, не понимая, как он здесь оказался. Убедившись, что никто не придёт ему на помощь, до утра бегал по дну, делая гимнастические упражнения, чтобы согреться.
Утром я решил вопрос по освобождению солдата из-под ареста и после завтрака связисты достали его из ямы. Он стоял на краю каменного бункера жалкий и грязный, тело продолжало сотрясаться от утренней прохлады и похмельного синдрома. Солдат взял в дрожащие руки, поданный ему котелок с холодной водой и жадно выпил его до конца.
– Товарищ майор, я ничего не помню. Простите меня дурака, избейте, но я ничего не помню. Я ничего не имею ни против вас, ни против начальника связи, – жалко лепетал солдат, когда я ему рассказал, что он вытворял.
– Я что, солдат, священник чтобы прощать тебя или не прощать? Ты, скотина, понимаешь: что если бы ты вчера в нас выстрелил и убил, то что тебе светило бы? Чмо, ты!
Повернулся к связистам и своим солдатам, которые обступили нас: – Посмотрите бойцы, к чему может привести пьянка. Лучше учиться на чужих ошибках, чем на своих. Ладно, убивец, пошли со мной.
– Куда? – Испуганно и одновременно настороженно вскинулся солдат.
– Видишь, в поле стоит комбайн, вот сейчас пойдём со мной и ты расстреляешь его из гранатомёта, – я показал рукой на сельскохозяйственную машину, одиноко стоявшую у дороги, поднял с земли два одноразового гранатомёта и сунул их отшатнувшемуся связисту.
– Я не пойду, товарищ майор.., я не пойду, – попятился от меня солдат.
– Не просто солдат пойдёшь, а побежишь. Побежишь впереди меня и будешь стрелять. Я тебя, гад, научу как целиться в своих. Вперёд, солдат, – сильным пинком заставив, бойца идти в сторону поля.
Подошли к комбайну и обошли его кругом: – Посмотри, какой он – почти новый, может быть и целый, но сейчас мы его взорвём, то есть ты его взорвёшь, чтобы у тебя полностью пропало желание даже брать в руки гранатомёт…
– Товарищ майор, давайте не будем этого делать, – плакался солдат, – ведь жалко, да и зачем?
– Ага, двух майоров завалить по пьянке – не жалко, а комбайн – жалко. Ни хрена, солдат, сейчас ты его расстреляешь, или я тебя тут сам расстреляю. Пусть тебе это будет уроком на всю жизнь.
Мы отошли на сто метров от комбайна, связист поднял с земли гранатомёт и раздвинул его: – Товарищ майор, может быть не будем?
– Будем, солдат, тем более что ты уже привёл гранатомёт в боевое положение. Стреляй!
Связист поднял гранатомёт, приложился к прицелу, я тоже внутренне сжался, ожидая оглушительного грохота. Грохнул выстрел, граната вылетела из контейнера и тут же впилась в середину комбайна. Пламя разрыва на мгновение охватило всю машину и исчезло. В разные стороны полетело несколько небольших кусков металла и на этом всё закончилось. В машине не было ни капли топлива, и из середины комбайна потянулась лишь тонкая ниточка дыма, а вскоре и она исчезла. Больше мы стрелять не стали.
После обеда я взял две бутылки водки и поехал во вторую роту, чтобы отблагодарить командира взвода, да и просто посидеть с Сергеем Викторовым, который стал ротным после смерти капитана Нестеренко. Мотострелковая рота за эти дни продвинулась вперёд и теперь занимала позиции вдоль окраины Новых Атагов. Впереди позиций, в двухстах метрах, виднелся полуразрушенный дом, который мы разбили двумя ракетами в первый день взятия берега Аргуна. Когда слез с БРДМа, то сразу же увидел ходившего по траншее чеченца лет шестидесяти пяти, который переходил от одной кучки солдат к другой и о чём-то разговаривал с ними, что мне здорово не понравилось.
В одиноко стоявшем сарае, командном пункте роты, за накрытым столом, меня уже ждал капитан Викторов и командир взвода Дима. Поздоровавшись с обоими, я сразу же сказал о чеченце в траншеи.
Сергей усмехнулся и пригласил жестом за стол: – Боря, ведь это твой дух, – загадочно проговорил он.
– Какой мой?
Офицер налил в кружки водку и поставил бутылку на стол: – Это хозяин разрушенного тобой дома. А ходит он здесь уже второй день: уговаривает солдат помочь ему, за деньги, конечно, разобрать дом по кирпичику, чтобы построить себе новый.
– Серёга, точно что ли? Так я тогда пойду, мне ведь интересно поговорить с ним. – Я вскочил из-за стола, но Викторов схватил меня за рукав.
– Боря, погоди, ты куда? Давай хоть выпьем для начала.
Торопливо выпив свою порцию водки, я выскочил из сарая и пошёл по траншее. Увидев чеченца в окружение солдат, приосанился, поправил автомат и подошёл.
– Что это здесь за гражданские лица ошиваются? – Суровым командирским голосом спросил у солдат. – Если задержанный, то тогда отправьте его в штаб полка.
Бойцы заулыбались, понимая подоплёку происходящего, и бодро доложили: – Товарищ майор, это хозяин вон того разрушенного дома, – солдат сделал ударение на слове «разрушенный» и «того».
– В чём проблемы, отец?
Старик пожал плечами: – Да проблем в общем-то и нет. Вот хожу, с разрешения их командира, пытаюсь кого-нибудь уговорить, чтобы за хорошую плату и питание, разобрать развалины по кирпичику. Всё равно от безделья в окопах маются.
Я посмотрел на дом, а потом с наивностью в голосе протянул: – Да, нехорошо получилось с домом-то. А кто его тебе разрушил – боевики что ли? У нас ведь с вашей деревней перемирие заключено было.
Старик остро и неприязненно сверкнул на меня глазами, нахмурил брови, спрятав взгляд: – Да нет…, ваши это сделали – федералы.
Наступило молчание. Старик переминался с ноги на ногу, не зная как ему поступить: может ли он уйти домой или задержан этим непонятно, откуда взявшимся офицером. Солдаты тоже молчали, ожидая продолжения разговора.
– Да, хороший дом, богатый. Жалко, наверно?
Старик с достоинством посмотрел на меня: – Да, дом хороший был, но если мне солдаты помогут разобрать развалины, то к осени я новый – ещё лучший дом построю. Дом не жалко: жалко, что сгорели во время пожара реликвии семьи – тапочки прадеда. А так: хозяйственные постройки остались, жить пока можно и в них.
– А чего ты отец ходишь и просишь помощи у солдат, почему тебе не помогут сыновья, соседи?
– У соседей своих проблем полно, а сыновья мои в России; от греха подальше, – старик ссутулился, считая, что разговор закончился, вылез из траншеи и, опустив руки вдоль туловища, побрёл в сторону дома. Может, фигура одиноко бредущего старого чеченца через поле к своему разрушенному жилищу и вызвала бы у кого-нибудь жалость, но только не у меня. Судя по взглядам и репликам солдат, жалости не наблюдалось и у них.
