Обыкновенная война — страница 16 из 17

Комендант

– Копытов, встанете первым блок-постом вот здесь, – карандаш командира поставил точку на карте, потом рука немного сдвинулась и поставила вторую точку, – а вторым здесь – в лесу.

Я наклонился над столом и старательно перенёс обе отметки на свою карту, продолжая слушать постановку задачи: – Двумя блок-постами зажмёшь Лаха-Варанды и будешь прикрывать дорогу от хребта до вот этого поворота на населённый пункт Алхазурово. Там стоит отряд брата Шамиля Басаева – Ширвани. У него человек двести в отряде. Дорогу от Алхазурово должен прикрывать блок-пост 166 бригады, но какие они вояки, мы прекрасно знаем. Самое хреновое то, что от Алхазурова до твоей деревни сплошная зелёнка и сил у нас нет чтобы взять её под контроль: так что ты останешься один на один со всеми бандюгами, которые полезут к дороге. Так что крепись Боря. Кстати, сколько у тебя человек в батарее?

Я сложил аккуратно карту и сунул её в полевую сумку: – Здесь у меня 27 человек и девять с третьим взводом на старом месте: охраняют РМО.

Петров опёрся обеими руками на стол, задумчиво разглядывая карту, потом выпрямился: – Хорошо, сегодня твой третий взвод ещё охраняет РМО, а завтра забирай его к себе. Сейчас быстро собираешься и выдвигаешься на северную окраину деревни – там тебя уже ждут десантники. Да, смотри, будь внимательным, – командир снова наклонился к столу и ткнул карандашом в чёрные прямоугольники на карте, обозначающих группу зданий, – рядом со вторым блок-постом бывший пионерский лагерь. Там боевики активности не проявляют, но напакостить возможности не упускают. Туда поставь усиленный блок-пост. Понятно?

Я кивнул головой и вышел из штаба довольный поставленной задачей. Мне уже надоело бесполезно торчать на берегу Аргуна: первый батальон практически стоял в ущелье, слева от Дуба-Юрта. Десантники ещё вчера сумели прорваться по дороге мимо скалы к туберкулёзному диспансеру и вышли на окраину Чишков. Завтра туда уходит штаб полка и все тыловые подразделения, которые расположатся в диспансере. Седьмая рота оседлала вершину горы и отогнала боевиков в глубь зелёнки по хребту, но сбить их с позиций до конца не смогла. Теперь там, на вершине, постоянно шла перестрелка с боевиками. Сам командир роты со взводом расположился недалеко от пионерского лагеря в посёлке с названием Пионерское. Так что, получив самостоятельную задачу, я обрадовался. Обрадовалась и батарея, быстро собрались и выехали к деревне. Там нас, действительно, ждали. Одно БМД загружённое имуществом под завязку, стояло недалеко от окраины, а рядом второе БМД – командира роты, вокруг которого стояли десантники и курили.

– Мы уж заждались, товарищ майор…, – ворчливо начал было ротный, но я его прервал.

– Да ладно тебе…, мы приехали, и ты теперь можешь спокойно ехать.

Первый взвод под руководством Кирьянова стал разворачивать блок-пост, а я со вторым взводом помчался за БМД десантников. Деревня, которую мы должны были зажать в тиски, оказалась целенькой, но абсолютно безлюдной. Жители её покинули в полном составе, когда война подошла вплотную ко входу ущелья, а боевики заняли свои позиции южнее деревни,

поэтому она и не пострадала. Сразу же бросилось в глаза, что все дома, постройки и мечеть в деревне новые, а в посёлке Пионерский наоборот много старых домов, хотя местами, особенно на окраине виднелось несколько новых домов. Перед отворотом дороги от главной, в сторону пионерского лагеря, машина командира роты приняла вправо на обочину дороги и остановилась, а по его знаку мы тоже встали сзади неё.

– Товарищ майор, пойдёмте покажу, где вы должны встать. – Следом за ним я, Коровин и его заменщик вошли под кроны величественных грабов и буков, прошли метров сто и остановились перед густыми и высокими зарослями лопухов, крапивы и других колючих кустов, откуда на тихий свист ротного вынырнул сержант и ещё один солдат.

– Товарищ майор, вот здесь располагайте свой второй блок-пост. – Мельком взглянул на карту и определил, что мы сейчас находимся на той точке, что я наколол на карте как место второго блок-поста. – За кустами начинается огород, а за ним территория пионерского лагеря и позиции боевиков. Активности особой они не проявляют, но следят за нами. Чуть что – стреляют, но стреляют из мелкашки – исподтишка: выстрела не слышно, только щелчок пули о ветки и листья. Так что пусть особо твои не высовываются…, – Ротный внезапно замолк, увидев как сержант резко, предостерегающе приподнял руку. Наступила тишина, нарушаемая пением птиц и шорохом листвы.

– Товарищ майор, – шепнул командир десантников, – слушайте – духи разговаривают.

Я прислушался, действительно, издалека невнятно доносились гортанные голоса: они то затихали, то доносились до нас отчётливо. Коровин слушал внимательно, но спокойно, а его заменщик с любопытством и с заметным беспокойством, но видя, что мы спокойно слушаем голоса противника, тоже не дёргался.

– Они там, за огородами в пионерском лагере. Сил у нас не хватает, чтобы отогнать дальше в лес и уничтожить, у них тоже сил не хватает, чтобы нам наносить серьёзные удары. Вот и находимся мы все в подвешенном состоянии. Ну ладно, майор, удачи тебе, – командир роты выпрямился, попрощался со мной и с моими офицерами, после чего удалился, сопровождаемый десантниками. Туда же ушёл и заменщик Коровина, чтобы привести машины к месту будущего блок-поста. Раздвигая осторожно кустарник и пригнувшись, я и командир взвода пробрались к изгороди обширнейшего огорода.

Огород, как огород: ограда из длинных жердей тянулась вправо и влево от нас на сотню метров. Справа, полускрытые деревьями, виднелись жилые дома Лаха-Варанды. Шириной огород был где-то сорок – пятьдесят метров; всё пространство буйно зеленело и радовало глаза. Богатый урожай должны собрать хозяева, если вернутся сюда обратно. Голоса боевиков с нашего места стали слышны более отчётливо и ближе. Коровин неосторожно приподнялся над кустарником и стал пристально вглядываться в ту сторону, и чуть не поплатился за это своей головой. Резкий щелчок и шелест пули в листве чуть выше над головой практически слились друг с другом, заставив Коровина резко присесть. Следующая пуля прошелестела немного ниже и ушла в лес, уронив на голову взводного несколько мелких веточек. Быстро, стараясь не потревожить ветки кустарника, мы сместились влево на пару метров и третья пуля прошла ещё ниже, но опять мимо.

Откуда стрелял дух ни я, ни Коровин не заметили, потому не стали стрелять и выдавать свою новую позицию. Понаблюдав за противоположной стороной огорода несколько минут и услышав шум приближающихся БРДМов, мы тихонько отошли обратно.

БРДМы подъехали, остановились около нас, солдаты соскочили с машин и по команде командира взвода выстроились в шеренгу. В течение нескольких минут я объяснил задачу батареи и конкретно их взвода. Обратил внимание на особенности несения службы в непосредственной близости от противника и пообещал завтра на усиление прислать третий взвод.

– Коровин, – после постановки задачи и инструктажа я направился к дороге, где стоял мой

«бардак», а командир взвода и его заменщик пошли меня провожать, – для усиления, на ночь, пришлю тебе Кирьянова и Карпука с пулемётом, но и сам сейчас ещё раз проинструктируй бойцов, чтобы никто из них сдуру не подставил голову под пулю. Связь по радиостанции: хотя, конечно, если у вас тут что-то завяжется, я и так услышу. Ладно, идите обустраивайтесь на месте.

Взводники исчезли в лесу, а я дал водителю Степанову команду – Вперёд. Медленно проехали вдоль вымерших домов посёлка Пионерский и выехали к отвороту дороги на пионерский лагерь, за которым справа от дороги расстилалась большая поляна с группой складских зданий на краю.

Оттуда одна за другой выходили боевые машины десантников, доверху нагруженные палатками, матрасами, печками, трубами к ним и другим скарбом необходимым для организации лагеря на новом месте. Чуть проехав за колонной десантников, свернул влево на окраину посёлка, где виднелся лагерь седьмой роты. Командира роты не было, он был на вершине горы с остальными двумя взводами. А здесь находился лишь один взвод с командиром. Предупредив пехотного офицера о том, что мы развернулись в лесу и попросил его организовать взаимодействие с моими, пообещав, что сейчас же пришлю к нему своего командира взвода. Обстановка здесь была спокойная: два поста, усиленные пулемётами, расположились в направление пионерского лагеря и теперь даже если духи внезапно атакуют, то им сначала придётся преодолеть двести метров ровной поляны под огнём пулемётов. А тыл расположения седьмой роты надёжно прикрывал отвесный обрыв высотой с пятиэтажный дом. С вершины хребта изредка доносились автоматные и пулемётные очереди, которыми обменивались противоборствующие стороны и шальные пули иной раз с громким жужжанием залетали даже сюда. Но в целом здесь был курорт.

Я вернулся обратно к месту захода техники второго взвода в лес и остановил БРДМ. Из домов, которые находились на противоположной стороне дороги вышли Большаков и Кабаков, которые обшаривали брошенные дома в поисках необходимых в хозяйстве вещей и осматривали местность.

– Товарищ майор, нас командир взвода послал найти воду и проверить дома, нет ли чего. Колодец мы нашли, и достаточно большой, так что и вам можно здесь заправляться водой, на огородах полно зелёного лука и другой зелени.

Пока Кабаков бегал за Коровиным, я с пулемётчиком прошёл к колодцу, где впервые за несколько дней, не жалея воды, хорошо помылись. Поставив взводному задачу по установлению взаимодействия с пехотой, поехал в сторону своего блок-поста. Ехал медленно, внимательно осматривая селение с левой стороны от дороги и зелёнку и огороды справа, за которыми тянулся на протяжении нескольких километров такой же отвесный и высокий обрыв, как и в 7ой мотострелковой роте. Опасности это направление не представляло: обрыв на всём протяжении был высотой с пятиэтажный дом и забраться на него с берега было практически невозможно. А вот со стороны деревни можно было ожидать чего угодно, поэтому и внимательно присматривался к ней. Лесок, в котором расположился второй взвод закончился и из-за деревьев показалась новенькая мечеть с небольшим кладбищем напротив. Так, пять свежих могил есть, но без пик обозначающих, что здесь лежат воины. В тридцати метрах от дороги тянулся ряд безлюдных домов. Кое-где были выбиты окна и двери, но в целом всё выглядело приличным. Проезжая мимо домов и на ходу заглядывая в распахнутые ворота, можно было наблюдать следы поспешных сборов перед бегством из селения: везде были разбросаны домашние вещи, остатки мебели, посуды и другое имущество. Естественно, к этому бардаку приложили свою руку и артиллеристы десантников, позиции которых были прямо на улице Лаха-Варанды, здесь же валялись груды колец, применяемых при стрельбе из артиллерийских установок «Нона». И тут же единственное живое существо – пегая, вымазанная в саже кошка, которая понуро сидела у калитки, ожидая возвращения своих пропавших хозяев.

За время моего отсутствия Кирьянов развернул блок-пост – первый взвод расставил большую палатку в тени раскидистого дерева, а наш салон загнали в кусты в пятнадцати метрах от дороги так, что он всегда был в тени и прикрыт от огня боевиков насыпью, где проходила дорога. Мне осталось только вместе с офицерами определить наиболее опасные направления, откуда могли атаковать нас боевики, и определиться со схемой огня. Напротив моего салона, на противоположной стороне дороги была небольшая возвышенность с одиноким деревом, но с которой хорошо просматривалось поле вперёд и вправо, зелёнка которая тянулась от деревни вдоль дороги на километр и в глубину до самого Алхазурова и окраина нашей деревни. На бугре решили оборудовать постоянный наблюдательный пост, где будет находиться БРДМ командира первого взвода, чтобы в случае нападения он огнём своих пулемётов простреливал всю открытую местность и окраину деревни, которая проходила всего в ста пятидесяти метрах от нашего блок-поста. Там же на НП сосредоточил и необходимый запас боеприпасов. Поставив задачу на дальнейшее совершенствование позиций, я послал Карпука и Кирьянова с прикрытием в деревню, чтобы они её прочесали и попытались кого-нибудь там найти, для получения дополнительной информации, а сам сел за составление схемы непосредственного охранения и самообороны батареи. Самое интересное, что деревня не была нанесена на карте, но в горах была небольшая деревня с таким же названием – Лаха-Варанды. Решив отложить все вопросы до появления жителей, я включился в работу по оборудованию блок-поста. Старых, обстрелянных солдат осталось мало, в основном теперь в батарее была молодёжь, но бестолковая и ленивая. Приходилось их постоянно гонять, чтобы они что-то делали. Через два часа мне доложили, что наблюдательный пункт на бугре оборудован и готов. Действительно, ящиками было выложено укрепление, которое по грудь скрывало наблюдателей и закрывало БРДМ. Сами ящики были прикрыты в целях маскировки свежесрубленными ветками, но от жары они тут же стали вянуть. Смотрелось всё это красиво, но когда я сунулся открывать ящики, которыми были выложены стены укрепления, то они оказались пустыми. Кипя от злости, собрал у наблюдательного поста остальных солдат и дал очередь из своего автомата по этому хлипкому сооружению. Пули свободно прошили деревянные стенки и, выдрав большие щепки из ящиков, ушли в зелёнку.

– Балбесы, вы чем думаете: башкой или задницей? На хрен такое укрепление нужно? Для меня вы что ли строите? Это я сейчас стрелял с АКСУ, да калибр у меня гораздо меньше, а придут с Алхазурово боевики, у них ведь автоматы посерьёзней и калибр 7.62. Пуля не только прошьёт эти деревяшки, но и у вас все кишки через спину унесёт. Ну, посмотрите: вот пуля вошла – видите какое маленькое входное отверстие. А теперь посмотрите, как она вышла и какие щепки вырвала. А пуля 7.62 полспины вынесет вместе с позвоночником. Немедленно, сейчас же все ящики наполнить камнем или землёй. Вам понятно? – Для убедительности я легонько стукнул каждого, кто строил наблюдательный пост кулаком в лоб. Работа закипела, но всё равно приходилось постоянно вмешиваться, показывая, что землю не только надо в ящики насыпать, но и утрамбовывать её там плотнее.

Пока мы занимались оборудованием блок-поста, мимо нас в сторону Чишков прошла развед. рота, штаб полка, комендантская рота и другие подразделения обеспечения. Минут через сорок из-за поворота вынырнул мой БРДМ, на котором на разведку уходили наши в деревню, за ним на прицепе тянулся грузовой ГАЗ-53, из кабины которого, весело улыбаясь, выглядывал Карпук. Я знаком показал свернуть им в кусты, чтобы автомобиль не был виден с дороги. С БРДМа соскочил Кирьянов, а из кабины вылез довольный техник: – Борис Геннадьевич, в деревне никого нет. Пошарились по домам: всё ценное имущество жители снесли в три дома на дальней окраине деревни. Но мы оттуда ничего брать не стали и бойцам ничего не сказали, чтобы не лазили туда. А на соседней улице вот этот трофей прихватили.

Я молча обошёл, сопровождаемый товарищами, машину попинал колёса, ухватился за борт и заглянул в кузов, который был полностью забит домашними вещами.

– Ну, я понимаю, приволокли машину, но на фига вы это взяли? – Недовольно кивнул на имущество.

– Борис Геннадьевич, – начал рассказывать Карпук, – она уже с вещами стояла и разгружать её не стали. В неё бензин осталось залить и аккумулятор поставить и будет у нас своя хозяйственная машина. Будем ездить за водой на ней и за ещё чем-нибудь.

Я недовольно поморщился – не люблю такие трофеи, но настроение портить ребятам не стал: – Ладно, занимайся машиной. Что можно использовать в хозяйстве пусть взвода разберут, а всё остальное сложить в кусты и чем-нибудь закрыть. – Я ушёл, чтобы не наблюдать, как солдаты с удовольствием шуруют в вещах, а через полчаса сначала послышались гулкие хлопки двигателя «газончика», ещё через минуту он ровно и радостно загудел. Довольный Карпук вместе с Кирьяновым затащили в кузов ёмкости под воду и уехали к колодцу, а через сорок минут вернулись и торжественно стали щедро раздавать воду. Я уже смирился с новой забавой техника и с удовольствием помылся нагретой водой. Теперь можно воду было не экономить, поэтому на завтра назначил банный и постирочный день. Вечером, тщательно проинструктировав замполита и Игоря, отправил их во второй взвод, а сам приготовился к первой ночи на новом месте. Но ночь прошла без происшествий. Утром приехал Алексей Иванович и Игорь, доложили что ночью они сумели засечь несколько позиций боевиков, но трогать их не стали, правильно считая, что сил пока маловато. Поставили задачу на день проследить, будут ли боевики и днём на этих позициях.

Вместе позавтракали и разъехались: я поехал в штаб полка на совещание, а замполит с техником уехали за третьим взводом. Быстро промчался по улице вдоль деревни, ещё раз отметив безлюдность улиц, проскочил блок-пост второго взвода, через триста метров остановился на окраине посёлка Пионерский. Вчера, когда выставлял взвод на позицию и организовывал взаимодействие с пехотой, времени разглядывать местность и бывшие позиции боевиков не было. А сейчас, сидя на машине, внимательно осмотрел огромную скалу, на которой располагались боевики и три дня не давали десантникам пройти по дороге в ущелье. Практически все деревья на скале были искорёжены, разбиты огнём артиллерии и обожжённая листва приобрела бурый цвет. Такие же бурые пятна, наблюдались практически во многих местах леса, покрывающего хребет от подножья до вершины, где и сейчас не прекращалась вялая перестрелка между седьмой ротой и боевиками.

Проехав ещё двести метров, остановился в самом узком месте, где дорога делала поворот за скалу: от скалы до обрыва реки было метров двадцать-тридцать. И ещё более узким это место делала расщелина шириной метров семь, которая змеилась от обрыва и метров пять не дотягивала до асфальта. Мы слезли с БРДМа и заглянули в расщелину, которая отвесными краями уходила до уровня реки. В пяти метрах от поверхности, заклинившись между каменными стенами, висела подбитая боевая машина десантников, а на краю расщелины стояло дерево, с ветвей которого и сняли раненого механика-водителя.

За скалой нас встретило сильное зловоние от нескольких трупов коров, которые раздувшись, лежали на обочине дороги. Зловоние до того было сильным и «липким», что даже проехав этот участок, ещё некоторое время ощущали трупный запах идущий уже от нашей одежды. Но вот дорога влилась в небольшое поселение: справа потянулась невысокая каменная стена, за которой располагались одноэтажные здания типичной больничной архитектуры. Причём, этак годов тридцатых. Среди них живописно располагались машины и радийки роты связи. Несколько салонов, где жили командир, начальник штаба и остальные замы были обнесены маскировочными сетями и вход к ним охранял боец с развед. роты. Рядом со штабом, в здании на высоком фундаменте уже разместился полковой медицинский пункт. Всё это располагалось под большими и высокими деревьями, что придавало колоритный вид командному пункту. Слева от дороги стояли двухэтажные здания старой постройки, где разместились зенитчики и разведчики, прикрывая штаб с этой стороны. На одном из зданий виднелась старая и побитая вывеска – «Почтовое отделение связи». Так как мы остановились около этой почты, то когда слез с БРДМа, чисто машинально зашёл в разбитое почтовое отделение. Здесь уже похозяйничали, и я лишь с любопытством заглянул в раскуроченный сейф, откуда вытащил целые листы марок абонентской платы за радио. Сердце старого филателиста дрогнуло и, отобрав пару целых листов, бережно положил их в полевую сумку.

В штабе доложил командиру полка о положении дел и не получив никаких дополнительных указаний, решил пройтись по командному пункту, чтобы ознакомиться с его расположением. За медицинским пунктом располагалась сапёрная рота, бойцы которой заканчивали расставлять баню, но у палатки командира роты уже был развёрнут большой резиновый резервуар на пять кубов, наполненный чистой водой.

– Купанёмся? – Из палатки вышел в трусах Сергей Малышев, командир сапёрной роты, и сделал приглашающий жест. Уговаривать меня не нужно было, я быстро скинул пропотевшее и пыльное обмундирование, и вперёд Сергея запрыгнул в прохладную воду, где на дне лежало с десяток зелёных бутылок с пивом. Малышев приподнял мою форму, – Боря, я сейчас кину в стиральную машинку стирать свою форму, давай и твою туда же. Пока пивком балуемся и охлаждаемся – она просохнет.

Чокнувшись бутылками и отхлебнув прохладного пива, я почувствовал себя почти на вершине блаженства. Но на вершине оказался, когда через час одел просохшее, чистое обмундирование: – Сергей, как только окончательно обоснуюсь у себя на блок-посту, ты будешь первым моим гостем, – пообещал офицеру.

После сапёров зашёл к ремонтникам и в РМО, которые прикрывали собой командный пункт с южной стороны. Здесь каменная стена плавно поворачивала и вдоль дороги уходила в лес, а дорога внизу делала крутой поворот градусов на 150 и по ущелью круто уходила вниз. На противоположном краю ущелья, в двухстах метрах от РМО, виднелась окраина Чишков. Нами они заняты не были, и там вполне возможно могли быть боевики. Правда, пока они себя ничем не проявляли, как и местные жители.

Вернувшись к БРДМу, поехал обратно на свой блок-пост и, ещё не доезжая до него, увидел в четырёх километрах дальше, в районе моста через Аргун, подымающийся в чистое небо чёрный столб дыма. Вяло поразмышляв, что кому-то «повезло» нарваться на мину, я через пять минут подъехал к своему расположению, где увидел машины третьего взвода, за исключением одной противотанковой установки и бледных, суетящихся Кирьянова и Карпука, которые ринулись ко мне с докладом.

Теперь я понял – опять «не повезло» Мишкину.

– Что, это Мишкин горит? Голову даю на отсечение, что это несчастная машина Снытко и её накнец-то убили. – Автоматом ткнул в сторону дыма, жирным пятном, расползающегося в голубом небе. Алексей Иванович и Игорь обречённо кивнули головами.

– Потери есть, кроме машины? – Получив отрицательный ответ, выслушал торопливый и сбивчивый рассказ подчинённых.

– Приехали на старое место, быстро собрались. Машину Снытко зацепили за УРАЛ, так как она как обычно сломана и поехали. Старшим туда посадили командира взвода. До моста доехали нормально, а когда отъехали от него метров на двести, она внезапно загорелась и так быстро её охватило пламя, что экипаж и Мишкин еле успели выскочить из машины и отцепить её от УРАЛа. А через две минуты внутри начали рваться ракеты. Ну, вот и всё. Мы командира взвода и экипаж там пока оставили на охране догорающей техники. С десантниками договорились, если мы задержимся, то их покормят. – Замполит и техник виновато опустили головы. Немного, лишь для виду, упрекнув техника и Кирьянова за произошедшее, я их обнял за плечи: – Да ладно вам переживать, люди целы и слава богу. А машину спишут. Ерунда всё это. Ты, Алексей Иванович, веди третий взвод к Коровину, возвращайся и после обеда поедем к Мишкину разбираться.

….Мы слезли с БРДМа, остановившись в пятидесяти метрах от чадящего на обочине дороги корпуса противотанковой установки, и направились к командиру взвода и экипажу, которые

поднялись с земли, увидев нас. Сташий лейтенант Мишкин и его солдаты стояли передо мной, как военнопленные: без ремней, головных уборов и без оружия. Решив ещё раньше про себя, что не буду ругать командира взвода за происшедшее, хотя это была его прямая вина – бесконтрольность, я всё-таки начал «закипать».

– Мишкин, что вы такие расхлюстанные перед командиром батареи стоите? Где ваше оружие?

– В машине…. Выхватить не успели, – еле слышно прошептал офицер и стал смотреть в сторону.

Все мои благие намерения сдерживаться мигом улетучились. Никогда не лежало у меня сердце к командиру третьего взвода. Как бестолковый и безалаберный был – таким он и остался, хотя и провоевал, можно сказать, четыре месяца.

– Это что ж, товарищ старший лейтенант, получается? Вы с командиром машины, побросав оружие, амуницию внутри, ехали на броне, как курорте. Забыв, что кругом противник, что он может выстрелить из-за любого куста. Это вы должны пинать бойцов, чтобы они были всегда начеку, а вы первый и нарушаете, тем самым, подавая пример для своих подчинённых.

Я еле остановился, замолчал, а то если буду продолжать его ругать в этом духе и дальше, то ведь могу не сдержаться и в рожу заехать, так он меня со своим взводом достал.

– Ладно, ругать больше вас не буду – просто бесполезно. Мишкин, сколько ракет взорвалось внутри? – Командир взвода задумался, но потом нерешительно пожал плечами.

– Не знаю, товарищ майор.

Я тяжело вздохнул, подавляя нарастающий гнев: – Как ты был, товарищ старший лейтенант, «пиджаком» так им и остался. Ничему тебя не научили эти четыре месяца войны. Как с тобой разговаривать, просто не знаю?

– Товарищ майор, ну чего вы опять на меня наезжаете? Ну, не считал я, сколько взорвалось ракет, и что из этого?

С досадой махнув рукой, повернулся к командиру машины: – Сколько взорвалось?

Сержант исподлобья взглянул на командира взвода, потом потупил взгляд: – Тринадцать.

– А теперь, Мишкин, послушай, для чего твой сержант, в отличие от тебя считал разрывы ракет. Докладывайте, товарищ сержант.

Командир машины чувствовал себя неуютно, считая, что своими разъяснениями ставит в неловкое положение командира взвода и поэтому мялся, но потом пересилил себя и начал рассказывать: – В машине находилось пятнадцать ракет, взорвалось тринадцать. Две ракеты, которые не взорвались, подверглись воздействию высоких температур и, скорее всего, находятся во взведённом состоянии. Значит: транспортировать противотанковую установку нельзя, нельзя и туда лезть. Можно, конечно, кинуть туда гранату, чтобы они сдетонировали, но неизвестно – взорвутся обе или только одна…. – Сержант замолчал и выжидающе поглядел на меня, как бы спрашивая, всё ли сказал или что-то упустил.

Я удовлетворённо мотнул головой и молча показал рукой на сержанта: мол, учись Мишкин, потом отослал солдат подальше, чтобы они не слышали, что буду говорить их командиру.

– Товарищ старший лейтенант, ты хоть разговаривай с подчинёнными, общайся больше и чаще с ними и они тебя многому научат. Видишь, как сержант чётко и грамотно всё разложил – учись. Ладно, ругать больше не буду, но я тебя всё равно накажу. Может быть, неправильно поступаю, но я тебя здесь оставляю, вместе с солдатами для охраны противотанковой установки, чтобы никто не полез туда из любопытства и не подорвался. Можно, конечно, было оставить одних солдат для охраны, но останешься и ты. Раз думать не хочешь, значит будем заставлять. Кушать и спальные мешки старшина вам привезёт. А я сейчас поеду к сапёрам и договорюсь, чтобы завтра они разминировали ракеты и мы утащим машину в ремонтную роту для её списания. Сходишь к десантникам и договоришься о взаимодействии.

Приехав в штаб, я доложил командиру полка о происшествии, но командир воспринял моё сообщение спокойно и буднично.

– Копытов, только с сапёрами вы там будьте поосторожнее. Лучше всего взорвать бы её.

Ту же мысль высказал и командир сапёров: – Боря, давай её завтра взорвём к чёрту. Как разминировать твои ракеты после пожара – неизвестно? Завтра возьмёшь Андрюху Южмина, тротила побольше и все проблемы: автоматы перед этим достанем. – На этом и порешили.

В двенадцать часов на следующий день мы были у противотанковой установки. Мишкин с солдатами всю ночь провели у костра и сейчас с красными, но радостными глазами встретили нас. Автоматы они достали ещё вчера: согнули проволоку крючком, осторожно залезли на броню и достали все три автомата, вернее их остатки.

Южмин выгрузил из машины двадцати пяти килограммовый ящик тротила и в сомнение зачесал в затылке: – Чёрт, не знаю, сколько надо для того чтобы её взорвать. Боря, тебе как надо её взорвать?

– Надёжно, Андрей. Надёжно….

Офицер бесшабашно махнул рукой и два солдата сапёрной роты через десять минут осторожно опустили деревянный ящик с тротилом во внутрь машины. Я остановил сапёра, который уже собирался поджечь бикфордов шнур: – Андрей, подожди. Ведь сейчас так рванёт, что и десантников может зацепить. Пойдём к ним и скажем, чтобы они попрятались.

Около моста был развёрнут пункт водозабора и его охраняло несколько солдат. Чистая вода плескалась в нескольких больших резервуарах и от них отъехала полностью залитая водовозка. Десантники встретили нас подколками и шуточками: – Ну что, пехота, ковыряетесь там? Кинули бы две туда гранаты и всех делов.

– Да нет, тут надо надёжнее машину «убить». Ты бы, прапорщик, зубы поменьше скалил, а лучше спрятались на время взрыва и убрали свои резервуары, а то мы сейчас дырок в них наделаем и резины не хватит, чтобы заклеить. – Но прапорщик, старший водозабора, с презрением отнёсся к нашим предупреждением: типа, нашли чем десантника пугать. Мы пожали плечами и вернулись к останкам противотанковой установки. Развернули машины и отправили их вместе с солдатами метров за триста. Андрей Южмин поджёг бикфордов шнур и мы, обливаясь потом, тяжело побежали вверх по дороге. Длина огнепроводного шнура была рассчитана на то, чтобы мы спокойно добежали до укрытия.

В брошенном окопе, куда ввалились, нас ждали подчинённые Южмина. Отдышавшись, направили бинокли на установку, сиротливо стоящую на обочине дороги. На водозаборном пункте, голые по пояс стояли десантники и, куря сигареты, тоже ожидали зрелища.

– Эх, Андрюха, накроет их, – с досадой произнёс я, а сапёры с тревогой поглядели на десантников.

– Да ну их к чёрту, Борис Геннадьевич, вечно выпендриваются, как будто они только здесь и воюют. Не накроет их, – сапёр хотел сказать это убедительно, но вышло у него всё это неуверенно и напряжение только усилилось. Взрыв грянул, как всегда неожиданно: на месте противотанковой установки внезапно вспух красно-багровый шар, в который мгновенно засосало всю пыль с обочины. Куски металла, большие и маленькие, понеслись в разные стороны, щедро посыпая землю осколками. Мы мгновенно повернули бинокли в сторону водозаборного пункта и с ужасом увидели, как куски металла дождём падают на ёмкости с водой и насосы, легко пробивая шланги и вспарывая резервуары, которые мгновенно выпустив воздух, резко накренялись на повреждённую сторону и выливали очищенную воду на землю. Десантники, закрыв головы руками, метались в поисках укрытий, падали на землю и неподвижно лежали, пережидая смертоносный дождь. Секунд десять длился этот железный ливень, пока не прекратился. Десантники стали неуверенно подыматься с земли, опасливо косясь в небо, но поняв, что всё уже закончилось, начали сначала осматривать друг друга, а потом уже испорченное имущество. Увидев, во что превратился водозаборный пункт, из груди десантуры исторгся дикий и возмущённый крик и они дружно, даже забыв оружие, ломанулись в нашу сторону. Зачем они побежали к нам, гадать не приходилось. Мы с Андреем перевели бинокли снова на место взрыва и, убедившись, что от БРДМ остался только днище, а остальное железо равномерно разлетелось по окрестностям, дали команду заводить машины и грузиться. Сапёры рванули в машину, как будто выполняли норматив, но мы, понимая, что десантники здесь будут лишь минуты через две, спокойно подошли к своим машинам и, когда бойцы в тельниках уже были в ста метрах, предвкушая как они расправятся с нами, тронулись с места всё более и более набирая скорость. Вторично возмущённый вопль десантников, который потонул в пыли, мы уже не слышали. Я был спокоен, так как номеров на наших машинах давно не было и найти, если МИшкин не проболтался, будет достаточно сложно.

Командир полка, выслушав мой подробный доклад, жизнерадостно рассмеялся: – Боря, оказывается, чтобы списать противотанковую установку, её не взрывать надо было, а тащить на пункт сбора подбитой техники на станции Червлённая.

– Товарищ полковник, что тащить? Ведь там осталось только днище.

Петров опять рассмеялся и ободряюще похлопал меня по плечу: – Боря, это твоя проблема – ты её и решай. И что-то мне подсказывает – ты её решишь.

Думать и переживать особо не стал: вместе с начальником службы РАВ Женей Ончуковым мы составили акт списания, который спокойно подписал особист. Ночью Мишкин из-под носа десантников сумел украсть днище и вместе с этим актом отвёз его в Червлённую, там тоже никаких проблем со сдачей остатков машины не было и через два дня, я и думать забыл об этой машины.

Пока занимался противотанковой установкой замполит с Карпуком обшарили деревню и в одном из подвалов нашли большое количество картонных упаковок с фисташками, которые он на трёх машинах вывез к нам на блок-пост. Совещались мы недолго и нам не было стыдно за принятое решение: все фисташки отвезти на рынок и сдать торгашам, чтобы более-менее нормально доехать до дома, а ни как нищие ехать.

– Борис Геннадьевич, когда мы загружали машины фисташками, в деревню зашла колонна машин под охраной десантников и прямиком направились к тем трём домам, где были складированы богатые вещи. Мы тихонько подобрались поближе и, не высовываясь понаблюдали: часть десантников заняла оборону, а другие начали быстро грузить вещи на грузовики. Всем распоряжался офицер, звания мы не разглядели, но кажется майор, и с машин все номера были сняты. Вылазить и спрашивать, кто они такие мы не стали – Ну их на хрен. Но операция по изъятию ценностей была проведена на высшем уровне.

Я возмущённо чертыхнулся: – Правильно сделали, что не вылезли из укрытия, а то бы ещё расстреляли, чтобы свидетелей не осталось.

Половину машины с фисташками мы разгрузили у себя: часть отдали солдатам, часть забрали себе, немного раздали друзьям и десять картонных упаковок оставили в НЗ. На следующий день замполит и техник укатили в Грозный на рынок для поиска покупателя на фисташки, а я взял несколько солдат и решил проехаться по дальним улицам деревни, которые вплотную примыкают к зелёнке. В нескольких местах мы останавливались и осматривали дома вызывающие подозрения. Но всё было в порядке: везде видны были следы спешных сборов, в помещениях валялись разбросанные домашние вещи, много мебели и других бытовых приборов вытащено во двор и там брошено – наверно не вместилось в кузове автомобиля беженцев. Прочесав окраинную улицу и не обнаружив следов пребывания боевиков, мы сосредоточились во дворе крайнего дома. Было жарко и очень хотелось пить. Присев в тени на бревно, я послал двоих солдат в дом, чтобы они посмотрели нет ли там чего попить, а сам остался с ещё одним на прикрытии. Боец из новеньких, посидев немного со мной в тени, стал бесцельно бродить по двору, разглядывая разбросанные домашние вещи, а когда он сунулся к холодильнику, брошенному в углу двора, я его строгим голосом остановил: – Рыжов, Стой! Чего ты туда лезешь? А вдруг там мина или граната на растяжке?

Разморённый от жары солдат, лениво поглядел на меня и в его взгляде прочитал едва прикрытую усмешку, что меня здорово обозлило.

– Боец, ты тут всего две недели, а строишь из себя бывалого фронтовика. Я себе этого не позволяю, и тебе не позволю. И если ещё раз увижу усмешку в твоих глазах на мои слова или приказы – морду начищу в два счёта. – Я замолчал, было так жарко, что даже ругаться не хотелось. Хотя надо было встать и дать хорошего пендаля под жопу бойцу. Но я лишь продолжал лениво наблюдать за солдатом. Тот немного ещё покрутился около холодильника, не решаясь открыть дверцу на глазах комбата, пошёл вдоль забора к дивану, который стоял в тени дерева. Расстегнув ширинку, с удовольствием помочился на ствол, отошёл от дерева и стал садиться на диван.

– Рыжов, Стой…! Замри! – Я чуть не сорвал голос в крике, успев заметив, что сиденье дивана чуть приподнято над самим основанием. Солдат нелепо замер в раскоряку над диваном, испуганно глядя, как я в несколько прыжков подскочил к нему.

– Ну-ка отойди, – солдат не распрямляясь, сделал несколько неуклюжих шагов вперёд и остановился. Из дома выскочили встревоженные моим воплем солдаты и рассыпались в разные стороны, заняв сразу же оборону: это были мои солдаты – из старых. Махнул им рукой, мол, всё в порядке, встал на колени и попробовал заглянуть в щель между сиденьем дивана и основанием, но там было темно и ничего не было видно.

– Рыжов, притащи какой-нибудь осколок стекла или зеркала.

А через минуту, когда послал солнечный зайчик в темноту, удовлетворённо хмыкнул и дал открытой ладонью сильного леща в лоб Рыжову: – Солдат, с тебя выпивка и закуска. Усмехаешься над комбатом, а комбат тебе жизнь спас. Гляди, – я с силой нагнул голову солдата и посветил вовнутрь дивана. Рыжов посмотрел и ничего непонимающими глазами взглянул на меня.

– Ну, ты и балбес, Рыжов. Сиденье дивана не закрывается, потому что упирается в расчёску. Видал? – Солдат мотнул головой, а я продолжил, – ты садишься на диван, расчёска ломается и крышка с силой опускается на взрыватель мины и твои яйца, весело звеня друг об друга, опережая тебя, летят в небо, ну а ты за ними. Что, не веришь? Смотри.

