Обыкновенная война — страница 6 из 17

Ошибка

Миновали ворота, пост разведчиков, около них, и оказались во дворе правления плем. совхоза среди нескольких десятков вооружённых и возбуждённых людей.

– Боря, Алексей, здорово! – Из-за здания вывернулся Олег Акулов, подошёл к нам и поздоровался со всеми за руку, – Боря, Алексея отпускаешь?

– Здорово. Забирай замполита, он в твоём распоряжении.

Как не хотелось Алексею Ивановичу идти с Олегом, но надо было ему помочь. Несмотря на то, что идёт война, командование полка решила организовать торжественное собрание, поощрить ряд отличившихся в ходе боевых действий военнослужащих полка, в том числе и наградить несколько человек медалями. В их число попал и Кирьянов. После торжественной части силами полка будет показан концерт. Ну, а потом каждый занимается по своему плану.

Никто сначала не обратил внимания на ГАЗ-66, который медленно заехал во двор, но когда из кузова на землю, санитары начали сгружать трупы наших солдат, все замолчали. Только группа солдат-разведчиков сразу же столпилась вокруг погибших и тихо что-то стали обсуждать, глядя на убитых.

Через несколько минут во дворе появился командир полка – полковник Петров со своими заместителями. Офицеры и солдаты сразу же начали строиться по подразделениям, выравниваясь длинной шеренгой.

– Здравствуйте товарищи! – Сходу поздоровался командир.

– Здравия желаем, товарищ полковник

– Поздравляю Вас с Днём Советской Армии и Военно-морского флота! – Радостное троекратное – «Ура»! взлетело в воздух, потревожив стаю ворон, с любопытством наблюдающих за людьми.

Полковник Петров молча, под взглядами собравшихся, прошёлся вдоль строя, подошёл к ряду трупов, взглянул на них и вернулся обратно. Начал речь, а заканчивая её, сказал: – …Хочу обратить ваше внимание, на тела солдат нашего полка, которые здесь лежат, – командир мотнул головой за спину, – и хотелось, чтобы вы рассказали своим товарищам о том, что вам сейчас расскажу и покажу. Я специально приказал привезти тела из санчасти и положить их перед строем. Эти солдаты погибли не в бою, не в атаке. Они погибли в самовольной отлучке. Ушли из расположения своего подразделения в ближайший населённый пункт, чтобы разжиться там продуктами, спиртным и вещами. Те трое, что лежат справа, были во время мародёрства взяты в плен боевиками. Их пытали, издевались над ними… Смотрите…, хорошо видны следы ожогов, пыток. Если кто не обратил внимание – то у них ещё отрезаны и половые органы, вполне возможно и у живых ещё. Потом их расстреляли, и каждому сделали по контрольному выстрелу в левый глаз. Когда их нашли в лесопосадке, они ещё были и заминированы. И у каждого – у кого в рукаве, у кого за пазухой были засунуты по бутылке водки. Тем самым боевики выказали нам презрение, и правильно высказали. У меня, да и у офицеров, в голове не укладывается – Как можно рисковать своей жизнью из-за бутылки водки, из-за тряпок и радиоприёмника, которые они принесут из деревни? А почему они не подумали о родителях, которым они принесли своей смертью огромное горе?

– Те двое, что лежат слева, по всей вероятности во время мародёрства, были взяты в плен местными жителями. Они лежали на окраине деревни. Жители им, за мародёрство, отрубили руки, переломали палками рёбра и убили, разбив топорами головы.

Командир полка сделал паузу и обежал взглядом лица солдат, – Кому такая смерть нужна? Я ещё не принял решения, что написать о причинах смерти их родителям. С другой стороны не хочется марать и имя нашего полка, но и рука не подымается писать, что они погибли в бою. Короче, хочу чтобы вы ещё раз посмотрели на этих солдат и рассказали обо всём этом в своих подразделениях. На эту процедуру даю десять минут, после этого всем зайти в зал, где начальник штаба зачитает приказ о поощрении и силами нашей художественной самодеятельности будет показан концерт. А теперь десять шагов вперёд – Шагом марш!

Весь строй сделал десять шагов вперёд и остановился перед трупами. Командир полка с замами отошёл в сторону, а строй сломался. Солдаты и офицеры столпились около тел убитых.

– Колян, смотри эти двое с нашего батальона, – послышался справа от меня приглушенный голос, – вон тот с роты Дерябкина, а тот с пробитой головой со взвода связи батальона.

Зрелище, конечно, было малоприятное. Сразу было видно, что валялись они после смерти недели две, но так как было холодно, трупы разложению не подверглись: только, щёки и животы впали. Кожа на лицах почернела, зубы оскалены. Хорошо было видно, что руки переломаны и вывернуты под неестественными углами в самых различных местах. На месте левого глаза у некоторых было месиво – контрольный выстрел. У одного из них в разбитой голове виднелся мозг.

Солдаты и офицеры молча разглядывали трупы, хмурясь, отходили в сторону, и закуривали, обсуждая увиденное. Можно сто раз рассказывать, говорить солдатам не ходить в самоволку. Доказывать, что это опасно, но достаточно один раз вот так показать, чтобы стало ясно – так поступать нельзя. Я поглядел на своих солдат и стало понятно, что эти солдаты на мародёрку не пойдут. Послышалась команда начальника штаба полка и, затаптывая сигареты, все дружно двинулись в зал, где с шумом и негромким говорком стали рассаживаться по местам. В зале было холодно, но настроение несмотря ни на что было приподнятое. Начальник штаба полка подполковник Колесов зачитал приказ о поощрении. Были присвоены и очередные воинские звания: старших лейтенантов получили мои командиры взводов и звание старшего прапорщика Игорь Карпук. Самая ожидаемая часть приказа о награждении медалями части военнослужащих была встречена с возрастающим интересом. Награждали советскими медалями «За воинское отличие» и каждого награждённого встречали аплодисментами. Вот поднялся с места и мой замполит. Под аплодисменты получил медаль и сел на своё место. Все кто сидел рядом, потянулись к нему и начали поздравлять с наградой. Закончилась читка приказа, объявили перекур на пять минут, чтобы подготовится к концерту. Все вывалили на улицу, разбились на кучки и закурили. Трупы уже убрали. И хотя ещё было холодно, но на небе в облаках стали появляться голубые просветы, и всё чаще и чаще солнце озаряло окрестности. Замполит полка вышел из зала и пригласил всех обратно на концерт, который прошёл в такой же праздничной атмосфере. После последнего номера к трибуне опять вышел командир полка. Он ещё раз поздравил всех с праздником, и что было неожиданно для меня, пригласил всех командиров подразделений отметить 23 февраля за своим столом. Мы ещё вчера решили обмыть медаль в своём кругу, тем более, что нас пригласил к себе в гости Немцов: обещая угостить знатной ухой. Вышли из зала.

– Борис Геннадьевич, – обратился ко мне Алексей Иванович, – Вы давайте идите к командиру полка, а я сейчас пойду к Немцову всё организую, вы же подходите через час, и мы спокойно посидим.