Сколько бы я не встречал чеченцев, сколько бы с ними не разговаривал: все они «были» мирные, белые и пушистые, все они против Дудаев и за русскую власть. То же самое я слышал и от знакомых офицеров. Куда бы наша артиллерия не стреляла, потом приходили старейшины и докладывали, что во время обстрела погибало такое-то количество детей, стариков и женщин. Мужчин как будто и нет у них, а вывод напрашивается один: все в боевиках. И дом у старика – хоромы, на трудовые и сельские доходы такой дом не построишь. Наверняка, и сыновья у него в бандитах. И такой вот безобидный с виду старик, если бы боевики сумели захватить часть русской территории: ехал бы на автомобиле за своими сыновьями и грабил русское население, грузил всё что попало в руки в кузов. Несмотря на свой возраст, может быть, и насиловал русских женщин, а потом в кругу односельчан хвастал своими трофеями и приключениями. Знаю я чеченцев по службе в армии. Когда их в подразделение или части немного, или единицы – это хорошие солдаты, интернационалисты. Но когда их много, то они сколачиваются в стаи и превращаются в скотов и сволочей, которых надо постоянно гвоздить железным кулаком и держать за глотку, а не рассуждать о каком-то их, особом, национальном менталитете. Закон и правила общежития должны быть для всех национальностей, для всех людей един и не только в армии. А то получается: когда русские парни на рынках или на улицах изредка бьют «чёрных» – это шовинизм, расизм и фашизм со стороны русских. А когда в бывших наших республиках выгоняют из домов, грабят и унижают русских – это называется всегда ростом национального самосознания.
После утреннего построения, где я поставил батарее задачи на день, ко мне подошёл Снытко с третьего взвода. Нерешительно переминаясь с ноги на ногу, смущаясь и заикаясь, солдат предложил мне вместе с ним съездить на пивзавод и набрать там нормального пива, а не той кислятины, что сейчас пьют в полку. Дорогу туда он знает: знает, где можно взять и солёной рыбы под пиво.
Безмерно удивлённый, я подозвал к себе замполита и техника.
– Алексей Иванович, Игорь, вы знаете, где находиться пивзавод, откуда привозят это хреновое пиво? – Получив их отрицательные ответы, с саркастическим смехом продолжил, – и я не знаю. А вот этот, водитель противотанковой установки, который никуда не ездит, а сидит на позиции – знает, куда ехать. Знает, в какой цистерне находится хорошее пиво, и знает где можно достать под пиво рыбки. Вы понимаете, что твориться за нашими спинами? А это значит, что солдат уже туда мотался и ещё надо разобраться на чём он туда ездил? С кем и зачем?
– Да…, – протянул задумчиво, глядя на рядового, – это первая ласточка, причём нехорошая. Бойцы начали маяться от безделья.
– Ладно, потом разберёмся, – я решительно махнул рукой, – Товарищ солдат, помимо того, что я командир – я ещё и слабый человек. Пивка нормального, да ещё с рыбкой – хочется. Алексей Иванович, Игорь, как насчёт пивка?
Увидев довольные лица подчинённых и поднятые кверху большие пальцы, типа – всегда готовы, я повернулся к солдату: – Снытко, если пиво, рыба действительно будет нормальным, я готов забыть твой проступок и не буду выяснять, откуда у тебя такие интересные познания. Но если узнаю, что кто-то ещё туда поедет без разрешения, разборки будут жестокие. Передай это и тем, кто тебя послал ко мне, – водитель открыл рот, чтобы запротестовать, но я его оборвал. – Молчи…, не спорь с комбатом. Ты сам, с таким предложением никогда бы не подошёл ко мне. Передай им, комбат даст сегодня батарее попить пивка.
Быстро определив, сколько пиво нужно привезти, Кирьянов, Карпук и несколько солдат, вооружившись, умчались. А через два часа они привезли двести литров пива и рыбы. Правда, рыбы было немного и не того качества, какого бы хотелось, но ничего. Большую часть рыбы я забрал себе, но пиво было действительно неплохое. Алексей Иванович ещё привёз мне в подарок стеклянную пивную кружку: – Борис Геннадьевич, посмотрите на дно кружки, там выбит знак нашего полка.
Поглядев на дно стеклянного сосуда, я разглядел круг, а в нём три треугольника – точно знак полка. Конечно, понимал, что это знак завода, который выпускал это изделие, но всё равно было приятно от такого совпадения.
Мы вызвали к себе сержантов и выдали им на личный состав пиво: из расчёта три литра на человека, предупредив чтобы не было ни каких эксцессов. А через час, у меня в гостях сидели: начальник артиллерии полка, Андрей Князев, начальник разведки полка Олег Безруков, Коля Бородуля, командир зенитного дивизиона Володя Микитенко и командир танкового батальона Мосиевский. Хмельного напитка было литров сто двадцать, поэтому мы пиво пили не спеша, наслаждаясь неплохим напитком и рыбой. Бойцы своё пиво выдули мгновенно и чего мы не ожидали: быстро окосели и вылезли из палаток. Вели они на глазах у командира батареи вполне прилично, но всё равно было видно, что они пьяные. А после того, как Алексей Иванович рыкнул на них, все они попрятались в палатках и спокойненько заснули.
Вскоре алкоголь подействовал и на нас, но всё было в рамках приличия. Все мы внимательно слушали майора Мосиевского и смеялись над его рассказом, где он в цветах и красках рассказывал об отражении нападения боевиков на танкистов со стороны птицефабрики.
– Да…, Боря, чуть не забыл тебе рассказать, – Мосиевский обратился ко мне. – Помнишь, мы склад с боеприпасами взорвать не смогли? Я ездил туда. Так это, оказывается, не ящики с боеприпасами стояли, а штабеля с бетонными блоками. Кто-то из чеченцев решил там коттедж построить, выкопал фундамент, складировал бетонные блоки под фундамент, а тут война. – Толя весело засмеялся, – так там ни одного целого блока не осталось, всё разбито.
Разошлись гости часа через два очень довольные и Толя Мосиевский на завтра пригласил к себе в гости. Я, замполит и техник посидели ещё немного, пиво уже не лезло и остатки убрали в салон, а я пошёл на пьяные голоса, которые доносились уже с полчаса из-за палатки третьего взвода. Открывшееся картина, заставила замедлить шаг и постараться остаться незамеченным. Сзади палатки, голые по пояс, друг против друга стояли на коленях командир противотанковой установки сержант Рубцов и мой водитель Чудинов. Пьяно тараща глаза друг на друга, они горячо и безсодержательно спорили: кто из них больший герой.
– Чудо…, ну какой ты герой? – Пьяно бубнил Рубцов, – вы всегда с комбатом стоите сзади нас – в тылу, а мы вот стоим на самом передке и все пули летят в нас. А вы то, вы то где стоите? Герои хреновы. А вот мы…, – Рубцов попытался внушительно ударить себя кулаком в грудь, но потерял равновесие и жёстко ткнулся лицом в траву, опёрся руками о землю и начал медленно выпрямляться. Чудинов даже не заметил исчезновения Рубцова с его глаз, продолжая смотреть в то место, где он только что видел лицо своего оппонента, гневно доказывал обратное, стуча кулаком о землю.
– Да мы с комбатом…, мы с комбатом… Да мы во все бои ходили…, а вас комбат ещё ни в один бой не пускал. Это я герой, а не ты… – Далее пошли перечисления всех случаев, где и когда мы с Чудиновым участвовали. Интересно было слушать изложение известных событий с солдатской точки зрения, да ещё разбавленную доброй порцией алкоголя. Исходя из этого рассказа, геройские похождения экипажа моего БРДМ, с моим участие конечно, в целом помогли полку разгромить стоящих перед нами боевиков.
Посмеявшись от души над пьяными бреднями своего водителя, решил вмешаться этот спор.