Ещё раз посветил вовнутрь, а потом осторожно приподнял сиденье – на дне дивана лежала противопехотная мина во взведённом состоянии. Надёжно зафиксировав сиденье, я торжествующе показал на мину, а потом подозвал остальных солдат.

– Что, Рыжов, так кто прав? Убить тебя мина, конечно, не убила бы, но жопу разворотила основательно. Об яйцах уже рассказал. Задницу бы тебе в госпитале склеили, с яйцами посложнее. Ходил бы ты в раскоряку и на тебя показывали пальцем, как на урода и смеялись. Правда, живой, но на хрен кому нужна была такая твоя жизнь. Твои родители и родственники кляли и обвиняли бы министерство обороны в твоём уродстве, меня – твоего командира, а ведь виноват во всём этом ты был бы сам. Вот теперь-то я голову могу дать на отсечение, что и в холодильнике тоже мина или граната – РГДэшка.

Солдат стоял, хлопая глазами: мину он видел и слышал, что я ему говорил, но пока он не воспринимал всё это относительно к себе. Минашкин нашёл в доме длинную бельевую верёвку и осторожно привязал её к ручке холодильника, мы отошли за угол и сильно дёрнули: послышался приглушенный щелчок, а затем сильный взрыв. Открывшиеся нам картина, была вполне обычной для военного времени: полуоторванная дверца холодильного агрегата держалась на одной петле, упёршись другим концом в землю. Сам холодильник сильно изуродованный взрывом, потерял свою первоначальную форму и пучился рваными краями металлической обшивки.

– Рыжов, извини, но я ошибся: не РГДэшка там была, а Ф-1. – Я шутливо развёл руками, но тут же ожесточился, – безмозглая скотина, ты понимаешь, что я тебе спас жизнь сейчас два раза. До тебя хоть сейчас дошло, что ты на войне, а не в казарме?

Что либо говорить или спрашивать Рыжова, дальше было бесполезно: солдат, тупо уставившись в развороченное нутро холодильника, усиленно потел, потом бледнел, а после этого его опять бросало в жар и краску. Наверняка, перед его внутренним взором проскакивали мгновенные картины одна страшнее другой и он со стороны видел свой изуродованный труп рядом с холодильником с оторванными руками и разорванным животом, или рядом с диваном с развороченной задницей и захлёбывающим криком от боли.

– Большаков, Минашкин, ведите его к машине, а я с диваном разберусь. – Дождавшись, когда солдаты залезут на БРДМ, огляделся, вытащил гранату и, выдернув кольцо, бросил во внутрь дивана, а сам резво метнулся за угол дома. Прогремел взрыв, отбарабанили по земле остатки дивана и снова установилась тишина. Залез на машину и устало скомандовал водителю – Вперёд! Но как только мы заехали за угол, показная усталость мигом слетела, я остановил БРДМ.

– Степанов, Рыжов, отъезжаете на пару кварталов и замрите. Минашкин, Большаков за мной

– сейчас посмотрим, кто прибежит на взрывы. Степанов, если в течение тридцати минут стрельбы не будет, возвращайся сюда, за нами.

Мы спрыгнули с машины и она, взревев мотором, укатила в глубину деревни, а я с солдатами, пригнувшись, дворами вернулся к злополучному дому и выбрал удачную позицию, с которой хорошо проглядывался двор дома и подходы к нему. Но пролежали в засаде мы безрезультатно: видать, мины были поставлены давно и на взрыв никто не явился.

Через тридцать минут приехал за нами БРДМ и мы поехали через центр деревни на свой блок-пост и неожиданно налетели на нескольких чеченцев, которые суетились вокруг синего фургона во дворе одного из домов. Увидев русских и бронированную машину, они застыли на месте, испуганно наблюдая за нашими действиями.

Большаков, Минашкин и я мгновенно перебрались на противоположную сторону машины и засели там, направив автоматы на чеченцев. Большаков развернулся и стал наблюдать за противоположной стороной улицы, готовый немедленно открыть огонь и прикрыть с тыла. Рыжов в это время в растерянности метался по верху машины, а Степанов, который по моему приказу внезапно остановил машину, теперь задрав голову из люка орал мне: – Товарищ майор, а мне что делать? А мне…?

– Рыжов, сюда – сука, не мельчиши, – солдат, услышав голос командира, сразу же с ориентировался и скатился к нам, – Степанов, не дёргайся, если стрельба начнётся – врубаешь скорость и мы уходим.

Увидев наши приготовления к бою, чеченцы дружно вздёрнули руки вверх и закричали что они мирные. Да и мы сами уже разглядели, что они выгружали из фургона домашние вещи и носили их в дом. После небольшой заминки, мы поднялись во весь рост и опять расселись поудобнее на броне и я взмахом руки подозвал к себе одного из них, но автоматы всё равно держали наготове.

– Кто такие? Откуда и как сюда попали? – Я спрыгнул на землю и стал разглядывать стоящего передо мной чеченца. Лет ему было сорок восемь – пятьдесят, невысокого роста, хорошо одетый, держался с достоинством – судя по всему, был старшим. И не ошибся.

– Глава администрации селения Лаха-Варанды, – представился он и назвал себя – Рамзан, – фамилию не расслышал. С ним его односельчане, которые приехали на машине из одноимённого населённого пункта в горах, где находятся остальные жители деревни. Приехали, чтобы посмотреть, что стало с деревней и подготовить дома к приёму остальных жителей, которые прибудут через несколько дней.

– Как сюда попали? – Это меня сейчас более всего интересовало. Неужели, они проехали через мой блок-пост и их пропустили без моего разрешения? Но всё оказалось проще: они проехали через Чишки и их пропустили там.

Тут меня чёрт дёрнул за язык и я в свою очередь представился комендантом деревни.

– Так, Рамзан, через два часа у меня на блок-посту и там порешаем остальные вопросы, – я забрался на машину и не заезжая к себе, помчался в штаб полка.

– Товарищ полковник, – обратился к командиру, только что вылезшему из резинового резервуара, где он спасался от жары, – жители деревни начинают возвращаться домой, так я что думаю: с вашего согласия назначу себя комендантом деревни. С главой администрации уже познакомился и приказал ему с докладом явиться ко мне на блок-пост. Мне ведь всё равно придётся контактировать с ними, так лучше, если буду диктовать свои условия с позиции силы и власти. Как вы на это смотрите?

Петров весело рассмеялся: – Боря, ну тебе и неймётся всё время. Вечно что-нибудь придумаешь. Вот на хрена тебе это надо? Но, впрочем, ладно, валяй, но будь осторожен – не дай себя обмануть.

Моё сообщение о назначении меня комендантом Лаха-Варанды не встретило энтузиазма у моих подчинённых: – На фига это нам надо, товарищ майор? Мы сами по себе живём, и они пусть живут сами по себе.

Но я уже загорелся этой идеей и всё больше и больше находил доводов в пользу моего решения: – Ребята, нам всё равно придётся с ними решать разные вопросы, так лучше решать с позиции силы с нашей стороны, а также будем навязывать им свою волю. Пусть этот Рамзан приходит каждое утро и докладывает обо всём, что у него произойдёт в деревне, пусть он сам наводит там порядок от моего имени и чтоб он знал, что будет нести ответственность передо мной за всё, что там произойдёт. Ведь наверняка будут сношения боевиков и жителей деревни: ту ведь сторону, где зелёнка вплотную подходит к деревне мы всё равно не контролируем, вот пусть он вместе с жителями и дёргаются: не допускают туда боевиков, или по крайней мере сводят контакты с ними к минимуму. Короче, ребята, мыслей у меня по этому поводу дополна и думаю, что я правильное решение принял. И ещё вот что, кормить нас стали хреновато: так, я деревню данью обложу – пусть они нас кормят.

Мои офицеры только головами закрутили: – Потравят они нас, товарищ майор. – Но я уже не обращал внимания на их сомнения.

В семнадцать часов на окраине деревни замаячил Рамзан, я уже предупредил всех солдат, чтобы они не дай бог не открыли стрельбу по нему и взмахом руки подозвал его к посту. Провёл к своему салону, где уже были собраны почти все солдаты: – Представляю вам старейшину деревни Лаха-Варанды. Он имеет право один пройти ко мне для доклада в любое время дня, больше никто. – После этого сообщения распустил солдат и посадил главу администрации напротив себя.

– Рассказывай, Рамзан, про деревню, про себя и про то, как ты видишь наше с тобой сотрудничество.

Я внимательно, не перебивая, в течение получаса слушал чеченца, и не пожалел.

Вот что он рассказал вкратце. До конца восьмидесятых годов все жители деревни проживали в населённом пункте Лаха-Варанды далеко в горах. Но случилось сильное землетрясение, которое разрушило деревню и правительство Советского Союза выделило деньги для строительства нового населённого пункта на равнине. Все желающие воспользовались случаем и в течение трёх лет было отстроено новое поселение (Теперь понятно, почему селения нет на карте). Когда Дудаев пришёл к власти, то деньги, которые выделялись для строительства оставшихся домов, были спокойно положены дудаевцами к себе в карман, из-за чего население Лаха-Варанды не поддержали новые власти и всегда были в оппозиции к режиму. Сам Рамзан пользовался большим уважением среди односельчан за деловую хватку, за ум и справедливость. Совершил два раза хадж в Мекку и имел очень влиятельных родственников в Иордании, приближённых к королевскому дому. Поэтому жители предложили Рамзану стать главой администрации, справедливо считая, что боевики вынуждены будут по этим причинам закрывать глаза на независимую позицию деревни. Так оно и произошло. При приближении боевых действий к деревне, жители решили переждать опасное время в горах, а когда узнали, что федеральные войска миновали Варанды, то послали нескольких мужчин для разведки.

– Так что, товарищ майор, вкратце такова история, но я хочу рассказать и неприятные для вас вещи. Деревня полностью ограблена, – я переглянулся с офицерами, которые сидели вокруг и тоже слушали рассказ. Рамзан внимательно посмотрел на нас и продолжил, – когда мы в спешке покидали деревню, то самые дорогие вещи снесли в три дома, которые расположены на дальней окраине деревни, считая, что туда мародёры просто не доберутся. Но когда мы сегодня зашли в эти дома, то они оказались практически пустыми.

– Товарищ майор, хочу вам открыть ещё один небольшой секрет. Перед уходом в горы мы в мечеть на самый верх принесли воды, продуктов и оставили там четырнадцатилетнего пацана с биноклем, для наблюдения за деревней…., – Рамзан замолчал и со значением посмотрел на нас. Чтобы как-то скрыть краску смущения, мне пришлось повернуться к бачку с водой и сделать вид, что я пью воду, потом повернулся к нему и в упор спросил его.

– Рамзан, что ты этим хочешь сказать? – Старейшина думал, что мы заюлим от его полупрямых намёков и начнём оправдываться, но не увидев того чего ждал, сам заюлил, боясь прямым заявлением обвинить или обидеть меня.

– Да нет, я ничего такого не хочу сказать, тем более обвинить вас, товарищ майор, но всё-таки факт пропажи вещей имеет место и это сделали военнослужащие федеральных сил. И вы, как комендант, несёте определённую долю ответственности за это, тем более, что у моего парня записаны все номера машин.

– Рамзан, у нас с тобой впереди ещё много дней, когда придётся решать много хитрых, возможно неприятных вопросов и общих проблем. А мне совсем не нравиться, что наше сотрудничество начинается с «непоняток». Я не собираюсь от тебя скрывать, да ещё и оправдываться перед тобой в том, что мои подчинённые тоже ездили в деревню и тоже забирали оттуда продукты, посуду и постельное бельё. Это во-первых.

Во-вторых: я сейчас поеду и арестую твоего, как ты говоришь – пацана. Арестую его на том основании, что он вёл разведку за нашими подразделениями и их передвижениями и передам его в особый отдел – пусть они с ним там плотненько пообщаются. Думаю, что это будет и для тебя не совсем приятное воспоминание от общения с карательными органами.

Ну а в-третьих: не тебе, мой дорогой, определять степень моей ответственности.

– Товарищ майор, товарищ майор…, – Рамзан протестующе замахал руками, – ваших машин в том списке нет, а если вы, то есть ваши солдаты взяли посуду, постельное бельё и продукты из домов, то мы не в обиде. Мы понимаем, что солдатам это необходимо в быту каждый день. Так что пользуйтесь всем этим на здоровье и не обижайтесь, если я что-то не так сказал.

Я сделал задумчивое лицо: – Ну, если наших машин нет, то тогда сами решайте, что делать с остальными номерами. Хочу даже больше сказать: мы знали про эти три дома, но никому об этом не говорили, чтобы не возникало никаких соблазнов. И ещё: за кустами стоит грузовая машина ГАЗ-53. Мои офицеры её отремонтировали, домашние вещи, которые были в кузове, аккуратно выгрузили, а машину несколько раз использовали для подвоза воды.

Рамзан на минуту задумался: – Хм…, у нас в деревне ни у кого не было ГАЗ-53, может, пойдёмте посмотрим.

Чеченец несколько раз обошёл вокруг машины, заглянул в кузов и разворошил домашние вещи, потом уверенно заявил: – Нет, это не наша машина.

– Ну, вот видишь, Рамзан, вполне возможно к грабежу приложили руку и твои земляки с других деревень, но ты с ними разбирайся сам. Машину я тебе отдаю, вместе с аккумулятором и заправленную бензином, так сказать – жест доброй воли. А завтра в восемь часов утра, приведёшь всех остальных к блок-посту, я хочу тоже с ними познакомиться.

Вечером Рамзан пришёл с водителем голубого фургона и они, загрузив домашние вещи, уехали в деревню.

В восемь часов утра семь чеченцев стояли в пятидесяти метрах от блок-поста, а сзади них виднелся голубой фургон.

– Рамзан, я ведь приказал построить только людей, машину я уже видел, – пошутил я, но увидев мрачное лицо старейшины, спросил, – Что случилось?

– Борис Геннадьевич, из Алхазурово лесом пришёл знакомый и сообщил моему односельчанину, что вчера от бомбы полностью погибла его семья. Как раз водителя фургона. У меня к вам просьба – договоритесь с начальником блок-поста у Алхазурово, чтобы его с машиной пропустили туда.

– Почему именно с машиной?

– По нашим законам надо хоронить до захода солнца. Если ехать, через Старые Атаги, потом по трассе Грозный – Баку и заворачивать в горы то получается крюк в сто пятьдесят километров, да ещё проверки на блок-постах сколько времени отнимут – не успеет. А через Алхазурово он через час будет на месте.

Я задумался: связываться с этим делом мне очень не хотелось, не хотелось ехать на блок-пост 166 бригады и договариваться о пропуске машины. Не исключал и того, что чеченцы, вполне возможно, использовали меня втёмную в своей игре и мне это тоже очень не нравилось.

Подумав немного в таком духе, подошёл к водителю, который вчера угонял машину от нас и Рамзан представил его: имя не запомнил, только фамилию – Музаев. Водитель был внешне спокоен, но вчера когда я его видел и сегодня, это были два разных человека. Его лицо и так худое, за ночь осунулось ещё больше, красные глаза лихорадочно блестели, а руки жили отдельной своей беспокойной жизнью: то и дело застёгивали и расстёгивали пуговицы на рубашке, непрерывно поправляли брючной ремень или вздымались к голове и теребили волосы. По моей команде он открыл фургон и я, убедившись, что там ничего нет, тщательно осмотрел в угрюмом молчании и всю машину. Ничего не обнаружив, повернулся к Музаеву.

– Как это произошло?

Чеченец поднял руку к горлу и силой помял его, как будто хотел размять и прочистить, несколько раз хрипло кашлянул и отвернул лицо в сторону, но я успел увидеть скатившиеся слёзы из глаз. Я не торопил, а справившись с собой, он хриплым голосом рассказал.

– Вчера днём, над деревней пролетел один единственный ваш самолёт и скинул всего одну только бомбу, которая попала в дом моего брата. Там жила и моя семья, которую я завтра хотел перевезти сюда. Полностью погибла семья брата, брат, моя жена и пятеро моих детей. Пришёл из Алхазурово знакомый, рассказал, что никто не может собраться с духом, чтобы собрать всё, что осталось от моих. Просят, чтобы я сам пришёл и соскрёб их со стен. – Музаев стиснул зубы и со свистом втянул в себя воздух. – Помогите, товарищ майор, я сейчас бы собрал останки, к вечеру вернулся обратно и похоронил их на кладбище.

Я тяжело вздохнул. Придётся помочь: – Ладно, поехали. Только сразу же хочу предупредить: попробую договориться, но если начальник поста упрётся, то давить на него не стану. Всё-таки он офицер другой части.

Мой БРДМ, сзади голубой фургон через полчаса подъехали к блок-посту 166 бригады, который расположился в пятистах метрах от окраины Алхазурово и перекрывал дорогу. Представившись старшему лейтенанту комендантом соседней деревни, в нескольких словах объяснил ситуацию и попросил пропустить машину через его пост. Начальник поста внимательно посмотрел на меня, потом на стоявших в отдалении Рамзана и Музаева.

– Нет, пропускать никого не буду.

Сделал ещё одну попытку нажать на старлея, и добился лишь частичного решения вопроса: он согласен пропустить чеченца одного, но без машины. На большее он не шёл. Пожав плечами, я отошёл к чеченцам.

– Начальник поста согласен пропустить, но без машины, – Музаев сверкнул глазами, а Рамзан возмущённо всплеснул руками.

– Борис Геннадьевич, я пойду поговорю с ним тоже, – Рамзан решительно направился к старшему поста и, возбуждённо размахивая руками, начал его уговаривать. Некоторое время я наблюдал за ними, потом повернулся к Музаеву.

– Когда похоронишь, наверно, в лес уйдёшь – мстить?

Чеченец тяжело вздохнул и с тоской произнёс: – А что мне остаётся делать?

Через пять минут вернулся Рамзан и сокрушённо развёл руками: – Только пешком, машину не пропускает.

– Ладно, – Музаев принял решение, – я пойду так. В деревне возьму машину и к вечеру вернусь обратно. Ты, Рамзан, машину отгони и могилы подготовь. Спасибо командир, что не отказался мне помочь, – Музаев повернулся и подошёл к старшему лейтенанту. Я знаком остановил Рамзана, а сам поспешно подошёл к офицеру и чеченцу, чтобы если у Музаева сейчас сдадут нервы не допустить конфликта.

– Сынок, – чеченец вперил тяжёлый взгляд в офицера, – многое хочется тебе сказать, но ты не поймёшь сейчас…. Может быть, поймёшь, когда будешь постарше. Скажу только одно – не дай бог тебе такого горя, как у меня. – Музаев махнул рукой и повернулся ко мне.

– Спасибо, товарищ майор, вас и ваших я не трону, – он развернулся и понуро побрёл в сторону деревни. Дождавшись, когда он скроется среди домов, мы развернули машины и поехали в сторону Лаха-Варанды.

В штабе, куда я приехал после того, как расстался с Рамзаном, царило оживление: из Екатеринбурга позвонили и сказали, что через два дня вылетает борт с заменой для офицеров и прапорщиков полка – всего около ста восьмидесяти человек. Все бегали и суетились, подписывали акты списания и другие необходимые документы для передачи подразделений. На всё это я смотрел спокойно и слегка свысока, так как уже знал, что заменщика мне не нашли и когда найдут тоже неизвестно. Прокрутившись целый день в штабе и в подразделениях обеспечения, я совершенно забыл про Музаева и вспомнил только когда возвращался к себе после совещания, увидев на кладбище напротив мечети, толпу чеченцев человек в сорок, которые опускали в могилу останки семьи Музаева, сам он стоял среди громко причитающих женщин и, комкая в руках фуражку, смотрел на то, что осталось от близких. Услышав звук двигателя, все обернулись и стали недобрыми глазами смотреть на меня, сидящего на броне БРДМа. Женщины прекратили причитать и тоже уставились на меня мокрыми и дикими глазами. Если бы взгляды могли убивать или зажигать, то я бы не проехал живым и десяти метров, а так словно плыл по воздуху, не чувствуя под собой машину, под этими ненавидящими взглядами, которые буквально пронзали меня и только скрывшись за деревьями смог перевести дыхание.

Только успел задремать, как меня разбудили. Перед кунгом стояли неразлучные особисты Саня и Костя, а на дороге виднелось БМП, на котором они приехали.

– Здорово…

– Здорово… Блин, не могли что ли попозже приехать. А то опять до ночи хрен заснёшь. У меня уже хронический недосып, – недовольно пробурчал я, вяло здороваясь с неожиданными гостями – Чего приехали?

– Боря, на пенсии отоспишься…., – весело и в лад заржали особисты.

– Ага, до пенсии дожить ещё надо. Ладно, пенсия неизбежна, как крах империализма. Пошли, налью, наверно за этим ко мне заехали?

Особисты довольно заулыбались и с готовностью присели за стол, а когда выпили и слегка закусили, Саня ткнул пальцем в стоявшее наверху дороги БМП: – И выпить заехали и дело сделать надо. Видишь, душара связанный на БМП?

К БМП я не приглядывался и только сейчас обратил внимание на действительно связанного человека на боевой машине пехоты, да ещё с грязным мешком на голове.

– Взяли душару… И он среди боевиков имеет некий вес и авторитет. Но его отряд находится в натянутых отношениях с другим, соседним отрядом и мы хотим спровоцировать между ними разборки. Если повезёт, то пусть и постреляют друг в друга. И нам нужна твоя помощь, – Саня замолчал и многозначительно посмотрел на кружку.

– Чем смогу – тем помогу. А что надо? – Плеснул понемножку водки по кружкам. Выпили и особисты вывалили на меня свой план.

– Грохнуть надо духа. Тело потом подкинем на территорию того отряда и пусть они думают на своих недругов и разбираются между собой…. Вот такой план.

– Ну, так грохните…. Какие проблемы? – Я неожиданно для себя вскипел и в сильном раздражении заявил, – а если вы хотите, чтобы это я сделал – то пошли вы на х….. Я вам что – палач? Каратель? Я нормальный офицер. В бою кого угодно завалю и спать спокойно буду… Но пленного… Извините…, Не по адресу…. Выпили… и выметайтесь….

– Боря…, Боря…, ты чего раздухарился? – Вразнобой начали успокаивать меня особисты, – да мы сами его грохнем. Нам другое от тебя нужно…

– Чего надо? – Всё ещё агрессивно вызверился на Саню с Костей. А те уже сами разливали водку по кружкам.

Выпили, немного успокоился и примиряющее буркнул: – Ну…?

– Нужен твой трофейный автомат, – проговорил Саня и оба особиста выжидающе уставились на меня.

– Не понял…, – теперь я требовательно смотрел на них.

– Ну, чего тут непонятно? У нас автоматы 5.45 калибра, а у боевиков 7.62. Вот и нужен твой трофейный автомат для достоверности. Грохнем его из 7.62 и будет понятно, что грохнули его не федералы, а кто-то из своих. Вот пусть и разбираются….

– Это понятно. Непонятно другое – А чего вы ко мне приехали? У меня ведь в батарее автомата 7.62 нет.

– Да ладно тебе….. Знаем, заныкал ты автоматик. Давай его сюда, стрельнем духа и отдадим обратно. Свои люди, так что не ссы… всё будет путём.

– Ага, пацана нашли. Свои люди… Это вы здесь, за столом – Свои…, – я сильно застучал указательным пальцем по столу, – А в отчётчик занесёте, что командир противотанковой батареи, майор Копытов, поимел после Чечни левый ствол. И номерочек туда припишете. Знаю я вас…. Нету у меня автомата.

– Боря.., Боря…, ну чего ты в бутылку опять лезешь? Ну, есть у тебя автомат. Ну, есть…. Не мог ты не заныкать себе….

– Да…, – с апломбом заявил сидевшим напротив меня сослуживцам, – пистолет бы не пропустил и постарался увезти в Екатеринбург. А вот автомат… Возни…, только с ним и риска много при вывозе будет.

– А автомат немецкий…? МП-40…, который «шмайсером» в народе называется? – Хитро прищурился на меня Саня.

– А что автомат? Тут всё законно и с разрешения командира полка. Тем более, что этим делом ваш предшественник занимался.

Та ещё история была в апреле, когда стояли под Новыми Атагами. Совершенно случайно я узнал, что в одном из отрядов боевиков, воюющем против нашего полка, есть немецкий автомат, да и с кучей патронов. И душара, такой же повёрнутый как и я, чуть ли не в немецкой форме ходит. Узнав это, сразу же нашёл полкового особиста и уточнил – Может ли он, на следующей своей встрече с хитрыми человечками с той стороны, прозондировать почву о покупке или обмене на что-либо автомата с патронами?

Через три дня особист проинформировал: – Есть, согласны, но всё это стоит «столько-то» денег. И что ты с ним тут будешь делать?

– Постреляю, повыделываюсь, пофоткаюсь… Потом видно будет. Может, рассверлю ствол, чтоб претензий ко мне не было и увезу в Екатеринбург…

Сумма денежных знаков впрочем хоть и приличная, но крутануться можно было, хотя особист сразу предупредил – Только через командира полка.

Командир не заморачивался, прекрасно понимая, что я продам бензин, и поэтому дипломатично не задал вопрос – Откуда я достану такую сумму денег? И дал «Добро», но с условием, что автомат я потом сдам на трофейный склад в РАВ и дам ему пострелять.

Деньги не проблема. Технику батареи поставил задачу и он через два дня, при сопровождении колонны в Грозный слил с пары БРДМов бензин, продал и привёз деньги, которые я передал особисту. А тут отпуск домой, а когда вернулся в полк, то сразу ринулся с особисту.

– Купил…, купил… Иди на склад РАВ. Туда его сдал.

На складе, среди зелёных ящиков торчал прапорщик Шарков: – Знаю… знаю… Предупредили про тебя. Получай, только он что-то на «шмайсер» плохо похож, – он захлопал крышками ящиков и из одного достал автомат, который оказался вполне приличной самоделкой чеченского автомата «Борз».

– Не…, забирай Толик. Мне он не нужен, мне немецкий нужен, – я разочаровано отдал обратно оружие. Так и не получилось тогда. (уже после Чечни, месяца через два по телевидению показывали сюжет разгрома как раз того отряда и на переднем плане трофеев красовался «мой автомат»)

….Саня с Костей требовательно продолжали смотреть на меня, а я их продолжал разочаровывать и убеждал, что автомата у меня нет.

– Боря, ну есть у тебя автомат. У него ещё по прикладу идёт такая характерная и длинная царапина, – Костя изобразил на прикладе своего автомата мифическую царапину, а я весело рассмеялся.

– Вот кто вам про эту царапину рассказал – у него и ищите.

Особисты уехали ни с чем, а я задумался над тем – Кто на меня такой поклёп сделал? К вечеру вычислил «стукача» и довольно жёстко поговорил с ним, а тот долго и нудно просил прощение, пытаясь оправдаться тем, что особисты его плотно взяли за жопу и пришлось выдать такую фантазийную информацию….

Вечером с докладом пришёл Рамзан: – Борис Геннадьевич, в деревню вместе с Музаевым приехало около ста человек, а основная масса жителей прибывает завтра к обеду. Это те, кто могут самостоятельно прибыть. Кто победнее, тех будем за счёт деревни перевозить и здесь нужна ваша помощь. Машины у нас есть, но вот с бензином проблемы. Нельзя ли через вас как-нибудь решить этот вопрос.

– Я завтра попытаюсь порешать этот вопрос, но мне интересно знать каким маршрутом прибудут жители и сколько их прибудет. Да, и сколько нужно бензина, чтобы перевезти остальных людей?

– Нам на первый день нужно литров сто двадцать, а потом каждый день на нужды деревни по сорок литров. А приезжать люди будут со стороны Чишков. Есть договорённость о пропуске завтра до полутора тысяч человек. Да, кстати, хозяина машины, которую вы передали нам, мы вычислили. Музаев, когда сегодня был в Алхазурово, уже задал ему неприятные вопросы, почему его машина оказалась в нашей деревне, нагруженной чужими вещами.

– Слушай, Рамзан, раз о Музаеве разговор зашёл, он свою месть на моих ребят не перенесёт? В лес ведь он однозначно уйдёт.

Рамзан пододвинулся ко мне: – Борис Геннадьевич, с Музаевым я разговаривал и не только я. Он сказал, что вреда своим уходом для деревни не принесёт. И уйдёт в отряд, который действует в другом районе. В принципе, наверно, для вас не секрет что боевики вычисляют всеми способами фамилии и адреса лётчиков. Платят любые деньги за любую информацию про них и больше всех их ненавидят.

Мы помолчали, а потом я спросил: – Ну, а к нам как вы относитесь? Тоже, наверно, ненавидите?

Рамзан помолчал, посмотрел на меня и на весело суетящихся в отдаление замполита и техника. Они полчаса тому назад приехали из Грозного и привезли солидную сумму денег за сданные фисташки, а тут узнали, что послезавтра им приходит замена.

– Борис Геннадьевич, ведь эти летуны летят на очень большой высоте и кидают оттуда бомбы, ничем не рискуя, их ведь невозможно достать. Вот и с семьёй Музаева: если бы самолёт прилетел и отбомбился по деревне, даже если бы много было жертв среди селян, совершенно по-другому мирные жители всё это бы восприняли. А так пролетел мимо и бросил одну единственную бомбу: так походя… У нас это ни у кого в голове не укладывается. Никто не может понять, зачем было на мирную деревню одну бомбу кидать? Ну а вы то – что вы? Вы также как и боевики рискуете, можно сказать, воюете по-честному: или они вас, или вы их. Поэтому к вам и нормальное отношение.

– Вот заодно, хочу вас спросить, Борис Геннадьевич: вон те три солдата они срочники или контрактники, очень уж они старые? – Рамзан кивнул головой на контрактников первого и третьего взводов, которые о чём-то толковали с техником.

Я весело рассмеялся: – Да ты что, Рамзан – это ведь срочники. Я контрактников сам не люблю, а эти с сельской местности: кто шесть классов, кто семь классов школы закончил и работать пошли. Согласно закона, таких в армию берут, когда они вечернюю школу закончат или когда им стукнет двадцать семь лет. Вот они у меня и из этих – двоечников. А что, какие-то проблемы? – Опять рассмеялся, надеясь на то, что сумел убедительно соврать.

– Да теперь проблемы нет, раз это не контрактники. Вот их то ненавидят даже больше, чем лётчиков. Вы кадровые, по приказу сюда приехали воевать, а они за это деньги получают, то есть приехали наживаться на чужом горе. – Рамзан в возмущении даже плюнул на землю, потом спокойнее продолжил, – это хорошо, что не контрактники, а то ведь их бы постарались убить.

– Ладно, Рамзан, давай по делу поговорим. Раз у тебя основная часть жителей прибывает, то давай завтра же, в шестнадцать часов проведём митинг у школы, где ты меня представишь и я доведу свои требования, чтобы потом у нас не было друг к другу претензий. – Порешав ещё несколько насущных вопросов, мы разошлись.

Кирьянов и Карпук на вырученные деньги купили немного выпивки, достаточное количество колбасы, сыра, кофе и других продуктов. Степанов сгонял на второй блок-пост, привёз командиров второго и третьего взводов. Через полчаса мы старым составом сели за стол, новеньких приглашать не стали и пусть не обижаются: это был наш коллектив, который сложился за эти пять месяцев, а их коллектив пусть складывает новый комбат.

К обеду следующего дня в деревне закипела жизнь. А проехавшись на БРДМе по улицам Лаха-Варанды, я увидел десятки грузовых и легковых машин, множество тележек, в которые были запряжены даже коровы, откуда выгружались домашние вещи и утварь. Всё это активно заносилось в дома и складировалось во дворах. Всюду, где бы не проезжал, видел обращённые на меня любопытные взгляды, как будто я был представителем совершенно другой цивилизации, а не их соотечественник. Хотя было и достаточно много весьма недружелюбных и злобных взглядов, которыми провожали проезжающую машину. Когда вернулся на блок-пост, то из-за заборов окраинных огородов стали частенько доноситься крики «Аллах Акбар», что здорово нервировало моих солдат, особенно старослужащих: так как мы знали – что обычно после этого выкрика следовал выстрел. Но останавливало солдат от ответных действий то, что голоса были детские.

В течение часа я продумывал своё поведение на митинге и свои требования, прекрасно понимая, что только жёсткими требованиями на этом этапе смогу держать обстановку под своим контролем. Теперь-то я начинал понимать немецкого обер-лейтенанта, который с десятью солдатами стоял гарнизоном в русской деревне: угрозами и страхом немедленного возмездия, только так можно управлять в военное время людьми.

Перед выездом на митинг опять собрал всех офицеров: – Так ребята, сейчас мы проводим очень важное мероприятие. Батарее боевая готовность «Полная» – все на позициях, пока не вернусь с митинга. Обстановка в деревне неясная, многие взбудоражены гибелью семьи своего односельчанина. Все кто оставлял вещи, подсчитывают убытки от мародёрства. Вполне возможно, боевики из Алхазурово тоже знают о митинге и постараются настроить жителей против нас, чтобы организовать как минимум провокацию, а может быть они в этот момент постараются ударить по обоим блок-постам, поэтому всем «ушки на макушке». От того сумеем ли мы навязать свою волю деревне или нет, будет зависеть дальнейшая жизнь батареи на этих позициях. Если не сумеем, то в батарее будут раненые и что самое худшее убитые.

– Алексей Иванович, Игорь едете со мной. БРДМ поставите на улице, я уже место присмотрел, оттуда хорошо простреливается вся площадь перед школой, где будет митинг. Я с себя сниму всё оружия, оставлю только «свою» гранату и ракетницу. Если со мной что случиться – бейте всех подряд и уходите. Всё ребята, через пять минут я выезжаю, остальные по местам.

Я вызвал к себе экипаж противотанковой установки, которая смотрела своими ракетами на деревню.

– Вам особая роль отводится, особенно тебе товарищ сержант, – обратился к командиру машины, – сейчас занимаете места в машине и ждётё красную ракету.

Достал из-за голенища сапога ракетницу и показал подчинённым: – Как только увидите ракету в воздухе, ты сержант делаешь пуск вон по тому сараю на возвышенности. – Я показал в бинокль сарай на склоне горы, – я тебе не приказываю, а прошу – смотри, не проворонь ракету и попади в сарай. От этого будет многое зависеть.

– Товарищ майор, не беспокойтесь – всё будет нормально.

Перед школой, куда мы приехали, бурлила огромная толпа: – Борис Геннадьевич, какие полторы тысячи? Да здесь три тысячи человек. – Ужаснулся Кирьянов, когда мы приехала и я показал место, куда он должен был поставить машину.

– Ну что ж, вечно мне достаётся самое трудное, – вынужден был констатировать гримасы судьбы, поглядев действительно на очень большую толпу людей в ста метрах от нас.

– Алексей Иванович, я пошёл, – под взглядами умолкнувшей и глядевшей на нас толпы, демонстративно снял с себя автомат, подсумки с гранатами и патронами. Одну гранату сунул в карман, спрыгнул с машины и решительным шагом направился к собравшимся. При моём подходе толпа слегка раздалась и оттуда выскочил взмокший и разгорячённый Рамзан. Он что-то повелительно крикнул, толпа раздалась ещё больше в стороны, освобождая проход к высокому крыльцу школы, где в креслах невозмутимо сидели, спокойно положив руки на посохи, пять благообразных и представительных стариков в высоких каракулевых папахах.

– Борис Геннадьевич, это наши самые уважаемые люди деревни и я сейчас вас представлю им. – Рамзан начал, говоря по-чеченски, представлять меня старикам, которые с достоинством протягивали и пожимали руку, внимательно оглядывая меня. Закончив процедуру представления, Рамзан указал мне на свободное кресло и предложил сесть рядом со стариками.

– Рамзан, садиться не буду: не тот возраст, чтобы сидеть рядом с уважаемыми людьми. Если все собрались, то давай начнём.

Глава администрации готовно кивнул головой: – Борис Геннадьевич, вы только не обращайте внимания на то, что я сейчас буду говорить с жителями на чеченском языке: я им объясню о целях и задачах федеральных войск, представлю вас и в нескольких словах расскажу о ваших требованиях, которые мы обсуждали с вами, а потом предоставлю слово вам.

Я кивнул головой, соглашаясь с этим сценарием, и Рамзан начал говорить. Неясный гул, который шёл от толпы во время знакомства со старейшинами, сразу же смолк и толпа, придвинувшись ближе к крыльцу, стала внимательно слушать своего представителя. Но, по мере того, как Рамзан говорил, в гуще людей сначала возник лёгкий шёпот, шелест голосов, который всё более и более стал возрастать, превратившись в грозный гул, и Рамзану пришлось напрячь свой голос, чтобы перекричать возникшее возмущение. Если присутствующие мужчины лишь сдержано обменивались впечатлениями и подчёркнуто держали нейтралитет, то женщины что-то визгливо кричали по-чеченски и решительно проталкивались вперёд, вскоре заполонив всё пространство перед крыльцом, оттеснив в сторону мужчин. Теперь между мной и разъярёнными женщинами стоял только Рамзан, красный от гнева он продолжал кричать, пытаясь усмирить этих фурий, но постепенно, под натиском гневных женщин он отступал вверх ко мне.