Соглашаясь с таким решением, мотнул головой: – Хорошо, давай сделаем так, как ты предлагаешь.

Кирьянов собрал солдат и ушёл вместе с ними в расположение батареи, а я направился к разбитой кочегарке, где располагалась столовая для офицеров управления. Около которой, уже собрались приглашённые офицеры.

– Боря! – Ко мне подвалил уже хорошо «подогретый» подполковник Николаев. Схватил меня за руку и затряс энергично: – Тебя, как офицера старой закалки, советского офицера особо хочу поздравить с Днём Советской Армии и Военно-Морского Флота, – потом от избытка чувства обнял, – Боря, как зайдём туда, садись рядом со мной, посидим, выпьем.

Обняв и похлопывая товарища по плечу, я тоже поздравил Сергея Георгиевича с праздником. Меня с ним связывало не только большое уважение к нему как к офицеру и человеку, но и простые человеческие отношения, которые назывались ёмким словом – мужская дружба. Подошёл командир полка с замами и пригласил всех за стол. Первым в кочегарку зашёл Петров, а за ним гурьбой завалились мы и стали оживлённо рассаживаться по местам. Странно было видеть давно потушенные котлы, выбитые стекла в окнах и натянутую вместо них полиэтиленовую плёнку. Куча угля в углу помещения и праздничный, богато накрытый стол. Мимолётно мелькнуло у меня в голове воспоминание о празднике 23 февраля год назад, когда мы гуляли всем полком, мелькнуло и пропало. Сейчас мы жили сегодняшнем днём, а завтра будем жить завтрашним. Разлили по рюмкам коньяк. Первый тост на таких мероприятиях произносит командир полка, который ещё раз поздравил с праздником. Выпили, начали закусывать, а закусывать было чем. В тарелках громоздились большие куски мяса, много было разносолов домашнего приготовления из подвалов брошенных домов, соков, да и из нашего полкового продовольственного склада. В графинах на столах стоял коньяк «Кавказ».

Застолье тем временем катилось по своему пути. Выпили за полк, затем третий тост за тех кто погиб. Постепенно офицеры оживлялись, завязывались разговоры, всё чаще и чаще слышался смех. Я тоже расслабился, но постоянно поглядывал на часы – время бежало быстро. Выпил в общей сложности грамм сто пятьдесят коньяка и лишь слегка захмелел. Через час поднялся и попросил разрешения у командира полка убыть в своё подразделение.

Полковник Петров внимательно посмотрел на меня: – Давай, Копытов, иди в батарею и будь повнимательней. Сегодня возможно всякое.

Через десять минут был в расположение батарее. Уже старший лейтенант Коровин, который дежурил сегодня в батарее, доложил, что всё в порядке, солдаты, кроме наблюдателей, отдыхают. Замполит и техник в расположение морских пехотинцев. Поставив задачу не ослабевать наблюдение, неспешным шагом пошёл к морпехам. Прошёл по мосту, (кстати, единственный целый мост и самый короткий путь, через который техника боевиков могла из Грозного прорваться в Чечен-Аул) обороне его я уделял особое внимание. Перейдя мост, свернул влево, вдоль арыка прошёл метров триста и подошёл к зданию поливочной станции, где располагался командный пункт старшего лейтенанта Немцова. Здесь всё уже было готово – стол накрыт и ждали только меня. Витька Немцов тоже постарался. На столе стояла кастрюля с ухой. Рыбу добыли тут же в арыке, глуша её гранатами, и я даже подумать не мог, что в арыке может водиться такая большая рыба. Много было мяса и других продуктов. Ну, и всё тот же коньяк.

Вчетвером мы весело расселись за столом. Алексей Иванович достал свою медаль, полученную на торжественном собрании, и положил её в солдатскую кружку. Я же наполнил её только наполовину. Конечно, её нужно было бы по традиции наполнить до краёв, но учитывал, что мы на войне и напиваться нельзя. Другим налил грамм по пятьдесят.

Я встал и произнёс коротенький напутственный тост: – Алексей Иванович, поздравляю тебя с первой правительственной наградой, и желаю тебе, чтобы она не была последней.

Алексей Иванович торжественно встал, поднял кружку, обеспокоено заглянув в неё, и тоскливо поглядел на нас. Я его понимал: он очень мало пил и даже полкружки выпить для него было проблемой. Но традиция есть традиция и я кивнул ему: – Давай, Алексей Иванович. Давай, дорогой….

– Товарищи офицеры. Представляюсь по случаю награждения правительственной наградой, – замполит произнёс стандартную формулу, сильно выдохнул воздух, поднял кружку и мелкими глотками стал цедить сквозь зубы коньяк. После того как коньяка в кружке не останется, он должен ртом выловить медаль. После этого считается, что медаль обмыта.

Мы все смотрели и переживали за то, как трудно и долго он пил. Прекратил пить, застыл, прислушиваясь к своим внутренним ощущениям. Медленно опустил кружку на стол. Видно, как внутри его организма шла борьба между ним и коньяком. Спиртное рвалось обратно и Алексей Иванович изо всех сил боролся с этим.

Я забеспокоился и, не сводя глаз с замполита, стал отодвигаться: – Алексей Иванович, не надо…., прошу тебя не надо….

Но было поздно, резко оттолкнулся от стола и вовремя: Кирьянов в рвотном спазме открыл рот и изверг из себя на стол фонтан. Игорь и Витька, опрокидывая табуретки, тоже благополучно отскочили от стола. Вся закуска была безнадёжно испорчена, а Алексей Иванович стоял у стола и виновато вытирал рот: – Борис Геннадьевич, я не мог удержаться….

– Ладно, Алексей Иванович, не расстраивайся. Мы сейчас всё это уберём, но это незачёт. Потренируешься и назначишь новый день, когда мы сделаем ещё одну попытку обмыть медаль.

Все засмеялись. Немцов отдал приказ и через несколько минут всё было убрано, а на столе появилась свежая закуска. Разлили по пятьдесят грамм, выпили за праздник, затем ещё по пятьдесят грамм за Победу. Может быть, мы к вечеру и нарезались бы, но зашёл солдат и обратился ко мне.

– Товарищ майор! Я с восьмой роты и меня прислал к вам командир роты капитан Соболев. Он просил предупредить вас, что со стороны Грозного – Новых Промыслов, в Гикаловский спустилась колонна из двух танков, два БМП и два КАМАЗа с боевиками. Вполне возможно они будут прорываться через ваш мост и перекрёсток на Чечен-Аул, – солдат замолчал.

– А откуда командиру роты стало известно об этом?

– Ему сообщили со штаба полка, да и мы сами видели эту колонну, когда она спускалась в Гикаловский.

– Хорошо. Спасибо, возвращайся в свою роту и передай капитану Соболеву, что я сейчас приму все меры. – Солдат повернулся и вышел из помещения.

– Давай, Витя, наливай ещё по пятьдесят грамм и будем разбираться. – Выпили, закусили.

– Алексей Иванович, иди в батарею. Подымай её по тревоге. Всем усилить бдительность.