– Я не пойму, бойцы, почему вы до сих пор не спите? Марш, по пещерам, – Я легонько толкнул обоих. Рубцов, только что поднявшись с земли, завалился обратно, возмущённо засопел, попытался вскочить и кинуться на меня, но узрев перед собой командира батареи, перевернулся на живот и на четвереньках шустро умчался в палатку. Чудинов встал опять на колени, сфокусировал глаза на мне и с угрозой в голосе произнёс: – А ты не прав, комбат.
Оставив чёткий пыльный отпечаток сапога на голой и потной груди солдата, несильно толкнул его ногой. Чудинов завалился на спину, а я, наклонившись над ним, весомо произнёс: – Чудо, запомни – комбат всегда прав. Это я герой, но благодаря только вам. Это мы все герои вместе, когда в одном кулаке. Только вместе. Ты понял меня, солдат?
Водитель обратно поднялся на колени и, покачиваясь из стороны в сторону, сверлил меня взглядом, потом с трудом поднялся и направился к палатке. У входа обернулся, поднял кулак вверх и выдохнул: – Комбат, а ты ведь прав….
…. Обстановка вокруг полка постепенно стабилизировалась и передний край окончательно установился. Боевики со своей стороны тоже снизили активность и по данным разведки усиленно проводили перегруппировку своих подразделений и подготовку к предстоящим боевым действиям. К нам на поле перебрался наш артиллерийский дивизион, а сзади него встали лагерем несколько подразделений Внутренних войск и стало гораздо веселее. Мирная жизнь в населённых пунктах Чечни тоже налаживалась. Начали возвращаться беженцы и в Чечен-Аул, которых очень много скопилось в Новых Атагах и в Чири-Юрте. В один из дней группа старейшин и мужчин под охраной нашей разведывательной роты проехала в Чечен-Аул посмотреть, что стало с деревней. После чего, через пару дней на окраине Новых Атагов внутренние войска установили блок-пост и стали пропускать беженцев в Чечен-Аул. Я как-то приехал туда, посмотреть на это мероприятие и был удивлён, той напряжённой обстановкой, в которой работали ВВэшники. На окраине деревни скопилось человек пятьсот беженцев, в основном женщины, дети, старики. Были, правда, и мужчины, но совсем немного. Практически все возвращались в деревню с домашним скарбом, который был нагружен на автомобили, повозки и трактора. Почти к каждой единице техники были привязаны коровы и бычки, которые тараща большие и влажные глаза на скопище людей, испуганно ревели, дёргаясь на привязе. Всё это надо было проверить ВВэшникам, на наличие оружия и боеприпасов. Мужчин отводили в сторону, к отдельному столу, за которым сидело несколько особистов, и проверяли на предмет участия в бандформированиях, переписывая их. А над окраиной деревни, стоял нескончаемый гул голосов, криков, воплей и ругани. Толпа напирала и ВВэшникам периодически приходилось применять силу, чтобы навести порядок. В двадцати метрах от блок-поста под деревом сидел связанный боевик, которого вычислили особисты и задержали, а за блок-постом с десяток женщин голосило и призывало все кары Аллаха на головы русских, которые арестовали невинного человека. Под другим деревом сидел другой боевик – тоже связанный, но которого привезли сюда на обмен. Кругом стоял хаос, но в котором чувствовался определённый порядок и железная воля капитана ВВ – старшего блок-поста. Он стоял в сторонке и наблюдал за действиями своих подчинённых, и когда надо было, то решительно вмешивался, а потом опять отходил в сторону.
Я попытался договориться с ним насчёт кинжала, но капитан устало усмехнулся и кивнул на недалеко стоявших полковников: – Вон, майор, смотри: с группировки приехали с такой же просьбой. Пять ножиков нужно, два кинжала я реквизировал и уже отдал. Так что обещать не могу. Приезжай завтра.
…. В эти дни большая группа солдат и сержантов увольнялись с полка, с ними уходило и несколько человек с батареи. Уходили сержанты Некрасов, Рубцов и ещё трое человек, а вместо них прибыло в батарею пять человек молодого пополнения. На фоне моих, понюхавших пороха, опытных и уверенных в себе солдат, смотрелись они убого: выглядели испуганными и неуверенными. Одетые в форму большого размера, да ещё советского образца, гляделись очень худыми. А тут ещё пришла телеграмма из военкомата, в которой сообщалось, что мать рядового Чудинова находится в больнице, в тяжёлом состоянии и просят ускорить его увольнение. Жалко было расставаться с водителем. Хоть много я с ним хлебнул неприятностей, много вначале он мне нервов попортил, но наконец-то между нами установилось понимание, и в какой-то степени мы даже привязались друг к другу. Накануне отъезда Чудинов подошёл ко мне и смущённо попросил пройтись с ним. Идти далеко не пришлось: за палаткой третьего взвода был накрыт небольшой столик, стояла бутылка водки и закуска. Рядом со столиком стоял новый водитель моего БРДМа – рядовой Степанов, из молодого пополнения. Чудинов пригласил меня сесть, а сам засуетился, открывая водку и разливая её в два стакана. Я молча наблюдал за этими приготовлениями и не мешал. Может быть, в другой обстановке и отругал бы своего солдата, но сейчас я молчал, понимая его чувства.
Чудинов встал со стаканом водки в руках и обратился к своему заменщику: – Ты, Степанов, стой и слушай, что я сейчас комбату скажу. И всё это «мотай себе на ус». Товарищ майор, я понимаю, что принёс достаточно вам хлопот. Дурак я был. После тюрьмы считал всех офицеров и прапорщиков «скотами и сволочью», из-за чего в Забайкалье имел очень много неприятностей с командирами. И сюда, когда приехал, тоже так считал, но завтра я уезжаю и кривить мне душой незачем. Поэтому хочу сказать, что без вас – офицеров, многие из нас, солдат, просто бы не выжили на этой войне. Большое вам спасибо за это. А я хочу выпить лично за вас, конечно за Кирьянова и Карпука. Блин, получается и за взводников надо выпить. Да, хочу за всех вас выпить, но только не за старшину. Чтобы вы живыми и здоровыми вернулись домой.
Пока он это говорил, я сидел и пытался справиться с нахлынувшими чувствами. А это было очень трудно, но успешно справился. Мы чокнулись и молча выпили. Посидели около получаса: в течение которого я тоже сказал достаточно много тёплых слов и пожеланий Чудинову, а Степанов всё это время стоял около столика смотрел и слушал, тараща на нас удивлённые глаза.
– Смотри и слушай, Степанов, – обратился Чудинов в конце к водителю, – комбат нормальный мужик и офицер, он тебя научит всему, а если время придёт, то и вытащит тебя на себе. Но и морду тебе набьёт если будешь не то делать. Он имеет полное на то право.
На следующий день они уехали и весь день у всех из рук всё валилось: солдаты ходили задумчивые или сидели у своих машин и тихо обсуждали отъезд товарищей, строили свои планы. Ведь в течение апреля-мая, практически все должны были уволиться, за исключением сержанта Кабакова, Большакова и ещё пару человек. Да ещё и Субанов, который недавно подписал контракт на сверхсрочную службу, а теперь ходит как в воду опущенный. Но ничего, всё встанет на свои места. После обеда из третьего батальона вернулся в батарею первый взвод и теперь мы были все вместе.
А вечером в салон ввалился возбуждённый Кирьянов: – Борис Геннадьевич, я не знаю: то ли нам смеяться, то ли плакать. Полез сейчас в сейф, где хранятся наши личные вещи и батарейный промедол, а он взломан. Что самое интересное – наши личные вещи не тронуты, а промедола, всех 70 ампул – нет. По моим данным, последним в кузов, где наш сейф лежит, лазил Чудинов. Вот скотина. Сколько волка не корми – всё равно в лес смотрит.