Со стороны, может быть, я казался внешне спокойным, внимательно поглядывающим на происходящее, но внутри меня шла лихорадочная работа мысли в поисках выхода из создавшегося положения. Не было сомнения, что данную ситуацию спровоцировали подговоренные, может быть подкупленные боевиками жители деревни, негативно настроенные к русским. И если сейчас решительно не прекратить истерию среди женщин, то мне живым не выбраться с митинга. Острой жалостью промелькнула мысль о сданном в марте на склад пистолете: сейчас его можно было бы выхватить из кобуры и разрядить обойму в воздух, тем самым охладить пыл этих дьяволиц. Можно конечно запустить вверх красную ракету, но я её хотел использовать для других целей. Ещё раз оглядел колыхающее море голов, кинул взгляд на свой БРДМ, где суетился Карпук, а Кирьянов нагнулся в люк и что-то туда кричал. Потом он с Карпуком мигом перебрались за башню, которая быстро крутанулась в сторону толпы, пулемёты немного приподнялись вверх и воздух расколола оглушающая очередь из КПВТ. Толпа как бы присела в испуге и мгновенно смолкла, над площадью повисла тяжёлая тишина, а женщины сразу же отхлынули от крыльца. Головы всех, как по команде повернулись в сторону БРДМа, где Кирьянов и Карпук поднялись из-за башни и, демонстративно поправляя автоматы, снова уселись перед башней, как бы говоря, что стрельбы больше не будет.

Незаметно переведя дух, я повернулся к Рамзану, который уже стоял за спинами стариков, спокойно наблюдавших за происходящим.

– Рамзан, из-за чего такой шум?

Глава администрации, успокаивающе махнул мне рукой и в течение двадцати секунд быстро переговорил со стариками, потом подошёл ко мне.

– Люди возмущены тем, что они ограблены. У многих дома вычищены подчистую и им даже не на чем приготовить пищу. Возмущены, что к этому во многом причастны федеральные войска. Ну, а вы представитель этих федеральных сил, вот они и высказывали своё возмущение в ваш адрес.

– Ничего себе, высказали возмущение: ещё немного и нас с тобой бы растерзали. Давай объявляй, что слово предоставляется коменданту.

Рамзан вышел вперёд и по-чеченски хрипло прокричал несколько слов, одно из которых было «комендант».

Сделав пару шагов вперёд, встал на край крыльца и обвёл сотни и сотни обращённых ко мне лиц. Толпа была спокойна, как будто и не было моря страстей пару минут назад. Женщины прятали свои лица и глаза под платками, опасливо косясь и оборачиваясь в сторону БРДМа, а мужчины смотрели прямо на меня, не скрывая, в основном, своих недружелюбных взглядов. Правильно говорят – «Чеченцы понимают только сильного» – вот с позиции сильного и буду с ними разговаривать.

– Я назначен к вам комендантом, но это не значит, что я теперь буду решать ваши проблемы: искать пропавших коров, разбираться с водой, доставкой продуктов, заниматься больными, мирить поссорившихся. Для этого у вас есть глава администрации и уважаемые жители деревни,

– плавным движением показал рукой на Рамзана и стариков, – У меня и у моего подразделения, которое находится у входа в деревню и вон там в лесу, другая задача. Я отвечаю за безопасность передвижения подразделений федеральных сил в районе: от перекрёстка дорог Старые Атаги – Алхазурово и до туберкулёзного диспансера. В этот район входит и Лаха-Варанды.

– Я знаю, что в трёх километрах отсюда в Алхазурово стоит отряд боевиков в двести человек, вон там на горе, – показал рукой на вершину горы, – позиции боевиков, которые наши подразделения пока не могут взять, но всё равно возьмут. Добьём артиллерией и возьмём. Пионерский лагерь, рядом с деревней тоже контролируется боевиками: у меня просто сейчас нет сил его зачистить. Но я чётко вижу, что по моим солдатам стреляют именно из пионерского лагеря, а не из деревни. В противном случае, тогда бы я с вами разговаривал совершенно по другому. Я знаю, что сегодня ночью из Алхазурово в деревню приходили боевики и склоняли вас на провокацию во время проведения митинга, даже знаю к кому приходили…, – последние слова кинул в толпу наобум, лишь только предполагая, замолчал и повернулся к Рамзану. Но тот только развёл руками: типа, а что я могу с этим поделать.

– Ладно, на первый раз прощаю это, но предупреждаю, если контакты будут продолжаться – эти люди будут арестованы и переданы в особые отделы, а там разговор короткий. Я не собираюсь патрулировать окраинные улицы около леса или устраивать там засады. Если вы хотите жить в мире со мной, то сами договаривайтесь с боевиками, чтобы они не совали свой нос на мою территорию. У вас в деревне достаточно мужчин, чтобы они там стояли и не пускали их деревню. Но сразу хочу сказать и жестоко предупредить: если в моём районе будет даже небольшое нападение на моих солдат, на проходящие машины, не дай бог, кто-то будет ранен или ещё хуже убит, то деревня будет наказана. У меня в подразделении сто тридцать пять ракет и после каждого нападения я буду расстреливать ваши дома. У нас в библии тоже написано – «Око за око. Зуб за зуб». Так что не обессудьте. А теперь посмотрите. Видите тот сарай на горке? – Я достал из-за голенища сапога ракетницу и решительным жестом ткнул ею на присмотренный мною заранее сарай, – вот посмотрите, что с ним сейчас произойдёт.

Поднял вверх ракетницу и запустил в чистое и жаркое небо красную ракету, моля бога, чтобы экипаж противотанковой установки не спал. Но нет, прошло пятнадцать томительных секунд, со стороны блок-поста послышался звук выстрела, а ещё через пару секунд ракета появилась над деревней и стремительной тенью пронеслась несколько в стороне от толпы. Многие её увидели и закричали, тыча пальцами в небо и провожая её взглядами. На какое-то мгновение я пожалел, что сейчас нет свидетелей этого выстрела с полка, которые бы сотворили ещё одну легенду о противотанковой батарее. Ракета пронеслась над деревней и воткнулась в гнилые и дряхлые стены сарая, легко проломила их и ярко-красной вспышкой взорвалась внутри. От взрыва стены и крыша одновременно полетели в разные стороны, уже в полёте разламываясь на более мелкие куски и отдельные доски, поражая и ломая молодые деревца, росшие вокруг сарая. Через несколько секунд, когда рассеялся дым, взглядам толпы предстали жалкие остатки былого сооружения. Это был красивый и впечатляющий взрыв. Ошеломлённые результатами взрыва, люди повернули ко мне лица и в глазах их я увидел растерянность.

– Это произойдёт с любым вашим домом, после каждого нападения боевиков в моём районе. Я думаю, хорошо и наглядно вам продемонстрировал, что будет. Следующее: в деревне вводим комендантский час – после двадцати часов вечера и до восьми часов утра из деревни никто не имеет право выходить. Это распространяется и на улицу, по которой проходит дорога. Внутри деревни перемещения не запрещаю. Если кто-то этот приказ нарушит и будет задержан вне деревни, с тем я поступлю по законам военного времени – расстрел на месте, как пособника боевиков. – При последних моих словах в толпе опять возник неясный гул и движение, а вперёд выскочила растрёпанная в гневе женщина и визгливо, на хорошем русском языке закричала.

– Какой комендантский час? Какие двадцать часов? Да вы нас ограбили, во всей деревне вряд ли найдёте хотя бы одни часы. Вы мародёры и Аллах вас всех накажет…, – она что-то ещё кричала, пытаясь возбудить толпу, но по знаку Рамзана из толпы выскочил её муж и ещё несколько женщин, которые быстро утащили истеричку обратно в гущу людей. Дождавшись, когда восстановиться порядок, я продолжил: – Насчёт мародёрства и воровства, это не ко мне. Мы с вашим главой администрации этот вопрос обсуждали и он прекрасно знает, кто на самом деле воровал. А комендантский час будет: нравиться кому это или нет, но раз у вас часов нет, то в двадцать часов вечера дежурный солдат будет из пулемёта давать очередь из трассирующих пуль над деревней. Поверьте, вы её все услышите и увидите, в восемь часов утра то же самое – конец комендантского часа.

– Борис Геннадьевич, – зашептал мне в затылок Рамзан, – народ спрашивает, скот ведь надо в шесть часов выгонять на пастбище.

– Хорошо, конец комендантского часа в шесть часов утра, но каждый раз пастух прогоняет стадо по пустырю мимо блок-поста. В дальнейшем я сам буду указывать каждый раз, где ему стадо прогонять, – на лице у Рамзана появилось лёгкое удивление, но он промолчал.

– Насчёт мародёрства, здесь я постараюсь вас защитить. Но для этого вы должны все выезды из деревни, кроме одного – у мечети, закрыть баррикадами, лучше всего, конечно, бетонными блоками. У оставшегося свободного выхода установить постоянное дежурство пять – десять мужчин. На ночь этот выход закрывать баррикадой. Если появились мародёры, немедленно гонца ко мне, а я с ними сам разберусь. Ещё один момент, кормить нас стали хуже, поэтому деревня должна ежедневно выделять определённое количество продуктов на моё подразделение: это в основном зелень, мясо, молоко и другое. С Рамзаном я это ещё обсужу более подробно. Не бойтесь, мы вас не объедим. И последнее. Я понимаю что жизнь – есть жизнь: каждый день она преподносит сюрпризы и проблемы, и если они у кого-то внезапно возникнут, то не надо сразу же бросаться ко мне: все решения вопросов через главу администрации, а он мне доложит. В свою очередь хочу заверить, что если у меня будет возможность решить ваши проблемы – я их решу. Если вопросов больше нет – митинг закончен.

Толпа возбуждённо загудела, обмениваясь впечатлениями, и стала расползаться в стороны и исчезать в глубине улиц. Я повернулся к старикам и стал с ними прощаться.

– Борис Геннадьевич, старики говорят, что ты им понравился. У тебя честное, открытое лицо и хорошо держался. – Я молча усмехнулся, приложил руку к головному убору и направился к БРДМу.

– Ну, ты комбат и взвалил на свою шею ярмо, на хрен тебе это нужно? – Встретили меня неодобрительно товарищи.

– Алексей Иванович, Игорь это нужно. Кормить стали хреново, причём как-то резко сразу стало плохо с кормёжкой. А так хоть с питанием батарее налажу дела. И всё-таки думаю, что налаживая контакты с деревней, навязывая свою волю, я поступаю правильно. Хоть какую-то информацию с деревни буду иметь. Другое дело, если бы мы просто встали и зажали блок-постами деревню: информации из деревни никакой и что они там делают и думают – неизвестно. Ладно, разберёмся.

Вечером, в 20 часов я вышел на дорогу и дал длинную очередь из пулемёта трассирующими пулями над деревней – начало комендантского часа. Вернулся обратно к салону, а через полчаса до нас донеслись звуки боя со стороны блок-поста на окраине Алхазурово. С наблюдательного пункта в бинокль попытался что-нибудь разглядеть, но мешала зелёнка. Понаблюдав минут десять, приказал усилить наблюдение и спустился обратно к салону. Минут через десять от наблюдательного пункта прибежал солдат: – Товарищ майор, на опушке зелёнки замечен неизвестный, скрытно пробирается в сторону Лаха-Варанды.

Через тридцать секунд я уже рассматривал в бинокль неизвестного, который действительно крался среди кустарника в сторону деревни, но оружия при нём рассмотреть из-за большого расстояния не смог. Постепенно звуки боя стихли. Лишь изредка доносились одиночные выстрелы.

– Берём, Алексей Иванович, – убрав бинокль от глаз, принял я решение, – Пойдёшь…?

Организовав группу прикрытия, я, Кирьянов, Карпук и ещё один солдат, скрытно пробрались на опушку зелёнки и, рассредоточившись, залегли на пути движения неизвестного.

Три минуты ожидания, зашелестели кусты и прямо на меня выскочил пацан. Лет четырнадцати.

– Стой! Руки вверх! – Неизвестный мгновенно метнулся в сторону и уткнулся в Карпука, который сильным пинком послал его ко мне. От мощного удара пацан упал на колени передо мной, потом быстро вскочил, но увидев вокруг себя русских, замер, держа руки над головой, в левой руке у него была пластмассовая бутылка, наполненная прозрачной жидкостью.

– Кто такой и откуда идёшь?

Пацан, дрожа телом, испуганными глазами смотрел на меня и молчал, видимо не понимая, о чём его спрашивают. Я повторил вопрос, но уже в угрожающей форме.

Судорожно сглотнув, он хрипло ответил: – Из Алхазурово.

– Что там за стрельба и какое отношение ты к ней имеешь?

– Я уже шёл сюда, когда там началась стрельба и я ничего не знаю.

Хотя какие могут быть у подростка документы, но на всякий случай спросил: – Документы есть?

Пацан послушно кивнул головой и глазами показал на карман рубашки. Я достал оттуда паспорт и прочитал имя – Юсуп, но ещё больше удивился, прочитав, что ему двадцать один год. Внимательно посмотрел на фотографию и сверил с лицом стоявшего: сомнений нет – одно и тоже лицо.

– На те, посмотрите и удивитесь. – Сунул паспорт замполиту и технику. Услышав их удивлённые возгласы, я забрал обратно паспорт и задал ещё несколько вопросов, на которые он не смог ответить.

– Хорошо. – Хотя ничего хорошего или проясняющего услышал не смог. – Куда идёшь?

– В деревню. Я тут проживаю…..

– Слушай, Юсуп, я сейчас открою паспорт на той странице, где прописка и если ты прописан в другом населённом пункте, просто расстреляю тебя на месте. – Я звонко щёлкнул паспортом по ладони, – так что, колись сразу, пока не поздно.

У Юсупа дрогнуло лицо и из руки на землю выпала бутылка, а я медленно открыл паспорт и на странице прописки прочитал – Лаха–Варанды.

– Ну, что ж, тут ты не соврал, но тебе всё равно не повезло. Ты являешься нарушителем комендантского часа и я должен тебя расстрелять. Что ты на это скажешь?

Лицо парня покрыла испарина и он побледнел. Что-то хотел сказать, но кроме хриплого писка изо рта ничего не вылетело.

– Ну, что ж ты так: неприлично ведь так пугаться – тебе же 21 год. А вот ответь на контрольный вопрос – кто в деревне глава администрации?

Юсуп судорожно сглотнул и тихим голосом произнёс: – Мой дядя.

– Как твой дядя? – Удивился я. – А как его зовут?

– Рамзан.

Переглянувшись с товарищами, мгновенно озвучил другое решение: – Ну, тогда тебе повезло. Рамзана я уважаю и расстреливать тебе не буду – а отпущу. Но в следующий раз не попадайся – расстреляем.

Дождавшись, когда Юсуп скрылся за домами деревни, мы направились к себе.

– Борис Геннадьевич, что, действительно, расстреляли если бы он не оказался родственником Рамзана? – Задумчиво спросил Карпук.

– Да нет, Игорь, что я похож на карателя? Задержал бы его, а завтра отдал его особистам – пусть бы покрутили его.

…Утром в шесть утра прогремела очередь – конец комендантского часа, а в восемь у блок-поста стоял с докладом Рамзан.

– Борис Геннадьевич, у нас в деревне всё нормально, но я сразу же хочу извиниться за моего племянника за то, что он отказался подчиниться и сбежал от вас.

– Рамзан, не понял?

Чеченец, услышав в моём голосе удивление, смешанное с негодованием, смутился: – Ну, вчера вечером он ко мне пришёл и расхвастался, что попал к вам в засаду, ловко вырвался, послал на три буквы и сбежал.

Я расхохотался: – Рамзан, да он чуть не обделался от испуга. До того испугался, что слово произнести не мог. Да, если бы он вовремя не сказал, что ты его дядя, так бы и валялся сейчас с прострелянной башкой в кустах. Пригонишь его сегодня ко мне, я с ним воспитательную работу проведу.

Теперь давай обсудим, сколько деревня и каких продуктов будет мне выделять. Я тут прикинул на бумажке, что мне в сутки на батарею нужно. Смотри – два ведра молока, помидор – 30 килограмм, зелёного лука – 5 кг, редиски, чеснока, лука репчатого – 5 кг. Мяса килограмм десять. Так как я известный человек и хлебосольный хозяин, то мне нужно в день 4 бутылки водки. Пока, в принципе, всё, но список ещё не окончательный, – увидев кислое лицо главы администрации, я рассмеялся. – Что-то тебе, Рамзан, мой список не нравится.

– Борис Геннадьевич, мы и так пострадавшие, а вы нас таким оброком обложили, – попытался выкрутится Рамзан, – а водка!? Я ведь дважды хадж совершал в Мекку и мне грешно с ней связываться.

– Рамзан, я бы на твоём месте не упирался, тебе ведь ещё не раз придётся ко мне обратиться. Тогда тоже могу уйти в сторону и ты останешься со своими проблемами один на один, а ведь я мог и большие требования выставить.

Рамзан помялся, сделал вялую попытку поспорить, но всё-таки согласился и понуро ушёл в деревню, а через десять минут прибежал обратно и возбуждённый стал тянуть меня за руку: – Борис Геннадьевич, дети на улице играли и нашли заминированное место. Борис Геннадьевич, помогите – разминируйте, иначе кто-нибудь подорвётся.

Я озадаченно почесал затылок: – Рамзан, я как сглазил: только тебя укорил и ты через десять минут прибежал за помощью. Что за мина и где?

– Около мечети дети играли и нашли в водостоке под дорогой мину. Я заглянул туда, а там что-то длинное и круглое лежит – явно ваша, выставил охрану и никого не подпускаем.

– А с чего ты взял, что это мина, может быть, кусок трубы валяется?

– Нет, это точно мина.

Я опять почесал затылок: – Да я, Рамзан, вообще-то не сапёр. Даже не знаю… Ну ладно, поехали посмотрим всё таки.

Мы заскочили на БРДМ и помчались к мечети, где уже собирался народ. Слезли с машины и Рамзан издалека показал рукой на водосток под дорогой, который был единственным не забаррикадированным выходом из деревни. Осторожно подошёл, нагнулся и заглянул в тёмное, пахнувшего сыростью, отверстие водостока. Приглядевшись к полумраку, сумел рассмотреть лежащий длинный предмет, но разглядеть толком его не смог, чуть отодвинувшись в сторону, чтобы больше света упало вовнутрь, ещё раз заглянул и уже более точно смог определить что это был контейнер от противотанковой ракеты. Но целый он или использованный, разглядеть всё равно не мог, по крайней мере крышка контейнера с этой стороны была закрыта. Я поднялся из канавы и перешёл на другую сторону дороги и снова поглядел в бетонный водосток. Теперь ясно разглядел контейнер: и с этой стороны крышка контейнера была тоже закрыта. Он лежал, наверно, уже несколько дней, так как был слегка покрыт пылью. Никаких проводов идущих к контейнеру ни с этой стороны, ни с той не заметил.

Я выпрямился и подозвал рукой к себе замполита с техником, которые тоже приехали со мной и наблюдали за мной издалека. Сделал озабоченное лицо и стал деланно размахивать руками, как будто что-то бурно обсуждал со своими подчинёнными, а сам их инструктировал.

– Алексей Иванович, Игорь, там контейнер с противотанковой ракетой лежит, вроде целый и ничего к ней не подсоединено, но вы сейчас перед чеченцами разыгрываете «драму», что якобы там стоит очень сложный и мощный фугас и Борис Геннадьевич очень сейчас рискует, самостоятельно разминируя мину.

Кирьянов и Карпук, зная что за нами наблюдают, чуть заметно ухмыльнулись: – Борис Геннадьевич, мы сейчас такую комедию сыграем, что они вас до вашей замены одними деликатесами кормить будут.

– Смотрите, только не переиграйте.

Я на виду жителей деревни с озабоченным видом, сделал несколько кругов вокруг водостока, приседая и заглядывая в зияющую темноту, сокрушённо покачивая головой и почёсывая затылок. Затем поднял взгляд к небу, картинно перекрестился и лёг у края водостока, запустив руку в темноту. Ощупал руками контейнер и убедился, что с этой стороны никаких проводков нет, не было их и с той стороны. Осталось самое опасное: затаив дыхание, напрягся и с усилием потянул контейнер на себя. Протащив его сантиметров тридцать по трубе к себе, я окончательно убедился, что контейнер с противотанковой ракетой внутри никакой опасности не представляет. Медленно поднялся с земли и вытер пот со лба, а услышав обрывок объяснения замполита, довольно ухмыльнулся.

– ….тот кто ставил мину не рассчитал, что когда она рванёт, то не только военные пострадают, но от взрыва наполовину разрушит мечеть с одной стороны, а с другой вон тот дом, поэтому оттуда надо эвакуировать жителей.

Уже спокойно лёг на землю и запустил руку к контейнеру, отщёлкнул предохранительную крышку для соединения контейнера с противотанковой установкой и замер, изображая вид, что провожу разминирование фугаса. Через пятнадцать минут решительно поднялся, отряхнул форму от пыли и подошёл к Рамзану, а из-за заборов в это время, на приличном расстоянии, выглядывало как минимум голов двести.

– Рамзан, ну вам и повезло. Я еле сумел отсоединить радиовзрыватель от мины. Не знаю, на кого они ставили фугас, но войска-то по этому мостику, ведь, не ездят. Ну, взорвали бы боевики, когда русские проезжали бы мимо, ну скинуло бы кого-нибудь с брони, поломали бы солдаты рёбра, ноги, но не убило бы. Зато взрывная волна пошла бы по бетонному водостоку в обе стороны. С той стороны мечеть к чёрту бы полетела, а с той, вон тому дому и тому амбец пришёл бы…, – я поворачивался и показывал руками: то на мечеть, то на дома и «вешал лапшу» главе администрации, а тот послушно поворачивался за моей рукой и потемневшими глазами смотрел, то на мечеть, то на дома и всё больше мрачнел.

– Вот к чему может привести бестолковое и безмозглое сотрудничество с боевиками, – подвёл я итог своей «беседы», но это уже адресовал и подошедшему хозяину дома, который якобы должен был пострадать от взрыва. Тот тоже помрачнел и что-то быстро и решительно проговорил Рамзану: как я понял, с кем-то он хотел разобраться. Пока разговаривал, Игорь вытащил контейнер, загрузил его на БРДМ и мы укатили в штаб полка, где передали особистам ракету, чтобы те по партии и номеру определили, откуда была взята ракета. А в это время подошла колонна с заменщиками и в штабе начался форменный бедлам: сначала все здоровались, обнимались, когда встречались со знакомыми, потом всю эту толпу построили и начали разбираться – кто взамен кого приехал.

Знакомых офицеров и прапорщиков было не так уж много: вместо Будулаева командиром первого батальона приехал майор Тищенко. Несмотря на то, что, несколько лет тому назад оба мы бегали капитанами и поддерживали дружеские отношения, поздоровался он со мной холодно и как-то свысока. Славка Упоров приехал командиром ремонтной роты, но он остался принимать роту в старом лагере, подполковник Андреев заменял командира третьего батальона. Но пообщаться с ним толком не пришлось, его сразу же утащили к командиру полка, было ещё несколько знакомых офицеров, но основная масса прибывших офицеров была с Еланского и Чебаркульского гарнизонов.

Кирьянов и Карпук вскоре привели ко мне своих заменщиков, а также замену для старшины. Мне они сразу не понравились. Я до того привык к своим подчинённым, к Мишкину и Пономарёву, что если бы мне пришли даже отличные офицеры – то и они мне, наверняка бы, не понравились.

Новый замполит – лейтенант двухгодичник, «живого» солдата, наверно, никогда не видел, а тут полуобстрелянные бойцы, которые уже считают себя бывалыми фронтовиками. Техник – прапорщик, зовут Анатолий, в глазах неуверенность и тоска. Старшина мужчина в возрасте, но какой-то мягковатый с виду и больно уж домашнего вида. Но подчинённых, как и начальников не выбирают. Вздохнув, махнул рукой на БРДМ и, разместившись на броне, двинулись к себе. Мы отъехали от поворота дороги, скрывшего штаб, метров на триста как нас обстрелял пулемётчик боевиков, который расположился, по всей видимости, гораздо ниже позиций седьмой роты и теперь мог обстреливать этот участок дороги. Длинная очередь сильно стеганула обочину дороги, подняв приличные облачка пыли, а ещё несколько пуль ударило в корму БРДМ, обиженно взвизгнув. Все пригнулись, а Степанов по моей команде выжал из двигателя максимум и через несколько секунд нас скрыл от пулемётчика край скалы. Поглядывая назад, увидел, что этот небольшой боевой эпизод, оказал сильное впечатление на прибывших. В расположение блок-поста меня уже ожидали Рамзан и его племянник, который держал в руках большой казан, а в ногах у них стояло несколько картонных ящиков.

После того, как представил прибывших замполита и прапорщиков личному составу своего блок-поста, я подозвал Рамзана и Юсупа к своему салону. Обрадовшись, что наконец-то и до них дошла очередь, Рамзан начал выкладывать на стол из картонных ящиков водку, зелень, овощи, сушёное, копчёное мясо и другие продукты.

– Борис Геннадьевич, это вам от деревни за то, что вы, рискуя жизнью, разминировали мину, – он отодвинул продукты немного в сторону и поставил на стол казан, – а это вам от моего племянника. Вы как-то рассказывали, что вам нравиться наше чеченское блюдо – мясная шурпа. Так это приготовил племянник, в знак извинения перед вами. – Юсуп с готовностью заулыбался и как китайский болванчик закивал головой.

Я засмеялся и, как бы призывая в свидетели собравшихся вокруг нас офицеров, прапорщиков, обвёл руками стол: – Рамзан, и ты так дёшево ценишь мою жизнь? У меня ведь шансы были – 50 на 50 процентов. Взорвусь или не взорвусь, а деревня мне прислала четыре бутылки водки и несколько килограмм мяса. Ведь, немецкий комендант не пошёл бы разминировать фугас, а русский офицер перекрестился и полез рисковать своей жизнью ради мечети и двух домов. Рамзан, я разочарован. Мне вот не нужно от вас за это ни денег, ни золота: мне нужно только чтобы вы правильно оценили этот мой поступок и соответственно относились к моему подразделению, помогали мне в поддержании порядка в моём районе. Вот это-то ясно?

Я молчал, выдерживая паузу и глядя на смутившегося чеченца, который наверняка ожидал от меня слова благодарности за принесённую водку и продукты. Помолчав немного, сменил тон: – Ну, ладно, Рамзан, что ты голову опустил? Это я так сказал тебе, к слову: особо не бери в голову, но слова мои передай односельчанам, а вот твой племянник так просто не отделается. У меня сегодня хорошее настроение, поэтому сделаю вид, что не обиделся, но ты Юсуп, две недели будешь готовить шурпу и каждое утро, в восемь часов, будешь мне её приносить. Понял? Хотя, надо бы тебя отдать в особый отдел, но ладно. Живи.

С Рамзаном обсудили ещё пару вопросов, а Алексей Иванович с Игорем в это время принесёнными продуктами накрыли стол, выставили солдатские кружки и пригласили меня и главу администрации садиться. Как всегда Рамзан отказался, ссылаясь, что он правоверный мусульманин и совершил два раза хадж. Окинув критическим взглядом заставленный закусками стол, он удалился с племянником в деревню. А я пригласил вновь прибывших за стол, чтобы их накормить с дороги и поближе познакомиться.

После того как немного выпили и, выслушав каждого – кто он, с какой должности, где служил, я в свою очередь довёл сложившуюся обстановку вокруг полка и батареи, задачи подразделений, рассказал немного о личном составе. Что они из себя представляют, проанализировал ошибки, которые совершили уже новые командиры взводов, естественно, более подробно рассказал об их обязанностях и моих требованиях к ним. А через полчаса такого общения перед блок-постом опять замаячил Рамзан, вместе с ним к столу подошёл четырнадцатилетний мальчишка, который нёс объёмную картонную коробку.

– Что случилось, Рамзан? Мы вроде бы с тобой обсудили все вопросы?

– Борис Геннадьевич, я частенько наблюдаю, как у вас проходит застолье и как вы угощаете гостей из побитых и помятых кружек. Поэтому примите от деревни подарок. – По знаку главы администрации мальчишка поставил коробку на скамейку и стал её распаковывать. Он доставал из ящика завёрнутые в бумагу предметы, разворачивал и ставил перед нами на стол хрустальную посуду, причём, это был набор на десять человек. Тонкостенные, высокие бокалы, рюмки, хрустальные фужеры, салатницы, стаканы и всё это красивым узором богато облито толстым слоем позолоты и теперь вся эта красота стояла на столе, стреляя в разные стороны острыми, тонкими, разноцветными лучиками. Я брал каждый предмет набора и с восхищением разглядывал каждую деталь, то отдаляя от себя, то приближая к себе любуясь игрой разноцветных искорок на хрустальных гранях. Закончив рассматривать, завернул рюмку в бумагу и отдал её старейшине.

– Рамзан, спасибо, но этот подарок принять не могу.

У главы администрации полезли брови вверх от удивления: – Почему, Борис Геннадьевич?

– Это очень богатый подарок, тем более, что мы его быстро разгрохаем. Не могу, Рамзан, пойми меня правильно – Просто жалко, такую красоту.

– Борис Геннадьевич, разобьёте – ещё один принесём, но мне тоже неудобно, когда я вижу как вы, наш комендант, своих гостей угощаете из ржавых солдатских кружек. Жители деревни от чистого сердца вам дарят, а вы отказываетесь, – чеченец замолчал и остановил мальчишку, который уже стал заворачивать в бумагу посуду.

– Лукавишь, Рамзан, наверняка сервиз этот из твоего дома, а не подарок деревни. А мне, честно говорю, жалко этот хрусталь – ведь разобьём. Лучше ты его забери обратно.

Рамзан обиделся: – Борис Геннадьевич, назад его не понесу: не берёте – значит, я его сейчас тут же сам и разобью, но не понесу. – Он схватил небольшую салатницу и запустил её на дорогу. Красиво сверкая в лучах солнца, она пролетела по воздуху и разбилась об асфальт, раскинув в стороны фейерверк играющих, разноцветных брызг. Рамзан схватил следующий предмет, но я его cпешно остановил: – Всё, всё хорош…. Раз такое дело пошло, чёрт с ним, с сервизом – оставляй.

Конечно, первый же бокал мы разбили сразу же, как ушёл глава администрации. Разбил его новый старшина: – Всё старшина, теперь будешь пить только из кружки.

Мы выпили ещё немного и я отправил всех передавать должности заменщикам. Игорь взял свою тетрадь, где у него было записано всё, что касалось техники и вооружения, акты передачи и начал лазить с новым техником по машинам, проверяя наличие имущества. Пономарёв минут десять показывал акты списания батарейного имущества, а когда новый старшина с изумлением констатировал, что документально в батарее имущества нет, то Пономарёв подвёл его к двум УРАЛам и, театрально откинув полога брезентов, изумил его ещё больше – кузова под завязку были набиты имуществом, которое прапорщик скрупулёзно подбирал и собирал на старых позициях брошенное пехотой. Вообще, справедливости ради нужно отметить, что старшина здорово вырос в своей должности и последние два месяца у меня практически не было к нему каких-либо серьёзных замечаний.

Новый старшина в растерянности подошёл ко мне и начал что-то мямлить, но я его прервал: – Иван Фёдорович, акты списания имущества есть? Есть. Всё что списано в наличии? В наличии. Солдаты спят в палатках, голые не ходят, маскировочные сети, которые тоже списаны, стоят и лежат на своих местах, цистерны под воду на месте. Да ещё имущества в кузовах машин на пару батарей, так что смело подписывай акты приёма должности.

Новый старшина всё равно нерешительно мялся и не решался поставить свою подпись на актах, но услышав последний мой аргумент, что я, командир батареи, не уезжаю завтра, а остаюсь с ним служить дальше – решился подписать передаточные документы.

Через десять минут я уехал с Карпуком и новым техником во второй и третий взвода, для проверки техники. Пока техники лазили по машинам, я с Коровиным через кусты выбрались на замаскированную позицию наблюдателей. Видать, мы всё-таки выдали чем-то своё прибытие,

только присели к солдатам, как по кустам веером прошли пули, резкими щелчками о ветки наполнив пространство вокруг нас. Стреляли с нескольких малокалиберных винтовок и засечь позиции стрелков было невозможно. Пригнувшись ещё ниже, мы затаились на несколько минут и переждали ещё один шквал пуль, но уже в нескольких метрах справа.

– Вот так собаки и стреляют временами, а откуда стреляют засечь не можем, – шёпотом доложили наблюдатели, – мы уже верёвки протянули и время от времени шевелим кусты в стороне, провоцируем на стрельбу – всё равно засечь не можем, слишком тихий выстрел. Но их разговоры слышим постоянно, жалко по-чеченски разговаривают – ничего не понять.

Остаток дня и вечера я, Алексей Иванович и Игорь просидели за столом – мы прощались. Водку даже и не трогали, полтора часа пили чай, а потом перешли в специально оборудованное нами место: типа курилки, но там мы сидели только тогда, когда ели реквизированные фисташки. Из трёх машин, которые мы вывезли, себе оставили половину машины и теперь все, как только выпадала свободная минута ели фисташки. Такая прилипчивая зараза, что остановиться было трудно: мы их назвали – чеченские семечки. Причём, офицеры и прапорщики ели только в одном месте: мы проводили эксперимент – какой слой шелухи получится когда мы съедим все фисташки. Вот тут мы и сидели, щёлкая фисташки, разговаривали, старательно избегая темы завтрашнего отъезда.

Ночь прошла спокойно: Игорь и Алексей Иванович отнесли своё последнее дежурство со своими заменщиками, всю ночь вдалбливая им, как надо себя поставить в коллективе батареи. Утром, когда мы привели себя в порядок и со второго блок-поста приехали Коровин и Мишкин, я усадил всех за стол и завтрак прошёл, несмотря на предстоящую разлуку, весело и непринуждённо. Я тоже смеялся, подымал тосты, желал им хорошего возвращения домой и маялся, не подавая виду. Смотрел на своих товарищей, смотрел на их заменщиков и понимал, что я не смогу сидеть вот так за столом с новыми моими подчиненными – не смогу: они были для меня чужими. Ни что не связывало меня с ними – ни общая радость, ни общие беды и неудачи, через которые нам пришлось пройти в эти месяцы.

В штабе, куда мы приехали, всё кипело. Сюда собрались все, кто мог покинуть позиции и сейчас толпа офицеров и прапорщиков колыхалась на пятачке перед зданием. Строевая часть вынесла столы на улицу и заканчивала выдавать документы отъезжающим. Командир полка стоял у столов в окружение замов – старых и новых, отдавая последние распоряжения. Самое интересное, что вчера заменщики приехали в полк без нового командира полка. Полковник Матвеев по неизвестной причине остался в Моздоке и наш командир Петров принял решение оставить полк на нового зама по боевой подготовке подполковника Есаулова, а сам со всеми ехать в Моздок, выловить там полковника Матвеева и подписать акт передачи полка.

Когда я заходил через ворота, навстречу мне попался прапорщик Линник, который бежал к стоящему недалеко КАМАЗу.

– Сергей ты куда? Я ведь попрощаться с тобой хочу.

Линник приостановился и торопливо кивнул на штаб: – Боря, проходи туда, а через сорок минут я вернусь. Только вот хлеб в третий батальон в последний раз отвезу, – Сергей махнул рукой и пошёл к машине. Замполит, техник, командиры взводов и старшина пошли к столам строевиков получать проездные документы, а я стал прощаться с уезжающими товарищами. Все были весёлые, возбуждённые, переступившими грань, за которой война для них закончилась, а мы оставались. Я прощался с ними и завидовал, мне тоже хотелось ехать с ними и через сутки оказаться дома, но я оставался и самое хреновое, что даже и предположить не мог, когда уеду отсюда. В округе не могли найти мне заменщика – именно противотанкиста. Он мог прийти и завтра, а мог прийти и через месяц или через полгода. Я пробился к командиру и попрощался с ним: – Копытов, держись тут. Как только приеду в Екатеринбург так сразу же начну теребить командование, чтобы тебя и остальных заменить. Так что не переживай, ты не один в таком положении. Бородуле и Князеву тоже замена не пришла.

Колесов стоя рядом, облокотившись на костыль, засмеялся: – Боря, смотри: вон старлей с первого батальона хмурый стоит. Ему вчера заменщик пришёл, а ночью новенького тяжело ранили и замена накрылась.

Я отошёл от командира и стал ходить от одной группы отъезжающих к другой, прощаясь с товарищами. Попытался проститься с зампотехом первого батальона, но Владимир Иванович уже ни на что не реагировал, до того он был пьян. Громко окликнул его, но майор лишь вскинул голову, пытаясь через пелену алкогольного опьянения разглядеть, кто с ним разговаривает и тут же бессильно уронил её на грудь.

Прощание затягивалось, все уже давно позакидывали свои вещи в машины, но командир не давал команды на посадку, так как ждали возвращения прапорщика Линник. Водитель КАМАЗа, молодой солдат, не знал дороги в третий батальон и Линника послали отвезти хлеб в последний раз. Но вот за каменным забором наконец-то послышался рёв двигателя автомобиля, который быстро приближался к воротам. Это был КАМАЗ с хлебом для третьего батальона. Лобовые стёкла отсутствовали, а кабина со стороны старшего машины была в сплошных пробоинах, самого прапорщика видно не было. Автомобиль остановился и двигатель тут же заглох, а водитель, судорожно сжимая баранку руля, расширенными от пережитого ужаса глазами шарился по обращённым к нему лицам и молчал. Первым среагировал новый начальник медицинской службы полка майор Волощук, он подскочил к двери машины открыл её и резко отодвинулся в сторону, от хлынувшей из кабины крови, так её много было.

Иван Волощук начал вытаскивать тело Линника, которое лежало на полу кабины и одновременно нащупывать пульс: – Живой…, живой, носилки давайте сюда.

К машине подскочило ещё несколько человек, помогли осторожно вытащить прапорщика и положить его на носилки. Хоть он и был весь в крови, но когда его проносили мимо меня, то были заметны раны в нескольких местах: в основном живот, правый бок и спина. Санитары занесли раненого в здание полкового мед. пункта и врачи склонились на Сергеем, оказывая ему первую медицинскую помощь.