Первый и третий взвода сосредоточить усилие на дорогу из Чечен-Аула. Может быть, им будут оттуда пробивать навстречу коридор. Второму взводу быть в готовности развернуться на перекрёстке в сторону Гикаловского, но пока не разворачиваться, чтобы заранее не насторожить противника. И присылай машину за мной, а я сейчас с Виктором решу вопросы взаимодействия на случай боя.

– Боря, – тронул меня за рукав Немцов, – пусть мне пришлют с батареи на время бинокль, а то я свой ещё в Грозном разбил.

Я согласно кивнул головой: – И бинокль возьми Алексей Иванович. Ну, вперёд.

Мы вышли из помещения поливочной станции. Погода была изумительная и солнечная. На небе ни облачка. А ведь три часа тому назад было промозгло и холодно. Кирьянов поспешил в сторону батареи, а мы поднялись на крышу поливочной станции и начали разглядывать ближайшую к нам окраину Гикаловского, которая находилась в четырёхстах метров. За деревней вверх тянулись склоны возвышенности Новых Промыслов, на которых располагались позиции духов.

Внизу вдоль арыка в сторону поля и Гикаловского окапывалось отделение морских пехотинцев.

– Безуглый! – окликнул Немцов своего сержанта, – Ты чего там окапываешься?

– Так нам солдат с пехоты рассказал о колонне духов в Гикаловском, да и мы её сами видели. Всё равно, вы бы приказали здесь окапываться, так я и отдал приказ с опережением.

– Молодец, – Виктор повернулся ко мне и с гордостью сказал, – вот видишь, какие у меня бойцы.

– Да…, солдаты у тебя молодцы, да и меня они не хуже. Я давно жду, что духи рано или поздно, но попытаются прорваться через меня в Чечен-Аул. Если у них, Виктор, два КАМАЗа, да десант на БМП и танках, то у них надо считать человек семьдесят по максимуму. Прорываться они будут через поле ко мне, – я показал на ровное, как футбольное поле, тянувшиеся от окраины села до моих позиций на протяжении тысячи метров. – Если я прозеваю момент начала атаки, и не подобью технику духов ближе чем восемьсот метров от меня, то ПТУРы мои будут бесполезны. И мне придётся схватится с духами в районе моста. Твоя задача, как можно больше нанести потерь духам с этой позиции, когда они будут «ломится» через поле на меня. Ударить огнём им во фланг. А я постараюсь подбить хоть что-нибудь на мосту, и закупорить им путь по нему: буду драться с боевиками на перекрёстке и мосту. А там может полк чем-нибудь поможет…

Немцов соглашаясь с моим видением боя, кивнул головой, кое-что мы ещё подкорректировали, и стали ждать машину с батарее.

– Боря, давай, пока замполита нет, постреляем по бутылкам с твоего пистолета. – Немцов отдал распоряжение и солдаты внизу быстро расставили бутылки. Я достал пистолет, патроны из карманов, всё это отдал Виктору, и тот тщательно целясь, начал расстреливать одну бутылку за другой, радуясь как пацан. Сначала он расстрелял патроны в моём пистолете, а затем в пистолете Игоря Карпука, но это баловство продолжалось недолго. В расположении взвода восьмой роты, который стоял на краю поля, рядом с расположением моей батареи, вспыхнула стрельба. Мы насторожились и стали напряжённо вглядываться в ближайшую окраину Гикаловского, пытаясь обнаружить там боевиков. Морпехи тоже бросили лопаты и сноровисто изготовились к бою. Послышался характерный хлопок слева и из-за деревьев быстро стал приближаться шипящий звук подлетающего ПТУРа. Приблизился и появился в поле нашего зрения. Ракета летела как-то неровно, неуверенно, «рыскала» на курсе и виляла в воздухе. Поравнявшись с нами, она сильно «клюнула» носом и упала в двухстах метрах напротив нас, громко взорвавшись.

– Это не мои запустили ПТУР, – удовлетворённо констатировал я.

Через несколько минут послышался новый хлопок, и спустя несколько секунд, мимо нас, как по струне, низко над полем пролетела ракета, пробила стену сарая, стоявшего на окраине Гикаловского, и взорвалась внутри. В разные стороны полетели доски и крыша, а остатки постройки мгновенно вспыхнули ярким огнём, но окраина села хранила угрюмое молчание.

– Вот это, мои запустили ракету, – с уверенностью заявил я. Мы продолжали вглядываться в окрестности, но никакого подозрительного движения не было видно.

Хлопнула дверца подъехавшего Урала, из кабины вылез замполит и быстро поднялся к нам на крышу.

– Что там, Алексей Иванович? – Спросил я.

– Я всех расставил по позициям, как вы приказали. Звонили с полка и тоже предупредили о двух танках, БМП и двух КАМАЗах. Приказали занять оборону и усилить бдительность.

– А что там за стрельба была?

– Да это капитан Соболев прибежал на свой опорный пункт. Вроде бы обнаружил боевиков на окраине села, открыл огонь из стрелкового вооружения, а потом увидел танк и запустил с БМП ПТУР, да вы, наверное, сами видели, как неудачно они стреляли?

– А наши почему стреляли?

– Соболев прибежал к нам на позицию, показал мне сарай, оттуда вроде бы был виден ствол танка. Вот мы туда и долбанули. А когда сарай взорвался, то увидели, что это бревно торчало.

Мы стали прощаться с Немцовым, отдали ему бинокль, сели в УРАЛ и помчались в сторону батарее. Только вылез из машины, как на связь меня вызвал командир полка.

– «Лесник-53! Я, Альфа-01, Из квадрата «Монреаль 9,10,11» возможна атака твоих позиций боевиков силами: два танка, два БМП и два КАМАЗа с боевиками, до семидесяти человек, в направление «Лиссабон 2,3». Как понял меня? Посмотри на карту. Приём! Я, Альфа-01».

Я быстро развернул карту. Так «Монреаль 9,10,11» это позиции боевиков, а «Лиссабон 2,3» это уже окраины Чечен-Аула.

– «Лесник-53. Я, Альфа-01». – Вновь захрипела радиостанция, – «Я запросил соседей на наличие в этом районе их танков. Все ответили, что их танки находятся на позициях. Так что это духи. Занимай оборону, а я придумаю, чем тебе помочь, но пока крутись сам. Как понял меня? Я, Альфа-01! Приём».

– «Альфа-01! Я, Лесник-53. Вас понял, предпринимаю все меры для отражения атаки. Приём».

– «Лесник-53! Я, Альфа-01. Понял, конец связи».

Я снял наушники с головы: – Командиров взводов ко мне!