Плакать мы не стали, смеяться было не над чем: только сокрушённо покрутили головами. (Через три недели пришёл запрос из милиции города, куда уехал Чудинов. В день приезда из армии, вечером он был задержан в городском парке за продажей ампул промедола, что квалифицировалось как продажа наркотиков. Органы следствия просили дать служебную характеристику. Я долго не думал и дал ему отличную характеристику, хоть представляй его к ордену. Как у него сложилась дальнейшая судьба – не знаю)
На следующий день вывели пополнение на передок седьмой роты и до обеда провели стрельбы из всех видов оружия. Благо целей там было полно и не надо было ставить специально мишени. После обеда и весь следующий день прошёл за изучением материальной части. Так получилось, что учебные пуски противотанковых ракет и прямая наводка в дивизионе Князева, тоже для молодого пополнения, совпали, причём, позиции были тоже рядом. Решили стрельбу провести по реальным целям на переднем крае противника. Пока командиры взводов готовили противотанковую установку, проводили последние инструктажи перед началом занятия, я направился на позиции артиллеристов. Здесь тоже шла суета последних приготовлений, а рядом с Андреем крутился начальник связи полка Николай Бородуля, который был в изрядном подпитии и излишне весёлый.
– Боря, – радостно завопил и облапил меня майор, – половину службы своей прослужил связистом в артиллерии и ни разу не стрелял. Вот решил сегодня пострелять прямой наводкой и стать настоящим артиллеристом.
Мы с Князевым переглянулись и с хитрецой посмеялись, а через минуту Коли около нас не было, он с пьяным азартом кинулся разгружать ящики со снарядами.
– Ну что, Андрей, посоревнуемся, как тогда. Твой молодой и мой молодой: кто вперёд реальную цель уничтожит, – предложил командиру дивизиона.
Андрей с весёлым азартом хлопнул по моей ладони: – Давай!
День, как и предыдущие, стоял солнечный, видимость была прекрасная. На горах и местности, наполовину покрытые зазеленевшей травой и зелёнкой, отчётливо проглядывалась каждая деталь окрестностей. В небе с самого утра крутились бомбардировщики СУ-25 и периодически бомбили передний край боевиков. Сейчас они по очереди пикировали на группу строений на склоне горы, там ещё была видна часть дороги, уходящей в гору. Вчера, уже в сумерках, по ней в горы сумела прорваться небольшая духовская автомобильная колонна. Хотя огонь открыли вовремя, но боевики успели проскочить опасное место и ушли без потерь. Среди строений вздыбились большие султаны разрывов от двухсот пятидесятикилограммовых бомб. Следом за этими разрывами, поднялись ещё два с другого самолёта.
– Андрей, давай и мы туда будем долбить. Раз бомбят, значит там духов засекли. Видишь, две здоровые цистерны стоят. Вот правая и будет наше общей целью в споре. Красная ракета – начало открытия огня. Хорошо?
Через десять минут всё было готово к соревнованию. Мой экипаж ознакомлен с целью и стоит в десяти метрах от пусковой установки. Экипаж самоходки тоже стоит в десяти метрах. Запускаю красную ракету и мой экипаж срывается с места. Ребята действуют чётко и быстро, хлопнули люки, завёлся двигатель и завизжали электродвигатели, подымая пусковую установку из машины. Артиллеристы тоже не отставали. Последний раз взвизгнув, замолчали электродвигатели и ракета нацелилась в цель. Несколько секунд томительного ожидания: слабый щелчок открывшихся крышек контейнера, а через доли секунд оглушительный рёв стартового двигателя и ракета уже на траектории. Судя по тому, как ракета шла, оператор действовал уверенно. Я с опаской бросил быстрый взгляд на артиллеристов: дальность до цели была полтора километра и полётное время ракеты составляло 7-8 секунд. Если сейчас артиллеристы выстрелят, то они могут опередить нас: ведь полётное время снаряда всего две секунды. Ещё пару секунд и ракета вонзилась в бок цистерны. Высоко в небо взметнулось большое красно-жёлтое пламя и разом опало обратно. Взорвались нагретые солнцем остатки паров, когда-то хранившегося там горючего. Теперь из огромной дыры в небо тянулась лишь жиденькая струя дыма. Теперь грохнул выстрел из самоходки: наводчик, увидев наше попадание, чуть довернул влево и выстрелил во вторую ёмкость и тоже попал. Эффект от разорвавшегося внутри цистерны снаряда и паров был гораздо больший и красивее. Вместе с пламенем и дымом в разные стороны полетели большие и малые куски металла. Но там тоже не оказалось горючего и теперь, обе цистерны лишь слегка дымили. Дальше мы стреляли не торопясь. Пропустили по несколько раз молодёжь, стрельнул и я, дал пострелять всем, кто желал. Через час закончил занятие и дал команду на сворачивание и убытие в лагерь. А сам довольный результатами отправился на позиции артиллеристов, у которых занятие тоже подходило к концу. Коля Бородуля был ещё пьянее и с давно погасшей сигаретой в руке приставал ко всем с вопросами: на что надо нажимать и что надо дёргать, чтобы самоходка выстрелила. Тут же забывал и опять лез с расспросами, дёргая всех за рукава. Наступила и его очередь. Уяснив цель, Коля полез вовнутрь самоходки, попутно ударяясь головой обо все выступающие детали и уступы. Хорошо, что на голове у него был шлемофон, а то бы занятие закончилось перевязкой и отправкой офицера в полковой медицинский пункт. Мы смеялись до изнеможения, но Коля, не замечая болезненных ударов, скрылся в глубине самоходки. Минуты две артиллерийская установка стояла, не подавая признаков того, что в ней кто-то находиться. Потом в эфире послышалось громкое сопенье и Бородуля почти трезвым голосом доложил, что готов к стрельбе.
– Слушай, Андрей, как бы Коля не перепутал передний край боевиков с нашим.
– Всё нормалёк, мы перед стрельбой ограничители поставили и теперь кроме как по группе зданий на склоне, никуда не наведёшь.
Командир дивизиона по радиостанции указал цель. Ствол вздрогнул и чуть повернулся вправо, а через несколько секунд раздался громкий выстрел. Снаряд, легко разрезая воздух, промчался по траектории и попал в угол крайнего здания. Рванула так, что угол дома засыпал своими обломками всё вокруг себя в радиусе ста метров.
Через тридцать секунд, всё также ударяясь о корпус самоходки, из заднего люка вывалился восторженный Бородуля. Подскочил к нам и, тыча пальцем в сторону боевиков, стал кричать, что он теперь настоящий артиллерист.
– Нет, Коля, это только половина того, чтобы пройти крещение, – смеясь заявил Андрей Князев и отдал необходимые распоряжения. Солдаты быстро притащили ещё горячую гильзу и досыльник. Я взял досыльник, а Князев гильзу: – Нагибайся, Коля, – ласково произнёс Андрей.
Бородуля, понимая дальнейший ход крещения, послушно нагнулся и, повернув голову к нам, жалобно попросил: – Только не больно, ребята…
– Нет, Коля, так легко артиллеристами не становятся, – и Андрей со всей силы ударил гильзой Бородулю по заднице. Начальник связи охнул, схватился руками за заднее место и попытался выпрямиться, но не успел. Я, уже размахнувшись, огрел Бородулю вдоль хребта досыльником. Теперь Коля резко выгнулся и почти заплясал на месте, шипя от боли и ругаясь сквозь зубы: – Сволочи…, скоты…, я ведь вас просил полегче. Вы же мне всё там поотбивали.