– Бородуля, срочно вызывай вертолёт и водителя КАМАЗа сюда быстро.

Водителю уже дали глотнуть водки и он несколько пришёл в себя. Более-менее связно начал рассказывать, что произошло. На перекрёстке, где расходилось несколько дорог, Линник, наверно, ошибся и они поехали по другой дороге, считая, что едут в третий батальон, а на самом деле прямиком помчались в населённый пункт Ярышмарды, занятые боевиками. Узкая дорога всё время шла вдоль реки Аргун и развернуться было негде, лишь перед самой деревней небольшой пятачок земли, где было достаточно места для манёвра, что и спасло их от неминуемое смерти. Здесь уже сидели в засаде несколько боевиков, которые и ударили с автоматов, когда КАМАЗ выехал на площадку. Линника срезало практически с первой очереди, а так как стреляли со стороны старшего машины, то все пули ему и достались, невольно прикрыв своим телом водителя.

Солдат не растерялся и сразу же стал разворачиваться, что удалось с первого раза, боевики перенесли огонь на него, но попасть уже не сумели. Прибавив скорости, автомобиль выскочил

из-под обстрела, а Линник сполз на пол кабины. Им повезло, что пули боевиков не попали в двигатель и у них был шанс уйти.

Через несколько минут пришёл майор Волощук и доложил командиру, что состояние Линника критическое, и его может спасти только срочная эвакуация: он уже распорядился и раненого сейчас вывозят на вертолётную площадку. Подошедший начальник связи в свою очередь доложил, что вертолёт будет через пятнадцать минут, и только дождавшись, когда улетел вертолёт, полковник Петров дал команду на отправление, но прошло ещё десять минут, в течение которых все рассаживались по машинам, а потом колонна тронулась в сторону Грозного.

Я ещё послонялся по командному пункту, тут же у штаба выпили за здоровье Линника,

вместе с нами выпил и заменщик Сергея: был он очень расстроен и подавлен, как будто чувствовал, что сам погибнет через две недели.

Я вернулся на свой блок-пост и как неприкаянный начал слоняться в тоске по расположению, батарея как будто опустела. Попытался завязать беседу с замполитом, но она быстро угасла. Мне просто не о чем было разговаривать с ним. Парню двадцать два года: ни жизненного опыта, ни военного, ни внешности – худенький, скромный. Разве он может мне заменить Алексей Ивановича. Понаблюдав за техником, вспомнил слова Игоря, который предостерёг меня насчёт нового техника.

– Борис Геннадьевич, боится он, поглядывайте за ним. Вечером, когда мы с ним дежурили, он всё ходил рядом со мной, а потом взял лопату и пошёл копать окоп в зелёнку. Чёрт с ним, пусть бы копал окоп, но он его выкопал бестолково: в середине зелёнки и из него ничего не видно…

Честно говоря, и командиры взводов не блистали. Я опять с тоской вспомнил своих уехавших товарищей и совсем впал в тоску. Поэтому остановившуюся колонну БТРов на блок-посту, воспринял как божий дар. Шустро поднялся на дорогу, где стояли пять БТРов с ВВэшниками на броне. Около головной машины стоял здоровенный капитан и ставил задачу своему водителю: – Даю тебе полчаса времени, чтобы ты сменил колесо.

Я подошёл к нему, поздоровался и мы разговорились.

Командир роты, Игорь, совершают марш в Дачу-Борзой. Это населённый пункт рядом с нами, для его зачистки, а потом он становиться там гарнизоном. На БТРе спустило колесо и он решил остановиться на моём блок-посту, чтобы его поменять. Пока мы стояли и разговаривали из деревни показался светло-серый УАЗик, который стремительно мчался к моему блок-посту. Два солдата, стоявшие в голове колонны, вскинули автоматы и стали целиться в приближающийся автомобиль, но я заорал им.

– Бойцы, Стой! Не стреляйте, это ко мне глава администрации едет. – Солдаты обернулись на своего ротного, тот кивнул головой и они опустили оружие. УАЗик был новенький и ещё без номеров, а когда он приблизился, за лобовым стеклом мелькнуло испуганное лицо Рамзана. Он давно хвастал тем, что у него хорошие подвязки в новом правительстве Чечни, в котором ему пообещали выделить легковой автомобиль и даже пистолет, для самообороны. Вот он и ехал ко мне, чтобы похвастать машиной, но увидев ВВэшников, испугался и пролетел мимо не останавливаясь и умчался в сторону Старых Атагов.

– Ты, что с ним контакты поддерживаешь? – С неодобрением в голосе спросил Игорь.

– Игорь, я ведь ещё и комендант деревни: кстати, сам себя назначил. Лучше с ними поддерживать контакты, иметь информацию изнутри и влиять на ситуацию, чем их не иметь.

Пригласил капитана, пока меняют колесо посидеть со мной и перекусить, на что он охотно согласился. Но когда он увидел богатую закуску и хрустальные рюмки, облитые позолотой, он одобрительно воскликнул: – Неплохо живёшь, Боря.

Тут и поделился с ним своим пока ещё небольшим опытом комендантства в деревне и посоветовал ему после зачистки, также назначить себя комендантом Дачу-Борзой.

– Слушай, а ведь это дельная мысль, – задумчиво протянул капитан, а через пять минут доложили о замене колеса и мы тепло распрощавшись, расстались. Ещё через пять минут появился Рамзан, который прятался недалеко и как только ВВэшники уехали, приехал ко мне.

– Борис Геннадьевич, это Внутренние войска?

– Да, а что?

– Боюсь я их, да не только я. Они сначала стреляют, а потом думают. А чего они приехали сюда? Зачистку что ли делать будут?

– Вот чего они здесь делать будут, я тебе не скажу. Одно могу сказать: пока я у вас комендант и мы будем понимать друг друга – зачисток у вас не будет, так что успокойся. Ты лучше подарком похвастайся.

Рамзан немного успокоился и теперь уже с гордостью стал показывать машину, показал и

документ от правительства на эту машину. Мы посидели немного у меня, попили чаю и чеченец укатил домой.

…Чего я опасался, так это и случилось: в полку начался разброд и шатание. Такая стремительная замена, какая произошла у нас, не могла не сказаться негативно. Около ста восьмидесяти боевых, опытных офицеров и прапорщиков, которые знали личный состав, могли держать их в кулаке, и что самое главное имели заслуженный авторитет у этого личного состава – уехали. Передав подразделения в течение суток людям, которые не знали ни личный состав, ни обстановки и не имели боевого опыта, что не прибавляло им авторитета. Не хотелось с предубеждением говорить о вновь прибывших, но всё-таки хотелось бы констатировать: что в первую смену в наших полках поехали лучшие офицеры и прапорщики. Конечно, во второй смене тоже было много отличных и хороших офицеров, которые с честью и достоинством прошли все испытания, но было много и таких, которые если бы им предложили ехать ещё в первой смене – отказались бы наотрез и благополучно уволились, а так они за полгода разглядели: что на войне оказывается не так уж часто убивают, и далеко не всех. Да дают ещё должности, ордена-медали и квартиры. Можно также и неплохо «подзаработать», втихушку продав чего-нибудь из военного имущества чеченцам. И в гарнизонах, как это не парадоксально, появились очереди на командировку в Чечню.

Через день, как уехал полк, появился новый командир полка – полковник Матвеев. Он был из нашего гарнизона, я его немного знал и уважения у меня не вызывал. А первые же совещания расставили все точки над «i» и среди замов командира полка. Там нормальные были только двое, которые и пользовались заслуженным авторитетом: заместитель командира полка по боевой подготовке подполковник Есаулов и начальник штаба полка подполковник Мельников. А остальные были просто «ни о чём», лишь пытались изобразить из себя значительных командиров и начальников. Особенно этим блистали зам. по тылу и замполит полка. Замполит он и есть замполит, со всеми присущими этому племени воспитательными и другими заморочками. А этот, вдобавок ко всему, попав на войну решил доказать всем, что он разбирается в военной обстановке больше, чем многие другие и активно лез в командирские дела. Искренне верил в полезность своих действий, которые на самом деле были обыкновенными, дебильными придирками тупого замполита, не пользовавшегося никаким авторитетом, даже у самого последнего прапорщика полка.

Но его переплюнул зампотыл. Наглое, самовлюблённое хамло с высоким самомнением, которое вдруг почувствовало себя чуть ли не вторым человеком в полку. Также активно, как и замполит, лез в сферы деятельности полка, которые его практически не касались. Тупые и противоречивые, распоряжения и приказы, как из Рога изобилия сыпались на офицеров и прапорщиков полка, прибывших вместе с ним. К нам, «старичкам», он не лез, понимая, что его мигом поставят на место и далеко не в тактичной форме и совсем не уважая его должность и воинское звание подполковник. Из-за этого он нас тихо ненавидел, но старался не контактировать с нами. На совещании он громогласно требовал и громил всех подряд под поощрительные улыбки командира полка.

Правда, через несколько дней он немного поутих, столкнувшись с реалиями военного времени. В этот раз он с разрешения командира полка не присутствовал на совещании, а независимо продефилировал на виду у офицеров, сидящих на совещании, с самодовольным видом в баню, держа подмышкой полотенце и чистое бельё. Решив срезать и так недалёкий путь, свернул за угол здания, где у нас находился пост с часовым, охраняющим небольшой склад с каким-то имуществом – то ли РАВ, то ли ещё чего. И как только он скрылся за углом, послышался громкий крик часового: – Стой! Назад!

А в ответ мат, смысл которого переводился довольно просто: – Ты что, сучара? Не видишь КТО идёт????

– Стой, стрелять буду…., – а в ответ ещё более изощрённый мат, к которому уже всё полковое совещания во главе с командиром полка с интересом прислушалось.

Хорошая очередь и тишина, сразу породившая множественную надежду, что «Справедливость» наконец-то восторжествовала. Зампотылу воздадут какие положено воинские почести, посмертно наградят орденом и напишут, что пал в бою при восстановлении Конституционного порядка. Для подслащения пилюли родным, припишут – что при этом уничтожил огромное количество боевиков…. А в полку воздух без него станет чище и свежее.

Но бог, наверно в этот момент спал и из-за угла в совершеннейшей прострации вывернул живой и целёхенький подполковник. Правда, без умывальных принадлежностей и чистого белья, которые от страха он там уронил. Беззвучно разевая рот, он как Зомби подошёл к столу командира и попытался что-нибудь сказать, но у него ничего не получилось – он был напуган до смерти. Как потом оказалось, часовой очередь чуть ли не в лицо ему выстрелил, а пока «убитого» происшедшим заботливо подхватил замполит и повёл того в недалёкое жилище зампотыла.

Сместились и акценты среди подразделений. Если раньше самая крутая в полку была развед рота, то после мартовских боёв, когда та понесла большие потери, она попритихла. И до прибытия замены, подразделения шли ровно и никто особо не отличался или вырывался вперёд. А по прибытии новых офицеров неожиданно для всех самым боевым подразделением в полку заделалась комендантская рота. И тут в какой-то степени важную роль сыграло само расположение штаба полка.

Туберкулёзный диспансер, на территории которого расположился штаб, двумя сторонами вплотную примыкал к густой зелёнке, тянувшейся на протяжении полутора километров до хребта нависавшего одним краем над «Волчьими воротами» в Аргунское ущелье, а другим краем, заросшим густым лесом тянулся аж до Бамута. И тут – зелёнку и лес, полностью контролировали боевики. Седьмая рота лишь двумя взводами оседлала только малую часть хребта над «Волчьими воротами» и беспрерывно билась с боевиками, не давая им сбить себя с вершины. И получалось, что часть этого края зелёнки, штаб полка прикрывала комендантская рота. Со стороны Чишков оборону держали рота материального обеспечения с рем ротой, следующая часть зелёнки, ближе к штабу, сапёрная рота. Со стороны дороги прикрывал зенитный дивизион.

Я был свидетелем лишь одного «боя», который вела РМО и РемРота. Что уж они там такого увидели в Чишках, я не знаю. Но огненный шквал свинца обоих рот обрушился на ближайшую и пустую окраину селения и бестолково мочило там ВСЁ в течение сорока минут. Я как раз со своей стороны заезжал в расположение штаба и с удивлением наблюдал, как к этой стрельбе присоединился расчёт 82мм миномёта десантников, стоявших недалеко. Они беглым огнём кидали мины в Чишки. Но это был лишь единственный случай. Не слышал, чтобы и сапёрная рота с кем-то билась в зелёнке. А вот комендантская рота «дралась постоянно и отчаянно». С участка обороны комендантской роты постоянно, днём и ночью, доносились автоматные и пулемётные очереди. В кого они там стреляли и с кем постоянно насмерть бились, когда в густом лесу видимость была максимум 10-15 метров – не понятно. Но когда мы приходили на совещание, то узнавали – За сутки, прошедшие после прошлого совещания, комендачи уничтожили очередных 7-8 боевиков, не потеряв ни одного своего.

В один из вечеров сидели мы на совещании и слушали очередную хрень, которую нёс замполит. Зевали, скучали, с нетерпением ожидая конца совещания, а замполит «разливался соловьём»…. и никак не мог закруглиться. И вот на самом интересном месте, как считал замполит полка, его прервала сильнейшая стрельба, вспыхнувшая у комендачей в лесу, буквально в ста метрах от места совещания. Командир комендантской роты, капитан, весь вооружённый «до зубов», подхватил автомат и хорошей рысью умчался выяснять ситуацию. Больше никто не пошевелился и не встревожился, хотя замполит и прекратил свой доклад. Все прислушивались к звукам боя, готовясь если что, вступить в него. Стрельба через пять минут пошла на убыль, а ещё через пять минут на совещании появился командир комендачей и, стирая «ратный пот с чела» удовлетворённо провозгласил: – Ещё пятерых завалили….

Начальник штаба полка подполковник Мельников, перелистал свой блокнот, сделал пометочку в нём и ехидно доложил собравшимся: – Вот как, товарищи офицеры, нужно воевать. Берите пример. За пять дней боёв комендантская рота уничтожила 37 боевиков, при этом, не потеряв ни одного своего подчинённого, даже раненым. – Мельников сделал паузу и зло продолжил, – товарищ капитан, если ты надеешься таким образом получить орден – то хрен его получишь, пока не представишь хоть одного убитого боевика из этих тридцати семи….

Труп боевика рота представила, причём он выглядел очень старым трупом, с оторванной ногой и так, как будто пролежал в воде дней десять. Капитану был НЕ ЗАЧЁТ. А через несколько дней по секрету мне рассказали, что комендачи притащили убитого духа, с какой-то виллы в горах и достали его с бассейна, где он благополучно и проплавал недели две.

Много негативного было и среди командиров среднего и низшего звена. Отрицательную роль сыграло и то, что в данный момент было затишье в боевых действиях и многие вновь прибывшие офицеры, прапорщики, считавшие, что они сразу попадут в боевые условия, оказались сбиты с толку, попав практически в мирные условия. Да и для того, чтобы новым командирам подразделений взять ситуацию внутри своих коллективов под свой контроль и узнать ближе подчинённых, тоже нужно было время. Личный состав, а это в основном полуобстрелянные контрактники, которые тут же вообразили себя Рэмбами, сразу же воспользовались этой вынужденной паузой. В полку началось пьянство, мародёрство: личный состав группами бросал позиции и уже днём, ничего не боясь и не стесняясь, выезжал в деревни и мародёрничал, грабил, требовал наркотики, издевался над мирными жителями, пьянствовал.

…Я собирался ехать в полк, чтобы договориться о получении новых аккумуляторов на БРДМ, поэтому к тому времени, когда увидел БМП, забитое полностью контрактниками, остановившиеся на окраине моей деревни, я был вооружён. Контрактники встали во весь рост на броне и стали бурно обсуждать, с какой стороны лучше заехать в деревню, что мне дало время привести блок-пост в боевую готовность и отдать необходимые распоряжения. У пехоты обсуждение тактики мародёрства закончилось и они стали раздеваться до нижнего белья, решив заехать в деревню с моей стороны, через зелёнку, что было изначально невозможно, так как там проходила глубокая канава и им придётся возвращаться на дорогу обратно, где я их и встречу.

На наблюдательном пункте в это время дежурили трое толковых бойцов с первого взвода, в том числе и пулемётчик с БРДМа. Объяснив им в нескольких словах, когда и как они открывают огонь, я решительно направился в сторону мародёров. Те же не замечая меня, разделись и теперь, щеголяя грязными солдатскими трусами, а кое-кто и не первой свежести кальсонами, поднялись во весь рост на броне и машина тихонько тронулась вдоль заборов. Контрактники, потрясая оружием, свистели, улюлюкали, изображая на броне танец индейцев, вышедших на тропу войны. Из общения с Рамзаном, я уже знал, что согласно обычаям и традициям чеченцев, мужчина не имел право раздеваться на виду у всех или быть раздетым: это считалось оскорблением присутствующих. А тут полтора десятка поддатых «контрабасов», пользуясь беззащитностью жителей, сознательно оскорбляли всю деревню. Чувство сильного и ощущение безнаказанности могли этих ублюдков в российской форме толкнуть на любое гнусное действие по отношению к деревенским, порождая в ответ ненависть и глухую неприязнь к любому русскому. Я решительно шёл вслед за БМП, шёл даже понимая, что могу нарваться на пулю от этих сволочей, но шёл и ощущал на себе взгляды жителей, считавших меня единственной защитой. Шёл и сам кипел от ненависти к этим подонкам.

Как и ожидал, БМП остановилось перед непреодолимой канавой и «контрабасы» загалдели в разнобой, решая, как им быть, всё ещё не замечая меня. Остановившись в пяти метрах от боевой машины пехоты и оглядевшись, я с удовлетворением убедился, что меня и БМП отлично видно с моего НП. Скинув автомат с плеча, веером дал длинную очередь над головами контрактников, которые от неожиданности присели и замерли, а потом медленно повернулись ко мне.

– Ну, вот что, уроды третьего батальона, – я уже успел разглядеть бортовой номер и медленно подошёл к корме машины, – сейчас медленно разворачиваетесь и мотаете отсюда и передадите другим, чтобы сюда свой поганый нос никто не совал. Это моя деревня. Вам всё ясно?

Контрактники, разглядев, что я один, быстро пришли в себя. Один из них, судя по повадкам – главарь, вразвалочку прошёл на корму и присел на корточки, возвышаясь надо мной. Гадливо ухмыляясь, он вызывающе плюнул мне под ноги.

– Ты, майор, к сожалению ошибся деревней – тут мы хозяева, а не ты, так что катись отсюда сам, пока мы тебя не завалили. И совет тебе на будущее – забудь, что мы с третьего батальона, – контрактники дружно заржали, а главарь повернулся назад и подмигнул своим товарищам – во…, как я его срезал.

Я же спокойно наблюдал за этими веселящимися скотами, чувствующими своё численное превосходство. Реальную опасность представляли только двое: главарь и ещё один, с которым он обменивался взглядами, что-то между собой замышляя насчёт меня. Пора было их пугануть.

– Слушай ты, Рэмбо сраный, если я хотел бы вас завалить, я бы завалил вас давно, а не базарил с вами. Вы у меня давно на мушке. – Поднял камуфлированную кепку над головой и резко махнул ей. Сначала ударила длинная очередь с ПК: ровная строчка пуль стремительно прошла по земле слева от БМП, красиво вздымая фонтанчики и ударила по забору, дробя доски и вырывая большие щепки из штакета. Следом солидно заработал КПВТ и его разрывные пули вздыбили уже не фонтанчики, а начали рвать землю у носа бронированной машины и разнесли вдребезги часть забора. Контрактники, как стадо испуганных ослов метнулись от носа машины на корму и столпились там. Как бы ставя точку, грянул выстрел из гранатомёта и от взрыва гранаты не стало целого пролёта забора в тридцати метрах от нас. Контрабасы опять испуганно шарахнулись на корме и столкнули своего главаря практически ко мне под ноги. Наступила тишина и теперь я присел на корточки перед главарём.

– Ну, теперь тебе ясно, кто тут хозяин – Чмо? Или ты ещё дёргаться будешь? – Судя по злобе, которая колыхнулась в его глазах, сдаваться он не собирался, но его товарищи уже сдались.

– Всё.., всё…, товарищ майор, мы уже уезжаем…

Я выпрямился и, ещё не ощущая, что до конца переломил ситуацию в свою пользу, ещё раз махнул кепкой. Струя пуль из пулемёта Калашникова ударила в нос БМП и, вырвав правую фару из своего гнезда, ушла в сторону. Рокотнул КПВТ и опять наступила тишина.

– Вроде бы сказали, товарищ майор, что уходим, – буркнул старший мародёрной команды, подымаясь с земли уже совершенно другим тоном.

– Нет…, теперь погоди. Не спешите. Сейчас, скоты, оденетесь на виду у всей деревни, а когда уедешь отсюда, то передай остальным, чтобы в эту деревню не совались – это моя деревня. И без глупостей: я тебе настоятельно советую – не старайся мне отомстить.

Поспешно одевшись, присмиревшие контрактники расселись на броне и укатили в сторону своего расположения. Когда БМП скрылось за поворотом и осела пыль, я почувствовал, какого напряжения мне стоило это противостояние. Понял и чем для меня могло закончиться эта стычка, если бы не подстраховался. В штаб полка уже не поехал, а прилёг отдохнуть. Немного подремав, я всё-таки проехал на командный пункт и, решив ряд вопросов, сразу же поехал обратно. Миновав мечеть, внезапно обратил внимание на военный ГАЗ-66, который одиноко и сиротливо стоял в глубине улицы у одного из домов. Недалеко кучковались чеченцы, нерешительно поглядывая на автомобиль и не решаясь подойти к машине. Оставив БРДМ на дороге, тихо подошёл к автомобилю, оглядев пустой кузов, прошёлся вдоль машины, приоткрыл дверь и вытащил из замка зажигания ключи. Впереди кабины у забора стоял крепенький солдат и, приподнявшись на цыпочках, глядел в огород, увлечённо тыча пальцем и кому-то командуя: – Да ты, с той грядки рви. Чего ты упёрся только в эту? А ты Петька иди к командиру взвода помоги барана скрутить, а то этот бестолковый лейтенант не справиться один….

Я слегка дёрнул солдата за автомат, небрежно висевший на плече, а когда он повернул своё удивлённое лицо, сильно ударил его в челюсть. Боец, нелепо взмахнув руками, безмолвно рухнул на землю, оставив в моих руках оружие. Добавив ему ещё один удар, но уже ногой, я заставил лежать солдата на земле, а сам бросил взгляд за забор. Открывшиеся картина, заставила меня побагроветь от гнева. Безусый лейтенант неуклюже бегал по огороду за бараном, пытаясь его словить, но каждый раз его попытки заканчивались неудачей. На одной из грядок стоял солдат, наверно Петька, и заливался от смеха, наблюдая бесплодные потуги командира взвода. Третий солдат шёл по грядкам как комбайн и рвал всё подряд, запихивая добычу в узел, но больше топтал и ломал зелень, чем срывал.

– Товарищ лейтенант, – позвал я, сдерживая гнев в голосе, командира взвода, – тут вашему водителю плохо стало. Подойдите сюда.

Лейтенант, увидев постороннего офицера, испуганно заюлил глазами и нерешительно направился к забору, а солдаты повернулись в мою сторону и настороженно наблюдали за происходящим. Офицер, тяжело навалившись на забор, перебрался на мою сторону и остановился, растерянно поглядывая то на водителя, которого я прижал ногой к земле, то на меня. Судя по всему, это был обыкновенный двухгодичник – «пиджак», который несколько дней тому назад приехал по замене.

– Лейтенант, ёб….., – начал было я спокойно, но тут же сорвался на мат, – ….вот это чмо ты оставил на охране? Ты, «чудо в перьях», знаешь что было бы если б я сейчас не подъехал? Видишь тех чеченцев?

Командир взвода затравленно мотнул головой, а я погнал дальше гнать «страшилку»: – Вот сейчас бы они, а не я, обезоружили твоего бестолкового солдата, который ещё тобой командует через забор. Связали бы, переломали ноги – руки и всех четверых грохнули бы за этого барана и лук. Ты что творишь? Ты, «пиджак», позоришь меня – кадрового офицера, меня – коменданта этой деревни. Ты, с какого батальона – чучело?

Лейтенант судорожно сглотнул и затравленно проблеял: – С третьего.

– Забирай своих солдат и уё…. отсюда, чтобы я тебе здесь больше не видел. А это чмо – накажи, накажи непременно, – я швырнул ключи от машины на землю, а лейтенант заметался между машиной и забором, потом невнятно подал команду, солдаты ринулись к забору, но тут я их остановил, – оставить всё что набрали, скоты.

Пока солдаты садились в кузов, лейтенант горячо благодарил меня, только мне уже было не понятно за что: то ли за то, что я его отпустил, то ли за то что «спас» его и солдат от смерти, от рук местных жителей.

Вечером ко мне пришёл Рамзан, который от имени жителей передал большую благодарность за защиту деревни. Я лишь долгим взглядом посмотрел на главу администрации и промолчал: говорить, оправдываться за этих дебилов или что-то объяснять не было желания и только с горечью махнул рукой, отсылая его обратно в деревню.

Начались и у меня проблемы: солдаты стали потихоньку пить, причём, боялись они только

меня. Все вновь прибывшие офицеры и прапорщики абсолютно не пользовались авторитетом у солдат, и мне постоянно приходилось выдергивать их к себе, пытаясь настроить на большую требовательность к подчинённым, но это не давало должного эффекта. Строил солдат, пытался убеждать, требовал прекратить выпивку, бил тут же рожи, если находил в строю пьяных. И что самое поразительное – они за это не обижались на меня, воспринимая как должное. Единственно чего смог добиться: контрактники стали выпить отдельно от срочников.

А среди срочников наглостью и нахальством выделялся водитель моего БРДМа рядовой Степанов. Пока в батарее были старослужащие солдаты, которые прибыли со мной в Чечню, он ничем не выделялся среди остальных солдат. Но сейчас он настолько освоился, что стал потихоньку устанавливать свои порядки в батарее и даже попытался подмять под себя оставшихся последних старослужащих солдат – Большакова, Минашкина, Субанова и Кабакова, но к чести последних, они дали отпор. Пока он в пьянке замечен не был, так как в любое время я мог куда-нибудь выехать. Но частенько был бит мною за попытки установить в батарее законы дедовщины.

У пятерых моих «контрабасов» лидером был водитель восьмой противотанковой установки Синьков. Как только они приехали, я сразу же сказал: – Ребята меня не интересует, что вы, как контрактники, имеете право в какое-то своё личное время и я подчёркиваю – в мирное время – употреблять спиртные напитки. Вы водители и в любое время, мы можем вступить в бой. Поэтому, своим приказом для вас ввожу «сухой закон». Кто его нарушит, тот сразу же уедет домой.

До последнего времени они держались, но поняв, что в батарее осталось мало солдат, и комбат просто не пойдёт на отправку их из Чечни, так как тогда некому будет водить машины – они стали выпивать, правда, пока аккуратно – не напиваясь. Но всё равно меня это не устраивало: бить им морды, как простым солдатам, было неудобно – всё-таки им было от двадцати семи до тридцати пяти лет, как Синькову.

…Высокий и худой Синьков, мокрый от пота, стоял передо мной, шатаясь из стороны в сторону и «качал», как он думал, мне права. Почти не слушая, что он там мне бухтел, я сидел на лавке и мучительно соображал, как мне прекратить пьянку в батарее. Из-за кустов, машин, с наблюдательного пункта на дороге выглядывали солдаты и полупьяные контрактники, ожидая, что предпримет комбат. Замполит сидел в тенёчке и также с интересом ждал моего решения. Тут же сидели и командир взвода со старшиной. Я поёрзал на скамейке, устраиваясь поудобнее и прислушался что же там буровит водила.

– ….. Вы, товарищ майор, сравняли нас с простыми солдатами, с этими сопляками. Вы с ними сами разбирайтесь. А нас не трогайте…. – Контрактник попытался назидательно поводить перед моим лицом пальчиком, но его так повело в сторону, что он поспешно ухватился за ствол дерева. Оправившись, он продолжил «бухтенье», – я вот в любое время сяду за руль и всё будет «чики-чики». А придёт время, я и любому духу надеру задницу…

– Синьков, да заткнись ты, а то сейчас сам тебе задницу надеру, – контрактник благоразумно заткнулся и сейчас стоял напротив меня набычившись, но молча.

Я наконец-то принял решение и поднялся со скамьи: – Степанов, заводи бардак, а ты Синьков залезай на броню.

– Чё…, товарищ майор, на губу повезёте? – Синьков попытался презрительно плюнуть, но это у него не получилось и обильная слюна упала ему на потную грудь. Размазав слюну по груди и подбородку, контрактник опять замотал пальцем перед собой, – ошибаешься, командир, я туда не поеду.

Коротко размахнувшись, тыльной стороной кулака ударил его в лоб. Хотя удар был и не сильный, Синьков потерял равновесие, попятился на несколько шагов назад и упал на спину, высоко и нелепо задрав ноги. Я наклонился над ним: – Чучело, не «ошибаешься», а «ошибаетесь», товарищ майор – ударение правильно надо ставить. Я же с тобой на брудершафт не пил, чтобы ты ко мне на «Ты» обращался.

Я выпрямился: – Вставай, я тебе другое придумал…

Командир седьмой роты капитан Чикин был на месте и долго его уговаривать не пришлось.

– Лёха, спасибо. Ты меня выручил: заколебал этот детский сад. Он у меня хоть и в возрасте, но ссыкло страшное. Ты его там в самое опасное место сунь, пусть обосрётся от страха. Синьков, иди сюда. – Контрактник уже почти «ручной», с готовностью подскочил ко мне, ожидая очередной пакости от командира.

– Солдат, через час пойдёшь с командиром роты вон туда на вершину, там и покажешь какой ты крутой боец. Через трое суток я тебя оттуда заберу – это и есть моё наказание. Тебе задача ясна? – Я показал рукой на вершину горы, где пощёлкивали выстрелы.

Контрактник, ожидая тяжкого наказания, облегчённо вздохнул и презрительно сморщился: – И это вы, товарищ майор, называете наказанием?

– Ты солдат сначала сходи, покажи себя там, а потом пальцы веером расставляй. – Я вспыхнул и у меня появилось желание хорошо заехать тому в челюсть, но меня успокоил Чикин, положив руку на плечо.

– Боря, спокойно. Он через час сначала сдохнет, когда потащит в гору воду, продовольствие и патроны. Хмель-то быстро вылетит. Высота вроде бы шестьсот метров, а подыматься надо три часа, так что мало ему не покажется.

Я отдал Синькову автомат и вернулся на блок-пост, где застал полковых особистов – Костю и Саню.

– Боря, «бардак» хороший нужен для одного дела, часика на два. Дашь?

– Какие проблемы, вот мой и забирайте, – особисты были вооружены капитально, видно что собрались на серьёзное дело. Костя даже бронежилет одел.

Отправив Степанова с особистами, я прошёлся по блок-посту и остался недовольным тем бардаком, который творился в расположение первого взвода. Собрал в кучу командира взвода, замполита, старшину и всех троих отругал, особенно досталось командиру взвода и старшине за отсутствие порядка. Замполиту тоже сделал внушение, за отсутствие инициативы и, поставив ему задачу обшарить все кусты и обнаружить, где находится у солдат брага, которую они периодически хлещут. Дождавшись доклада о наведение порядка, я построил солдат в полной экипировке перед своим салоном, проверил состояние оружия, боеприпасов и в очередной раз провёл «воспитательную» беседу, но остался недоволен её результатом. Бойцы уже протрезвели и, стоя под солнцем, мучились от похмелья: были хмурые и мои слова отскакивали от них, как от стенки. Контрактникам пригрозил, что их в качестве наказания буду посылать в седьмую роту на вершину горы, а срочников пообещал отправлять в пехоту на перевоспитание. Я бы, наверно, ещё долго разглагольствовал на тему вреда пьянства, но на дороге остановился БТР, с которого слез командир полка полковник Матвеев и замполит полка подполковник Сорокин. Развернув строй, доложил командиру о состояние дел в батарее, после чего Матвеев с замполитом с удовлетворением осмотрели моих подчинённых, которые увидев начальство подтянулись и в полной экипировке выглядели вполне воинственно.

Отпустив солдат, командир сел в тень деревьев за стол.

– Давай, Копытов, свою рабочую карту, документы и рассказывай, как ты рулишь деревней и какая обстановка в округе.

Разложил карту, схемы и в течение десяти минут докладывал полковнику Матвееву об обстановке в своём районе. Командир полка внимательно выслушал и удовлетворённо отодвинулся от карты.

– Я доволен, товарищ майор, положением дел в вашем подразделении. И о тебе лично мне дали положительную характеристику. Так что и действуй так и дальше.

Приятно услышать такие слова от командира полка, даже если которого ты лично и не уважал. Но всё испортил замполит. Зашелестели кусты и из них вылез подполковник Сорокин, который пока я докладывал обстановку смотрел, как живёт личный состав. Услышав последние слова Матвеева, решил показать, что он в полку тоже не последний начальник.

Сдвинув бесцветные, жидкие брови к потной переносице, и напустив на худое лицо значимость, стал меня отчитывать.

– Товарищ майор, если у ваших солдат в палатке и кругом неё порядок, то у вас бардак. Вы, хотя бы ради зарядки убирали пустые бутылки из кустов и мусор. А здесь, что за срачь? – Замполит ткнул рукой в место, где мы лущили и ели фисташки. Глупую мою инициативу про слой шелухи, неожиданно поддержали и солдаты. Даже в пьяном состояние они ползли сюда и лущили здесь фисташки. Теперь толстый слой шелухи неряшливым пятном серел недалеко от салона. Я поглядел на шелуху, а потом с презрением посмотрел на заместителя командира, который даже в жару был в бронежилете. Я многозначительно молчал, не считая нужным что-либо объяснять. И моё молчаливое презрение взбесило подполковника, побагровев от злости, он начал орать.

– Товарищ майор, вы что себе позволяете? Что это такое? Почему ваши солдаты в бронежилете, а вы без него? Видите, я тоже в бронежилете, – он немного сбавил тон, считая моё молчание покорностью, и был очень поражён тем, что ему ответили.

– Ты, кто такой…? Ты сколько здесь сам-то будешь…? Ты, кто такой, чтобы меня укорять за отсутствие бронежилета? Да, пошёл ты на …, – дальше я произнёс слово из трёх букв, от которого замполит онемел и только беззвучно шевелил губами, да возмущённо показывал рукой на меня.

Матвеев сильно хлопнул ладонью по столу и резко встал: – Прекратить. А вы, товарищ майор, в семнадцать часов ко мне на беседу. Понятно?

Проводив ненавидящим взглядом этого прощелыгу, который пробыл в полку несколько дней и ещё пытается мне качать права. Ты сначала покажи, какой ты в боевой обстановке, а потом уж перья распускай или наезжай на тех, кто с тобой приехал. В такой манере, я бубнил сидя за столом, но уже через пять минут забыл о происшедшем. Я тискал в своих объятиях Славку Упорова, который остановил колонну ремонтной роты на дороге.

– Боря, – радостно орал мне в ухо однополчанин, – теперь мы часто будем встречаться. Я со своей ротой переезжаю к вам. Давай выпьем за встречу.

Славка дёрнулся к своей машине, но я его схватил за руку и потащил к столу. Мигом достал бутылку и несколько кусков копчёного мяса.

– Боря, погоди. Со мной же Гоблин, сейчас я его позову, – Упоров ринулся на дорогу, где нерешительно стоял зам. по вооружению полка подполковник Арсеннтьев и смотрел в нашу сторону. Славка его позвал, но Арсентьев отрицательно покачал головой и отдал команду на начало движения. Колонна ушла, а Славка спустился ко мне.

– А, Гоблин, чего-то отказался. Я ему говорю: пойдёмте на пять минут, с однополчанином выпьем, но он не захотел, а мне разрешил попозже подъехать.

Упоров посидел у меня минут двадцать и уехал размещать роту, а через двадцать минут на блок-пост заехал мой БРДМ и остановился. Саня и Костя молча сидели на броне и отрешённо смотрели на меня. Степанов вылез из люка, сел рядом с ними и дрожащими руками закурил сигарету. Были они, несмотря на загар, бледными и потрясёнными.

– Ребята, что-то случилось? – Обеспокоено спросил я, подойдя к машине.

Костя медленно слез с машины и пальцем показал на водителя: – Боря, вот этого солдата к медали «За отвагу» представь, что хочешь делай, но представь. Он нас тридцать минут тому назад из такого говна вывез, что мне до сих пор не понятно – как он это сделал.

– Ну-ка, ребята, давайте…, слезайте. Пошли к столу. Степанов, давай за стол тоже.

Только выпив залпом по сто пятьдесят грамм, они смогли членораздельно рассказать, что произошло.