Вышел из землянки, где стояла радиостанция, и стал смотреть на перекрёсток, который находился в восьмидесяти метрах от нас. Вместе с командирами взводов вышли на него. Осмотрелись. Район расположения моей батареи составлял квадрат со сторонами примерно 400 на 400 метров. Местность не позволяла вести эффективный огонь противотанковой батарей на базе ПТУР. Асфальтная дорога из Чечен-Аула до моих позиций была открыта для ведения огня ПТУРом на протяжении всего 900 метров. И если не подбить технику на первых ста метрах от поворота к нам, то дальше применять ПТУРы было бесполезно, и два взвода могли применить лишь пулемёты и автоматы. И с другой стороны, в сторону Гикаловского ровное и чистое поле на протяжении 1100 метров. Здесь было самое опасное место для быстрого прорыва танков и боевиков. А здесь по условиям местности я могу развернуть лишь две противотанковые установки, и это против двух танков и два БМП. С остальных сторон местность была закрытая лесопосадками и другими естественными препятствиями. Ещё раз обвёл взглядом позиции моей батареи и принял решение.

– Товарищи офицеры, слушайте приказ! Первый взвод остаётся на своих позициях, основная цель для взвода: дорога от перекрёстка до Чечен-Аула. В случаи прорыва техники и боевиков через позиции второго, третьего взвода и мост через арык, огнём БРДМ-2 и гранатомёта не допустить прорыва в Чечен-Аул. Также в случаи атаки боевиков из Чечен-Аула, для того чтобы пробить коридор навстречу прорывающему противнику, совместно с третьим взводом огнём отразить атаку духов.

Третьему взводу. Быть готовыми отразить атаку боевиков со стороны Чечен-Аула вдоль дороги в сторону перекрёстка. Также быть готовыми отразить прорыв боевиков со стороны перекрёстка в направлении Чечен-Аула. Второй взвод: в случаи появления танков, БМП боевиков на окраине Гикаловского две противотанковые установки взвода, № 606 и 608 по моей команде и под моим командованием выдвигаются на перекрёсток дорог – сюда. ПТУР № 606 разворачивается около автобусной остановки, № 608 разворачивается слева в пятидесяти метрах от 606, около воздушного арыка – вот здесь. ПТУР № 607 находится в резерве, и по моей команде, в случаи выхода из строя в ходе боя установок 606 или 608 под командой командира взвода выдвигается на позицию, на перекрёсток, и включается в бой.

Мой БРДМ-2 и командира второго взвода под командованием старшего прапорщика Карпук занимают позиции справа и слева от дороги в ста пятидесяти метрах от перекрёстка в направление к плем. совхозу. Задача, в случае прорыва боевиков к перекрёстку огнём из пулемётов БРДМ-2 поддержать группу старшего лейтенанта Кирьянова и прикрыть её отход при выполнении поставленной ей задачи.

– Алексей Иванович, в твоё распоряжение поступают: санинструктор, и два водителя УРАЛов. Кстати, автомобили надо будет отогнать метров на двести от батареи на время боя, также тебе придаётся старшина. Занять оборону в метрах двадцати от моста. Твоя задача, Алексей Иванович, что хочешь делай: хоть сам с гранатами под танки ложись, но ты должен, в случаи прорыва техники боевиков к мосту, подбить танк или БМП на мосту и тем самым закупорить проезд. Если ты это не сделаешь, то все наши усилия и жертвы будут бессмысленны. Только после выполнения этой задачи ты можешь отступить к Карпуку и там занять оборону.

– Коровин! Сейчас выставишь двоих наблюдателей. Район особого внимания – окраина Гикаловского.

– И последнее. В случаи моей смерти, командование на себя берёт старший лейтенант Кирьянов. В случаи выхода из строя Кирьянова, командование переходит к старшему лейтенанту Коровину и так далее. Не забывайте, что за нашими спинами штаб полка и огневые позиции дивизионов. Вопросы есть?

Офицеры молча переглянулись и разошлись выполнять мои указания. Погода разгулялась, вовсю светило солнце и было даже жарко. Я ещё раз осмотрел впередилежащую местность: ровное поле, дорога из Гикаловского, само село, за населённым пунктом возвышались Новые Промыслы. Повернулся и медленно пошёл к своему командному пункту, наслаждаясь теплом и последними спокойными минутами перед боем. То, что бой будет, даже не сомневался. То что группа танков, БМП с боевиками спустились и скрылись в селе, сомнения этот факт не вызывал, и перед ними могли стоять только две задачи. Я сам думаю, что задача у них одна – прорваться в Чечен-Аул. Но нельзя скидывать со счетов и то, что основной задачей их будет прорыв в район огневых позиций артиллерийских дивизионов и далее к командному и тыловому пункту полка, попытаться разгромить их и после этого уйти в Чечен-Аул. Моя батарея и мотострелковый взвод восьмой роты были единственной защитой для них. Другим не маловажным было то, что мы прикрывали стык нашего полка и соседнего полка. Слишком много соблазнов для того, чтобы не нанести сюда удар.

Подошёл к району своего командного пункта, откуда с рёвом вырулили два УРАЛа, свернули налево и удалились за поворот дороги, следом за ними выехали мой БРДМ и БРДМ второго взвода, впереди них бежал техник, показывая куда ехать. В ста пятидесяти метрах от КП они развернулись. Мой БРДМ занял брошенный окоп и пулемётчик сержант Алушаев начал поворачивать башню с пулемётами в разные стороны, оглядывая окрестности через прицел. Второй занял позицию слева от дороги за кустами. Пулемётчик и водитель выскочили из машины и стали расчищать сектор стрельбы, от мешающих стрельбе веток. В окопе, вырытом сразу после занятия этого района, по-хозяйски располагался со своей группой Кирьянов. Я зашёл в землянку, взял свой бинокль, и поднялся на полутораметровую дамбу, которая проходила вдоль арыка. Посмотрел на первый взвод. Командир взвода Жидилёв разворачивал правый фланг взвода так, чтобы как можно эффективнее использовать противотанковые установки для стрельбы во фланг боевикам. Свой БРДМ-2 он поставил посередине позиции взвода и тот тоже ворочал башней с пулемётами, примеряясь то к повороту дороги из Чечен-Аула, то к мосту через арык сзади третьего взвода. Оттуда на позицию первого взвода уже двигался БРДМ-2 командира третьего взвода, он тоже расположится так, чтобы резать огнём из пулемётов прорывающихся боевиков. С расстояния 200 метров огонь четырёх пулемётов и десяти автоматов будет убийственный. Я надеюсь, что технику мы уничтожим до моста и им уже придётся биться только с пехотой боевиков, но и духи в бою тоже не хилые. И самое херовое, что я так и не сумел добиться, чтобы достаточно углубить окопы – пожгут ведь их…, Блядь!

Постепенно перестановки закончились, и все затаились на своих позициях. Наступило томительное ожидание.

Лязгая гусеницами, к моему КП подкатило БМП комендантского взвода. На месте механика-водителя за рычагами сидел начальник штаба полка подполковник Колесов и щерился в улыбке. На башне с автоматами в руках сидели командир взвода комендачей прапорщик Воронин и начальник штаба третьего батальона Генка Караменов. Я заскочил на броню БМП и склонился к начальнику штаба полка.