– Коля, ты ещё легко отделался. Так быстро артиллеристами не становятся. Так что не обижайся, а прими лекарство, – командир дивизиона поднёс начальнику связи полную кружку водки, – пей, Коля, только до дна.
После того как водка была выпита, Николаю вручили гильзу от «Полного» заряда, на котором он стрелял, и объявили о приёме его в семью артиллеристов. Досада от крещения прошла, лишь изредка он почёсывал задницу и хмурился, когда мы его похлопывали по спине. Но после выпитой кружки, Бородуля «поплыл» совсем капитально; буквально через пять минут он был уже в невменяемом состоянии. Крепко прижав к себе гильзу от снаряда и ничего не соображая, тыкался во все стороны и еле держался на ногах.
Артиллеристы кроме прямой наводки, хотели отработать ещё пару вопросов с пополнением, а моя батарея давно ушла в лагерь. Решили Бородулю отправить на командный пункт пешком: благо он находился в полутора километрах от нас, на противоположном конце ровного, чистого поля и хорошо был виден. Затеряться на нём было практически невозможно.
Я подвёл пьяного товарища к полевой дороге, проходящей мимо нас в сторону КП, повернул Николая лицом в сторону командного пункта: – Коля, штаб полка видишь? Как раз оттуда ГАЗ-66 идёт.
Бородуля в течение двадцати секунд бессмысленно щурил глаза, потом взгляд его сосредоточился и он молча и утвердительно мотнул головой.
– Коля, вот так, по этой дороге, никуда не сворачивая, ты и дойдёшь до дому. Дойдёшь сам?
Связист ещё раз утвердительно мотнул головой, но продолжал стоять на месте, качаясь из стороны в сторону. К этому моменту ГАЗ-66 приблизился к нам и уже можно было рассмотреть в кабине начальника службы РАВ Женю Ончукова, который высунув руку из кабины, держал на весу большой чайник. Майор Ончуков внимательно посмотрел нас, проезжая мимо, потом остановил машину и вылез из неё. Также с чайником в руках молча обошёл вокруг нас и громко в слух прочитал надпись на гильзе: – «Полный».
– Женя, это Коля прямую наводку стрелял и мы его сейчас перевели в артиллеристы, – я поддержал Бородулю, который попытался упасть лицом в пыль.
Начальник службы молча отошёл к кабине и тут же вернулся с кружкой во второй руке.
– Попал, хоть? – Женя посмотрел на меня и, получив положительный ответ, налил полную кружку жидкости, – Коля, «Полную» гильзу я тебе налить не могу, но полную кружку спирта, за то что отстрелялся – налью. На!
Несмотря на то, что Бородуля уже ни на что не реагировал, но на слова «спирт» и «налью» среагировал чисто рефлекторно, протянул руку и долго, мучительно долго, цедил спирт сквозь зубы. За это время Женя успел мне рассказать, что едет в седьмую роту в гости к Гарри Горохову: тот его пригласил на шашлыки. Тут же я решил вопрос дополучения ракет на батарею. В этот момент начальник связи отнял кружку от рта, прислушался к своим внутренним ощущениям и не сгибаясь, во весь рост, плашмя упал в дорожную пыль. Растормошить и привести его в чувство мы уже не смогли. Женя уехал в седьмую роту, а я подогнав УРАЛ артиллеристов, загрузил бесчувственное тело в кузов, поехал домой, где и сдал крепко спавшего офицера связистам роты связи.
После обеда, составив колонну из трёх машин, провёл учебный марш с молодым пополнением: это упражнение № 10 – вождение в колонне. Марш был общей протяжённостью около тридцати километров и в его ходе выяснилось, что молодые водители подготовлены неплохо: хорошо держали скорость, дистанцию между машинами в ходе движения и достаточно адекватно реагировали на изменение дорожной обстановки. Проводил я марш не ради самого марша, а проложил маршрут по всем нашим старым позициям. На каждой из них останавливал колонну и рассказывал новичкам, как мы тут стояли, с кем воевали, как воевали, кто из наших солдат и как отличился. Это считал одним из важных элементов вхождения новичков в коллектив батареи, что в впоследствии помогло им быстро стать полноправными членами подразделения.
После совершения марша оставалось последнее мероприятие по слаживания подразделения.
Утром, после завтрака, вся батарея вышла на поле и встала в колонну. Построив личный состав впереди машин, я ещё раз рассказал, как осуществляется выход батареи или взвода на рубеж развёртывания для открытия огня. Конечно, я понимал, что следующий этап боевых действий нашего полка будет проходить в условиях горной местности, где будет мало пригодных мест для развёртывания батареи и даже взвода. В основном будем действовать в составе мотострелковых подразделений одиночной машиной или парой противотанковых установок. Ну…, максимум взводом. Но мне всё-таки хотелось провести занятие и по развёртыванию батареи и взвода. В какой-то степени это были и ностальгические воспоминания о службе в Германии, когда батареи развёртывались с ходу по командам – «Танки справа. Танки слева». Или по команде – «В линию взводных колонн», а потом «В линию машин». Получалось очень красиво. Вот и сейчас все эти команды мы в течение часа сначала отработали в пешем порядке, а потом начали это повторять на машинах. Я встал посередине поля и стал подавать команды. Поле было большое: километр на два, чистое и ровное. Поэтому все манёвры машины выполняли чисто и чётко, что наполняло моё сердце радостью и гордостью за своё подразделение. Наверняка, с гор боевики тоже наблюдали за действиями батареи: пусть, суки, смотрят и знают, что несмотря на предательские действия политиков, позорных правозащитников – «друзей Дудаева» и «дерьмократов», которые своими действиями льют воду на мельницу боевиков – они будут всё равно разбиты и наказаны.
Особенно красиво получалось развёртывание батареи с фронта. Идёт колонна, видна только передняя машина. По команде «В линию взводных колонн» – вправо и влево уходят первый и третий взвода на расстояние триста – четыреста метров друг от друга. А по команде «В линию машин», как будто распускается цветок: все машины на повышенных скоростях выходят на одну линию, занимают свои места, выравниваются. По команде «Стой!»: они останавливаются и одновременно подымают пусковые установки – Красота.
Правда, конец занятия был всё-таки испорчен: молодой водитель не осуществлял должного контроля во время перемещений за приборами и проморгал сигнал перегрева двигателя: как у нас говорят – движок «словил клин». Самое обидное, что машина была одна из лучших. В огорчённом состоянии я прибыл в расположение и даже похвала командира полка и начальника штаба за проведённое занятие, которое они наблюдали издалека, не сумела поднять моего настроения.
С вечернего совещания вернулся возбуждённым: – Алексей Иванович – пляши. Командование разрешило десятидневные отпуска домой: так как Игорь на несколько дней выскакивал домой, то теперь твоя очередь. Завтра первая группа офицеров, во главе с командиром полка уже убывает домой.
Допоздна горел свет в нашем салоне: Кирьянов смотался на склад и получил там новое обмундирование, оборудовал его, быстро собрал вещи и мы уже в спокойной обстановке посидели за столом, провожая товарища.
Прошло пару дней, после отъезда замполита, вечером, в одиночестве, я сидел в салоне и, наслаждаясь хорошо заваренным чаем, читал книжку. Распахнулась дверь и ко мне шумно ввалился Володя Булеев: – Боря, ты чего скучаешь здесь? Ну-ка, пошли со мной….
– Володя, куда? Давай лучше чайку попьём, – предложил я, так как мне не хотелось никуда идти.
– Пошли, Боря. Если ты забыл, то для тебя это будет интересным сюрпризом.