– Боря, вышли на нас чеченцы с одного горного селения и попросили встречи, для того чтобы решить вопрос об обмене пяти пленных солдат, на пленных боевиков. Как бы такие вопросы и раньше решали, поэтому мы поехали на встречу без всякой опаски. Приехали на горную дорогу в то место, какое нам указали. Узкая дорога: слева почти отвесная каменная стена, справа пропасть. Главное, развернуться негде. Смотрим, два духа стоят, видно что без оружия. Костя остался на броне, а я пошёл разговаривать с ними. Самое интересное, что о возможности засады даже не подумали. Только обратил внимание, что они ведут себя несколько нервно. А когда осталось до них метров двадцать, они упали за камни и оттуда по нам открыли шквальный огонь. Это была сплошная стена металла, – у Сани даже глаза сделались большими, когда он дошёл до этого места в своём рассказе, – как меня не смело с дороги, не понимаю до сих пор, и как в меня с двадцати метров не попали, тоже не понимаю. Практически одним движением я перекинул автомат из-за спины вперёд и длинными очередями стал полосовать по засаде. Слышу сзади Костин автомат заговорил и я начал отходить к БРДМу, чтобы хотя бы броней прикрыться. Тогда был шанс дождаться подмоги, но когда обернулся к машине, то оказалось, что твой Степанов каким-то образом сумел развернуться и мне оставалось только запрыгнуть на броню, пока Костя огнём прикрывал меня. Я запрыгнул на верх и прикладом стукнул по броне, давая понять, что можно трогаться, а Степанов так рванул с места, что я слетел с брони и, зацепившись за поручень, повис над пропастью. Так и провисел, пока БРДМ не вынес нас из-под огня. Потом уж забрался на машину и мы спокойно двинулись в полк. Я Степанова и Костю всю дорогу расспрашивал, как они сумели развернуть бардак на дороге? Но оба ничего не помнят. Вот такие дела.

Я только руками развёл и налил ещё водки Степанову: – Ну, молодец, Степанов, не опозорил батарею. Но если бы особисты не просили, хрен бы ты медаль у меня получил: очень уж ты говнистый.

Время подошло к семнадцати часам, когда я начал собираться к командиру полка «на ковёр», особисты поехали со мной и всю дорогу инструктировали меня, как вести себя: – Боря, ты самое главное молчи, не вякай. Стисни зубы и стой молча, иначе они тебя сожрут.

Ровно в семнадцать часов я пересёк, завешенный массетью вход на территорию командирского салона, где в пятикубовом резиновом резервуаре плескался командир полка с замполитом.

Остановился перед резервуаром и, не глядя на начальство, прокричал: – Товарищ полковник, майор Копытов по вашему приказанию прибыл. – И замер, застыв в строевой стойке.

Первым вылез подполковник Сорокин, он взял полотенце и медленно обошёл вокруг меня, потом встал напротив и стал со значительным видом вытираться, как бы показывая – я сейчас вытрусь и тебе такой разнос устрою… Я же еле сдерживался, чтобы не сорваться и не нагрубить этому дебилу. Но насладиться своей властью, замполиту не дал командир полка: он тоже вылез из воды, вытираясь полотенцем, спокойным голосом стал рассказывать, что со мной можно сделать, причём в пять минут.

– Копытов, я ещё когда в Екатеринбурге был и знал, что ты нормальный и порядочный офицер, и что здесь воевал грамотно. У тебя, у единственного в полку, за полгода нет убитых в батарее. Это ведь не только удача, но и определённый организаторский, командирский талант. Здесь тебя тоже все хвалят, и сегодня ты мне грамотно всё доложил и растолковал по своему району. Порядок нормальный у тебя в подразделение, не то что у многих. Да…, в какой-то степени и я, и подполковник Сорокин признаём, что сейчас ты имеешь боевого опыта больше всех в полку. Но это не даёт тебе право по хамски разговаривать с заместителем командира полка. С офицером, который тебя старше по воинскому званию, должности и ещё является для тебя начальником.

А теперь давай эту ситуацию рассмотрим с другой стороны. Я ведь могу поступить и по-другому: вот ты сейчас к командиру полка приехал в нетрезвом состояние. Так я сейчас могу пойти и отдать приказ – откомандировать тебя в пункт постоянной дислокации с формулировкой: «За систематическое употребление спиртных напитков в боевой обстановке и не тактичное поведение по отношению к заместителю командира полка». Вот так: и твой авторитет, и заработанное уважение не помогут тебе отмыться. Будешь потом рассказывать, что командир полка плохой, принял решение сгоряча не разобравшись, но поверят то мне, а не тебе. Но я так поступать не буду и дам тебе возможность спокойно замениться. Ты понял меня?

– Так точно, товарищ полковник, – хрипло произнёс я, понимая правоту командира. Он мог так сделать, и никто бы его не осудил. Но с другой стороны он не мог сделать этого, потому что меня некем было заменить. Это я тоже прекрасно понимал. А внутри меня всё клокотало, видя, как злорадно ухмыляется Сорокин, но приходилось молчать и мириться с этим положением.

На вечернем совещании командир полка поставил мне задачу: укомплектовать две противотанковые установки и передать их на три дня в первый батальон. Поэтому с утра и до одиннадцати часов следующего дня я занимался этим вопросом, а потом поехал в батальон передавать экипажи. Оставив машины среди яблонь в саду, где располагался штаб батальона, сразу же направился к кунгу командира батальона, где и нашёл Тищенко в тиши и спокойствии, читающего книгу.

– Здорово Игорь, – я по-свойски зашёл в салон и протянул руку товарищу. Тищенко медленно поднял голову и несколько секунд разглядывал меня, но увидев протянутую руку, нехотя поздоровался со мной. – Игорь, я там пригнал две противотанковые установки, полностью укомплектованные. Кому передавать?

Командир батальона некоторое время смотрел на меня непроницаемым взглядом, а потом суровым голосом большого начальника спросил: – Товарищ майор, а почему вы как положено не докладываете? Ведь вы разговариваете с командиром батальона, – последние слова Тищенко произнёс со значительным ударением на слова – «с командиром батальона…».

Его ледяной тон и слова поразили меня и я на несколько секунд потерял даже дар речи. С тех пор как Тищенко приехал, он всё время пытался подчеркнуть дистанцию между нами: я командир батальона, а ты командир какой-то там батареи вот и знай своё место. То, что было раньше – забудь. Каждый раз, когда в его поступках и словах проскакивала эта позиция, я не особо придавал этому значение, считая, что у него плохое настроение или же он не особо настроен к общению.

– Я… ? Подожди, это ты мне предлагаешь стать по стойке «Смирно», приложить лапу к голове и с почтением в голосе доложить тебе? И вот это ты мне предлагаешь? – Командир батальона сидел на стуле и невозмутимо смотрел на меня. Я же грохнул автомат на стол, перед бывшим, теперь уже понятно было, что бывшим товарищем и решительно уселся напротив Игоря. – Тищенко, ты чего о себе возомнил? Ты сначала это почтение заслужи своими делами, а то ты сейчас хочешь тут мне рассказать, что твой батальон, под твоим личным руководством взял рейхстаг, или как минимум дворец Дудаева? Это таким, как ты – рассказывай. Да ты ещё живого духа, даже в бинокль не видел, а уже начинаешь передо мной, офицером первой смены, пальцы гнуть в обратную сторону. Ты не перед тем гнёшь.

Ткнул не глядя пальцем назад, на висящее на стене большое зеркало: – Иди, посмотри на себя в зеркало…. У тебя же на лбу написано, что ты батальоном командуешь всего несколько дней. У тебя завтра батальон в бой идёт, а ты сидишь тут книжку читаешь. Прежний командир батальона сейчас бы свой батальон к бою готовил, и я его тут хрен бы застал.

Я встал из-за стола, с удовлетворением заметив, что сумел пробить броню невозмутимости и Тищенко побагровел, но смолчал. Уже в дверях остановился и повернулся к командиру батальона: – Если бы этого доклада, в таком тоне, от меня потребовал Будулаев Виталий Васильевич, мне было бы неприятно, но я бы доложил, как положено, потому что он настоящий командир батальона, и за которым батальон пойдёт куда угодно. Понятно? Вообще-то тебя следовало бы послать подальше, но ты этого не поймёшь. Противотанковые установки стоят около ПХД. Забирай…

С удовольствием и удовлетворением от своей тирады, сильно хлопнув дверью, отошёл к своим подчинённым, которые с удовольствием общались с солдатами первого батальона. Проинструктировав солдат, я хотел сразу же уехать к себе, но подумав с минуту решительным шагом направился обратно к командиру батальона. Ожидал увидеть нервно бегающего по помещению офицера: ведь по сути дела я выразил сомнение по поводу его способности командовать батальоном, даже может и оскорбил его, но открыв дверь, застал Тищенко, продолжавшего спокойно читать потрёпанную книжонку. Я дождался, когда он подымет голову и заговорил: – Значит так, товарищ майор, я всё-таки «Тебе» доложу, но вытягиваться, щёлкать каблуками и прикладывать руку к головному убору перед тобой не буду. Две противотанковые установки: экипажи личным составом укомплектованы на 100%, горюче-смазочными материалами на 100%, ракетами и боеприпасами на 100%, продовольствием на трое суток. А теперь, пошёл ты на х…й.

Дверь опять сильно хлопнула, закрыв от меня изумлённого Тищенко, а я опять проинструктировал солдат, в том плане чтобы они своим поведением не давали повода командованию батальона в негативной форме докладывать о батарее командиру полка.

Подъезжая к своему блок-посту, ещё издалека увидел стоящую ПРП начальника артиллерии полка майора Чайкина, который заменил подполковника Богатова. Мой начальник сидел на скамейке и с большим удовольствием поглощал из рядом стоящего ящика фисташки. Я слез с БРДМа и доложил о состояние дел в подразделении. Майор благодушно выслушал и хлопнул ладонью по скамейке рядом с собой: – Садись, Борис Геннадьевич, пообщаемся.

Но общаться он не спешил, а продолжал молча лущить фисташки и оглядывать окрестности. Я тоже залез в коробку и молча присоединился к Чайкину. Съев свою пачку, начальник артиллерии отряхнул с брюк мусор: – Ну что, Копытов, рассказывай. Говорят, ты вчера замполита полка послал подальше? Да, и с другими начальниками скандалишь. Что за проблемы?

– Товарищ майор, вот есть командир полка, полковник Матвеев – я его не уважаю, но он командир полка и я вынужден выполнять его приказы, и хотя бы, как минимум, уважать его за должность. Есть замы командира. Из них достойны уважения лишь двое: Есаулов и начальник штаба полка подполковник Мельников. Это достойные офицеры, нормальные мужики и как профессионалы находятся на своих местах. А вот замполит и зампотылу, оба – говно. И вы это тоже прекрасно знаете. Зама по вооружению я ещё с мирной жизни не уважаю. И это чучело, ещё мне пытается права качать.

Я ещё вам больше скажу, только что и сейчас в первом батальоне с командиром батальона поругался. И тоже послал его на три буквы. Наверно, командиру полетит докладывать. Завтра батальон идёт в бой: а я знаю, как старый командир батальона готовился к бою, и мне есть с чем сравнивать. Так командир батальона сидит и книжку читает, и его больше волнует, как бы старого сослуживца подмять под себя и показать, что он командир батальона, а не командир роты. Поверьте мне, я то наверно не увижу, но вы через месяц увидите, ну максимум через два… товарищ Тищенко под любым предлогом смотается отсюда. Вы останетесь, а он смотается. Да ну всё это на фиг.., – я замолчал. Хотелось многое рассказать, но я его ещё мало знал и не мог просчитать его реакцию на мои откровения.

– Копытов, имея такие убеждения, ты и меня пошлёшь скоро подальше. Я ведь тоже всего несколько дней, как командую артиллерией полка.

– Ну, товарищ майор, тут вам бояться меня нечего.

– Почему? – Искренне удивился Чайкин.

– Во-первых: товарищ майор, – я загнул палец, – вы мой прямой и непосредственный начальник: вы имеете право ругать меня, делать мне замечание, принимать решения по мне, моей батарее. Во-вторых: когда вы приехали в полк, конечно, я пораспрашивал людей, которые вас знают и вам дали нормальную характеристику. И в-третьих: вот даже сейчас, вы не стали сразу мне замечания делать, а предложили – Давай, мол, Копытов, рассказывай. То есть, вы способны выслушать подчинённого и принять справедливое решение. Да и приехали вы сейчас, наверно, не для того чтобы нотации мне читать.

Чайкин усмехнулся: – Правильно, не для этого. Я вот за эти несколько дней, в принципе, изучил местность в ущелье. А вот что у тебя здесь происходит? Не знаю. Может быть, тебе здесь помощь нужна или ещё что-то? Может быть, тебе здесь развернуть наблюдательный пункт, чтобы ты отсюда в случае чего, огнём артиллерии рулил?

Мы поднялись от моего салона на наблюдательный пункт батарее, где с биноклем дежурили два наблюдателя. Я ещё раз оглядел деревню и расстилающийся вокруг неё лес, который ровным, зелёным ковром спускался с вершины горы и тянулся до Алхазурова. Во многих местах этого ковра виднелись бурые проплешины засохших и повреждённых деревьев, появившиеся в результате ведения огня артиллерии. Дивизион Князева ежедневно, через неравные промежутки времени проводил огневое прочёсывание леса, на возможных путях движения боевиков. И все мы с удовольствием часто наблюдали огневой «гребешок» шириной триста – четыреста метров, который чесал лес от вершины до равнины и обратно. О чём я и рассказал начальнику артиллерии.

– Да, товарищ майор. Ещё такую штуку делают боевики и надо бы их отучить от этого. На вершине горы, на той части сидят два взвода седьмой роты, а на другой половине вершины боевики. Постоянно друг с другом перестреливаются. И духи придумали такой манёвр. – Я показал Чайкину, где сидит седьмая рота, а где сидят боевики, – они вечером спускаются ниже вершины метров на двести и из того, вон места, начинают одиночными трассерами из снайперской винтовки стрелять по взводу, который расположен внизу, в посёлке Пионерский. Те внизу «заводятся», и начинают садить из автоматов и пулемётов вверх, а так как боевики находятся в створе со взводами на верху, то половина пуль достаётся им. Те в свою очередь бьют вниз и также, больше половины огня уходит по взводу седьмой роты в посёлке. И так всю ночь, взвода воюют друг с другом. А боевики потихоньку уходят оттуда. Место, откуда всё время бьют боевики я заметил, заметил и их вторую позицию, куда они отходят. Так давайте, мы сейчас пристреляем эти точки, а сегодня ночью я накрою их огнём дивизиона.

– Что ж мысль здравая, давай попробуем. Только я сам пристреляю эти цели.

Первый снаряд лёг выше, но второй и третий, легли туда куда надо. Довернули двести метров вправо и первым же снарядом попали в место второй позиции боевиков. – Начальник артиллерии удовлетворенно хмыкнул, – так, первая цель № 410, а вторая № 411. Я Князева предупрежу, чтобы по первой же твоей команде открыли огонь.

Мы спустились на дорогу и когда майор Чайкин собирался залезать на ПРП, я его остановил: – Товарищ майор, вот теперь хочу сказать и четвёртую причину, по которой я вас на три буквы не пошлю.

– Ну-ка, ну-ка, Копытов, доложи – распотешь мою душу. – Чайкин заинтересованно смотрел на меня.

– Вы, товарищ майор, приехали сюда и с этой стороны посмотрели обстановку. Четырьмя снарядами пристреляли две цели и мы сегодня теперь духам сюрприз подготовили. А ведь могли книжку читать, как Тищенко. – Начальник засмеялся.

– Ну, тебя к чёрту, Копытов. Оставайся, но не зли начальство. – С этим пожеланием он и уехал.

С подъехавшей через некоторое время машины соскочил знакомый офицер: – Боря, с тебя бутылка. Как слабо – за хорошую новость?

– Ну, если хорошая. Только, честно говоря, я и представить себе её не могу.

– Боря, наливай….

Я достал водку, товарищу налил грамм сто, а себе только плеснул: – Ну, давай. Удивляй.

Товарищ выпил водку, не торопясь закусил и увидев, что я сгораю от любопытства, махнул рукой: – Ладно, не буду тебя томить. Езжай в штаб, там тебе заменщик приехал. Тоже майор, здоровенный…, – он что-то ещё говорил, но я его не слышал. Новость не то что удивила, оглушила меня. Я уже настроился тут загорать, как минимум месяц, а приезжает человек и так просто говорит, что ты завтра уже можешь ехать домой. Я даже сел в растерянности.

– Слушай, Сергей, если ты пошутил, то эта жестокая шутка, – надеясь на то, что он всё-таки не пошутил. А товарищ, довольный произведённым впечатлением, уже сам разливал дальше водку и успокаивал меня.

– Боря, успокойся. Я уже с ним переговорил, немного рассказал о тебе и батарее. Он сам с Еланской учебки. Да чего ты сидишь? Езжай, меня Сергей Тимошенко, строевик попросил по дороге к тебе заехать.

Как в тумане, но очень быстро собрался и помчался в штаб. Сергей не соврал, у штаба в курилке томился в одиночестве здоровый, незнакомый майор с большой, чёрной сумкой у ноги. Когда проходил мимо него, то во все глаза рассматривал его. Он тоже пристально посмотрел на меня и мне не понравились его глаза: слишком много было в них тоски и неуверенности.

– Сергей, это мой заменщик там сидит? – Спросил начальника строевой части майора Тимошенко.

– Боря, забирай его быстрее отсюда, а то на миномётку поставят в первый батальон. В приказ я его уже вбил. Тебе замена нужней, чем кому-то.

Мы вышли из штаба и Тимошенко уже официальным тоном представил вновь прибывшего – майора Николая Севрюгина. Сказал несколько ободряющих слов офицеру и мы пошли к БРДМу. Я начал расспрашивать Севрюгина, но тот больше молчал, хмуро поглядывая по сторонам, и он всё больше мне не нравился. Но когда приехали на блок-пост, он оживился и уже повеселевший сидел за столом, куда я выставил все свои деликатесы. Задав несколько наводящих вопросов и немного его послушав, стало понятно: что Николай, честно говоря, слабый артиллерист, много лет прослужил в учебке и готовил сержантов на миномёты. Долгие годы дело имел с курсантами и побаивался солдат с линейных подразделений. Но я его, как мог успокаивал и он внимательно слушал мои наставления.

– Коля, тебе повезло, что поставили на противотанковую батарею. Я с Кубы приехал, то всё в дивизион рвался, но когда послужил командиром противотанковой батарее, понял, что был дураком. Ты отдельное подразделение, сам себе хозяин. Из-за того, что многие начальники и командиры противотанковую батарею не знают, они к тебе и не лезут. Главное, чтобы ты сам и твои солдаты не приносили ЧП, тогда о тебе и вспоминают очень редко. Вот и сейчас: я стою отдельно, у меня своя задача, я комендант деревни и от этого положения вижу только одно хорошее. Сейчас стали гораздо хуже в полку кормить, а у меня на столе видишь какие деликатесы? Какие хочешь, и утром старейшина, приходя на доклад, ещё водку приносит. Солдаты тоже питаются хорошо. Живи, балдей и посмеивайся над другими. Старослужащих солдат, которые могли бы тебя послать подальше из-за того, что они тут пять месяцев провоевали – нет, все уволились. Остальной личный состав – одна молодёжь, в боевой обстановке я их уже немного поднатаскал, так что тебе обучать в принципе не надо, только следить за ними. Офицеры вообще молодые и тебе остаётся только лепить из батарейки всё, что ты захочешь.

Не стал ему говорить о тех трудностях, с которыми ему придётся столкнуться: сам потом всё узнает. А пока пусть без страха и сомнения принимает батарею, поэтому продолжал петь оптимистические песни дальше.

– Я тут ещё недельку побуду и помогу тебе войти в курс дела по всем направлениям. Вот ты хотел на миномётную батарею, так хочу тебе рассказать, чем бы ты сейчас там занимался.

Завтра первый и третий батальоны идут в наступление: и сейчас бы ты метался по расположению батареи, не зная за что хвататься. Метался бы, судорожно вникая в вопросы обеспечения боеприпасами, ГСМ, подготовки техники и вооружения, а ведь ещё надо изучить и спланировать огни, цели, которых как минимум пятьдесят, да надо ещё изучить местность, по которой будет проходить наступление. Вечером на совещании командир батальона задаст кучу глупых и ненужных вопросов и ещё отдерёт тебя, и нарежет новые задачи. И ты, не зная подразделения, людей, завтра поведёшь их в бой, за который и ты несёшь ответственность, а так мы сидим за столом – пьём спокойно водку, потому что у нас совершенно другая задача и самое главное – ты спокойно примешь батарею. Сейчас мы ещё немного посидим и отдохнём пару часиков, а в 23 часа заступим вместе на дежурство до утра, по ходу дела я тебе доведу и остальные нюансы.

– На какое дежурство? – Удивился заменщик, размякший от того, что не ему завтра идти в бой.

– Таков установленный мною порядок: комбат несёт службу всю ночь, чтобы если случиться нападение, со свежей головой, а не сонный, не владеющий обстановкой, командовать обороной расположения.

– Но я ведь командир батареи, пусть взводные несут дежурство.

– Коля, пока я здесь, давай не будем ничего ломать: уеду – заводи свои порядки, перекраивай, как хочешь. Но такой порядок, в военное время, в таких специфических условиях, когда духи могут напасть в любое время и с любого направления – необходим.

Севрюгин недоверчиво посмотрел на меня, но спорить и возражать не стал. Пока его знакомил с батареей и расположением, показывал технику, потом вручил его автомат и экипировку, подошло время немного вздремнуть перед заступлением на дежурство. Убедившись, что техник со своими дежурными приступили к наблюдению, я разделся до плавок и лёг на постель в салоне. Мой заменщик в это время готовил экипировку и оружие: я же всё это время, сделав вид, что сплю, наблюдал сквозь ресницы за офицером. Подготовившись, он одел каску, бронежилет и вышел на улицу. О чём-то долго шептался с техником, а потом с оружием в руках уселся в кресле у салона. Незаметно для себя я провалился в сон и проснулся от того, что меня тормошил Севрюгин: – Боря…, Боря…., проснись: нас обстреливают снайпера.

Я мгновенно вскинулся и сел на постели, заменщик с встревоженным видом стоял передо мной, а в дверь заглядывал техник.

– Толя, что случилось? – Отодвинув майора в сторону, спросил у техника, чутко прислушиваясь к тишине за стенами салона.

– Товарищ майор, озверели духи и что-то рановато сегодня, – я машинально бросил взгляд на часы: двадцать два тридцать. А Анатолий продолжил, – человек пять лупят с горы трассерами по седьмой роте внизу, да и по нам. Вроде бы далеко, но пули на излёте долетают.

Как бы в подтверждение послышался резкий щелчок попадания пули в ствол дерева около салона, а ещё через несколько секунд и звон разбитой бутылки на столе.

– Ну, это борзота, – возмущённый наглым поведением боевиков, которые сегодня действовали явно по другому сценарию, я надел на голову свою каску, схватил в охапку радиостанцию с автоматом, и как был в плавках, выскочил на улицу и огляделся. Бойцы сидели на своих позициях и наблюдали, каждый в своём секторе, поглядывая в нашу сторону. Толя с Севрюгином резко присели, услышав, как пуля прошелестев высоко в листве, улетела в глубину зелёнки. На наблюдательном пункте помимо дежурной смены находился командир первого взвода. Он мне и показал на гору, откуда срывались трассера в седьмую роту и к нам.

– Хорошо, иди к себе во взвод и если что, будешь своё направление прикрывать. А я тут сейчас порядок наведу.

Поставил радиостанцию на верх ящиков и стал настраивать частоту дивизиона и по ходу объяснять новому командиру батарее и технику, что сейчас сделаю.

– Стреляют они со старого места, наверно, там прогалина, откуда хорошо видно расположение седьмой роты. – Я прекратил возиться с радиостанцией и стал наблюдать за стрельбой духов. Через две минуты наблюдения подвёл итог, – так, бьют со снайперских винтовок, но не пять как ты говоришь, а десять человек. Они расположились достаточно кучно, чтобы их накрыть одним огневым налётом.

Я нацепил на голову наушники и вызвал дивизион, который тут же мне ответил.

– «Полтава, Я Лесник-53. Цель 410, основным, десять снарядов беглый Огонь!» – Радиотелефонист артиллеристов подтвердил приём и продублировал мою команду.

– Ну что ж, нам теперь только осталось посмотреть, как сработают артиллеристы. – Долго ждать не пришлось, через две минуты до нас донесся звук первого выстрела и тут же прошелестел высоко в небе снаряд, который багрово рванул там, где и планировалось. Ещё девять снарядов прошелестело над нами и легли на позициях боевиков, причём наводчик не восстанавливал наводку после каждого выстрела и все разрывы равномерно и удачно накрыли весь район расположения чеченских снайперов. Стрельба с их стороны мгновенно прекратилась и над окрестностями повисла тишина.

– «Полтава, Я Лесник-53, Цель 411, десять снарядов беглым, Зарядить!» – Я ждал и не ошибся, духи отступили и теперь открыли огонь со второй позиции. Но трассеров стало гораздо меньше.

– Ну что, Толя, сколько теперь боевиков стреляет, – торжествующе спросил я техника, а тот озадаченно заскрёб в затылке.

– Да, вот сейчас по-моему человек пять, остальных наверно накрыли.

– «Полтава. Цель 411. Веер сосредоточенный Подручной, десять снарядов беглый, Огонь!»

Боевики, наверно, и не успели понять и удивиться, как их опять засекли. Залп лёг кучно, а

потом снаряды в течение полутора минут рвали лес на второй позиции боевиков.

– Ну, вот и всё, сегодня седьмая рота будет нести службу спокойно, – я повернул голову к Севрюгину и посмотрел на изумлённого офицера.

– Боря, как это ты: без пристрелки, без координат уничтожил боевиков? – Майор ещё раз посмотрел на гору, – Боря, как…?

Когда поворачивался к нему, то хотел рассказать, как днём приезжал начальник артиллерии и мы пристреляли эти цели, но услышав его удивлённые вопросы и его неподдельное изумление, мне расхотелось ему что-либо говорить. Он был не только слабым артиллеристом, но ещё, к сожалению, и тупым. Я с состраданием посмотрел на него и лишь сказал: – Ничего, Коля, с моё повоюешь и также стрелять будешь.

Мы облокотились на ящики и молча стали наблюдать за местом, откуда можно было ожидать появление трассеров, но лес хранил угрюмое и обнадёживающее молчание. Я с удовлетворением оттолкнулся от стенки наблюдательного пункта, собираясь спуститься к салону, чтобы одеться, как над нами засвистели пули и из зелёнки напротив раздалась автоматная очередь. Все резко присели и вторая очередь уже попала в стенку из ящиков, защёлкав по камням внутри, а между мной и техником появилась приличная дырка. Большая щепка, пролетев по воздуху, чиркнула по щеке одного из солдат, оставив на лице длинную и глубокую царапину, сразу засочившуюся кровью. А сверху на меня свалилась радиостанция, больно ударила по коленке и хлестнула антенной солдата уже по другой щеке, оставив на ней багровый рубец. Увидев в боку радиостанции два пулевых отверстия, я вскочил на ноги и кинулся к пулемёту. Сняв с предохранителя ПК, дал длинную очередь, потом ещё и ещё по краю зелёнки, откуда по моему мнению вёлся огонь. Светлячки трассеров хлестали кусты, заросли в двухстах метрах от нас, а рядом со мной заговорили автоматы моих подчинённых. Грохнул выстрел с гранатомёта и граната рванула внутри зелёнки. Стрельба смолка также внезапно, как и началась: из зелёнки больше по нам не стреляли. Выждав ещё минут десять, я с заменщиком спустился к салону. Хотя сгустились сумерки, но бледность лица Севрюгина, выдавала его не шуточный испуг. Делая вид, что не замечаю его суетливых и нервных движений, его страха, я быстро оделся и мы вышли на дорогу. Заменщик семенил рядом со мной и норовил двигаться так, чтобы я всё время был между ним и зелёнкой. Я же, разгадав его нехитрые манёвры, тоже поворачивался так, чтобы Севрюгину приходилось всё время крутиться вокруг меня, но вскоре мне надоело его мучить и отправил к салону, где он мигом заснул сидя в кресле, крепко прижимая к себе автомат. Я думал, что он будет спать тревожно, постоянно вскидываясь, но мне пришлось его ещё и будить утром, когда уже побрился и привёл себя в порядок.

– Николай, вставай – пора кофе пить, – на печке стоял чайник с закипающей водой, а на столе тарелка с бутербродами. Севрюгин встал с кресла, с трудом распрямляя затёкшую поясницу и заилевшими глазами, хмуро посмотрел на меня, понимая что я смеюсь над ним. А смеяться было над чем: круглое лицо лоснилось от пота, припухшие глаза и распухшая, от укуса комара губа, ещё больше перекосило лицо. Осторожно пощупав пальцами губу, майор уныло побрёл к умывальнику. Также уныло и долго, как мышь в газете, копошился он и в салоне, а я сидел за столом и еле сдерживался, чтобы прямо не сказать этому офицеру: – Послушай, дорогой, я уже здесь пять месяцев: прими батарею, дай мне уехать и делай потом что хочешь, но только отпусти меня.

Я решил отложить этот трудный разговор на после завтрака, но пока мы пили кофе, он повеселел и уже даже с юмором воспринимал наше вечернее приключение. Сегодня утром, в связи с наступлением, совещание было назначено на шесть утра, поэтому мы позавтракали и не спеша собрались ехать в штаб. Я задержался, отдавая последние распоряжения замполиту и старшине, а Севрюгин в каске и в бронежилете суетился на броне БРДМа. Он то садился в сиденье командира машины и закрывал люк, то его открывал и вылезал на броню: садился этаким гоголем у башни и оглядывал местность. Понаблюдав за его манёврами, я забрался на броню и уселся над водителем, спустив ноги в люк. Заменщик осмотрел меня с головы до ног.

– Боря, а почему ты без бронежилета ездишь? – Я беспечно махнул рукой и дал сигнал на начало движения. Севрюгин сел на сиденье во внутрь машины, но посмотрев на меня, неохотно вылез на броню.

– Боря, а почему ты ездишь сверху? На броне, а не внутри? Ведь так быстрее убьют. – Снова задал мне вопрос Николай.

Я облокотился поудобнее на ствол КПВТ и стал объяснять прописные истины: – Конечно, броня спасёт от пуль, если ты находишься внутри. Но внутри ты оказываешься в какой-то степени и в ловушке: во время попадания гранаты у тебя меньше шансов уцелеть и выбраться на улицу. Если машина перевернётся, внутри ты получаешь большее количество травм, когда будешь биться обо все выступы, кувыркаясь вместе с машиной.

– А теперь смотри: обстрел справа, – я ловко подпрыгнул и выбросил ноги на левую половину брони и присел, прикрываясь башней, а потом быстро перескочил на правую сторону машины и, опять прикрываясь башней БРДМ, повёл стволом автомата по придорожным кустам. Всё это я проделал на полном ходу машины и под изумлённым взглядом Севрюгина. Я опять уселся на своё место и стал объяснять дальше: – Когда я еду на верху машины, то при попадании гранаты, меня максимум скинет с брони на дорогу или обочину. Ну…, побьюсь, ну…, сломаю руку или ногу, пару рёбер, но остаться живым будет гораздо больше шансов. Сейчас будет место на дороге, которое периодически обстреливают боевики из пулемёта, и я тебе покажу, как просто укрыться внутри машины от огня, в случае обстрела.

Мы миновали самое узкое место и теперь ехали по дороге, участок которой простреливался с позиций боевиков и Степанов прибавил скорость. Как по заказу с горы ударила очередь и пули защёлкали по броне сзади нас. Севрюгин загнано глянул на меня, а я, изогнувшись на краю люка, закинул ноги за спину водителя и мгновенно скользнул вниз, только чуть задев водителя. Майор, уяснив мой манёвр, повторил его, но зацепившись бронежилетом за выступ сильно ударился лицом о крышку люка и с криком боли провалился во внутрь машины. Прежде чем мы выскочили из зоны поражения, ещё одна очередь прогрохотала по броне. Я опять вылез наверх БРДМа, туда же вылез и бледный Севрюгин.

– Ничего. Николай, умение приходит с тренировкой, – попытался успокоить заменщика, но он уже паниковал и не пытался скрыть этого. Как только мы остановились у ворот штаба, Севрюгин соскочил с БРДМа и стремительно побежал к салону командира полка. Я же чертыхнулся и, уже не спеша, направился тоже к командиру полка, который вышел из-за массети.

– Товарищ полковник, я не хочу быть командиром противотанковой батареи, – донёсся до меня дрожащий голос офицера, – меня там убьют.

Матвеев заулыбался: – Да вы что, товарищ майор? Вон, Копытов, какую ряху наел. Вся деревня кормит и лелеет его, мы здесь так не питаемся, как он. Да, кстати, товарищ майор, чего это вы всю ночь на связь не выходили? – Последние слова командир уже адресовал мне.

– Вчера вечером группу снайперов накрыл артиллерией, вот духи мне и отомстили. Обстреляли с зелёнки и сразу же попали в радиостанцию…, – продолжить я не успел, так как к командиру подошёл начальник штаба полка подполковник Мельников и хмуро глянув на меня, стал докладывать.

– Товарищ полковник, начальник строевой части майор Тимошенко и майор Копытов, поступили возмутительно. Майор Севрюгин, с самого начала был предназначен для замены командира первой миномётной батареи. А Тимошенко вчера самостоятельно принял решение и

перенацелил его на противотанковую батарею, в качестве дружеской услуги, – подполковник Мельников повернулся к Севрюгину, – а вы, товарищ майор, езжайте прямо сейчас за своими вещами и сюда.

В течение последующих нескольких минут в мой адрес было высказано немало крепких слов и выводов. Не знаю, чем бы всё это закончилось, но подошёл начальник артиллерии и, воспользовавшись паузой, обратился к командиру с просьбой представить меня к правительственной награде за уничтоженных снайперов. Наступило неловкое молчание, в течение которого командир полка и начальник штаба озадаченно хмыкали и поглядывали то на меня, то на начальника артиллерии. А Чайкин глядел невинным взглядом на полковых начальников.

– Ладно, идите товарищ Копытов, – наконец-то вяло махнул рукой мне Матвеев и они с начальником штаба ушли в сторону роты связи, оставив меня с Чайкиным.

– Копытов, – начальник артиллерии сбросил с лица невинное выражение, – чего тебе спокойно не сидится? Вчера командир первого батальона приезжал к командиру жаловаться на тебя. Хорошо я случайно оказался рядом и смог за своего подчинённого вступиться. После этого Матвеев ответил Тищенко в таком духе: – А чего ты хотел? Конечно, Копытов правильно взбеленился. Кто ты для него? Необстрелянный салага, на большее не тянешь. Вот ты отвоюешь свой первый бой нормально, тогда ты и сможешь его застроить, а так пока придётся молча проглотить обиду. Это мой тебе совет.

…Вернулся к себе очень расстроенным: несколько часов тому назад в мечтах был уже дома, а сейчас этот призрак бесследно растаял в воздухе и неизвестно, когда он опять реально встанет передо мной.

Тем временем бой за контроль над несколькими населёнными пунктами и за дорогу на Шатой развернулся и пошёл не по тому сценарию, как планировалось. Как мне потом стало известно, закончился он новой трагедией для 245 полка. Отряд обеспечения движения двигался по горной дороге в сторону населённого пункта Зоны. Впереди двигались в пешем порядке сапёры, за ними на технике разведывательная рота и другие подразделения. Солдаты и офицеры напряжённо вглядывались в зелёнку, которая справа вплотную подступала к дороге. Слева вдоль дороги шёл отвесный обрыв и с самого низа доносился неумолкаемый гул реки Аргун, которая стремительно мчалась между камней. Колонна медленно, шаг за шагом втягивалась в засаду боевиков, затаившихся в зелёнке и ожидающих только сигнала своего командира. Один из связистов, сидевших на броне, поднял голову и его взгляд столкнулся с таким же взглядом боевика, но разглядывающим его с ненавистью. Связист вскинул автомат и успел дать короткую очередь и умер первым в колонне, так как его первый выстрел послужил сигналом для всех боевиков. Шквал огня обрушился на колонну, сразу же выведя из строя многих: кому повезло – погибли сразу. Кому повезло меньше – были ранены и теперь лежали в лужах крови на броне и земле, беспомощно взирая на эту бойню. В кого пули не попали – открыли ответный огонь. Но он был крайне не эффективен, так как приходилось стрелять вверх, да и первые несколько минут, уцелевшие не видели противника и били вслепую. В эти же первую минуты были подбиты несколько единиц техники, и они сейчас ярко горели на дороге, а уцелевшие солдаты пытались вытащить оставшихся внутри. Не подбитые машины беспомощно елозили по дороге, но выехать не могли из-за подбитой техники, перегородившей узкую дорогу. Число убитых и раненых росло с каждой минутой, боевики уже вели не шквальный огонь, а били сверху, не торопясь, выбирая цели. Полк помощи оказать не мог, слишком близко от колонны находились боевики, чтобы по ним можно было нанести огневое поражение артиллерией или авиацией, а мотострелки пробиться не могли, так духи наглухо перекрыли огнём узкую дорогу. На дороге огонь и сопротивление с каждой минутой ослабевало, офицеры были выбиты ещё в начале боя снайперами, добита была и остальная техника. Большинство раненых ещё в начале боя были уничтожены. Боеприпасы кончались, а боевики по мере ослабевания огня спустились практически к дороге.

Уцелевшие и легкораненые стали прыгать с отвесного обрыва в Аргун: немногие выживали в этом отчаянном прыжке. Тех, кто разбился насмерть, и тех кто переломал ноги, руки, но остался жив выносило на небольшой остров посередине реки.

А боевики через несколько минут уже по-хозяйски расхаживали среди трупов, собирали трофеи и добивали раненых.

Рассказали мне и про казус, происшедший с полковыми разведчиками накануне наступления. Правда это или нет – судить не буду. Но рассказали другие, якобы бывшие свидетелями. Но даже если и сочинили – то получилась хорошая военная байка. Правда – «Дыма без огня не бывает».