– Копытов! Меня прислал командир полка. Помощи тебе не будет, все кто свободен занимают оборону на КП и тыловом пункте управления полка, в районе огневых позиций дивизионов. Так что приказ командира – стоять насмерть, а я проскочу сейчас в Гикаловский – проведу разведку. Тебе всё понятно?

– Да, понял, товарищ подполковник, – с досадой сплюнул в сторону, – что вы все долбите насмерть, да насмерть. Что, не верите батарее? Да мы зубами в этот перекрёсток вцепились, тут духи только через наши трупы пройдут.

– Да не обижайся, Боря. Просто я передаю слова командира, никто не сомневается в батарее, да и про трупы ты зря сказал. Ну, всё прыгай, я помчался в Гикаловский.

БМП взревело двигателем, развернулось на месте, выворачивая дёрн и, выскочив на асфальт, помчалось в сторону села, ещё пара минут и она скрылась за домами. В томительном ожидание прошло ещё пять минут. Солнце катилось по своему извечному пути и грело почти как летом. Но это уже не радовало. Внезапно из села послышались звуки интенсивной перестрелки. Сначала заработали автоматы, затем в звуки боя вплелись пулемётные очереди, несколько раз грохнул гранатомёт.

Я раз за разом напряжённо оглядывал окраину Гикаловского, но всё происходило за домами и ничего не было видно. Больше всего боялся увидеть расползающийся чёрный дым над домами от горящей БМП, но слава богу дыма не было видно. Внезапно стрельба стихла, а из села вылетел ГАЗ-66 (водовозка роты связи). Она на бешенной скорости мчалась в нашу сторону и в бинокль хорошо было видно, как из простреленной бочки в разные стороны хлестали парящие струи горячей воды. Я выскочил на дорогу, и когда она приблизилась к нам, решительно замахал автоматом, требуя остановится. Отчаянно заскрипели тормоза, машину занесло на асфальте и водовозка, улетев в кювет, остановилась. Хорошо хоть не перевернулась. Прострелена была не только бочка, установленная на ГАЗ-66 – полностью были выбиты автоматными очередями лобовые и боковые стекла. Следы от пуль виднелись на кабине, раме автомобиля, на ящике под инструмент и запаске. Открылась дверь со стороны старшего машины и на асфальт выскочил старшина роты связи. Водитель остался сидеть на своём месте и бессмысленно таращил на нас глаза, находясь в шоке от всего происшедшего. Несмотря на драматизм положения, я рассмеялся. У старшины роты связи в полку была кличка – «Кинг Конг», которую он получил за то, что когда напьётся, то начинал себя стучать в грудь кулаками и издавать такие же звуки, как и знаменитая горилла из американского фильма. И сейчас он был похож на эту гориллу, только она была вся встрёпанная и полубезумная.

– Что у вас там произошло? Кто стрелял? Ты видел начальника штаба на БМП? – На мои вопросы старшина дико завращал глазами, ударил себя в грудь и попытался ответить, но изо рта потекли лишь невразумительные звуки. Старшина остановился, пытаясь справится с собой, и по новой начал говорить. Но опять у него ничего не получилось. «Кинг Конг» в отчаянье махнул рукой, неуклюже повернулся и пошёл к машине, загребая пыль давно не чищенными сапогами. Через несколько секунд ГАЗ-66 тяжело выбрался из кювета, газанул и умчался в сторону КП полка, обдав нас пылью и горячей, серо-водородной водой.

Да…, обстановка накалялась, надо доложить командиру. Я махнул рукой и младший сержант Торбан притащил мне радиостанцию: – «Альфа-01! Я, Лесник-53»! В том месте куда уехал «Вулкан» пять минут назад была слышна перестрелка из автоматов и пулемётов. Судьба «Вулкана» неизвестна. Боевиков не видно. Жду указаний.

– «Лесник-53! Я, Альфа-01»! Выполняйте ранее отданные указания. Приём.

– «Альфа-01! Я, Лесник-53»! Вас понял, выполняю ранее отданные указания.

Я положил наушники радиостанции на место: – Что ж, командир знает что делать. Моя задача прежняя – танки и духи. Хотя интересно, что с Колесовым и другими случилось?

Прошло ещё пять томительных минут. И как это всегда бывает, когда ждёшь: всё-таки неожиданно послышался крик с перекрёстка наблюдателя. Крик, от которого во время Великой Отечественной войны, в души наших отцов и дедов заползал леденящий холодок страха – Танкиии!!!

Вот оно! Я сам от неожиданности покрылся холодным потом. Быстрым взглядом охватил расположение батареи. Кажется, этот крик слышали все и отовсюду видел обращённые ко мне лица моих солдат и офицеров. Вот он, настал час, ради которого нас собрали всех вместе, учили и сейчас надеялись, что мы выполним то, ради чего предназначены. Всё это пронеслось у меня в голове и поставило всё на место. Ещё раз оглядел позицию батареи и подал команду:

– Приготовиться к бою!

– Жди моей команды, – бросил на ходу Коровину, а сам бежал уже на перекрёсток. У автобусной остановке суетились два наблюдателя со второго взвода и терпеливо ждали меня. Ещё не дождавшись, когда подбегу, начали тыкать и показывать руками на окраину Гикаловского. Я, не останавливаясь, начал смотреть туда, куда они показывали: – Так, окраина Гикаловского пуста, там ничего не видно. Выход дороги из села – тоже пусто. Где же танки? Ещё раз внимательней осмотреть окраину. Здесь нет танков, ещё левее – тоже нет. Ещё левее – ага…, вот они.

Несколько дальше левой окраины Гикаловского, со стороны Новых Промыслов в сторону стыка нашего полка и соседей двигались два танка и два БМП. До них, по моей прикидке, было два с половиной километра, но КАМАЗов видно не было. В двухстах метрах, слева от меня, из расположения взводного опорного пункта 8ой роты застучали пулемёты, трассы очередей потянулись к танкам и БМП. Я повернулся к расположению батареи и призывно замахал рукой. В ответ послышался натужный рёв моторов, и к перекрёстку устремились 606 и 608 противотанковые установки, с ходу заняли указанные ранее позиции и изнутри машины начали подыматься пусковые установки. Вот они выдвинулись, захлопнулись люки боевого отделения, пусковые установки рысканули по курсу и замерли. Откинулись люки командиров машин и показались головы сержантов Некрасова и Ермакова. Я ещё раз бросил взгляд на танки. Они продолжали двигаться друг за другом, но огня не открывали. Пулемётные трассы пехоты не долетали до танков, бессильно падая на излёте на землю. Пару раз выстрелили пушки БМП, разрезая со свистом воздух снаряды, также не долетев до танков упали на землю. Я всё ещё надеялся, что со стороны танков и БМП в воздух взлетят зелёные ракеты, обозначающие, что это идут наши. Но ракет всё не было и не было. Ещё несколько секунд можно было повременить с открытием огня, но меня мучил вопрос: – Танки танками, а вот где два КАМАЗа с боевиками? Может быть манёвр с танками отвлекающий? И сейчас из Гикаловского, когда мы втянемся в бой с танками, ломанутся КАМАЗы. Ведь им здесь одна минута ходу по асфальту и они на месте; сразу же с ходу попытаются взять перекрёсток.