Мы вышли из расположения батареи, перешли дорогу, миновали сараи, где жили разведчики и подошли к большой палатке, откуда доносился сдержанный гул голосов. Володя откинул полог и вошёл первым – я за ним. Посередине палатки был накрыт стол, за которым сидело человек двенадцать: офицеры, прапорщики штаба и подразделений. Старшим был подполковник Колесов, который оставался за командира полка.
Володя подтолкнул меня в спину к месту во главе стола: – Боря, иди, садись туда. Это твоё место.
Я отрицательно мотнул головой: – Неее… Это место командира полка, пусть Колесов и садится.
Володя заулыбался: – Товарищи офицеры, Борис Геннадьевич, забыл, что я его приглашал на 14 апреля, где он будет на этом мероприятии самым почётным гостем. Вы, Александр Анатольевич, извините, но он мне две недели назад жизнь спас. В такую заваруху попали, что я думал – уже всё.
Колесов в своей обычной манере неопределённо пожал плечами, типа – а мне всё равно и таким образом давая «добро» на такое распределение мест. Подталкиваемый Булеевым, я несколько смущаясь, сел на командирское место и повернулся к секретчику, который сел рядом со мной: – А, что сегодня за дата у тебя? В честь чего торжество?
Володя дал команду, все оживлённо задвигались за столом, наливая себе водку и придвигая закуску. Булеев налил мне, Колесову и Ренату, потом себе: – Двадцать лет службы в Армии. Юбилей! Разве это не достойный повод, для того чтобы его справить в кругу товарищей?
Подняли кружки за здоровье юбиляра, потом за полк. Третий тост выпили за тех, кого нет с нами, а потом вывалили на улицу перекурить, а заодно посмотреть салют, который Володя заказал артиллерийскому дивизиону. Кто был зачинателем этой традиции, сейчас уже невозможно определить. Но уже через неделю стояния на плем. станции те офицеры, которые хотели что-нибудь отметить, заказывали в артиллерии салют. Можно было заказать салют трёх видов: просто несколько залпов осветительными снарядами: тут артиллеристы дивизиона насобачились классно – вывешивали батареей или дивизионом ровный ряд осветительных снарядов в воздухе, которые медленно и величественно снижались на землю. Или можно было давать залп: половина снарядов в залпе осветительные, а другая половина дымовые со взрывателями В-90. Получалось очень красиво: среди осветительных снарядов, на равных расстояниях, вспыхивали багровые, яркие вспышки, внутри белого клубка дыма. Такой салют назывался – «брызги шампанского». А третий вид – это когда низко над землёй, в воздухе, разрывались только одни дымовые, тоже очень красиво и называлось – «ядрёным взрывом». Когда мы первый раз применили «ядрёные взрывы» над духами, те переполошились и стали орать в эфир: – Русские, вы что очумели что ли? Мы же по вам газы не применяем, не применяйте и вы…
Но потом они привыкли к этому и не реагировали. Сейчас в воздухе над передним краем буйствовали «брызги шампанского»: артиллеристы, как всегда не подкачали и зрелище получилось красивое, но короткое – всего пять залпов.
– Володя, чего только пять, а не двадцать? – посыпались со всех сторон вопросы. Обычно заказывали по числу лет: у Бородули дочке исполнилось пятнадцать лет – он заказывал пятнадцать залпов. А другой десять залпов – по числу лет совместной жизни в браке. Тут у одного день рожденья было – исполнилось сорок лет, то ему сделали двадцать залпов.
– Ребята, я ведь прапорщик. Будет несколько не по чину заказывать себе двадцать залпов.
Застолье затянулось далеко за полночь, но я ушёл рано, так как мне нужно было заступать на ночное дежурство в батарее.
Утром, после батарейного развода, я сидел в салоне и чертил схему непосредственного охранения и самообороны батареи: уже на три взвода, соответствующие изменения делал и на своей рабочей карте. В самый разгар работы в салон зашёл старший лейтенант Коровин и улыбаясь, кивнув на окно: – Товарищ майор, посмотрите в окно, там ваш крестник пришёл.
– Какой, крестник? – Непонимающе, уставился на офицера.
– Крестник ваш у шлагбаума стоит. Из Шали пришёл, в составе делегации старейшин для переговоров.
Я выглянул в окно и у шлагбаума увидел группу старейшин в типичных для них одеждах, среди которой выделялся представительный старик. В нём сразу же узнал того ветерана Великой отечественной войны, которого чуть не расстрелял.
Меня мгновенно бросило в жар от стыда за то, что я сделал тогда с ним. Мне было жутко стыдно. Прошло вроде бы полтора месяца, после того случая, времени не так уж и много, но много изменилось в нашем сознании, мы были тогда, как задурманенные. Тогда я чуть его не расстрелял и отдал в 245 полк, понимая, что его там могут тоже расстрелять. И это было как бы в порядке вещей. Вроде бы прошло немного времени, всего полтора месяца, а я уже совершенно по-другому смотрю на этот случай.
Резко откинулся от окна, так как старик вскинул свой взгляд на салон; надеюсь, он не увидел меня.
– Чего они хотят здесь? – Сегодня солдаты второго взвода стояли на шлагбауме и Коровин был в курсе.
– Ждут командира полка, чтобы обсудить с ним ряд возникших вопросов.
Когда они закончили переговоры и ушли, я испытал огромное облегчение. Приходили они ещё несколько раз, и каждый раз я скрывался от них, сгорая от стыда.
Жизнь тем не менее шла своим ходом. Сочным зелёным цветом весна буйно раскрасила все окрестности и как смогла скрыла большинство следов прошедших боёв. А вынужденное безделье толкало людей на поиски развлечений.
В полку несколько дней тому назад произошло неприятное ЧП. Солдаты восьмой роты несколько раз самовольно лазили в расположение офицерского городка танкового полка и нашли там брошенные склады с вещевым и другим имуществом. Доложили командиру роты, заверив, что боевиков там нет, и капитан Смолин, недолго думая, взял этих бойцов и на БМП выдвинулся в городок, чтобы разжиться вещевым имуществом, но неожиданно столкнулся с боевиками, которые тоже шарахались в брошенном городке. Боевики пришли в себя быстрее и первыми открыли огонь. Сразу же был ранен один из солдат и, забросив его на верх БМП, мотострелки отстреливаясь, стали отступать. Ещё двое солдат было убито в ходе отступления, но немного оторвавшись от боевиков, оставшиеся в живых вскочили на боевую машину пехоты и рванули из городка, на выходе из которого уткнулись в высокую железнодорожную насыпь и не смогли её преодолеть. Оглянулись назад, а тела раненого солдата на броне нет: он наверно скатился во время одного из поворотов машины. Бросив БМП, отошли к себе в пешем порядке. Результат самовольной вылазки оказался печальным: потерянное БМП, два солдата убито и один без вести пропавший. Я впервые видел, как полковник Петров, обычно выдержанный и сдержанный, кричал на командира роты и топал ногами. Но криком делу не поможешь. Через пару дней наблюдения за территорией офицерского городка выяснилось, что боевики если и есть, то они не показываются. Рискнули: и среди белого дня группа смельчаков, под прикрытием артиллерии и пехоты, рванулась в городок. Мёртвые бойцы лежали там, где были и убиты: автоматы лежали рядом, лишь отсутствовали подсумки с патронами и гранаты. От тепла тела солдат распухли, превратились в желеобразную массу и пришлось изрядно повозиться, чтобы их забрать. БМП тоже было на месте, где его и бросили. Оказывается, она работало всё время, пока не закончилось горючее. Тоже стояло не тронутое – всё было на месте. Не нашли только тела раненого солдата. Тогда через Резвана решили обратиться к боевикам, с предложением его обменять. Духи ответили, что раненый солдат находиться в лагере одного из полевых командиров в горах, и для того чтобы туда добраться необходимо получить у нас достаточно большое количество горючего. Полк ответил: хрен вам, а не горючее. Мы лучше это количество горючего отдадим больнице в Новые Атаги. Боевики предложили обменять солдата на боеприпасы, но и здесь получили отказ. Вся эта бодяга шла несколько дней, пока через Резвана мы не узнали, что солдат достался боевикам уже мёртвым и всё закончилось тем, что тело солдата было обменено на труп боевика.