Поставили задачу разведке проверить обходную дорогу в тылу боевиков. В каком она состоянии? Можно ли её использовать, чтобы прогнать там технику и ударить в тыл боевиков? До куда она тянется и другие сопутствующие военные вопросы?

Разведка ушла в ночь и во второй половине вышла на связь: – Вышли в район. Дорога есть. Двигаемся вдоль неё. Проверяем…

Через полчаса начальство запросила данные по дороге и разведчики ответили, искренне удивив командование: – Технику прогнать можно, тут хорошая асфальтовая дорога…

– Какой асфальт? Там же лес и грунтовка…, по карте…

– Нет, асфальт и хороший на всём протяжение, что мы обследовали….

На командном пункте, на обрыве Аргуна, повисло удивлённое молчание, пока генерал Булгаков, отвечавший за это наступление, не приказал: – Пусть дадут ракету, чтобы определить, где они бродят.

Разведчики пустили ракету, но никто не увидел её.

– Ещё раз, – потребовал Булгаков и командир нерешительно пискнул, что разведчики могут демаскировать себя.

– Какая на хрен демаскировка? – В обычной своей манере рявкнул Булгаков, – да они у вас бродят непонятно где.

Но и эту ракету никто не увидел, лишь через пару минут ночную тишину прорезал нерешительный голос солдата-связиста: – Так какие-то две ракеты взлетали вон там…, – и ткнул пальцем в тыл нашего полка.

Булгаков весело присвистнул и приказал: – Пусть дадут две ракеты, – и через минуту, далеко сзади, в воздух взлетели две ракеты. Оказывается, перейдя оборону боевиков, разведчики заблудились. Сделали круг по лесу и, перевалив хребет «Волчьих ворот», ушли в тыл своих войск, где и нашли данную асфальтовую дорогу. Ругани и затаённого смеха в окопе командного пункта было дополна.

Но всё это, я узнаю через несколько дней, а пока злой и взбудораженный сидел у себя на блок-посту и прислушивался к звукам боя. Ночь тоже прошла спокойно: боевики больше не пытались спровоцировать стрельбу между взводами седьмой роты, да и наверно боялись вновь попасть под артиллерийский огонь.

…Эти несколько дней я безвыездно просидел у себя в батарее, посвятив всё время наведению порядка в подразделение. Я всё-таки, после замены полка, подсознательно ждал себе замены каждый день и подзапустил воспитательную работу среди личного состава, считая, что это должен делать новый командир. Но теперь круто взялся за подчинённых и учинил разборки, поняв, что до отъезда отсюда далеко, а люди требуют постоянного внимания своего командира. Первым прокололся мой водитель. Степанов, увидев, что комбат в печали и не собирается больше никуда ехать, сразу же напился со своим товарищем и попробовал учинить разборку с местными жителями, которые направлялись ко мне.

Услышав пьяные голоса, я в недоумении поднялся на дорогу и в ста метрах от блок-поста увидел своих пьяных солдат: Степанова и ещё одного. Голые по пояс, с автоматами в руках они, как им казалось, задержали двух рослых чеченцев, в которых я узнал жителей деревни. Солдаты матерились и трясли автоматами, пытаясь заставить чеченцев поднять руки вверх и встать на колени. А два здоровых мужика, способные в секунду обезоружить этих пьяных сосунков, с презрением смотрели на них и старались не делать резких движений, чтобы не спровоцировать солдат на стрельбу.

В несколько секунд добежал до солдат и, схватив левой рукой ствол автомата Степанова, правой в бешенстве заехал водителю в челюсть. Солдат кувыркнулся и улетел в кусты. А его товарищ, уронив автомат на асфальт, зайцем метнулся в сторону взвода.

– Мужики, извините за этих ублюдков, я с ними разберусь. У вас какие-то проблемы? – Я схватил за руку Степанова и рывком поставил его ноги.

Чеченцы попятились от меня: – Мы потом к вам придём. Потом…., – развернулись и скорым шагом направились в сторону деревни, а я пинками погнал солдата на блок-пост. Собрав солдат по тревоге у салона и оставив с ними техника, я с замполитом и командиром взвода устроил капитальный шмон в расположение первого взвода и в близлежащих кустах мы нашли два ведра готовой браги. Зачерпнув кружкой белую, мучнистую жидкость и сделав несколько хороших глотков, замер, прислушиваясь к своим ощущениям. На удивление, брага оказалась приятной на вкус и крепкой. Я присел у ведра и, уже спокойно выпив вторую кружку, предложил выпить по кружке офицерам. Немного успокоившись, приказал вёдра с брагой вынести к салону, а сам вышел туда минут через пять и сразу же выдернул из строя Степанова и его товарища. Ногой опрокинув вёдра, с удовольствием наблюдал за угрюмой реакцией своих подчинённых.

Я не стал читать долгих и нудных лекций о вреде употребления алкоголя, и о той опасной обстановке, в которой мы находились, а в жёсткой форме пригрозил, что больше я разбираться и «чикаться» с ними не буду, а сразу же буду отправлять на губу, как здесь любовно называют «зиндан». Контрактников буду гнать в три шеи, но наведу военный порядок. И вот эти дни, всё находилось у меня под жёстким контролем.

…От радиостанции поднялся дежурный радиотелефонист и подошёл ко мне: – Товарищ майор, передали что можно наши установки забрать из первого батальона.

Быстро собравшись, я через несколько минут мчался по дороге, с удовольствием ощущая напор встречного воздуха. Честно говоря, мне до чёртиков надоело сидеть на блок-посту, но эти дни не прошли зря: дисциплина в батарее заметно подтянулась, стало больше порядка, и в действиях солдат появилось больше чёткости и организованности. БРДМ бодренько взобрался по дороге в бывшее расположение первого батальона и остановился на огневой позиции миномётной батареи, где и нужно было забрать противотанковые установки. Поздоровавшись с солдатами и узнав, что с ними всё в порядке, подошёл к палатке командира батареи капитана Грегоркина, который ждал у входа, когда я переговорю с солдатами. Через проезжающих мой блок-пост, я уже кое-что знал про своего «сбежавшего» заменщика. Через два часа, как он приехал в батарею, началось продвижение мотострелковых батальонов вперёд и когда потребовался миномётный огонь, майор Севрюгин ошибся, положив миномётный залп по цепи наступающих мотострелков. Чудо, что никого не убило. Нового комбата сразу же отстранили от ведения огня и Грегоркин вместо того, чтобы рассчитываться и ехать домой, продолжал командовать батареей и обучать Севрюгина. Получалось, что не только меня он подвёл, но и другого офицера. Поздоровались, обменялись новостями и командир батареи пригласил меня в гости. В палатке, несмотря на то, что были приподняты над землёй стены, было душновато, но мы всё равно расположились внутри.

Пока Грегоркин накрывал на стол, я огляделся внутри и с удивлением увидел среди спящих солдат, также мирно спящего Севрюгина. Спал он в каске и в бронежилете, крепко сжимая в руках оружие.

– Ну, как он тут? – Я кивнул на беззаботно спящего офицера.

Грегоркин с досадой махнул рукой и стал наливать в кружки вино: – Лучше не спрашивай. Если бы не его дебилизм и трусливость, я бы уже ехал домой на поезде и слушал, как стучат колёса, а теперь торчу здесь и должен ещё этого бестолкового майора обучать. Как только начинаются обстрелы, или только предпосылки к ним: всё…., его нет – бросает батарею и убегает прятаться. Заколебал он меня. Вот, смотри, спит как сурок и до лампочки ему, что офицер из-за него здесь торчит.

Комбат первой миномётной, чокнулся со мной и махом вылил вино в рот, я отпил немного и поставил кружку на стол. А Грегоркин налил себе ещё вина в кружку, потом мотнул головой на

Севрюгина: – Ну, что пригласим его?

Я махнул рукой: типа, мне всё равно и Грегоркин сильно и бесцеремонно пнул ногой лежащего в бок. Николай Севрюгин резко вскинулся и теперь сидя на матрасе, красными от сна глазами, оглядел нас, стол и палатку. Командир батареи мотнул приглашающе головой к столу и Севрюгин, беззаботно зевнув во весь рот, снял каску с головы. Я с любопытством наблюдал за своим бывшим заменщиком и всё больше удивлялся. На улице была жара, волосы под каской были мокрыми и слипшимися от пота, а под бронежилетом был ещё свитер. Когда он стянул и его, то я даже рот разинул от удивления. На голой, потной груди, на толстой и железной цепочке висела огромная, латунная икона.

– Николай, это откуда у тебя? – Я в удивление присел пред ним и стал рассматривать икону, явно старинной работы.

Севрюгин по-детски застеснялся, но потом смущённо ответил: – Это мне жена своими руками повесила эту икону на вокзале от пули.

– На фига, ты тогда бронежилет таскаешь?

…Через час я уехал, довольный общением с товарищем. Остановился в посёлке Пионерский и у Лёхи Чикина расспросил о своём Синькове. Чикин тоже угостил меня вином и успокоил.

– Завтра я его буду спускать с вершины, хватит с него. Но страху он там натерпелся…, пить не будет, или по крайней мере будет от тебя прятаться. Пока мы подымались на верх, у него весь хмель вылетел, а не успели мы выйти на вершину, как нас плотно обстреляли духи. Показал я ему место для окопа: так он его выкопал – мгновенно. Самое интересное, бой идёт, а он выставит над головой и бруствером автомат и строчит в сторону боевиков, а то что очереди уходят вверх ему до лампочки – главное строчить. Так все эти дни и просидел в своём окопе, даже срал и ссал не выходя из окопа.

Под вечер я решил съездить с проверкой во второй и третий взвод. Обычно ездил днём, а тут решил уже практически в сумерки. Пообщавшись с командирами взводов и, выпив с солдатами чаю, выбрался уже в темноте к забору на наблюдательный пункт взводов и затаился, наблюдая за противоположной стороной огорода, где были боевики. Они кстати и не скрывались особо: периодически до нас доносилась гортанная чеченская речь. Причём, находились они в метрах ста, не дальше. Я уже собрался отойти к палаткам взводов и уехать к себе, как из домов, черневших в темноте в двухстах метрах от нас на окраине деревни, сорвались светлячки трассирующих пуль и пронизали кустарник вокруг нас. Вторая очередь пронеслась над нами в сторону палаток. Определив место, откуда шли очереди, я не скрываясь ломанулся через кусты к взводам. У палаток стояла лёгкая суматоха, но все были целы. Не останавливаясь у них, выскочил на дорогу и, вскочив на подножку УРАЛа, резко скомандовал Субанову, который был за рулём: – Гони к деревне, духи обстреляли нас.

УРАЛ заревел и, набирая скорость, полетел к мечети, где был единственный свободный заезд в деревню. Второй солдат, сидевший в кабине, открыл на ходу дверцу и тоже перебрался на подножку, держа наготове оружие. У кладбища свернули влево, немного в горку и выскочили к хлипкой баррикаде, осветив её в упор фарами. В ярких потоках света за деревянной баррикадой заметалось до десятка деревенских мужиков вооружённые дубинами, назначенных на ночное дежурство у входа в деревню.

Я дал очередь из автомата в воздух и крикнул водителю: – Дави, Субанов, эту баррикаду. – И тут же заорал чеченцам.

– Где Рамзан? Рамзана ко мне.

Автомобиль врезался в препятствие, легко перескочил через остатки заграждения и повернул по моей команде влево, мимо школы. Впереди машины в свете фар, как испуганные зайцы, бежала толпа небритых мужиков, а УРАЛ ревя двигателем, подпирал спины бегущих. Страх перед непонятными действиями коменданта, периодические очереди из автоматов над головами: всё это вносило страх и панику в ряды караульщиков и активно гнало их впереди меня.

Машина вместе с толпой деревенских выскочила на окраинную улицу и чеченцы свернули в сторону, а мы с солдатом соскочили с подножек, Субанов за нами и с ходу атаковали недостроенный дом, откуда по нам вёлся огонь. Водитель и солдат открыли огонь по окнам, прикрывая меня, а я подскочил к стене дома и, не останавливаясь, метнул вовнутрь две гранаты одну за другой. Третью, отскочив от стены, метнул в незакрытое отверстие чердака. Ворвавшись в дом, мы в быстром темпе прочесали все помещения, но следов стреляющего и гильз не обнаружили.

На улице, куда мы вышли, меня встретил испуганный Рамзан.

– Рамзан, – налетел я на главу администрации, – с этой улицы, и вот этого дома пять минут тому назад обстреляли мой блок-пост и меня. Ты что-то слышал или видел?

– Борис Геннадьевич, никто отсюда не стрелял, по крайней мере я ничего не слышал и не видел. А я вот здесь живу, – Рамзан показал на дом по соседству с тем, откуда вёлся огонь.

– Рамзан, ты что меня за дурака принимаешь? Я своими глазами видел, как отсюда вылетели две автоматные очереди. Так что ты мне не крути, а то тебя сейчас арестую за пособничество боевикам. – Я поглядел на толпившихся недалеко мужиков и заорал на них, – А ну, быстро прочесать улицу, Субанов, Козлов проконтролировать.

Солдаты дав по очереди в воздух, погнали вдоль улицы чеченцев, которые по мере продвижения исчезали во дворах. Я уже более спокойно стал разговаривать с Рамзаном, а тот продолжал доказывать, что никакой стрельбы с его улицы не было.

Через десять минут вернулись Субанов, Козлов и доложили, что ничего и никого не обнаружили. Чеченцы было столпились недалеко от нас, но я их прогнал караулить разбитую баррикаду.

– Ну, что Рамзан, остался единственный дом, который мы ещё не осмотрели – это твой. Пошли. – Оставив у машины Козлова, для охраны и прикрытия со стороны улицы, я и Субанов настороженно зашли во двор, а затем в течение десяти минут осмотрели дом и дворовые постройки. В доме, кроме жены Рамзана никого не было. Закончив осмотр, мы остановились во

дворе, а Рамзан, облегчённо переведя дух, уже спокойно пригласил меня в дом, попить чаю. Я согласился, но предложил расположиться на веранде, откуда хорошо просматривался двор, все постройки и подходы, как к дому, так и ко двору. Субанова отослал к машине и шёпотом приказал ему бдительности не терять. Сам же сел на веранде так, что со спины подойти было невозможно, всё-таки у меня было подозрение, что стрелявший, мог прятаться в доме у Рамзана. Я уже давно не верил чеченцам и мусульманам. Слишком часто они призывают в свидетели Аллаха, но как сведущие люди мне объяснили, что у правоверных, даже старики не считают грехом обман неверного.

Жена чеченца быстро накрыла на стол: Рамзан часть закуски отослал с женой моим солдатам и мы начали пить чай. Я больше молчал, в основном говорил Рамзан: о своей жизни, о жизни деревни после того, как федералы разберутся с боевиками, и о многом другом.

Таким образом, я просидел у Рамзана до двенадцати часов ночи и, ничего не дождавшись, уехал к себе. На блок-посту царила суматоха, которая прервалась с моим появлением, вызвав общий вздох облегчения.

Больше всех обрадовался замполит: – Товарищ майор, мне передали со второго взвода, что вы помчались разбираться со стрельбой из деревни. Потом стрельба из автоматов, взрывы гранат и тишина, а вас всё нет. Что делать – не знаю? Главное понимаю, что если с вами что-то случилось, то ехать вас искать уже поздно. В полк докладывать, а что? Успокаивало в какой-то степени, что с деревни никто не прибежал. С плохой новостью. А ведь надо было что-то делать и я решил: если ещё в течение получаса не появиться комбат, тогда организую поиски.

Я молча похлопал замполита по плечу, а про себя подумал, что надо бы подзаняться лейтенантом, чтобы он хоть опыта какого-нибудь приобрёл, пока командую батареей, а то придёт какое-нибудь «чудо» вместо меня.

Через полчаса солдаты утихомирились: кому положено охранять, затаились на своих постах, а я стал прохаживаться по дороге, чутко вслушиваясь в ночную тишину. В час ночи послышался быстро приближающийся гул МТЛБ, за двести метров до блок-поста в ночное небо взметнулась красная ракета, обозначающая что это свой. В принципе, этого можно было и не делать: на МТЛБ мог быть только майор Волощук, который ночами, если в этом была необходимость, доставлял тяжелораненых в госпиталь в Грозном. Вообще, Иван Волощук, несмотря на то, что совсем недавно прибыл в полк, уже завоевал крепкий авторитет в полку и как врач, и как человек. Он мог спокойно пойти в атаку, мог сползать и притащить раненного из-под огня: что, кстати, он и сделал двое суток назад, когда ночью, лично, под носом боевиков эвакуировал раненых и уцелевших солдат 245 полка с острова реки Аргун, куда их выбросило после того, как они спрыгнули с обрыва. Подружился и я с ним, часто он останавливался у меня на полчасика, когда возвращался с госпиталя, или же я приезжал к нему в гости.

Из-за домов, тёмной, низкой тенью выскочило МТЛБ и через полминуты остановилось около меня. С брони соскочил Иван.

– Боря, дай прикрышку до Грозного, раненого с пехоты везу. – Пока я распоряжался и БРДМ первого взвода выруливал на дорогу, мы обменялись новостями и Иван снова умчался в ночь. И хотя они почти сразу же скрылись в темноте, ещё в течение часа можно было проследить его маршрут. Вот в пяти километрах взлетела красная ракета: это Иван доехал до блок-поста десантников на мосту через Аргун. Через десять минут несколько дальше вторая ракета – это Волощук подал сигнал, что «Свой» блок-посту десантников у цементного завода. Третья ракета у Новых Атагов, а четвёртая на перекрёстке дорог. Я наблюдал за ракетами и не знал, что через неделю, между третьей и четвёртой ракетой я вместе с Иваном, также ночью, попадём в засаду и уже пятая и другие ракеты будут меня сопровождать в госпиталь уже в качестве получившего сильнейшую контузию.

Утром, в пять часов, запылённые МТЛБ и БРДМ остановились на блок-посту, БРДМ первого взвода сразу же стал на своё место, а Иван спустился ко мне, где за столом я его напоил горячим кофе и бутербродами. Иван был уставшим и вяло жевал мои мясные бутерброды, но выпив одну порцию кофе, потом вторую ожил и повеселел. Садясь на машину, он пригласил меня вечером к себе в гости.

День прошёл как обычно, в неспешных делах. После обеда с попуткой приехал Синьков с седьмой роты и все ему обрадовались, а он тронутый встречей, кажется, даже немного прослезился. Чётко и бодро доложился о прибытии и я попросил тут же рассказать и поделиться боевым опытом, благо около салона собрались почти все, кто был на блок-посту. Синьков, начал красочно расписывать своё пребывание на переднем крае. И из его рассказа выходило, что если бы не он, то седьмую роту давно бы сбили с вершины или уничтожили. Что лично он уничтожил кучи боевиков, при этом расписывая всё, как один сплошной и весёлый подвиг. Косясь на меня и предполагая, что я мог знать какие-нибудь лишние пикантные и неприглядные подробности его пребывания на передке, он придерживал свою фантазию, а я молчал, лишь слегка улыбался, когда Синьков уж чересчур перегибал палку в своём рассказе.

Вечером приехал в гости к Ивану и, поздоровавшись с офицерами, собравшимися за столом ПХД полкового медицинского пункта, подошёл к четырём трупам, которые лежали в ряд в десяти метрах от ПХД, под стеной медицинского пункта. Никого из знакомых среди убитых не было. Я посидел на корточках несколько секунд, отдавая последнюю дань павшим и вернулся к столу.

Выпив первую рюмку водки и закусывая, внезапно обратил внимание на доносившиеся из окна медицинского пункта громкие стоны: они то возвышались почти до вопля, то опадали до жалостливого шёпота и почти не были слышны.

– Кто это так страдает? – Спросил Ивана.

– А ты что, ещё не знаешь? Славка Упоров с зам. по вооружению упали с обрыва на машине и разбились. Это стонет зам. по вооружению.

– А Славка? – В волнение воскликнул я.

– Да, у него всё нормально. Ехало их в кабине трое, упали с обрыва с пятиэтажный дом и все целы остались. Упоров и водитель побились, но ничего страшного у них нет. Так, сильные ушибы. А это зам. по вооружению стонет: хочет своими стонами показать, что ему очень плохо и его надо срочно эвакуировать в госпиталь, ну а потом со справкой «100» уехать домой на законных основаниях. Ну, пусть порет – хрен он в госпиталь уедет, а у Славки всё нормально. Но поведение такое, как будто крыша у него поехала. О…, смотри, – Иван толкнул меня локтём в бок и взглядом показал на крыльцо полкового медицинского пункта. Из дверей здания на крыльцо выскочил капитан Упоров, весь перемазанный зелёнкой: был он неестественно взбудораженный и нервный. Подскочил к солдату, курившему здесь же, выхватил у него сигарету и несколько раз глубоко затянулся. Потом затравленно оглянулся вокруг и громко произнёс неизвестно кому: – Да пошли, вы все на х…, – сорвался с места и убежал к себе в роту.

– Да, действительно крыша у Славки поехала. Иван, а чего вы с Арсентьевым делать будете?

– Да ничего, пусть постонет так дня три, а потом его выпишем.

Через пару дней от Упорова узнал все подробности происшедшего.

– Боря, поехали мы с Гоблиным на УРАЛе на вершину горы, где несколько дней тому назад оставили тягач с солдатами для того, чтобы он затаскивал туда машины, которые не могли самостоятельно забраться на вершину. Ты, наверно, помнишь, тогда дождь прошёл и много луж было. Пока мы ехали, то все тормозные колодки промочили, а начали подыматься вверх в гору, там на обрыве крутой поворот и его надо в два приёма преодолевать. Первый раз проезжаешь за него, пока радиуса поворота колёс хватает, а потом выворачиваешь руль в другую сторону и сдаёшь назад, вот мы начали сдавать, а когда задом подъехали к обрыву – водитель по тормозам, а тормозов-то нет. Арсентьев, как мы выехали на эту горную дорогу, всю дорогу боялся и держал дверь открытой, а как только почувствовал, что мы начали падать – выскочил из машины. Хорошо, что выскочил: мы когда начали падать, я еле успел сдёрнуть водителя на пол кабины и тут такой удар, что у меня всё глазах всё померкло. Наверно, сознание потерял. Открываю глаза, смотрю, крыша практически до руля прогнулась. Водитель копошится внизу кабины. И если бы Арсентьев не выскочил, нас бы там всех троих и расплющило. Ногами выбил заднее окно и как был в бронежилете, так и вылез через него, даже непонятно как это у меня получилось. Слышу сверху крики – подымаю голову, а там Арсентьев висит: зацепился за что-то. Следом выбрался водитель. Я в каком-то полу тумане забрался на гору и пригнал тягач. Ну, а остальное ты знаешь.

Подполковника Арсентьева я встретил через час, его выписали из мед. пункта и он, изображая разбитого напрочь человека, раненого перераненного, с помощью двух солдат, на которых он опирался со стонами и охами двигался в сторону своего салона. Увидев меня, он ещё больше заохал, а я расплылся в «деланной» улыбке и протянул руку подполковнику в приветствии, делая вид, что всерьёз воспринимаю его «боевые раны». Когда приезжал в отпуск в Екатеринбург, то в дивизии встретил Арсентьева. Он кинулся ко мне здороваться, но я холодно козырнул и спрятал руку за спиной: – Извините, товарищ подполковник, вот когда приедете в Чечню и там покажете себя – тогда и ручкаться будем…., – Арсентьева, когда он отказался ехать с нами в Чечню, в отличие от других, не уволили. Заступился старший брат-генерал и он тогда был записан на вторую смену.

– Теперь, после такого крещения, я могу пожать вашу мужественную руку, товарищ подполковник. – «Возвышенно» произнёс я, а Гоблин всё это принял за чистую монету и в ответ с жаром пожал мне руку и заохал с ещё большим пылом: – Ох и тяжело мне, Боря…

….Так уж получилось, но на следующий день у меня на блок-посту собрались чуть ли не все офицеры, оставшиеся от первой смены. Были здесь и со второй смены, которых это касалось и возмущала причина такого собрания. Конечно, не обошлось и без возлияния «огненной воды», но в этот раз всё было в разумных пределах и не мешало обсуждению.

В полку произошло ЧП и касалось это исключительно офицерского коллектива. Само Чрезвычайное Происшествие можно разбить на две части. Первая: офицер-мотострелок из первой смены, находясь на блок-посту, задержал легковую машину, которая направлялась в горный район, находившийся под контролем боевиков. В машине было пятеро мужчин разных возрастов, называвшиеся себя «мирными» чеченцами. И внешне, трое из них, гляделись сельчанами, по голову погрязших в своих деревенских проблемах, а двое были молодыми парнями, явно не тянувшие на почётное звание «колхозника». В машине, при осмотре, ничего незаконного обнаружено не было, но вот двое молодых всё-таки насторожили офицера и он их решил попридержать и поподробнее разобраться с ними. Троих он отправил пешком, пообещав проверить оставшихся и отпустить их следом, если всё в порядке.

Что уж там произошло потом, есть несколько версий, но через некоторое время эти двое были убиты в перестрелке на блок-посту. Наши не пострадали и трупы оттащили в кусты и там их бросили.

Через двое суток, на блок-посту появился внушительный чеченец, который представился старейшиной того селения и отцом одного из убитых, который задал вполне законный вопрос – Где его сын и бывший с ним сосед?

Офицер не стал особо распространяться и сказал: – Проверил их и отпустил на машине домой. Где они и почему не доехали – он не знает.

Чеченец уехал, но через два дня снова появился на блок-посту, где тут же заявил офицеру: – Я знаю, что это ты их убил. Отдай тела. У меня в плену пять русских солдат. Отдашь тела – я отдам пленных…

На этом сговорились и отдали тела.

На этом первая часть закончилась и наступила вторая – дурно пахнувшая. Через два дня, офицера вызвал на переговоры односельчанин убитых, которого прислал старейшина. Тот передал следующее: – Солдаты отданы не будут и их судьбу будут решать позже. Про тебя, командир, кому положено знают ВСЁ. Фамилия, адрес семьи, сколько детей в семье и так далее и тебе, твоей семье объявляют Кровную месть.

Узнав об этом, мы начали «копать» – Кто сдал офицера? Разбирались недолго и всё сошлось на зампотыле. Как? За сколько? Эти подробности никого не интересовали. Такое гнильё нужно было вычищать. Вот его судьбу мы и решали на импровизированном офицерском собрании. Благо я был секретарём офицерского собрания полка. Высказались по этому поводу все и когда подошёл момент принятия решения…. У всех было одно – СМЕРТЬ! Но вот кто будет исполнителем – вот тут споткнулись. Главное – он должен знать перед смертью – ЗА ЧТО? С исполнителем и методом уничтожения предателя решили повременить, а анонимную записочку с решением офицерского собрания подкинуть, чтоб эта сука подрыгалась эти дни….

Записку подкинули, да и кто-то проболтался и уже на следующий день ко мне примчался замполит полка. Вместо того чтобы сесть и спокойно обсудить все обстоятельства неприятного происшествия, кидающего хорошее пятно на офицерский коллектив, он сразу стал орать, требовать, пугать военным трибуналом и в конце-концов был послан мною на фуй. Он умчался в штаб и довёл про моё хамское поведение до командира полка. Но командир в этом вопросе занял нейтральную позицию. То ли его самого зампотылу уже достал, то ли решил дистанцироваться от этого скользкого и дурно пахнувшего дела, но посоветывал действовать через особистов.

Они и приехали под вечер. Сели и под водочку спокойно обговорили это дело. И если бы замполит полка услышал это обсуждение, он пришёл бы в ещё больший ужас. Особисты были не против казни зампотылу и тоже были согласны с этим, даже предложили туда и замполита включить. Но лейтмотив беседы был в следующем: – Боря, только не ты приводи в исполнение. Тебе, что мало уголовного дела за подбитые танки? Ведь когда его грохнут, то прокуратура к тебе ведь прибежит…. Ты лучше спокойно езжай домой, а мы тут с ним сами разберёмся и когда всё это свершится, ты будешь дома и как бы ни причём. На этом и порешали.

А на следующий день, приехав в штаб, я случайно оказался в компании офицеров сапёрной роты и туда же припёрся прапорщик ГСМщик полка, со своей изрядной долей спирта. Был он уже изрядно «под шафе» и немного выпив с нами совсем «окосел». Хотел показать какую-то бумагу, но попутал карманы и вытащил оттуда толстенную пачку денег. Пьяно смутился и попытался их спрятать, но было поздно. Мы налетели на него, повалили и обыскали, но кроме этой пачки денег больше не было. А их было как раз, чтобы продать наливник с бензином. Цены то мы знали. Прапор был тут же жесточайше избит и выкинут из палатки, но перед этим, на его глазах деньги были сожжены.

Вот так. Эти суки приехали сюда наживаться, тогда когда в первую смену, ГСМщики полка прапорщик Володя Маматюк и Володя Базанков, зачастую, без прикрышки, ехали со своими наливниками, рисковали своими жизнями, но исправно возили горючку.

… Незаметно прошло, без каких-либо серьёзных происшествий, ещё несколько дней. Я сидел у себя за столом с офицером железнодорожных войск, который прибыл ко мне принять в батарее БРДМ-2 командира второго взвода, для установки его на бронепоезд, чтобы сопровождать эшелоны до Грозного и обратно. БРДМ он принял быстро и остался доволен его состоянием, комплектацией и мы это дело обмывали, с обоюдным удовольствием обмениваясь своими впечатлениями и наблюдениями о войне. Были мы уже изрядно «под Шафе», когда на дороге остановилась колонна и из кабины головной машины выскочил новый начальник службы РАВ капитан Юрка Сирик, он сбежал к нам, к столу и по-хозяйски уселся за стол.

– Боря, наливай. Я тебе заменщика привёз.

Я скептически засмеялся: – Юра. У меня уже один был. Вези этого сначала в штаб.

– Боря, этот капитан конкретно тебя едет заменять, а не кого-то другого. Иди, принимай его.

Я недоверчиво посмотрел на капитана: – Юра, не шути так. Второго такого «облома» мне не надо.

– Да, Боря, тебе, тебе…. Я у него командировочное предписание смотрел. Иди, принимай.

Задумчиво разлил гостям водку, достал целую бутылку, взял из сейфа два последних золочённых стакана из подаренного сервиза и поднялся на дорогу. Посередине асфальта стоял среднего роста, худощавый капитан и у его ног лежала объёмистая сумка. Капитан был сильно пьян, штормило его из стороны в сторону здорово, но он ещё держался на ногах.

– Ты, что ли заменять меня приехал?

Капитан с усилием сфокусировал свой взгляд и тоже спросил: – Ты, командир противотанковой батарее? – Я мотнул головой. Тогда офицер приложил руку к головному убору и представился.

– Товарищ майор, капитан Волков прибыл на должность командира противотанковой батареи. – Он помолчал, потом протянул руку, – Юра.

Я пожал руку, медленно обошёл его кругом и опять остановился напротив его: – Ведь сбежишь, Юра.

– Нет, – насколько это было возможно в том состоянии, категорично произнёс капитан.

– Хорошо, сейчас проверим. – Я зубами оторвал алюминивую пробку от горлышка бутылки и налил по 250 грамм водки в каждый бокал, один из них протянул Волкову, – Пей. Выпьешь – значит, не сбежишь.

Заменщик принял в руки золочёный стакан, опасно качнулся, но устоял. А потом мучительно долго цедил водку сквозь зубы. А когда последний глоток жидкости исчез в его глотке, Юра мутным взглядом поглядел на меня и хрястнул стакан об асфальт: – Я же сказал – не сбегу….

– Хм, – озадаченно хмыкнул я и залпом выпил своё содержимое и тоже хлопнул бокал об асфальт, – ну и хорошо, что не сбежишь.

В этот момент последние силы оставили Волкова и он отключился, рухнув мне на руки. Со всеми предосторожностями мы его отнесли в салон и уложили спать, туда же отнесли и вещи. Гости через полчаса разъехались, оставив меня в радостном возбуждение. Наконец-то мне приехал мой, именно мой заменщик. Хотя где-то в глубине души шевелился червячок сомнения, а вдруг опять ошибка и Волков спьяну что-то напутал. Не выдержав сомнений, я позвал замполита.

– Сергей, будешь свидетелем: я сейчас залезу к нему в карманы и найду командировочное предписание, чтобы точно знать ко мне он приехал или нет. А то до утра не выдержу этой пытки.

Лейтенант заулыбался, но помог мне и вскоре я держал в руках предписание, где чёрным по белому было написано – командиром противотанковой батареи в/ч 61931. Камень с души упал, и я теперь мог спокойно вздохнуть. К замене был готов, теперь только осталось дождаться, когда Волков проснётся, чтобы начать передавать подразделение.

Лишь только вечером новый командир батареи сумел выбраться из салона и сесть напротив меня. Ему было очень худо, мутным и тоскливым взглядом он осмотрел окрестности и снова воззрился на меня, мучительно вспоминая – Кто я такой и где он находится? Но у него ничего не получилось. Пришлось ему помочь и лицо у офицера просветлело, узнав, что он всё-таки в своей батарее. Но после того, как он попробовал вылечиться русским способом от похмелья, пришлось его обратно отвести в салон, где он опять бездыханным телом рухнул на постель.

На ночное дежурство заступил в радостном возбуждении: как-то сразу поняв и поверив, что Волков примет у меня батарею и я наконец-то уеду домой. Я бодро прохаживался по дороге, чутко вслушиваясь в ночную тишину, которая сегодня была особенной. Звёздное небо, воздух без ветерка и даже не было слышно ни единого выстрела. Глубокая тишина нависла над окрестностями, только лишь иногда перекидывались несколькими словами дозорные на наблюдательном посту. Вся эта атмосфера располагала к мыслям и мечтам, чем с удовольствием и занимался: в мыслях я уже ехал домой и встречался с родными. Но долго мне не пришлось витать в облаках: гул двигателя, красная ракета и на моём блок-посту остановилась санитарная МТЛБ, откуда на асфальт спрыгнул Иван Волощук и Сергей Тимошенко, который решил развеяться и прокатиться в Грозный.

– Боря, мне сказали у тебя прикрышку взять, тяжелораненого везу в госпиталь.

– Блин, а у меня и нечего тебе давать. Мой «бардак» с ночёвкой в Ханкалу ушёл, один БРДМ сегодня на бронепоезд передал, остальные просто не доедут до Грозного.

– Чёрт, чего же делать? Раненого надо срочно в госпиталь доставить, – Иван затоптался на месте, прикидывая как быть, – Боря, может быть противотанковую установку дашь? Всё-таки броня.

– Иван, так от неё ведь в бою никакого толка.

Обсудив с товарищами ситуацию, я принял решение: – Ладно, Иван, сейчас выгоняем противотанковую установку и я лично тебя сопровожу туда и обратно. Заодно и развеюсь немного.

– Боря, может не надо ехать, пусть командир взвода сопровождает, – нерешительно предложил Волощук, – я ведь знаю, что тебе заменщик пришёл и по всем неписанным военным законам тебе нельзя ехать.

– А, Иван…, ерунда все эти приметы, всё нормально будет, – я уже распоряжался и по моей команде разбуженный Синьков выгонял установку на асфальт. Отдав последние распоряжения замполиту, который оставался вместо меня старшим, наша маленькая колонна двинулась вперёд.

Я сидел на верху машины, опустив ноги в люк водителя и всё время видел маячившую впереди МТЛБ, и сидящих на броне товарищей и санитара. Первые пятьсот метров, пока поудобнее располагался на броне, совсем не обращал внимание на странные вихляния машины по дороге, но когда на повороте мы чуть не вылетели в поле, наклонился в люк к водителю и меня обдало сильнейшим перегаром.

– Синьков…, скотина, ты же пьяный. – С досады сильно пнул ногой его в спину, а солдат

поднял голову и быстро-быстро зачастил.

– Товарищ майор, товарищ майор, я чуть-чуть выпил. Только чуть-чуть, всё будет нормально. Я доеду…

Возвращаться было поздно, да и перед товарищами было неудобно. Поэтому махнул рукой и с досадой ещё раз сильно пнул ногой в спину контрактника: – Ну, Синьков, вернёмся в батарею, я тебе, гад, устрою.., – плотоядно пообещал своему подчинённому.

Водитель сконцентрировал своё внимание на управление и какое-то время вёл машину безукоризненно, но сильно отстал от МТЛБ, а когда приказал прибавить скорость, машину опять начало опасно кидать по всей дороге. Я пинал водителя, ругался матом, грозился пристрелить, но это мало помогало: или мы безумно виляли по полотну дороги, или же мы ехали нормально, но совсем отставали от МТЛБ. А Иван нёсся по дороге, даже не подозревая, с какими проблемами я столкнулся. Таким образом мы проскочили через железный мост на Аргуне, правда раза два чуть не улетев в реку, миновали Чири-Юрт и цементный завод, проехали опасную зелёнку и выскочили на поля перед Новыми Атагами. Здесь я боялся только бетонного моста, на который сложно было заезжать даже днём, а тут пьяный водитель и ночь. Свои опасения проорал Синькову на ухо, перекрикивая гул двигателя, и водитель сосредоточившись, почти на отлично выполнил сложный манёвр. Я облегчённо перевёл дух, считая дальнейшее лёгкой прогулкой. Мы огибали село по широкой дуге, пыля по полям, когда справа из зелёнки мелькнула багровое пламя выстрела из гранатомёта. И даже не видя полёта гранаты, каким-то чутьём понял что это «моя» граната. Сжался в комок и сильно пнул ногой в спину Синькова, заорав в люк: – Туши фары.