Целый рой таких мыслей и вариантов дальнейших событий носился у меня в голове, а тут я с досадой ещё обратил внимание, что в азарте выскочил на перекрёсток без автомата и каски. На ремне болтался лишь пистолет.

Всё тянуть больше нельзя. Ещё метров триста и танки с БМП скроются за зелёнкой и будут недоступны для нашего огня, а там им прямой выход в тыл огневых позиций дивизионов, командного и тылового пункта полка. С одного из БМП сорвалась трасса пулемёта и потянулась в нашу сторону. ПОРА! Я поднял руку:

– «Шестой и Восьмой»! – Командиры машин повернули в мою сторону головы.

– По головному танку – Огонь! – Головы командиров скрылись в глубине машин. Загудели электромоторы пусковых установок, слегка подправляя наводку. Танки в это время продолжали двигаться в прежнем направлении, зловеще поворачивая башни в разные стороны, но не стреляли. Послышалась стрельба в расположение соседей. Они, наверно, тоже открыли огонь по колонне.

Справа послышался характерный звук пуска ракеты – это первым выстрелил Ермаков. Ракета как по струнке потянулась в сторону головного танка. Теперь слева послышался звук схода ракеты с направляющих, и вторая ракета устремилась туда же. За пару секунд до попадания первой ракеты, танк остановился и сразу же сдал на несколько метров назад и ракета разорвалась в том месте, где должен быть в этот момент танк. Наводчик второй машины подправил траекторию полёта ракеты с учётом манёвра танка. Но и танк не стоял на месте, он опять двинулся вперёд и вторая ракета разорвалась уже сзади танка.

Танки начали поворачивать башни в нашу сторону, стволами пушек выискивая цель; откуда по ним ведётся огонь. Опять Ермаков опередил 608-ю, ракета сорвалась и устремилась вперёд. В бинокль я напряжённо следил за полётом ракеты, которая становилась всё ближе и ближе к танку. Ещё чуть-чуть и я понял – Попали! Ракета вонзилась в пространство между катками, где в этом месте в танке располагался боезапас, мгновенно сдетонировший. В том месте, где только что был головной танк, вспух багрово-огненный шар, который в какую-то долю секунды разросся до огромных размеров. Из огромного шара, состоявшего из дым и огня, вверх вылетела зелёная башня танка и, очерчивая в воздухе стволом большие круги, по плавной траектории упала в двухстах метрах от места взрыва, а на месте танка осталась большая дымящиеся воронка.

– Ура! Есть один! – Я подскочил к машине Ермакова и с восторгом хлопнул по его улыбающейся голове, которая появилась в люке. Он что-то прокричал, но я отвечать не стал. Я опять бежал на своё место между машинами и на ходу подавал следующую команду.

– «Шестой и Восьмой» по второму танку – Огонь!

Обе ракеты сорвались с направляющих с разницей в одну секунду и обе попали в танк. Бронированную машину как будто вышибло с траектории движения и она начала рыскать по курсу, а потом закрутилась на месте. Третья ракета прекратила её беспорядочные движения. Она остановилась и густо задымила.

Всё своё внимание я теперь сосредоточил на БМП, которая беспорядочно металась вдоль останков колонны и с её башни в нашу сторону срывались злые пулемётные очереди. Пока подавал команду на перенос огня на БМП, из-за арыка вынеслась противотанковая ракета. Это наконец-то запустили ракету восьмая рота. К нам несколько раз приходил оттуда солдат, и он получил несколько занятий от моих солдат по ведению огня ПТУРами. Но, конечно, за несколько занятий, да притом поверхностных, нельзя стать противотанкистом, не получив достаточных навыков по управлению ракетой. Вот и теперь ракета шла по траектории неуверенно, «рыскала» из стороны в сторону, потом сорвалась с траектории и круто ушла вверх, где и взорвалась.

Через минуту и мои открыли огонь по БМП, но так как она быстро перемещалась и маневрировала, то попали мы в неё только с четвёртой ракеты. Попали в корму, но баки с горючим не взорвались. Лишь густо задымив чёрным дымом, БМП закрутилось на месте, потом остановилась и через десять секунд задом стала пятится в сторону позиций боевиков. Огонь всё больше и больше разгорался на её корме и, проехав задом метров пятьдесят, БМП скрылось за большими кустами, а ещё через пятнадцать секунд оттуда вырвалось пламя взрыва и в небо полетели горящие обломки.

Всё! Бой был закончен. Один танк испарился во взрыве боезапаса. Второй продолжал густо дымить. Из кустов, где взорвалось БМП, вырывались полотнища пламени, и время от времени от взрывов остатков боезапаса пламя высоко вскидывалось дымом и обильными огненными искрами, а потом опадало. Куда делась второе БМП в горячке боя я не заметил. Ещё раз в бинокль просмотрел местность, ни КАМАЗов, ни второго БМП не было видно и опять перевёл свой взгляд на дымившийся танк. В бинокль отчётливо было видно, как два, непонятно откуда взявшихся, человека пытались достать кого-то третьего из башни. Из расположения восьмой роты послышался звук выстрела, и через поле в направление танка устремилась ещё одна ракета. Было видно, что наводчик учёл предыдущую ошибку и ракета держалась на траектории более уверенно. Но, подлетая к танку, наводчик не сумел удержать её на курсе и ракета разорвалась, не долетев метров сто. Люди на броне ещё больше засуетились и в рывке сумели выдернуть кого-то из башни, спрыгнули и уволокли, до странности короткое тело, в ближайшие кусты. Запоздало стрекотнул пулемёт, но и он тут же прекратил стрельбу. Всё….! Бой был закончен. То, что не понятно куда делись КАМАЗы, БМП, меня уже мало волновало. Если они и предпримут повторную атаку, то мы и её отобьём. Главное было то, что мы – противотанкисты, прошли крещение боем, и прошли его с честью. И без потерь. Пьянящее чувство восторга и победы охватило меня.

– УРА…! – заорал я и обнял подбежавшего ко мне сержанта Ермакова.

– УРА…! – такие же радостные крики донеслись до нас и с позиций батареи. Я повернулся в их сторону. Над окопами взлетали каски, шапки и бойцы, радостно крича, махали нам руками. Радостные крики донеслись и с позиций 8ой роты.

Я дал команду Ермакову и Некрасову отвести свои установки к командному пункту и перезарядится. Взмахом руки подозвал к себе командира второго взвода.

– Коровин! 607 сюда на позицию и поставь ещё свой БРДМ. Задача держать под наблюдением дорогу с Гикаловского. Пока неизвестно где два КАМАЗа с боевиками и БМП. Только будьте внимательней, не подбейте БМП начальника штаба, если оно появится.

Отдав распоряжения, я тоже отправился в расположение своего КП. Там царило радостное возбуждение. Все тискали и обнимали Ермакова с Некрасовым. Когда появился я, все обступили и тоже начали меня поздравлять. Подошли с поздравлениями командиры взводов. Да это было непередаваемое ощущение радости и силы, казалось, что в этот момент мы можем выстоять в бою против всех боевиков Чечни.