….Хорошо пообедав и довольный, я проходил мимо палаток офицеров, прапорщиков роты материального обеспечения, когда меня окликнул прапорщик Линник: – Борис Геннадьевич, заходи на огонёк, пивка попьём.
– Спасибо ребята, только у меня такого пива, как у вас, дополна.
Из палатки послышался дружный смех нескольких человек: – Да нет, заходи у нас нормальное пиво.
Ну, раз так: перешагнул порог палатки и оказался в компании прапорщиков Маматюк, Володи Базанкова, Сергея Линник, здесь же сидел командир ремонтной роты капитан Цепп. После взаимных рукопожатий мне вручили стеклянную банку с пивом, над которой возвышалась шапка белоснежной пены.
– Ничего себе, где вы такое пиво взяли? – Все дружно рассмеялись.
– Ты, Борис Геннадьевич, попробуй каково пивко на вкус.
Пиво и на вкус было хорошее, холодненькое, но что-то было в нём странное, о чём сразу же и высказался.
– И всё-таки, где вы его берёте? Водка уже надоела, а в такую жару пива хочется.
Ребята грустно посмеялись и открыли незатейливый секрет прохладительного напитка, который придумать мог только русский военный. Всё оказалось гораздо проще: пачка обычного стирального порошка на двадцатилитровую канистру прокисшего пива. Кислятина отбивается напрочь и вдобавок появляется белоснежная пена, как у настоящего пива. Да голь на выдумку хитра. Хотя почки вот…..?
Честно говоря, меня всегда удивляла позиция нашего высшего руководства: пришлось мне послужить достаточно много за границей и сравнить отношение к своим военным этих государств и отношение к нам. Наблюдая за немецкими, польскими и венгерскими военнослужащими в обстановке повседневной деятельности или же на совместных учениях, тесно общаясь с кубинскими военнослужащими – я удивлялся. Везде их воспринимали не только, как людей способных в любую минуту встать на защиту своей страны, но и как людей имеющих и чисто человеческие потребности. Мы же всегда и везде выглядели выхолощенными импотентами: ни выпить, ни потрахаться, ни свободно высказаться. В частных беседах с иностранцами мы с гордостью говорили: да мы такие советские люди, мы так воспитаны, а в душе чувствовали оскорблёнными и обделёнными своей властью. На Кубе, будучи начальником разведки одного из учебных центров, я получал зарплату в национальной валюте, всего 25 песо в месяц, на которые можно было купить четыре кружки пива – это ли не оскорбление. Конечно, отсюда и процветала в офицерской среде спекуляция и злоупотребления. Жить-то хотелось нормально сегодня, здесь – на Кубе, а не когда вернёшься в Союз. Мы как приехали сюда в Чечню: ни командировочных, ни каких денег нам не выплачивали. Неужели Министерство обороны думает, что мы роботы или боевые машины. Мы же люди, которые ежесекундно подвергаются опасности, постоянно в психологическом напряжение и не можем постоянно находиться в закрученном состоянии. Почему бы не выплачивать здесь на руки командировочные, чтобы офицеры и прапорщики могли в приезжающих автолавках купить себе тоже пиво с рыбой, хотя бы и водку, книги и другие вещи, на которые мы испытываем определённый «голод». Здесь солдаты могли бы себе тоже что-то купить. Ведь это самый простой способ хотя бы и частичного решения вопроса снятия психологического стресса. А ведь офицеру, прапорщику и солдату, стресс ведь надо снимать. Почему в других армиях больших стран это есть, а у нас нет? Вот и продают военные имущество, горючее и что самое плохое боеприпасы чеченцам; зачастую продают противнику, чтобы что-то купить себе. Кирьянов уезжал в отпуск, а денег ни копейки нет, на что билет ему покупать, чтоб добраться до дому? Мы половину полка обегали, чтобы собрать ему на билет. И это боевой офицер едет в отпуск? Поэтому и по ряду других вопросов у подавляющего количества армейских офицеров абсолютно нет доверия к своему руководству. Они живут своей жизнью отличной от жизни армии. Они давно забыли, чем там живут внизу, а может быть и никогда не знали – эти «паркетные шаркуны».
Пока я размышлял над всем этим, тема разговора изменилась и теперь все обсуждали поступок замполита роты материального обеспечения. Я его почти не знал, да и как-то он был всегда в стороне от офицерского коллектива полка. Ну не хочет офицер общаться, да и чёрт с ним. У каждого свои проблемы. Но то, что совершил этот офицер, заставило взглянуть на него совершенно с другой стороны. Несколько лет тому назад замполит роты РМО прибыл в Шалинский танковый полк, перед которым мы сейчас стояли, для дальнейшего прохождения службы. В офицерском городке дали квартиру и он привёз семью. Сначала служба складывалась нормально, но когда Дудаев пришёл к власти была поставлена задача создать для всех русских военнослужащих такие условия, чтобы они сами разбежались. Первоначально такое давление оказывалось на солдат срочной службы: путём систематических избиений, оскорблений и других издевательств. Солдат вынуждали покидать подразделения и вместо них набирали солдатами чеченских юношей. Когда солдат таким образом убрали из частей и подразделений, началось давление, путём угроз и насилия на прапорщиков и офицеров, точно также возмещая их убыль чеченцами и через пару лет таким образом практически все части дислоцирующиеся в Чечне, всё оружие, вооружение и имущество, в том числе и танкового полка, перешло под контроль дудаевцев. В числе последних уехал и замполит. Так как жилья в России у него не было, то семью он был вынужден на какое– то время оставить здесь, пока он не найдёт квартиру. А тут начались известные события и война. Офицер целеустремлённо, напросился к нам в часть и бог его наверно услышал – наш полк встал напротив Шалинского танкового полка. В течение нескольких ночей замполит в одиночку ползал в городок и искал, пока не нашёл свою семью в подвале дома, где они жили, скрываясь от артиллерийского обстрела и вывел её к нам. Сейчас жена, четырнадцатилетняя дочь и двенадцатилетний сын уже неделю жили у нас. Немного отъелись, привели себя в порядок, а сейчас офицер оформляет документы на убытие с полка. Да…, и такие истории случаются.