Но водитель с испугу сделал всё наоборот – врубил дальний свет и в довершение ко всему включил ещё и фароискатель, который он смастерил самостоятельно пару недель тому назад. И теперь моя машина мчалась по полю как рождественская ёлка, сияя всеми огнями. До того как граната долетела до меня, я успел дать пару коротких очередей из автомата в сторону засады. Грохнул взрыв: чуть сзади и сбоку, не долетев до машины считанные метры.

– Ого, если там такой опытный гранатомётчик, то следующая граната точно – «моя».

Я опять пнул водителя в спину и уже спокойнее прокричал: – Туши гад свет, смотри МТЛБэшка уже потушила, – Но Синьков непонимающими глазами быстро глянул вверх на меня и продолжал рулить по полю. Санитарная машина потушила огни сразу же после разрыва гранаты, и теперь прибавила скорость, выходя из зоны поражения. Мой же водитель, потеряв ориентир – габариты впереди идущей машины, впал в панику и стал лихорадочно крутить рулевым колесом, чтобы высветить потерянную машину хотя бы фарами и теперь мы выписывали по полю немыслимые зигзаги. На месте засады замигали вспышки выстрелов и несколько трасс очередей протянулись в мою сторону. Я продолжал пинать водителя, но тот окончательно потерял голову. Я уже расстрелял по боевикам второй магазин и присоединял третий, считая что мы уже, в принципе, прорвались сквозь засаду: ну ещё метров двести и боевики нас не достанут, когда в зелёнке вновь сверкнула вспышка выстрела гранатомёта.

– Всё…, не успели…, – обречённая мысль сверкнула в башке, я ещё успел бросить взгляд вперёд, заметив большой бугор, внезапно появившийся в свете фар. Граната ударила в самый край кормы машины, чиркнула её рикошетом и взорвалась с оглушительным грохотом, словно кувалдой ударив меня по голове. А БРДМ, наехав правой стороной на бугор, стал стремительно переворачиваться, а я по инерции, как ракета, вылетев из люка, полетел вперёд, неожиданно оказавшись в воздухе в трёх метрах впереди машины. Уже гаснувшее сознание от контузии успело дать телу команду – упадёшь на землю – катись, чтобы тебе не раздавил «бардак»….

Ещё успел вытянуть руки вперёд, чтобы смягчить падение, как сильнейший удар головой об землю отправил меня в небытие.

….Боря.., Боря…, – слова и звуки, внезапно хлынувшие в мой мозг, почти затопили меня и как молотом били по голове, пытаясь вновь меня отправить туда, откуда только что вынырнул.

– Чёрт…, он живой, но без сознания. Ложите его на носилки и в машину, – это уже был знакомый голос. Меня бесцеремонно подхватили за одежду и положили на носилки. Я ожидал,

что сейчас взорвусь от боли, но к удивлению тело ответило лишь тупой, ноющей тяжестью во всём организме. Лишь в шее и в голове плеснула яркая вспышка боли. Я открыл глаза и одним взглядом охватил всё, что происходило вокруг меня: сначала звёздное небо, потом Ивана Волощука рядом с носилками, лежащий на боку БРДМ. Он продолжал светить всеми фарами, освещая всё вокруг и приближающийся проём санитарного МТЛБ. Сергея Тимошенко, который бил ногами Синькова, а тот валялся в пыли и, слабо защищаясь, только кричал: – Товарищ майор…, товарищ майор…, я думал, что он мёртвый, поэтому и убежал…

Но Сергей вошёл в раж и, пиная его, сам орал: – Да ты, сволочь, и автомат свой бросил. Ты хотя бы мёртвого комбата из-под фар в темноту утащил…. Ты бы хотя бы проверил, есть у него пульс или нету… Ты, сука, просто струсил и сбежал, забыв даже своё оружие.

Я зашарил у себя на груди руками: – Иван, где мой автомат и что с духами?

– Боря…, ты пришёл в себя, – обрадовался Волощук и положил тут же автомат ко мне на грудь, – вот он, вот, а духов мы отогнали. Не стреляют больше.

Я рывком вскинулся и сел на носилках: боль плеснулась только в мозгу и голова тут же завалилась, как будто там не было позвоночника, влево на бок. Левой рукой поставил голову прямо, но когда отпустил руку, голова опять упала влево. Повторил действие: что интересно голова падала только влево, вправо она держалась.

– Боря, ты как? – Встревожено захлопотал вокруг меня Волощук.

– Нормально, я сейчас, – осторожно слез с носилок, ноги достаточно уверенно держали меня и всё тело подчинялось моим командам, только чувствовалась сильная слабость и как чугун гудела голова.

Увидев, что я слез с носилок, Тимошенко прекратил пинать водителя, а тот обрадовано поднялся из пыли и запел сладким голосом: – Товарищ майор…, а вы живы оказывается….

Я молча подошёл к Синькову и сильно ударил его автоматом в лицо. Это я так хотел сильно ударить, но удар получился слабым и прикладом автомата лишь рассёк ему кожу на лбу.

– Скотина, тебе что седьмой роты мало показалось? Если бы ты не был пьян, мы бы уже к мосту подъезжали у МТФ. – Синьков стоял молча, лишь вытирал кровь со лба.

Медленно повернулся к Волощуку: – Иван поехали, раненого ведь в госпиталь надо, а этот пусть остаётся здесь и обороняет от духов машину. На обратном пути заберём, если живым останется: поставим машину на колёса и утянем к себе.

– Боря, это неправильное решение. Так делать нельзя, – Тимошенко и Волощук подошли ко мне и попытались изменить моё решение. Но я упёрся.

– Я знаю, что это неправильное решение, но за всё в жизни надо платить. И пусть платит: за эти пьянки в подразделении, за то что бросил и чуть не убил комбата. Это моё решение – решение командира противотанковой батареи. У него в машине целый цинк патронов и штук пять гранат, вот пусть и обороняет свою машину. Поехали, а то у меня сейчас силы кончатся. – Эти пару минут и спор с товарищами совсем обессилили меня. Появились позывы к рвоте и сильно закружилась голова, так что был вынужден прислониться к перевёрнутому БРДМу. Хотел сказать товарищам и то, что неизвестно в каком состояние сама машина, и что её, может быть, придётся тащить на буксире, что капитально снизит скорость передвижения, а для раненого каждая минута задержки таила опасность, но сил спорить и доказывать правильность своего жестокого решения уже не было. Хотя и сам понимал, что мой приказ балансировал на грани уголовки: я практически обрекал Синькова на смерть, если боевики сунутся к машине, когда мы уедем.

Отдав через силу последние указания Синькову, который даже обрадовался такому моему решению, я с помощью ребят забрался на броню и мы помчались в Грозный. Прохладный встречный воздух несколько привёл меня в себя. Усилием воли задавил в себе тошноту, и лишь непонятный гул в голове, какие-то отголоски голосов, тупая боль, которая иной раз вспыхивала острыми иголками в мозгу, сильно беспокоила меня. Голова упорно не хотела держаться на шее и её всё время приходилось держать левой рукой, чтобы она не падала в бок. Я немного потренировался с автоматом и теперь был уверен, что при повторной встрече с боевиками сумею вести огонь одной правой рукой, чуть зажав приклад подмышкой.

Оставшийся путь до окраин Грозного мы проделали достаточно быстро: Иван периодически запускал в небо красные ракеты, подъезжая к очередному блок-посту, пропускали нас тоже быстро – на всех блок-постах его хорошо знали. Но на последнем нас тормознули ВВэшники: Волощук что-то долго доказывал старшему блок-поста, но тот упёрся и не хотел пропускать нас в город.

Я вслед за Тимошенко слез с брони, подойдя к спорящим офицерам, поинтересовался причиной отказа.

– Вы что ли не видите? – ВВэшник показал рукой в сторону города и я только сейчас обратил внимание, что над ближайшей окраиной тёмное небо в разные стороны вспарывали трассера, висели, освещали и сгорали в ночном воздухе десятки осветительных и сигнальных ракет, – духи штурмуют Грозный. Тут начальство проскакивало: говорят, человек восемьсот участвуют и уже захватили площадь «Минутка». Так что я вас пропустить не могу….

Но Иван сумел уговорить старшего блок-поста и через десять минут, приготовив оружие, мы двинулись дальше. Въехав на улицы частного сектора, мы на тихом ходу двигались в сторону площади «Минутка», ожидая огонь, как со стороны духов, так и со стороны своих. Звуки стрельбы приближались и становились всё ожесточённее, но на удивление по нам ещё не стреляли, хотя на параллельных улицах, а иной раз в метрах ста от нас шла интенсивная стрельба и были слышны крики: как на русском, так и на чеченском – в основном «Аллах Акбар». МТЛБ с потушенными огнями, на пониженной скорости, пощёлкивая гусеницами по асфальту, скользила по городу, который был освещён десятком ракет и осветительных снарядов, мин. Из переулка вынырнула группа солдат, скользнув по нам взглядом, они пересекли улицу и скрылись среди домов. Через минуту там вспыхнула ожесточённая стрельба и чуть дальше с той стороны показались трое боевиков, также скользнув по нам взглядом, они скрылись во дворе большого кирпичного здания. Всё произошло так быстро, что мы не успели открыть огонь, лишь, когда проезжали мимо дома, каждый из нас, в том числе и я, кинули за каменный забор по гранате. Четыре багровые вспышки на долю секунды осветили двор до мельчайшей детали. Мы успели отъехать от дома на пятьдесят метров, когда нам в спину ударило несколько очередей боевиков, заставив дружно повалиться на броню. Отвечать мы не стали, так как на улицу вывалила группа солдат и с ходу атаковало дом, откуда вёлся огонь.

Мы продолжали своё движение среди пуль и выстрелов, постепенно приближаясь к «Минутке». Бой шёл уже вокруг нас: выбегали солдаты с криками куда-то стреляли, также исчезали, потом появлялись другие и тоже стреляли, но уже в другую сторону и что самое интересное – на нас никто не обращал внимание, до тех пор пока мы бесшабашно не выехали на саму «Минутку», где гремел ожесточённый бой. В ста метрах от нас горели две наших БМПэшки и от них, ведя огонь по девятиэтажке, отступали уцелевшие солдаты. С той стороны вывернул танк Т-62 и открыл по позициям боевиков огонь, прикрывая отходящих пехотинцев, но сразу же получил две гранаты в башню, которая была защищена обвёрнутой гусеницей, что и спасло экипаж от мгновенной гибели, третья ударила в корму, но вскольз и взорвалась над двигательным отсеком. Сразу же в районе кормы появилось небольшое пламя и танк, зарычав двигателем, отступил обратно. Теперь боевики сосредоточили часть огня на нашей машине. Судя по огню, они держали под своим контролем только одну девятиэтажку. Пули защёлкали по броне, высекая искры. Одна очередь прошлась по деревянному ящику, разбивая его в щепки. Мы опять повалились на броню и открыли лихорадочный огонь по вспышкам выстрелов, возникающих в проёмах окон. Грохнул выстрел из гранатомёта и граната, высоко пролетев над нами, разорвалась на противоположной стороне площади. Водитель прибавил скорость и МТЛБ, занося на асфальте, через минуту вынесло на проспект, ведущий к дворцу Дудаева, где огонь уже был гораздо тише и везде суетились наши солдаты.

Не останавливаясь, мы проскочили большую часть улицы, нырнули под мост, проскочили

реку Сунжа, и за развалинами гостиницы «Кавказ» свернули вправо. Ещё пятнадцать минут бешенной гонки по ночному городу, и нас остановили на блок-посту, перед аэропортом «Северный». Отсюда мы уже до госпиталя ехали спокойно и не спеша. Во дворе ленинградского МОСНа (медицинский отряд специального назначения) нас встретил дежурный врач с санитарами. Бойцы сразу же на носилках утащили раненого солдата, а я, поддерживая руками голову, сам зашёл к врачу, где меня уже ждал Иван Волощук.

– Майор, всё! Раздевайся. Для тебя война уже закончилась, – такое начало разговора дежурного врача мне совсем не понравилось.

– Как тебя зовут? – Обратился я к врачу.

– Михаил, а что?

– Миша, давай так: я не ложиться сюда приехал. Сейчас ты мне окажешь первую помощь, и я поеду со своим начмедом обратно в полк. Хорошо?

– Ну, ты меня удивляешь, майор, немногие отказываются от госпиталя, тем более после такой контузии как у тебя. Да Иван, ещё сказал, что ты уже отвоевал пять месяцев и заменщик тебе приехал, так что давай не будем испытывать судьбу. Сейчас ты отдаёшь своё оружие, экипировку, моешься: потом мы тебя осматриваем и ложим спать. Вот так всё и будет, – врач безапелляционно всё это высказал, не сомневаясь, что я сдамся. Но не на того он напал.

– Послушай, Миша, меня не на носилках сюда принесли, а своими ножками зашёл, – пальцами, на поверхности стола показал, как зашёл в госпиталь, вызвав смех врачей, но я продолжил на полном серьёзе, – поэтому я сам буду решать: ложиться мне или уезжать. Понятно? А сейчас давай какие-нибудь уколы, таблетки и мы поехали.

Врачи переглянулись, потом дежурный врач сделал последнюю попытку уговорить меня, приведя на его взгляд достаточно веский аргумент: – Да у тебя, через несколько часов мозги поплывут и ноги бросишь в одну секунду.

– Если они поплывут, то пусть они у меня поплывут на передке, а не здесь. А если надо, я сейчас напишу бумагу, чтобы снять с тебя ответственность.

Поняв, что уговаривать меня бесполезно, дежурный врач отдал необходимые распоряжения и вокруг меня захлопотали медсестры. В течение сорока минут со мной провели все медицинские процедуры: вкололи пять болезненных уколов, заставивших меня поморщиться, надавали кучу таблеток и отпустили с богом. То ли от того, что я находился в медицинском учреждение, то ли от уколов, но мне стало гораздо лучше: голова уже не так заваливалась, тошнота исчезла, лишь иногда накатываясь приступами, как и головокружение, но я их задавливал усилием воли. Правда, голова болела всё сильней и сильней, внутри черепной коробки стоял гул, невообразимый шум, свист как в херовом радиоприёмнике, потерявшем волну. Но я об этом молчал, боясь, что меня могут силой оставить здесь: поэтому улыбался и всем врачам говорил, что с головой у меня всё в порядке. Дежурный врач, хмурясь, выписал справку «Форма 100», в которой было написано, что я КАТЕГОРИЧЕСКИ отказался от госпитализации, обозвал меня дураком и скрылся в госпитале, а мы поехали домой. Уже рассвело и в городе стояла тишина: и было непонятно, то ли духи захватили город, то ли их отбили. Доехав благополучно до центра, мы приготовили оружие и на небольшой скорости двинулись в сторону площади «Минутка», но уже на подходе к ней стало понятно, что духов отбили. Везде суетились солдаты, прочёсывающие многоэтажки, по обеим сторонам улицы и частный сектор. На самой площади к чадящим, подбитым двум БМП присоединились ещё две БМП. Подбиты они, наверно, были уже во время штурма девятиэтажки, занятой боевиками: так как ещё горели. Из дома выносили трупы духов и укладывали их в ряд на асфальт, тут же выкладывали и их оружие. Вокруг трупов суетились два фотокорреспондента, которые под разными ракурсами снимали тела боевиков и их оружие, то же самое снимали на видеокамеру два человека одетые в камуфляж. В ста метрах от площади внезапно вспыхнула перестрелка, но после выстрела огнемёта она быстро смолкла: видать, во время прочёсывания наши наткнулись на духов. Всё это мы разглядели, пока пересекали площадь.

В частном секторе нас обстреляли из автоматов, но связываться с неизвестными мы не стали: даже не сумев определить, откуда по нам вели огонь. Чем ближе мы подъезжали к Новым Атагам, тем больше я беспокоился за судьбу Синькова и уже сожалел о том, что его там оставил. Надо было или зацепить машину за МТЛБ и дотянуть её до ближайшего блок-поста, или же в крайнем случае бросить во внутрь машины две гранаты и пусть она горит к чёртовой матери.

Но всё обошлось: из-за перевёрнутого БРДМа выскочил обрадованный и перемазанный засохшей кровью Синьков, а когда я слез с брони, он чуть ни кинулся обнимать меня.

– Товарищ майор, всё нормально: как вы уехали, я тут в течение часа от духов отбивался, а как рассвело, они сами больше не лезли.

Пока Синьков хлопотал с водителем МТЛБ, снимая трос и цепляя его за противотанковую установку, я обошёл и осмотрел БРДМ: видимых повреждений нет, так что машина ещё может быть и на ходу. За перевёрнутой машиной лежал бушлат и вскрытый цинк патронов, в котором не хватало только двух пачек. Я скептически усмехнулся – «Целый час он обивался от духов». Ладно, не буду смеяться, пусть думает и рассказывает, что отбивался.

Я отошёл от БРДМа, Синьков убрал имущество и стал командовать механиком-водителем МТЛБ. Трос натянулся, противотанковая установка чуть протянулась по траве и, зацепившись колёсами за землю, с грохотом перевалилась и встала на четыре колеса. Пока механик отцеплял трос и закреплял его на машине, Синьков устроился внутри, повернул ключ зажигания и к великой радости всех, противотанковая установка сразу же завелась и двигатель ровно запел свою песню. Дальше я поехал на санитарной МТЛБ, а Синьков ехал один.

На моём блок-посту мы остановились и я всех пригласил попить кофе и немного перекусить. У салона сидел угрюмый заменщик и курил.

– Юра, только не говори, что ты не хочешь быть командиром противотанковой батареи, – пошутил я и шутка удалась, все рассмеялись, улыбнулся и Юра.

– Боря, я просто страдаю от похмелья, а в сумке лежит две бутылки водки. Дожидаюсь вот, когда ты приедешь. – Сообщение о водке мы встретили с воодушевлением. Быстро накрыли стол, растопили печурку, куда взгромоздили чайник с водой, но как только я вместе со всеми взялся за кружку, Иван Волощук остановил меня: – Боря, тебе нельзя. При контузии, тем более такой, как у тебя, употреблять спиртное категорически запрещено, иначе будут последствия.

– Иван, пока мы ехали к перевёрнутой машине, я ещё более-менее контролировал себя, но когда приехали и увидел, что всё нормально, видать расслабился и сейчас в башке у меня только похоронный марш не играет. Голова трещит и у меня такое впечатление, что если сейчас не выпью, то она у меня треснет.

– Боря, а что случилось? Жалко, что я с тобой не поехал, – Юра уже принял во внутрь водку и как-то сразу повеселел.

– Это хорошо, что с нами не поехал, – пока Волкову рассказывали о наших приключениях, я решительно выпил свою порцию и с удивлением почувствовал, что боль в голове в течение двадцати секунд уменьшилась и почти не ощущалась. Утих и шум внутри черепа, и если бы не саднящая боль в шейном отделе позвоночника, то можно было бы сказать, что ничего не было. Своими ощущениями поделился с удивлённым Иваном.

– Всё равно не злоупотребляй. Контузия это такая вещь, которая может проявиться и через несколько лет.

Ребята посидели ещё немного и уехали. Сергей Тимошенко забрал документы у Волкова и пообещал провести прибытие офицера вчерашним приказом, а я собрал батарею и, сидя на крыльце салона, провёл «в цветах и красках» воспитательную беседу, абсолютно не щадя самолюбие Синькова, который понурив голову стоял перед строем. Не щадил самолюбия и других котрабасов. Пока своего решения по водителю не принял, но обязательно приму: это я тоже довёл до солдат. После того, как распустил строй, Синьков подскочил ко мне и стал просить прощения, упирая на то, что всё закончилось благополучно: никто не погиб и машина не разбита, но увидев моё почерневшее от гнева лицо быстро слинял в расположение взвода.

– Юра, ты давай со старшиной потихоньку принимай имущество батареи, с командиром взвода посмотри машины, а я лягу на пару часов посплю и потом всё решим.

Сон благотворно подействовал на меня, голова уже нормально держалась на шее, правда она снова сильно заболела и появился шум в мозгу, а в теле ощущалась сильная слабость. Я про экспериментировал: выпил сто грамм водки и с удивлением ещё раз ощутил, как боль и шум исчезли в секунды: как будто кто-то быстро повернул регулятор на минимум.

Но радовался недолго: подошли замполит с Юрой и сообщили, что все контрактники сильно пьяны и «горят желанием со мной разговаривать». Я с досадой замотал головой, не имея абсолютно никакого желания чинить разборки, тем более что в таком состоянии мог принять не совсем адекватное решение. Но размышлять долго мне не дали, так как трое контрактников уже стояли с автоматами в руках перед салоном, а из-за кустов за всем происходящим следили солдаты. Я с отвращением смотрел на их красные, лоснящиеся от жары и выпитого морды, в их бессмысленные глаза: пока шли ко мне они забыли о чём хотели разговаривать с командиром батареи, и сейчас стояли передо мной переминались, щурились на офицеров и пытались что-то толковать. Разговаривать, ругать и бить их в этом состоянии было совершенно бессмысленно.

Я показал пальцем на землю около себя и приказал: – Оружие, сюда.

Контрактники с вызовом побросали автоматы в пыль, которые замполит сразу же убрал ко мне в салон и теперь стояли передо мной набычившись, как будто собрались кинуться в драку. Ну, пусть кидаются: хоть я сейчас и ослабевший после ночных событий, но всем троим сумею накостылять, думаю, что и офицеры помогут если что. А сейчас их отправлю спать, после чего вечером отвезу всех троих на гауптвахту: а потом, к чёртовой матери, пусть катятся домой.

Контрактник, водитель командира первого взвода, Курков начал требовать от меня отпуск домой: видите, долго нет от мамы писем и он очень беспокоится за неё.

Спорить мне в этой ситуации с ним не хотелось, поэтому безапелляционно заявил: – Курков, ты прослужил здесь всего только месяц, а требуешь какого-то отпуска. Ты хоть совесть поимей перед срочниками, которые здесь служат по пять месяцев и сопли насчёт мам не распускают. Сейчас идите спать, а вечером я вас троих посажу на гауптвахту. После чего отправлю вас всех только уже в бессрочный отпуск. Всех на хер выгоню.

Синьков и ещё один контрактник, который был с детдома начали хныкать и уговаривать меня отменить своё решение, так как они теперь будут лучшими солдатами, а Курков набычился и начал орать: – Пусть комбат меня попробует посадить на гауптвахту….

Не хотелось мне с ними связываться именно сейчас, но это был вызов и я должен был железной рукой навести порядок в батарее.

Курков ещё что-то там кричал, но моё внимание уже переключилось на остановившееся на дороге БМП, на которой сидело человек пятнадцать офицеров и солдат, среди которых выделялась молоденькая связистка, два дня назад прибывшая в полк. Все они с любопытством смотрели на открывшуюся им картину, а с боевой машины пехоты соскочил Коля Бородуля и подбежал ко мне, отодвинув в сторону, продолжавшего бубнить угрозы Куркова.

– Боря, мы с Ханкалы едем, там твой БРДМ вчера Командующий группировки арестовал. Твой Степанов напился и давай на «бардаке» гонять по территории штаба группировки и чуть Командующего не задавил. Вот такие дела. А у тебя чего тут происходит? – Бородуля с нездоровым интересом осмотрел пьяных контрактников, выглядывающих из-за кустов солдат: видно было, что он хорошо поддатый и в игривом настроении.

– Борюсь с пьянкой, Коля, но что-то плохо получается.

До Бородули наконец-то дошло о чём бубнит Курков и он удивился: – Боря, и ты ещё это

слушаешь?

– Да нет, теперь слушать не хочу, сейчас его закинем на БМП и на гауптвахту, пусть там

проспится. – Я повернулся к остальным контрактникам, – а вам спать, потом с вами разбираться буду. Курков на БМП.

Контрактники и солдаты мигом исчезли в расположении взвода, а Курков попытался оспорить моё решение, но тут же получил хороший пинок под задницу от начальника связи полка. Солдат угрожающе повернулся к Бородуле, но теперь получил пинка от меня.

– Курков к БМП! – Проорал я, уже не на шутку разъярённый.

– Ты чего, майор, пинаешься, – контрактник с угрозой опять повернулся к Бородуле, – вот командир батареи имеет право пнуть меня под жопу. А ты чего пинаешься? – Как это всегда бывает у пьяных, Курков забыл, что он только что не хотел ехать на «губу», и теперь послушно затрусил вверх к БМП, откуда, веселясь, наблюдали за происходящим офицеры и солдаты. Бородуля от слов контрактника мгновенно «возбудился» и теперь шёл сзади, возмущаясь тем, как контрабас разговаривает с офицерами. Мы втроём подошли к боевой машине и, поставив ногу на каток, Курков хотел бодро и энергично заскочить на верх, но нога предательски сорвалась и он, сильно ударившись лицом о броню, соскользнул на асфальт. Контрабас снова поставил ногу, но Коля, разъярённый секундной задержкой, снова пнул контрактника под задницу: – Да давай быстрее лезь на машину…

– Не бей меня, скотина, – взвизгнул возмущённо Курков и опять уцепился за выступы брони, чтобы лезть вверх.

– Ах…, так ты разговариваешь с майором…. Да я сейчас тебя на «боевые» спишу…., – Бородуля, не владея собой, скинул автомат с плеча, передёрнул затвор и вскинул к затылку контрактника оружие. Каким-то образом я успел извернуться и ударил под руку за доли секунды до того, как начальник связи нажал на спусковой крючок. Грохнул выстрел и пуля ушла в небо, никого не задев. Курков в испуге замер, а все кто сидел наверху, как по команде повернули головы в сторону зелёнки и стали старательно разглядывать её: никому не хотелось быть свидетелем происходящего.

– Ах, так, – Коля был в бешенстве от неудачной попытки, он стремительно развернул автомат и прикладом сильно ударил контрактника в затылок, отчего Курков, как подрубленный замертво рухнул на асфальт.

– Ты что, сволочь, делаешь, Коля? – Бородуля стоял, опустив автомат, и тупым взглядом растерянно смотрел на распростёртое тело у гусениц машины и не знал, что делать. А надо было действовать быстро, пока это не увидели мои бойцы и тогда начальнику связи несдобровать. Я подхватил Куркова за ноги и злобно крикнул Николаю, – Что стоишь? Давай, хватай за плечи и закидываем на БМП.

Наверху тело у нас приняли, мы заскочили сами и БМП рванула с места, помчавшись на КП полка, а мы уцепились в тяжёлое тело контрактника, практически удерживая его на весу.

По всей вероятности Бородуля убил Куркова и сейчас надо было срочно что-то придумать на ходу, причём, ещё до приезда на командный пункт.

Сзади до меня дотронулись и я обернулся, увидев несчастного Николая, который немо показывал на безжизненное тело.

– Да, пошёл ты…, – я отвернулся и начал проигрывать один вариант за другим.

– Значит, так. Пьяный контрактник, садился на БМП, поскользнулся и упал на асфальт, ударившись затылком об камень на дороге. Сейчас мы приезжаем в штаб, я озвучиваю эту версию всем на БМП, хватаю любую машину и мчусь обратно на блок-пост, режу там барана и заливаю его кровью любой камень. Версия, конечно, шаткая и свидетелей дополна, но вся надежда на то, что мы сможем его провести как боевую потерю, что сейчас война и следствие будет не таким тщательным: никто не будет проводить экспертизу, чья кровь на камне – человеческая или животного….

Мои суматошные размышления опять прервал Бородуля, радостно показывая, что Курков очнулся и теперь очумело крутил башкой на пролетавший мимо нас пейзаж. От сердца отлегло и остаток пути я проехал уже спокойно.

У штаба все слезли и разбежались по своим подразделениям, а начальник связи по-братски

обняв контрактника за плечи, что-то ему ворковал и шёл с ним за мной в сторону гауптвахты, где они уселись на скамью и стали что-то мирно обсуждать, а я пошёл искать человека отвечающего за «губу». Что произошло за пять минут моего отсутствия – не знаю, но когда мы с начгубом появились, то несколько офицеров безуспешно пытались отцепить руки Бородули от шеи Куркова. Николай тряс моего водителя и в бешенстве несвязно орал: – Я тебе покажу…, я тебя грохну.., – а лицо Куркова уже приобрело буро-фиолетовый оттенок и глаза почти вылезли из орбит. В этот момент мы всё-таки сумели оттащить майора на несколько шагов. Курков сделал судорожный вздох и закашлялся, но раз за разом, вдыхая со всхлипом воздух, он быстро пришёл в себя. Что произошло между ними – ни контрактник, ни Бородуля объяснить не могли. В сердцах обматерив своего друга и прогнав его с глаз, мы через несколько минут повели очухавшегося водителя к бетонному погребу, где располагалась полковая гауптвахта. Опять появился начальник связи, он шёл сзади меня и инструктировал начгуба, чтобы тот устроил для Куркову «сладкую» жизнь. А мой контрактник шёл уже из последних сил, еле-еле передвигая ноги: от всех этих передряг он опьянел ещё больше и если мы его в течение пяти минут не устроим на губе, он ляжет на землю и тут же заснёт.

Начальник гауптвахты гостеприимно открыл дверцу погреба и оттуда сразу же высунулись на дневной свет несколько арестованных, в том числе и мой Субанов, которого два дня назад арестовал за пьянку. Погреб был бетонный и трёхэтажный, внизу было очень холодно, поэтому арестованные жили на верхнем этаже у дверей, где было теплее.

– Курков, вперёд, – я посторонился и контрактник, согнувшись, полез в дверцу, а Коля Бородуля до этого спокойно стоявший в нескольких шагах от нас, сделал несколько быстрых шагов и пнул ногой пьяного Куркова, который тут же исчез в полутьме подвала. С ужасом я увидел, как он мелькнул в зияющем отверстии в полу и с нехорошим шумом упал на самый бетонный низ погреба, пролетев по воздуху метра три.

Я повернулся к начальнику связи: – Коля, сволочь, что ты наделал? Ты же его всё-таки убил.

Николай и сам поняв, что перегнул палку, побледневший стоял у входа в погреб и пытался что-то сказать, но у него не получалось.

Я сунул голову в дверь погреба: – Субанов, слезь вниз и посмотри что там с Курковым, а то он уже второй раз «САМ» падает, – я сделал ударение на слово «сам», а Субанов мигом исчез внизу и через несколько секунд до меня донёсся глухой голос.

– Да, спит он, товарищ майор.

Погрозив Бородуле кулаком, я снова нагнулся в проём: – Субанов, положи под него какую-нибудь подстилку, а то ещё в холоде воспаление лёгких схватит.

Когда мы отошли от «губы» на большое расстояние, я высказал товарищу всё что думал о нём, о его пьянке и вообще о его поведении. Коля стоял смирно, не пытаясь оправдываться или пререкаться, лишь иной раз что-то мычал, но я его костерил, не останавливаясь.

На блок-пост вернулся часа через два и несмотря на головную боль и сильную усталость, сразу же собрал офицеров и прапорщиков батареи.

– Вот что, мои дорогие, хочу вам сказать. Я ещё здесь пробуду максимум неделю: то есть эту неделю я ещё буду командовать батареей. Конечно, и новый комбат тоже будет командовать. Но вот что мне с горечью приходиться констатировать: эти дни, которые вы прослужили в батарее прошли для вас зря. Вы не приобрели среди личного состава хотя бы какого-нибудь авторитета. И когда я уеду отсюда, боюсь, что наш любимый личный состав сядет вам на шею, потому что они перестанут чувствовать твёрдой руки, не кулака, а именно твёрдой руки, которая будет руководить жизнью подразделения. И капитан Волков останется один на один с солдатами.

Сейчас только я имею авторитет в батарее, только я могу навести порядок в батарее: но если они при мне, при моём авторитете, при том что они реально боятся меня – пьют, выпивают, правда прячутся. То что будет, когда я уеду отсюда? – Я повернулся к Волкову, – Юра, извини, но ты должен более активно, может быть, более жёстко входить в жизнь подразделения…

В таком духе провёл совещание ещё минут тридцать и лёг спать. Проснулся под вечер и почувствовал себя отдохнувшим: выпив водки и сняв головные боли, совсем пришёл в рабочее состояние. Волков, сидевший на крыльце салона и лущивший фисташки, доложил мне, что он сгонял во второй и третий взвода и, в принципе, технику и вооружение принял. С вещевым имуществом тоже всё понятно, осталось только провести сверку по службам, чем мы завтра и займёмся.

Пока мы так общались, на блок-пост заявился Рамзан, который не показывался уже дня два. Я представил своего заменщика, а потом Рамзан рассказал, что за эти дни произошло в деревне.

Выслушав главу администрации, попросил его достать блокнот и записывать, что сейчас продиктую.

– Рамзан, заменщик приехал и я уеду где-то через недельку. Остаётся последнее у нас с тобой мероприятие. Деревня должна мне накрыть стол, чтобы я в последний раз хорошо посидел со своими боевыми друзьями.

– Борис Геннадьевич, сколько будет человек? – Рамзан, деловито достал карандаш и блокнот.

– Пятнадцать, – глава администрации аккуратно записал число гостей, а дальше я стал диктовать, что деревня должна была приготовить. Когда дошёл до мясных блюд и сказал, что мяса с учётом шашлыков и других мясных блюд должно быть из расчёта один килограмм на человека, Рамзан «заскучав», закрыл блокнот и начал плакаться.

– Борис Геннадьевич, с мясом тяжело. Вы должны понимать, что всё-таки прошла война. Каждый понёс определённые потери. Борис Геннадьевич, мы всё сделаем, кроме мяса. Может быть, вы сами откуда-нибудь мяса привезёте? – С надеждой спросил чеченец.

– Рамзан, какие проблемы? Конечно, сам эту проблему решу: быстро и моментально. – Я повернулся к Волкову, который с интересом наблюдал за нами, – Юра, дай мне пожалуйста автомат.

– Борис Геннадьевич, – мигом забеспокоился Рамзан, – а зачем вам автомат?

Мимо нашего блок-поста в это время возвращалось деревенское стадо на ночь в село. Картинно передёрнул затвор, показал автоматом на стадо и продолжил: – Конечно, Рамзан, я сам этот вопрос решу. Сейчас выйду за дорогу и дам очередь по стаду, во весь магазин, что убью то моё, – поднял вверх автомат и дал короткую очередь в небо. Рамзан вздрогнув, быстро открыл блокнот.

– Борис Геннадьевич, мясо мы тоже предоставим. – Записав всё остальное, мы договорились, что стол будет накрыт 20 июня в 17:00.

На следующий день мы провели сверку по службам и я начал подписывать обходной лист, но тут столкнулся с другой проблемой, командир полка заявил: – Товарищ майор, пока в батарею не вернёшь свой БРДМ, отъезда не будет.

А через друзей узнал, что Командующий отдал мой «бардак» в комендантскую роту штаба группировки, так что пришлось идти на поклон к Сане с Костей и просить их, чтобы они как особисты поехали и забрали мою машину, заодно их тоже пригласил на отвальную. Пригласил, конечно, и Бородулю.

Когда подписывал обходной у начальника продовольственной службы, произошёл смешной случай. Неделю тому назад у него погиб начальник продовольственного склада, погиб нелепо, и глупо. Машина с прапорщиком поехала в Ханкалу за продовольствием и когда переезжала по небольшому мосту, через неширокий, но довольно быстрый арык, водитель не справился с управлением и машина упала вниз. Тело прапорщика нашли в двухстах метрах ниже по течению. И сейчас лейтенанту приходилось работать и за начальника склада. Я подошёл с обходным в тот момент, когда он с солдатами переносил продукты в новый склад: в одно из помещений первого этажа заброшенного здания.

– Товарищ майор, минут десять-пятнадцать подождите, пока я тут разберусь, – попросил меня молодой начпрод, считая мешки с мукой, которые солдаты таскали с улицы в большую комнату. Я заглянул через дверь и увидел большое помещение, забитое ящиками, мешками и другим продовольственным имуществом и кивнул головой, соглашаясь подождать. Не спеша начал прохаживаться по длинному коридору первого этажа, заглядывая во все помещения и везде видел следы былого благополучия, когда туберкулёзный диспансер был процветающим учреждением. Что было в прочем очень давно. Сейчас все здания, в том числе и это, представляло собой убогое зрелище. Всё прогнило и стоять им оставалось лет пять, не больше.

Я уже дошёл до конца коридора и собирался разворачиваться, когда здание содрогнулось от непонятного толчка. Резко обернулся и увидел большое облако пыли и муки взметнувшееся в середине коридора: как раз там, где было помещение склада. Осторожно приблизившись к дверям помещения, откуда валили клубы пыли, я попытался что-нибудь там рассмотреть. Но всё было бесполезно, а оттуда не доносилось ни звука. Как будто и не было только что до десятка суетившихся здесь людей с лейтенантом во главе. Подождав пару минут, за которые пыль немного осела и что-то уже можно было разглядеть, сделал шаг через порог и в последний момент успел ухватиться за косяки дверей – пола впереди не было. Встав на колени, я начал напряжённо вглядываться в пыль и через некоторое время разглядел внизу на мешках с мукой сидящего начальника продовольственной службы, а рядом с ним остальных обалдевших солдат. Оказывается, старые перекрытия не выдержали тяжести склада и они сломались: склад вместе с имуществом и людьми ушёл в подвал. Слава богу, никто не покалечился. Я помог выбраться лейтенанту и, хохоча во всё горло, заставил его расписаться в обходном листе.

Через два дня подписал обходной лист до конца и теперь ждал только решения вопроса с БРДМом: Особисты Костя и Саня пообещали его пригнать двадцатого числа, так что двадцать первого я мог ехать. Фактически, батарею передал, а Волков принял её, но я до сих пор продолжал командовать батареей. Юра просто присутствовал при этом, как будто он двадцать первого числа уезжал, а не я. Может, когда уеду, тогда он и развернётся в полную силу, но в этом я уже сомневался. А мне – что! Так даже время быстрей пройдёт. А уеду – это уже будут его проблемы. В это время проходили известные события в Будёновске и боевики притихли. Что тоже подействовало расхолаживающее на нового командира батареи.