Кирьянов подтащил к стулу, на который я сел, радиостанцию и подал мне тангенту.

– «Альфа 01! Я, Лесник 53! Приём».

– «Лесник 53! Я, Альфа 01! На приёме».

– «Альфа 01! В квадрате «Квебек 8,9» в 15:45 обнаружил колонну боевиков из двух танков и два БМП. Принял решение открыть огонь на уничтожение. В 15:53 бой закончил. Уничтожил два танка и одно БМП боевиков. Остальные отступили. Местонахождение двух КАМАЗов неизвестно. У нас потерь нет. Я, Лесник 53. Приём». – Все солдаты и офицеры придвинулись к радиостанции, ловя каждый звук из наушников.

– «Лесник 53! Я, Альфа 01»! Молодцы! Лесник 53. Готовь наградные на всех участников боя. Пусть крутят дырочки под ордена. Ещё раз – Молодцы!

Я положил наушники радиостанции на стул. Обвёл радостные лица солдат.

– Алексей Иванович, давай сюда коньяк. Ермаков, Некрасов, где ваши водители? Ну-ка быстрее сюда с кружками, обмоем ваши ордена.

Через полминуты Кирьянов вытащил из землянки канистру с коньяком и тут же разлил по кружкам.

– Алексей Иванович! Много не наливай, грамм по сто не более. – Все разобрали кружки и выжидающе смотрели на меня.

– Товарищи офицеры, слушайте приказ. Старший лейтенант Кирьянов, самое позднее послезавтра, на Некрасова, Ермакова и водителей их машин оформить наградные на ордена Мужества. Командирам взводов, к этому сроку оформить наградные на солдат и сержантов с ваших взводов из следующего расчёта. Медаль «За отвагу» – один человек. Медаль Суворова – два человека. Кандидатуры представляемых к награждению на ваше усмотрение. Ну что ж, а теперь выпьем за победу и за будущие награды. – Все оживились, стали чокаться кружками и выпили.

– А теперь, товарищи офицеры – все по местам. Ещё пока неизвестно, где находятся два КАМАЗа с боевиками и БМП. Расслабляться нельзя.

Все начали расходится по позициям, а я опять вышел к перекрёстку. Здесь уже находились солдаты с пулемётом, на позициях стояли противотанковая установка и БРДМ командира второго взвода: – Надо бы усилить их ещё и своим БРДМом. – Подумал я. Поднял к глазам бинокль и посмотрел на продолжающийся дымиться танк и БМП. Продолжало по-прежнему ярко светить солнце и оно слепило глаза. Повернул бинокль в сторону Гикаловского и ещё раз прошёлся по окраине села. Меня беспокоило неясное местоположение КАМАЗов и судьба начальника штаба полка. И в душу ко мне стало заползать какое-то смутное беспокойство и ощущение беды.

Боковым зрением успел ухватить неясное движение на окраине деревни, на выходе из Гикаловского. Резко повернул туда бинокль и сердце ёкнуло. На дорогу выскочило БМП и на большой скорости устремилось по асфальту в нашу сторону.

– Без моей команды не стрелять! – Требовательно крикнул я. Солдаты разбежались по своим позициям. Из-за угла автобусной остановки выскочил солдат восьмой роты с гранатомётом, присел на колено и прильнул к прицелу. БМП выскочило из села одна и это успокаивало, а через несколько секунд стало ясно, что это машина начальника штаба. Напряжение отпустило:

– Отставить. Это БМП подполковника Колесова. – Все сразу оживились, а гранатомётчик с сожалением опустил гранатомёт.

– Не сожалей солдат, ещё будет время. Повоюешь.

БМП, обдав нас клубами пыли и заскрежетав гусеницами на асфальте, при резком торможении, остановилось рядом со мной. За рычагами по-прежнему сидел Колесов. По броне от башни прошли к нему Гена Караменов и Воронин, присели рядом с ним. Сдерживая, торжествующую улыбку я подошёл к начальнику штаба.

– Копытов! Блин! Здорово. Мы наблюдали со стороны за боем. Это была классика. Ну, что ж готовь дырку под орден. Сейчас поеду и доложу командиру полка, как вы тут бились.

– Товарищ подполковник! А что там за стрельба была, когда вы в деревню заехали и где там ещё духи?

– Да это, Боря ерунда, – Колесов с Караменовым переглянулись и засмеялись, – Не видели там духов. Ладно, давай оставайся, мы поехали. И всё-таки вы молодцы.

БМП взревело и помчалось на командный пункт полка, а я ещё в течение тридцати минут слонялся по расположению батареи, а потом сел на табуретку около землянки и стал наблюдать за солдатами.

Из-за поворота дороги, со стороны штаба полка показался одинокий БТР, медленно подъехал к нашему расположению и остановился в десяти метрах от меня. Судя по эмблеме, он был из соседней бригады и с него легко спрыгнул незнакомый, невысокого роста подполковник, а я поднялся, подошёл к нему и представился.

– Ты стрелял по танкам сейчас? – Недоброжелательным тоном спросил он.

– Да, я. А кто вы сами такой, товарищ подполковник?

– Я начальник штаба бригады – ваш сосед слева. Покажи, откуда стрелял.

Мы молча прошли на перекрёсток, где я показал: откуда и куда мы стреляли. На месте подбитых танков и БМП уже находились несколько машин и суетились люди.

– Это, что уже ваши там трофеи собирают? – Повернул голову к подполковнику.

Начальник штаба сумрачно смотрел на меня. Выражение лица, напряжённые позы его охранников и нездоровое любопытство, с которым они смотрели на меня, не понравились мне.

– Майор! Не трофеи мы собираем. Ты подбил наши танки и БМП и теперь мы там разбираемся – кто погиб, а кто живой. – Устало проговорил офицер.

Я непонимающе смотрел на него, медленно и туго осмысливая полученную информацию. Ерунда какая-то: – Какие ваши танки? Мне мой командир передал по радиостанции, что ваши ответили, когда вас запрашивали – ваших танков там нет. Что это техника боевиков…

– И всё-таки, майор, это наши танки. Чёрт с ним, с этим железом, но там куча трупов.

От его слов и бесцветного голоса я мгновенно взмок. Снял с головы шапку и отдал её подошедшему Кирьянову. Волосы были такими мокрыми, как будто я их только что полил водой. Сердце гулко забилось. Вот откуда было предчувствие беды. В это время из-за дороги к нам подошёл командир восьмой роты и, услышав последние слова подполковника, с ходу задал на повышенном тоне вопрос: – А почему тогда ваши командиры в колонне не запустили зелёные ракеты, обозначая что свои? И чего они там делали? У вас передний край вон там, а танки шли со стороны духов и были на нейтральной полосе. Как вы это объясните?

Начальник штаба внезапно вспылил и запальчиво выкрикнул:

– Это я вам хочу задать вопрос. Танки шли левее. В нашем расположение. Так какого хрена вы со своей территории стреляли к нам? А вы что не знали, что ещё вчера утром мы заняли позиции на Новых Промыслах, которые вы считаете духовскими?