Возвращаться к себе в батарею решил через штаб полка, мимо зенитного дивизиона. Но ещё не дойдя до него, услышал несколько автоматных очередей внутри расположения зенитчиков. Внутренне сжавшись, продолжил свой путь: автомата у меня с собой не было, но на поясе висел подсумок с двумя гранатами. Когда до шлагбаума дивизиона, у которого насторожившись стоял часовой, оставалось двадцать метров, из-за строений выскочил пьяный прапорщик с автоматом в руках. Бежал он, шатаясь из стороны в сторону, размахивая автоматом. За ним выскочил командир дивизиона тоже с автоматом, но оружие держал в руках как дубинку. Несколькими прыжками догнал прапорщика у шлагбаума и с размаху ударил его автоматом в спину. От сильного удара пьяный военнослужащий выронил из рук оружие и, спотыкаясь, сделал ещё несколько шагов и ткнулся в падении лицом в землю, а подскочивший разъярённый майор Микитенко рывком поднял прапорщика и несколько раз сильно ударил его кулаком по лицу. Прапорщик почти не сопротивлялся, лишь делая слабые попытки загородиться от ударов руками, и пронзительно кричал: – Товарищ майор…., товарищ майор….., я больше не буду. Не буду больше стрелять…
Часовой, возмущённый действиями командира дивизиона, подскочил к нему и попытался оттолкнуть офицера: – Не бейте его, товарищ майор, прекратите его бить, – с угрозой закричал он и попытался схватить своего командира за руку, но Володя, почти не размахиваясь и не глядя, с силой ткнул кулаком в зубы солдату и тот как мячик отлетел к шлагбауму, выплюнув два зуба на ладонь. Володя бросил плачущегося прапорщика и навис над часовым, который в испуге пытался отползти от разъярённого командира.
– Солдат! Если ты ничего не знаешь – не мешай командиру и не лезь ему под руку.
– Володя, что случилось? Помощь не нужна? – Я огляделся кругом, из-за зданий выглядывали испуганные военнослужащие зенитного дивизиона.
Микитенко с досадой плюнул, подобрал с земли свой автомат и прапорщика, потом в последний раз пнул прапора в бок, но уже не сильно.
– Дай закурить. А.., ты же не куришь, – с досадой махнул рукой и взял сигарету у подошедшего офицера. – Да заколебал меня этот прапор, пьёт и пьёт, и не может остановиться. Уж сколько раз с ним беседовал – не помогает. Пару раз хотел его выгнать вообще с Чечни, но он всегда умолял меня: троих детей настрогал ведь, жалко их. Приедет выгнанный в часть и уволят его из Армии с волчьим билетом. А сейчас нажрался, хватает автомат, чёрт его знает что ему там привиделось по пьяни, выскакивает во двор и открыл стрельбу по солдатам, которые в курилке сидели. Как он никого не убил – не могу понять? Стрелял ведь с двадцати метров. И что с этой скотиной теперь делать? Наверно, всё-таки увольнять буду.
Володя ощетинился и повернулся к часовому, который угрюмо стоял у шлагбаума и держал ладонь у рта: – Ты понял, солдат, кого ты тут пытался защищать? Интересно, чтобы ты потом говорил, когда он в курилке пятерых бы завалил? Орал бы наверно – Почему его командир дивизиона раньше не уволил? – Микитенко махнул рукой и пошёл обратно в своё расположение.
– Мда…, крыша у всех едет. – Это ещё одно подтверждение моих мыслей, что воспитательному управлению министерства есть над, чем думать и работать. А не сваливать работу полностью на полковое звено воспитателей.
Вечером ко мне на «огонёк», забрёл капитально поддатый Коля Бородуля. Из сейфа я достал початую бутылку водки, открыл банку тушёнки и мы немного посидели. Бородуле всегда был рад и нас связывала не только совместная служба. Николай в общении был человеком лёгким, контактным, далеко не глупым. С ним было интересно поговорить на различные темы и послушать его юморные рассказы о своей жизни и службе. Посидев немного, я стал собираться на свои ночные бдения, а Коля ушёл в штаб полка проверить несение службы дежурной сменой связистов. Но уже через минуту после его ухода вдалеке послышался крик и в салон ввалился Бородуля, тряся окровавленной рукой.
– Боря, давай промедол, меня ранили. – Недолго размышляя, я достал из кармана тюбик промедола, свинтил наконечник, прикрывающий иглу и вонзил её в задницу майора. Коля аж подпрыгнул и зашипел от боли.
– Коля, тебе что больно от укола?
– Боря, мне сейчас везде больно. – Перетянув руку куском бинта и остановив кровотечение, налил товарищу изрядную долю водки.
– Николай, как тебя ранили? Кто?
Приняв во внутрь спиртное, он немного успокоился и уже спокойно осмотрел рану, даже чуть-чуть пошевелил пальцами: – Повезло: пуля, можно сказать, пронизала ладонь и не задела ни одной косточки. – Бородуля поближе поднёс раненную ладонь к лампочке и с болезненным выражением лица рассматривал рану, – Ха, а пуля то 5.45, с нашего автомата, у боевиков ведь в основном 7.62 калибр, и разбила бы всю руку. Тут же только пронизала, но всё равно больно. Боря пошли в санчасть.
– Коля, так как тебя всё-таки ранило? – Опять я задал вопрос товарищу, вспомнив происшествие в зенитном дивизионе.
– Да… не знаю: выстрела не слышал. Шёл в штаб, нормально шёл, а тут вдруг руку сильно дёрнуло. Даже не больно, дёрнуло и всё… Думаю, что за чёртовщина? Свечу фонариком, а ладонь вся в крови, причём Боря, так быстро течёт, что я испугался и боль вдруг появилась, так вместо санчасти к тебе побежал, чтобы остановить кровотечение.
– Коля, – рассмеялся я, – это ты не ко мне побежал, а вспомнил, что у меня ещё водки до фига осталось.
Теперь мы оба заржали во весь голос и тут же были остановлены окриком часового у полкового медицинского пункта.
Осмотр раны и принятие решение по ней занял у дежурного врача несколько минут. Всё это время Бородуля с плохо скрываемой тревогой наблюдал за колдовством врача, иногда шипя от боли сквозь зубы, когда тот шурудил инструментами в ране.
Врач прекратил осмотр и бросил инструменты на стол: – Повезло, товарищ майор, ни одной косточки не задето. Будем зашивать. Сейчас вколем местный наркоз и штопать.
Коля повеселел, но веселье его быстро закончилось: врач набрав в шприц лекарство, попытался сделать укол в ладонь, но иголка согнулась, не проткнув кожу, вторая вообще сломалась.
– Ты чего делаешь, коновал? – Коля тряс рукой и матерился на врача, – больно ведь.
Я молча наблюдал за разворачивающими действиями и улыбался про себя: по идеи Коля от ранения и от боли должен протрезветь, но всё было наоборот – Николай стал ещё пьянее, чем у меня в будке и не замечал того, что видел я – врач был тоже здорово навеселе.
Медик на несколько секунд задумался, а потом бесшабашно махнул рукой: – Товарищ майор, колоть больше не будем: вы всё равно пьяны и обезболивающие на вас не подействует. Я вам лучше налью сто пятьдесят грамм спирта и будем зашивать.
Коля тоже с весёлой бесшабашностью пьяного русского человека матернулся и с готовностью протянул руку за мензуркой, в которой плескалось далеко не сто пятьдесят грамм. Через пять минут неспешного разговора с врачом, за спиной Бородули неслышно появились два здоровых прапорщика, которые по сигналу медика неожиданно навалились на ничего не ожидающего начальника связи и процедура зашивания, под жалобные вопли Коли началась. Я быстренько ретировался и теперь прохаживался в расположение батареи, ожидая товарища и не убирая водку с закуской. Ожидание не затянулось: из темноты вынырнул Бородуля с перевязанной рукой и чуть постанывающий.
– Коля, ну что? – Попытался я задать вопрос, но Коля нетерпеливо перебил меня.
– Боря, водки – больше мне ничего сейчас не надо.
Выпив залпом стакан и удостоверившись, что водки ещё достаточно, Николай уже спокойно и с присущим ему юмором, размахивая незажженной сигаретой, стал рассказывать о медицинской процедуре.