– Я думал, что здесь действительно война, а тут настоящий курорт, – и как бы я не старался доказать обратное, он только скептически улыбался. Здоровье моё тоже поправилось: шум в голове пропал, не болела и голова. Единственно, раз в пятнадцать минут, каждый раз в новом месте мозга, вдруг появлялась сначала точечная боль, как укол булавки, в течение пятнадцати секунд она разрасталась и происходила мгновенная вспышка боли. Потом всё нормально, а через пятнадцать минут всё по новой, но уже в другом месте. Да ещё болел шейный отдел позвоночника: пока ходишь и двигаешься, всё нормально. Только посидишь немного и появлялась тупая боль.

…. В половине двенадцатого дня на блок-посту появился взбудораженный техник, который с моего разрешения эту ночь дежурил во втором и третьем взводе.

– Товарищ майор, я в пионерском лагере с гранатомёта подбил машину…, ГАЗ-66. Может, организуем туда вылазку, заодно и запчастями разживёмся. – Техник с надеждой смотрел на меня, а мне вдруг захотелось в последний раз встряхнуться, да и доказать Волкову, что здесь не курорт.

– Как духи?

– Да, есть, но кажется немного…, – уже неуверенно протянул техник, потом вскинулся, – если мы толпой пойдём туда, они не сунутся к нам.

– Ну, что Юра, пойдём? – Повернулся к новому комбату и тот с ленцой, как будто он каждый день решал такие вопросы произнёс.

– Давай сходим, а то я чего-то закис.

Со своего блок-поста мы почти никого не взяли. Приехав во второй и третий взвода, я начал разбираться с обстановкой и местом, где техник подбил машину. Оказывается, машина была, но мнения разделились: одни говорили, что это был ЗИЛ-131, а другие ЗИЛ-157 и только Толик с пеной у рта утверждал, что это был ГАЗ-66. Потом большинство утверждало, что техник не попал в машину и она благополучно скрылась за бараками пионерского лагеря. Но были и другие, которые утверждали, что потом слышали тупой удар, как будто машина врезалась в препятствие.

Выслушав каждого, я принял решение: организую группу прикрытия из пяти человек на БРДМе командира первого взвода, там был хороший пулемётчик КПВТ, а сам с Волковым, выдвигаюсь по-тихому, на разведку в пионерский лагерь и ищем машину. В случае столкновения с боевиками отходим, а нам на помощь выдвигается группа прикрытия. Мой план вызвал у присутствующих бурные возражения, многим хотелось войти в пионерский лагерь толпой и «надрать духам задницу», считая, что там их мало. Замполит тоже хотел войти в мою группу, но я решительно отмёл все протесты. Как бы мне не доказывали второй и третий взвод, что у боевиков там от силы пять-десять человек, я с этим не был согласен. По всем признакам их там было как минимум пятнадцать человек. Это только минимум. Прекратив все разговоры, объявив каждому его обязанности, мы выехали на БРДМе на асфальтовую дорогу и свернули на дорогу, ведущую с посёлка Пионерский в пионерский лагерь, и на малой скорости углубились в лес. Остановились за поворотом, закрывающим центральный вход в лагерь, здесь мы с Волковым спрыгнули на асфальт и, чуть согнувшись, осторожно двинулись вперёд. У меня в руках был пулемёт с пристёгнутым магазином на сто патронов и через плечо, на ремне, висела ещё одна коробка с патронами. За спиной висел автомат, к которому были восемь рожков и на поясе два подсумка с гранатами, с уже разогнутыми усиками. Юра шёл налегке прогулочным шагом, чуть ли не посвистывая, у него был автомат и четыре магазина. Ещё в лагере он скептически выслушал мои указания, что пока я отстреливаюсь от духов с пулемёта, он не стреляет, или стреляет только если нам угрожает непосредственная угроза. Он начинает стрелять, когда я начну менять пустой магазин пулемёта на новый. Юра беспечно кивнул головой, и сейчас своим показным равнодушием раздражал меня. Но делать ему замечание или одёргивать, было некогда да и не место. А вот когда вернёмся, дам ему втыка. Мои глаза в доли секунды охватывали окружающую местность, а мозг напряжённо отсеивал всё что безопасно и всё что не угрожает непосредственно в этот момент. Как только миновали центральный вход и первые бараки, услышали гортанную, чеченскую речь, потянуло еле заметным дымком с соблазнительным запахом жареного мяса. Я стволом пулемёта показал направление, откуда неслась речь, а потом показал в сторону огородов, в ста пятидесяти метрах от нас, откуда могли выдвинуться двое боевиков, постоянно находившихся на позициях против блок-поста. Юра кивнул головой и снисходительно улыбнулся. Я прислушался к разговору и определил, что наверняка у костра разговаривало не меньше трёх человек. Двинулись дальше. Теперь из другого места донесся смех и громкие голоса, но между дорогой и дорожкой, по которой мы шли, проходил густой кустарник из колючки, прикрывая нас от боевиков. Вдоль дороги ещё тянулись бараки, которые тоже скрывали нас. А до боевиков было метров пятьдесят-семьдесят. С другой стороны асфальтовой дорожки также тянулись густые заросли колючки и я не опасался, что из кустов кто-нибудь мог внезапно вылезти, да и наверно они были заминированы. Боевики могли появиться только спереди или сзади. Прошли ещё сто метров и уткнулись в срубленное дерево. Судя по засохшим листьям, срубили его дня два и срубили не так просто: оно практически перегораживало дорожку, оставляя узкий проход только у кустов в пол метра, заросший густой травой. Я присел и осмотрелся: вроде бы всё нормально и начал осторожно перелезать через дерево, а Волков решил его обойти.

– Юра, куда?

– Пройду здесь, – комбат показал автоматом на проход.

– Юра, лезь за мной через дерево. Там, наверняка, для таких как ты дураков, растяжка стоит. – Слово «дурак» говорить мне не стоило, и Волков может быть и послушался бы меня, но теперь обиженно стиснув губы, он решительно направился к проходу, а я только и успел сказать ему в спину.

– Юра, услышишь щелчок, падай на землю.

Буквально через секунду он и прозвучал: Волкова как подбросило в воздух, он сделал огромный скачок вперёд и с такой силой упал на землю, что может быть даже и «углубился в неё на пол метра». Я же застрял в ветвях дерева, в трёх метрах от растяжки: судорожно дёрнувшись пару раз, и поняв, что нога застряла капитально, обречённо повалился на ветки. Они чуть прогнулись, принимая меня, и моё тело повисло в полуметре от земли, доступное всем осколкам. Сделав ещё одно последнее, судорожное движение к земле, обречённо сжался, поняв: – Это всё. Сейчас меня нашпигует осколками.

Оглушающе, по мозгам, ударил разрыв гранаты, я не услышал визга осколков, но потому как моё тело просело чуть ли не до земли, стало понятно, что осколки прошли мимо и срезали часть

веток подо мной. Я приподнялся, всё ещё не веря в удачу, выдернул ногу из ветвей и выскочил вперёд дерева. Волков, тоже невредимый, вскочил с земли и остолбенело замер, прислушиваясь к громким голосам чеченцев, потревоженных взрывом. С разных концов пионерского лагеря доносились крики, команды и переговоры боевиков, приближающихся к нам с трёх сторон. Волков сорвался с места и кинулся назад.

– Куда? – Мой окрик остановил офицера, – Вперёд, тут осталось немного до машины. Глянем.

Я побежал вперёд, даже не сомневаясь, что Волков бежит за мной. Через несколько секунд он поравнялся со мной, а ещё через сто метров мы внезапно выскочили к автомобилю. Он ещё дымился, уткнувшись бампером в стену барака, но кругом никого не было, лишь около кабины валялся порванный, весь в свежей крови, пиджак. Автомобиль был действительно ЗИЛ-157 и граната попала ему в кузов, почти впритык с кабиной. После взрыва машина проехала метров двести пятьдесят и остановилась, подоспевшие боевики потушили её и оказали помощь раненому водителю, но если судить по количеству крови, которая была повсюду в кабине, то раненых было двое. В течение двадцати-тридцати секунд мы осмотрели машину, но ничего интересного в кабине и кузове не нашли.

– Отходим, Юра прикрывай мне спину, – мы начали отходить, вертя головами почти на 360 градусов и прислушиваясь к возбуждённым крикам чеченцев, которыми был наполнен весь лес. Сразу же ошиблись и вместо дорожки, по которой пришли, мы выскочили на широкую дорогу вдоль бараков. Но это и спасло нас. Первых трёх боевиков мы увидели сразу же, они выскочили из-за барака и, зная, где взорвалась растяжка, не глядя по сторонам, целеустремлённо ринулись к кустам, за которыми было срубленное дерево. На нас они даже не глянули, считая своими.

Этим преимуществом я и воспользовался, не останавливаясь, от пояса, резанул духов очередью, но промахнулся: очередь ушла левее. Один из них, тоже не останавливаясь, чуть развернувшись, ответил короткой очередью, тоже промахнувшись, двое других просто прыгнули в кусты и, оставляя на колючках обрывки одежды, исчезли, там же исчез и третий дух, по которому я промахнулся и второй очередью. Непрерывно стреляя по кустам, не давая боевикам опомниться и открыть ответный огонь, выхватил левой рукой Ф-1, вырвал зубами чеку и, неловко размахнувшись, метнул в кусты гранату. Этого было достаточно, чтобы спокойно пробежать мимо опасного места. И тут духи полезли со всех сторон, как-то сразу и одновременно: они выскакивали из-за гнилых бараков, лезли из разбитых окон, из пустых проёмов дверей и было их очень много. Я еле успевал водить стволом пулемёта, одновременно пятясь назад: целиться времени не было и разрывными пулями и трассерами заставлял в свою очередь боевиков прятаться обратно или залегать. Главная задача была уже не убить кого-то, а не дать открыть огонь, а если открыли – не дать им вести прицельный огонь. Разрывные пули, попадая в препятствие или землю, громким щелчком разрывались, разбрасывая землю или щепки, когда пули попадали в гнилые стены бараков, оставляя после себя огромные дыры. Трассера, которые были через разрывную, молниями летали среди бараков и кустарников, рикошетом отскакивая от земли. Боевики шарахались от пулемётных очередей, залегали, прятались обратно за бараки и стреляли, стреляли, тоже не целясь, лишь бы стрельнуть в нашу сторону. Один боевик вскочил на подоконник, вскинул автомат, но я уже перекинул ствол пулемёта в его сторону и дал длинную очередь. Рама прямо взорвалась от попадания разрывных пуль, засыпая щепками и второго духа, который снизу просовывал свой автомат. Первый боевик от неожиданности замахал автоматом, так и не выстрелив, потеряв равновесие, и рухнул на второго в глубине комнаты. Пулемёт внезапно щёлкнул и замолчал: кончилась лента в магазине. Во время ведения огня, я слышал, как Волков дал несколько очередей, и сейчас ожидал, что он огнём даст мне возможность перезарядить пулемёт. Но автомат его молчал. Я резко приподнял пулемёт повыше и через голову вывел ремень, не рассчитав, с громким стуком поставив пулемёт на асфальт, чуть не отломив у него сошки и начал возиться, перезаряжая пулемёт, а автомат Волкова молчал.

– Волков, огонь, сука. Огонь….! – Молчание, а я уже не успевал. Краем глаза увидел движение, бросил пулемёт и метнул гранату в двух духов, которые выскочили из-за угла барака. Увидев мой бросок, они сразу же испарились обратно за барак и граната разорвалась, не причинив им вреда, лишь секанув угол здания осколками. Но этих секунд хватило, чтобы закончить перезаряжать пулемёт и с диким, радостным рёвом я вскинул оружие и одновременно с Волковым открыл огонь, по боевикам, которые, воспользовавшись заминкой в нашей стрельбе, поднялись с земли и приготовились к последней части боя. Я щедро поливал кусты, бараки, окна, дверные проёмы и не жалел патронов, также грохотал и автомат заменщика, а мы оба слышали рёв подлетающего БРДМа с прикрытием. Через несколько секунд, над нашими головами загрохотали два пулемёта и несколько автоматов. Ураган пуль крошил стены бараков, косил кустарник, задавливая огонь боевиков. Устоять против него было невозможно. Особенно красиво вёл свою строчку КПВТ: его пули прошивали как бумагу стены, одновременно взрываясь маленькими, красными взрывчиками. Непонятно, как после этого бараки не рушились. Уже не торопясь, выхватил из подсумка одну за другой три гранаты и метнул их в окна ближнего здания, подняв там кучу пыли. Дело было сделано, можно было уходить. Быстро забрались на броню и БРДМ начал сдавать назад. КПВТ уже не стрелял, у него закончилась лента, а ПКТ вёл свою ровную строчку, бойцы били беспорядочно во все стороны, а боевики уже даже не стреляли в ответ. Подъехав к огородам, где ещё могла быть засада, мы забросали кустарник гранатами и всё прошили очередями, в ответ – молчок. Также задом вылетели к посёлку Пионерский и чуть не столкнулись с БМП седьмой роты, которая набитая пехотой мчалась нам на выручку. Остановились и разгорячённые, начали рассказывать пехоте о столкновении с боевиками.

Я хлопнул по плечу техника: – Толя – ГАЗ-66! ГАЗ-66! Какой на хер ГАЗ-66? Это ЗИЛ-157, старьё, но ты его подбил и двоих к Аллаху наверно отправил. А ты чего, Юра, не стрелял, когда я с пулемётом возился?

Юра, перевёл на меня лихорадочно блестевшие глаза и в нём как будто сломался стержень: он грузно осел на броне и с шумом выдохнул воздух: – Ничего себе, курорт. Да мне показалось, что там со всей Чечни боевики сбежались, не хватало только Дудаева. Я как боевиков увидел, так и забыл, про то что ты мне говорил. Магазин у меня тогда тоже закончился и я никак не мог попасть магазином в приёмник, – Юрка счастливо засмеялся. – Но самое удивительное: море огня, а по-моему ни одного духа не убили.

– Ну, это тебе, Юра, не кино, где герой очередь дал и десять фашистов упало, – все дружно рассмеялись. Вернувшись на блок-пост, Волков целый день ходил взбудораженный, вникая во все вопросы, касаемые обороны блок-постов, но на следующий день он опять впал в меланхолию, предоставляя мне возможность и дальше командовать подразделением. В принципе, я не обижался: считая, что в повседневной работе, время пройдёт быстрее, чем если бы просто валялся в салоне. Незаметно прошли и эти два дня, в течение которых Рамзан не являлся на доклад. И я уже начал ощущать лёгкое беспокойство по поводу моей отвальной. Накануне вечером подъехал к дежурившим у входа в деревню чеченцам и узнал, что Рамзан эти дни находится в Грозном, но завтра к обеду он должен быть дома.

Предупредил, как только он приедет – он должен немедленно явиться ко мне. Немного успокоенный, вернулся обратно к себе, но уже на следующий день, ближе к обеду, начал опять беспокоиться: Рамзана всё не было. Не проезжала и его машина в деревню. В пятнадцать часов приехал Магомед и привёз всё, что я заказывал на салаты и водку: – Борис Геннадьевич, Рамзан приказал мне доставить всю эту зелень и водку именно в этом количестве.

– Магомед, на хрен мне эти помидоры, огурцы и всё остальное, если я приказал ему привезти готовые салаты, – я психанул и отшвырнул зелень на другой конец стола. – Где Рамзан?

– Борис Геннадьевич, его в деревне нет.

– Ну, ладно, – с угрозой и значением протянул я, – если отвальная у меня сорвётся: деревня пожалеет об этом.

Чеченец забеспокоился и засуетился: – Может, нужна помощь? А то я сейчас женщин нагоню на блок-пост, они быстро приготовят салаты.

– Магомед, спасибо, ты лучше сгоняй в деревню и притащи стулья и столы, а остальное я сам организую, – чеченец сел на свою машину и улетел в деревню.

Я нервно заходил перед салоном, а потом остановился перед Волковым, который обтёр помидор и, жуя его, безразлично наблюдал за моими метаниями. Я остановился перед ним и с яростью в голосе сказал.

– Если они меня «кинут» с отвальной, я Юра завтра не уезжаю, а задержусь ещё на неделю. Они эту неделю запомнят на всю жизнь.

Волков проглотил помидор и прицелился к другому: – Боря, ну что ты им сделаешь? Да не хрена ты им не сделаешь – поезд уже ушёл.

Я выхватил из его руки помидор и положил на стол, в запальчивости выпалив.

– Юра, ты здесь всего несколько дней и, конечно, не знаешь, как можно мирным чеченцам насолить, а я тут воюю уже пять месяцев. Понимаешь – Воюююю и имею для этого определённый опыт и знание местных условий. В Дачу-Борзой стоит рота ВВ, командир роты мой знакомый и уже пару раз сидел за этим столом, потягивая водочку. Парень энергичный и решительный: просто стоять в Дачу-Борзой ему скучно. А я предложу ему провести зачистку Лаха-Варанды, чего до жути боятся жители и тем более Рамзан. Подкину ему определённую информацию и проведу – жёстко и бескомпромиссно…. Понял, как вопросы надо решать? Решительно и энергично, а то сидишь, товарищ капитан, ты тут у меня за спиной, а тебе батарею надо застраивать, гайки закручивать. Подминать её под себя. Не думай, что ты всё сделаешь за один день…. – Зря я это сказал комбату, но слова уже вырвались. Я замолчал, а Волков нахмурился и обиделся наверно. Да и я, излив злость, тоже немного успокоился

Минут пять мы провели в тягостном молчании, а потом Юра закурил сигарету, и щурясь от дыма, заговорил: – Как я буду командовать батареей, когда ты уедешь: это не твои проблемы. Не думай, что я завалю её. Мне, конечно, надо бы обидеться, но сделаю вид, что последних слов не слышал. Давай лучше будем решать, как быть с отвальной, люди ведь через час будут съезжаться.

Я посмотрел на часы, до семнадцати часов оставалось час пятнадцать.

– Ждём пятнадцать минут для контроля и начинаем шевелиться. Как-нибудь выкрутимся.

Через пятнадцать минут на дороге остановился ГАЗ-66 Магомеда и оттуда бойцы шустро выгрузили столы, стулья, а Магомед укатил в деревню узнавать насчёт другой закуски, пообещав что-нибудь придумать.

Расставив столы и стулья за кустами, я организовал офицеров и прапорщиков на мытьё овощей, зелени и через пять минут работа закипела, а когда появился первый гость, Николай Бородуля, половина салатов уже было сделана. Коля как всегда был сильно выпивши, сразу ухватился за ложку и начал наяривать салат прямо из огромного тазика. Выпросил ещё сто грамм, а когда их выпил: то он был «готов». Старшина притащил из палатки первого взвода матрас и я, подхватив Бородулю подмышки, утащил его в кусты около столов. Постепенно начали съезжаться и другие гости, но на столе уже стояли несколько видов салатов, а когда я выставил туда бутылки с водкой и остальную посуду, то стол и смотрелся вроде бы ничего. Без пяти минут семнадцать на дороге остановился УАЗик, и оттуда выскочил встрёпанный Рамзан с кучей чеченок, которые потащили из машины на стол остальную закуску.

– Борис Геннадьевич, извини дорогой, но у меня неприятности, поэтому я задержался.

Я с удовлетворением наблюдал, как стол закрывался обильной закуской: – Да, Рамзан, ты еле уложился и деревне поэтому здорово повезло. Если бы я пролетел с отвальной: завтра бы твою деревню ВВэшники с Дачу-Борзоя зачищали и трясли, и я думаю, что они бы остались довольны результатами.

– Борис Геннадьевич, – горячо начал оправдываться Рамзан, – у меня неприятности, поэтому чуть не опоздал. Племянника у меня в Грозном арестовали ни за что, и посадили в фильтрационный лагерь. Я два дня бился, чтобы его выцапать оттуда. Еле получилось. Но у меня всё было на мази. Даже если бы не приехал, тебе бы всё равно привезли закуску.

– Рамзан, а знаешь как я перенервничал, ожидая эту закуску и какие кары придумывал, помимо зачистки, для деревни? А? Да ну, ладно теперь – успел и хорошо.

Рамзан посадил женщин в машину и, пожелав приятного аппетита, укатил, а я пригласил товарищей за стол. Только мы выпили первую рюмку за мой отъезд, как на блок-посту остановился мой БРДМ и с него слезли улыбающиеся Саня с Костей.

– Принимай, Боря, «бардак», еле выцапали.

Но я сначала поманил пальцем Степанова. Солдат опасливо приблизился ко мне и я, схватив его за шею, с силой нагнул, а потом резко толкнул. Отлетев на пару метров от меня, он хлопнулся на задницу и захлопал глазами, удивляясь, что я его не ударил, а только толкнул.

– Надо бы тебе рожу начистить, но ладно – живи. Пусть твою судьбу решает новый комбат. –

Я сел за стол рядом с Волковым и застолье покатилось. Попробовали достать из кустов Бородулю, но не получилось: Коля спал как ребёнок – крепко и без снов, только иногда подрыгивая ногами.

Посиделки были в самом разгаре, когда на дороге снова замаячил Рамзан, приехавший на своём УАЗике. К нам он спуститься не решался, и когда я повернул в его сторону голову, нерешительно махнул мне рукой.

– Сейчас я, парни, – вылез из-за стола и поднялся на дорогу. В УАЗике, на заднем сиденье сидело трое знакомых сельчан с хмурыми лицами и Рамзан выглядел отнюдь не радостным.

– Что случилось?

Рамзан замялся, не зная как начать, потом с виновато-просительными нотками в голосе заговорил: – Борис Геннадьевич, я всё понимаю… Вы завтра уезжаете, а сейчас хотите спокойно посидеть с товарищами, но у нас беда и только вы сможете нам помочь…

– Ну…? – Подтолкнул я старейшину и тот продолжил, пытаясь смягчить происшедшее, чтобы я понял всё правильно и не дай бог отказался и повёл себя в рамках разумного.

– Борис Геннадьевич, даже не знаю, как сказать… Вы ведь знаете, стадо у нас большое и каждый день нам приходиться его перегонять на другие участки земли, чтоб они там могли попастись…., – и снова замолчал.

– Нуууу…, – опять подстегнул я его.

– Ну…, и сегодня пастух погнал их на другое место, – Рамзан махнул рукой в направление Чири-Юрта. – А там десантники ваши стоят. Вроде бы до обеда паслись нормально, а когда пастух их погнал на водопой к реке, тогда они открыли огонь. Пастух убит, убито несколько коров, телят и баранов.

– Это вы что – В такую даль стадо погнали? Разве рядом места нет? – Удивился я.

– Да нет, Борис Геннадьевич, это не у моста через Аргун. Это стреляли десантники, которые рядом с вами стоят….

Действительно, в связи с наступлением на Шатой, на поле рядом со мной развернули временный, полевой аэродром для вертолётов, где днём стояли два-три вертолёта в готовности подняться и вылететь за раненым в любую точку. А для охраны аэродрома, в трёхстах метрах от меня расположились два взвода десантников. Всё-таки через зелёнку, в трёх километрах, в Алхазурово стоял отряд брата Шамиля Басаева – Ширвани. И у него было около двухсот штыков. Правда, сидел смирно, к нам не лез и держал линию обороны на горе против седьмой роты, пионерский лагерь и окраина Алхазурово. Но всегда присутствовала опасность, что он мог сделать рывок, напакостить в любом месте и тут же уйти. Днём десантники аэродром охраняли, а ночью они закрывались в своём лагере, которым мой блок-пост хорошо был прикрыт с той стороны. У меня с ними сразу же было организовано взаимодействие. Старшим из двух взводов был толковый лейтенант Сергей. Он и другой взводник были нормальными парнями, и их подчинённые тоже. Но вот довольно часто в общение между нами проскальзовало некое превосходство и высокомерие в мой адрес – Ну и что, что артиллерия – ПЕХТУРА…., одним словом.

И до этого момента никаких отрицательных моментов у нас не было. Правда, сегодня я слышал со стороны их расположения несколько раз стрельбу автоматов, но не дёргался, так как на перестрелку или бой это похоже не было. Так… Шмаляли от скуки, наверно…

– Мы когда узнали об этом, поехали забрать тело, а нас обстреляли и ещё двоих ранили… Но легко… Борис Геннадьевич, помогите в последний раз…., – Рамзан с надеждой смотрел на меня и я бесшабашно решил помочь своим уже бывшим подопечным.

– Хорошо, я сейчас только автомат возьму, – взял из кунга автомат, махнул ребятам рукой, что через полчаса вернусь и сел на переднее сиденье УАЗика, – поехали…

Как поехали и так через минуту остановились, не доезжая до лагеря десантников сто метров.

– Чего остановился? Давай ещё вперёд проезжай…, – удивлённо скомандовал я Рамзану, но тот виновато, ответил.

– Борис Геннадьевич, боюсь. Десантники ведь пьяные. Мы лучше вас тут подождём. Вы только попросите, а если упрутся, то не спорьте с ними…. А то что, что у пьяного там в голове…? И не посмотрят, что свой и майор…

– Ладно, разберёмся…, – Вылез из машины и направился к часовому, стоявшему за сложенными мешками. Тот меня знал, поэтому пропустил молча, лишь кивнув головой на большую палатку на мой вопрос – Где старший?

Расположение десантников «кипело» – «кипело» радостно, азартно и пьяно. Если часовой был только датый, то остальная десантура была пьяна и бестолково суетилась у большого костра. Тут же рубили мясо разделанного телёнка, двое, трофейными кинжалами, резали мясо на кусочки явно для шашлыков. Ещё четверо горячо спорили у связанного барана, как правильно его резать. И так яростно, что сугубо гражданскому показалось бы, что они через пару минут друг друга сами порежут. У палатки командира баран был уже зарезан и тут аппетитно пахло жаренными рёбрышками. А в палатке был центр всего этого гашенья и празднования, только непонятно чего можно было праздновать десантникам 20 июня. Внутри дым коромыслом, под которым сидело пятеро офицеров. Два взводных, здоровый, багроволицый майор, капитан и старший лейтенант. Были они уже в том состояние, когда хочется подраться, а не с кем. И тут появляется совершенно незнакомый майор, о рыло которого можно запросто почесать кулаки, а потом от широты русской души, побитого усадить за стол, налить ему стакан водяры, обнять его за плечи и проникновенно прошептать: – Майор, прости… Подраться захотелось, а не с кем. Кругом свои… Ты уж извини, братан… Давай выпьем, за нас…, за десантников…, да и за вас тоже….

Это прямо, в злорадном удовлетворение, прочиталось в глазах майора. Я принял официальный вид и спросил: – Товарищ майор, вы тут старший…?

– Да…, я… Майор…., зам по тылу…., – ни фамилии, ни зам по тыл чего – разобрать не мог, но тоже представился.

– Комендант населённого пункта Лаха Варанды, майор Копытов.

– Ну…!? И чего к нам комендант пожаловал. Может уже 23:00 и мы ему мешаем спать? – Пьяно сострил майор, а капитан со старшим лейтенантом подхалимски захихикали, а майор боевито подбоченясь продолжал хохмить. – Так ментов вызови, чтобы нас утихомирили. А если ментов нет – то ты тогда сам попробуй….

Я окрысился, повысив голос: – Товарищ майор, поострили и хватит. Около вашего расположения убит местный пастух и убито несколько коров и баранов. И при попытке вынести тело ранено ещё двое мирных чеченцев. И я сейчас ВАС прошу дать команду, чтобы к телу пастуха допустили односельчан…..

– Штооо…? Ты, майор, тут на кого голос повышаешь? Ты там в своей вонючей деревне на чичиков голос повышай, а то я тебе сейчас…, – майор стал грузно и тяжело подыматься. Вслед за ним дёрнулись и его подхалимы, но в майора вцепился лейтенант Сергей и стал что-то горячо ему шептать на ухо, – да отвянь ты от меня лейтенант… Чего он тут раскомандовался…?

Но сел и с изрядной долей агрессии продолжил, распаляя себя: – Это ты что тут – намекаешь, что это мы пастуха замочили? Да чтоб ты знал – мы не знаем, кто его убил… А вот когда боевики пытались забрать его тело – мы отогнали… А если ты и дальше будешь гнать пургу… На нас….

– Слушай, майор, – меня уже достал этот пьяный базар и я сам повёл себя агрессивно, – я не намекаю. Мне вообще по фиг – кто его убил. Если чеченцы пожалуются куда-нибудь наверх и расскажут, как убили уважаемого старого человека, то другие в этом пусть разбираются – Кто и Кого? А сейчас – либо ты даёшь команду, чтобы не мешали забрать тело и отогнать стадо. Либо, посылаешь меня на х…й и я тогда со спокойной совестью ухожу на отвальную. И что будет дальше – мне тоже по х…й. Ну…, давай, рожай уже что-нибудь…

Майор, как это иной раз бывает у пьяных, был озадачен моим напором и уже совершенно забыл, что собирался начистить мне морду. Повернулся к взводному Сергею: – Лейтенант, ты его знаешь?

– Да, товарищ майор – знаю, нормальный…., – лейтенант икнул и сконфузился, прикрыв ладонью рот.

– А что сразу не сказал, что нормальный….

– Так я хотел, а вы – Отвянь…. Отвянььь

– Ну что ж так сразу и в бутылку…, – чуть ли не раскрыл объятья зам по тылу, – сразу тут начал строить нас…. А у кого отвальная?

– У меня. Меня там ребята ждут. Так как с командой?

– Да дадим мы тебе сейчас команду, – досадливо махнул рукой майор, – а ты сколько здесь. Я вот уже почти два месяца, – горделиво и с пьяной откровенностью заявил он.

– Ну, а я полгода…

– Полгода, – изумился майор и его прихлебатели тоже удивлённо воззрились на меня, – и Грозный брал?

– И Грозный, и Чечен-Аул, и Шалинский танковый полк, и цементный завод вместе с твоими ребятами, а сейчас комендант деревни уже месяц и месяц обороняю со своей противотанковой батареей дорогу. Слушай! Дай команду и я пошёл.

– Всё… всё…. Всё. Сергей, дай команду, а мы давай выпьем – За нас…. Всех…

Выпили, я вышел из палатки и махнул рукой Рамзану. Мне только и осталось проконтролировать и подождать, пока загрузили в багажник тело пастуха и отогнали к деревне стадо. После чего вернулся к себе.

Мы ещё немного посидели и всё прошло хорошо и когда все разъехались, я поехал в штаб полка забрать документы на Большакова и Минашкина, которых решил увезти с собой. Хотел забрать и сержанта Кабакова, но мне сказали – «Боря, всё… Хорош, скажи спасибо, что тебе этих солдат отдаём». Про себя решил, что когда приедем в полк, в Екатеринбург: всё сделаю, несмотря на то, что им служить ещё больше полугода, но я их уволю на дембель. Степанов отвёз меня на командный пункт полка, где слез с машины и отправил его обратно, буркнув водителю: – Я на попутке доберусь.

В течение часа попрощавшись с однополчанами, забрав проездные документы и предписания на солдат, добавив ещё у Ивана в медпункте, я вышел на дорогу и стал ждать попутку, но прождав минут сорок решил напоследок пройтись до блок-поста пешком, не ожидая никаких непредвиденных ситуаций. Автомат на плече, на ремне подсумки с четырьмя магазинами и четырьмя гранатами: если что – отобьюсь.

Весело насвистывая, миновал крайний пост, провожаемый удивлёнными взглядами солдат, завернул за поворот и остался один на дороге. Справа, внизу расстилалась красивая панорама долины реки Аргун и двух деревень Дачу-Борзой и дальше Улус-Керт. Слева, примыкая вплотную к дороге, тянулась зелёнка, а над всей местностью нависала гора высотой шестьсот метров, где занимали позиции седьмая рота и боевики. Пройдя по дороге почти километр, я уже мог различить на вершине горы суетившиеся фигурки нескольких солдат седьмой роты. Хотя было и достаточно далеко до них, но в их передвижениях ощущались беспокойство и тревожность, и смотрели они с горы в моём направлении, но несколько левее от дороги: на скалу в пятистах метрах от дороги.

– Чё они там суетятся и рассматривают? – Я остановился и с любопытством стал смотреть на то место зелёнки, где возвышалась скала.

Моё любопытство было щедро вознаграждено: первая пулемётная очередь хлестнула обочину дороги в двух метрах от меня, а вторая через пару секунд по тому месту, где я стоял, но за эти две секунды успел переместиться и теперь сидел на корточках в кювете. Всё было ясно: если боевики раньше, чтобы обстреливать машины на дороге, лишь немного отходили в сторону от своих позиций на вершине, то теперь они почти на километр вылезли в зелёнку между горой и штабом и с новой позиции не просто обстреливали, но могли контролировать часть дороги. Как раз, где я сидел. Теперь мне была понятно причина суеты солдат на вершине. Но это мало утешало: хотя пулемётчик и не видел меня, но знал, куда я спрятался и теперь очереди периодически хлестали вокруг меня, сшибая ветки, заставляя стремительно перемещаться по кювету, увёртываясь от пуль.

Попытался по кювету пробраться в сторону горы и выйти из-под обстрела, но через десять метров в зелёнке был провал и я сразу же попал под хорошую прицельную очередь. Часть пуль солидно прожужжали почти над головой и ушли в долину, а другая, ударив перед головой и обдав меня землёй, заставила юркнуть обратно под защиту деревьев. Дорога назад, к штабу, тоже не предполагала радужных перспектив отхода. Я судорожно перебирал варианты выхода из создавшегося положения: тем более что пулемётчик прекратил огонь. Через пять минут повторил свою попытку выбраться в сторону штаба, но очередная, солидная пулемётная очередь загнала меня опять под деревья. Это обстоятельство натолкнуло на мысль, что вполне возможно меня не выпускают, а в это время группа боевиков спускается вниз, чтобы взять меня в плен. Я затосковал: время было достаточно позднее и попутных машин не предвиделось. Стрельбу, если в штабе и слышали, то воспринимали её за обычную и помощи отсюда ждать не приходилось. А видели ли меня с вершины горы бойцы седьмой роты – тоже вопрос. Так что приходилось надеяться только на свои силы и ждать темноты, тогда я уйду, если конечно доживу до темноты.

Через пятнадцать минут снова попытался осторожно выскользнуть из западни по кювету, но пулемётчик дал такую хорошую и точную очередь, что у меня пропало всякое желание испытывать судьбу. Посмотрел на дорогу и прикинул, а что если метнусь на противоположную сторону дороги и попытаюсь там уйти по склону, но отказался – слишком много открытого пространства. Оставалась ещё одна возможность: углубиться в зелёнку и по ней самому уйти в сторону горы, а там выйти на дорогу. Но опять, я не знал минную обстановку, и здесь резко возрастала возможность наткнуться на боевиков. А один есть один. Время шло, до темноты времени было ещё много и я всё больше склонялся к варианту с зелёнкой. Уже решив нырять в зелёнку, услышал, как со стороны штаба полка начал быстро приближаться гул двигателя БТРа. С надеждой уставился на ближайший поворот, и о радость, на дороге появился одинокий бронетранспортёр полностью забитый ВВэшниками, лежащими в непринуждённых позах на броне. Я выскочил из кювета и замахал руками, чтобы они подхватили меня не останавливаясь, и тут же заскакал по обочине, высоко подымая ноги и прыгая в разные стороны, как дикий козёл, уходя от пулемётных очередей. Пулемётчик теперь не щадил меня и бил длинными очередями, не давая возможности оставаться на месте. ВВэшники попались обстрелянные, открыли сразу же огонь, но били скорее в том направлении, откуда вёлся огонь, чем прицельно. БТР слегка замедлил около меня ход и две пары крепких рук, ухватив меня за одежду, затащили на верх машины и бросили на решётку двигательного отсека. Сверху на меня свалились два тяжеленных бойца, прижав моё лицо к решётке, и не давая возможности пошевелиться, а ВВэшники быстро обнаружили позицию пулемётчика и теперь надо мной стоял грохот от автоматов и возбуждённо-радостные крики.

– Вижу, вижу. Вон, вон он побежал…, получи гад, – следовала очередь потом ещё одна и опять крики, – …есть, завалил одного.., упал. Вон ещё один.., бейте туда.., – и опять очереди.

Я ворочался под солдатами, но не мог их скинуть, в таком неудобном положении оказался. Пытался кричать, что там помимо боевиков в стороне и солдаты седьмой роты, но мои крики заглушал рёв мотора, шум, гам и стрельба автоматов. Впрочем, стрельба закончилась быстро: БТР подъехал к горе, и зелёнка скрыла его от боевиков, все начали рассаживаться поудобнее на броне, возбуждённо обмениваясь впечатлениями, я и наконец-то выбрался из-под солдат, вызвав приступ смеха, когда они увидели у меня на голове немецкую каску.

По словам Ввэшников, они сумели срезать двоих боевиков, которые упали со скалы. С какой скалы я благоразумно уточнять не стал, опасаясь услышать, что убитые упали со скалы в расположение седьмой роты. В свою очередь рассказал, как оказался один на дороге и они дружно осудили меня, а когда узнали что я завтра уезжаю домой: они покрутили пальцем у виска.

Ссадив меня на блок-посту и пожелав счастливого пути, ВВэшники укатили по своим делам, а я сел за стол с Волковым и уже в спокойной обстановке посидели до моего дежурства, потихоньку попивая водку и разговаривая. Юра, было, воспротивился насчёт моего дежурства, но я настоял: хотелось в последний раз ощутить себя на войне…

Глава седьмая