– Ты, подполковник, не ори здесь, – резко оборвал я офицера, – если ты начальник штаба бригады, то ты должен быть несколько более грамотным, а не задавать здесь глупые вопросы.

Я тоже начал горячиться. – Согласно всем наставлениям и уставам, если я нахожусь на стыке двух частей или подразделений, в данном случае как сейчас, то сектор огня моих противотанковых установок заходит за стык твоего полка и частично перекрывает сектор огня твоего крайнего к нам подразделения. А то, что вы заняли позиции там вчера, об этом вы должны были оповестить меня, как соседа по передку. Отработать вопросы взаимодействия. А я впервые слышу об этом.

Подполковник злобно заматерился и нервно заходил из стороны в сторону около меня, потом остановился передо мной:

– Да, вы пьяны, товарищ майор. Вы по пьянке расстреляли нашу колонну, с нашими солдатами и сейчас с вами бесполезно разговаривать. – Безапелляционно заявил офицер.

Такое заявление взбесило меня, и я, отказавшись от субординации, придвинул своё лицо к офицеру так резко, что он машинально откинул голову назад.

– Ты, подполковник, если нет других аргументов говори, да не забывайся. От тебя тоже не кипячённым молоком пахнет. Кто сколько выпил не тебе разбираться. Если хочешь разобраться, что тут произошло, то не хлопай губами, а то быстро вылетишь отсюда.

Начальник штаба злобно сплюнул и молча отошёл к своему БТРу, стал что-то докладывать по радиостанции. Я же лихорадочно стал обдумывать всё происшедшее. Хоть и не чувствовал себя виноватым, но то что я как минимум в ходе боя убил шесть человек – СВОИХ, это здорово давило на психику. Нервы были натянуты до предела и где-то внутри у меня начали «дымится предохранители». Мысли метались из одной стороны в другую, и сменяли друг друга с калейдоскопической скоростью, что естественно не могло привести меня к правильному решению. Как сквозь вату были слышны голоса Кирьянова и Соболева, которые хотели успокоить меня, но я их не слышал. Слышал только свои мысли.

– Чёрт, ничего себе отомстили за свои танки…. Ничего себе крещение…. Шесть трупов. Ведь за них надо кому-то отвечать. Все сделают шаг в сторону и сделают только меня виновным. Танки и БМП ерунда… Их спишут. А за людей жестоко спросят – а это тюрьма. А в тюрьму я идти не хочу. Так…, если всё дело обернётся дрянью для меня, то ночью наберу патронов и гранат, перейду передний край и проберусь в Чечен-Аул, там найду духов, ввяжусь с ними в бой – свой последний бой. Уйду из жизни как нормальный офицер. Ну, это на крайний случай, а пока надо держаться, доказывать свою правоту, драться за свою жизнь и честь. – Я принял решение и немного успокоился.

Через некоторое время ко мне снова подошёл мрачнее тучи начальник штаба, молча остановился около меня и закурил. Я вопросительно уставился на него. Он молча докурил сигарету и процедил сквозь зубы, не глядя на меня:

– Так…, пришла первая информация. В первом танке, где сдетонировала боеукладка погиб командир танкового батальона и два солдата. Все трое испарились от взрыва. Во втором танке командир роты – капитан. Ему кумулятивной струёй оторвало обе ноги, и он умер от болевого шока, когда его вытащили из танка.

Перед моим мысленным взглядом мгновенно всплыла картинка: два солдата выдёргивают какое-то короткое тело. Оказывается, это был командир роты.

– Майор, ты слышишь меня? – Донёсся до меня голос подполковника. Я опять начал слушать его, – Механик-водитель и наводчик танка в тяжёлом состоянии. Вот так, Майор!

– Так, четыре-два. Четыре убитых и два раненых. – Мгновенно пронеслось у меня в голове.

– А на БМП, есть пострадавшие или нет? – Охрипшим голосом спросил я.

– Через десять минут сообщат. – Буркнул начальник штаба и снова отошёл к БТРу.

– Боря, ты не волнуйся, я молчать не буду, – донёсся до меня голос Соболева, – я им расскажу, как меня их БМП обстреляла…. Я им скажу, что танки подбил я….

Я удивлённо и несколько отстранённо взглянул на командира роты: – Толя, ты что буровишь? Это мои ракеты подбили танки и БМП. Спасибо, конечно, за поддержку, но не надо брать на себя это. Я сам разберусь. – Всё это я проговорил, наблюдая за подполковником, который приближался к нам.

– Хреновые дела, майор. На подбитом БМП восемь убитых, остальные тяжело ранены. – В его голосе мелькнула тень сочувствия.

К этому я совсем не был готов. Двенадцать человек убито. Офицеры погибли, но они хоть пожили, остались дети. Но десять солдат, эти десять парней, которые ещё ничего не видели в этой жизни. А их родители, которые уже лишились своих детей, но узнают об этом только через несколько дней. А пока они смеются, ходят на работу и надеяться, что их дети живыми вернутся домой. Я опять взмок от пота. Мысли лихорадочно метались в голове: – Что делать? Что делать?

Из-за поворота дороги вывернул БТР нашего полка, на котором сидели несколько офицеров. Ко мне опять подошёл начальник штаба соседей, посмотрел в бинокль на место гибели танков, помолчал, а потом, не глядя на меня, тихо начал рассказывать:

– Жалко всех: солдат, и офицеров. Но больше всего мне жалко командира батальона, он был одним из уважаемым офицеров в полку. Но самое обидное, всю свою семейную жизнь он скитался по чужим квартирам и углам, снимал комнаты. За три дня до ухода полка в Чечню он наконец-то получил трёхкомнатную квартиру и до своего отъезда успел только перевезти туда вещи. Даже не успел переночевать там. Вся его семья была счастлива, особенно он. Часто мечтал, как вернётся с войны и будет жить в новой квартире. Что он сделает в первую очередь, а что во вторую. А теперь всё это будет делать одна его жена….

Это была последняя капля, от которой в голове стали «сгорать последние предохранители». Решение было принято мгновенно, и в какой-то степени мне даже полегчало. Я оглянулся. С подошедшего бронетранспортёра спрыгнули особист полка Сергей Будкин, старший помощник начальника артиллерии полка Игорь Чуватин, ещё несколько офицеров и, развернувшись полукругом, они двинулись к нам.

– За мной! – Мелькнула и исчезла мысль, – Всё тянуть больше нельзя.

Я стал пятиться назад и оглянулся. Сзади никого не было, и путь к арыку был свободен. Теперь все смотрели на меня, а я, глядя в глаза начальника штаба бригады, медленно, но твёрдо сказал ему: – Всё, подполковник…. Я офицер и знаю, что мне делать. Не подходить ко мне! – Крикнул и выхватил пистолет из кобуры.

– Алексей Иванович, не лезь ко мне. – Увидев, что Кирьянов дёрнулся в мою сторону, я

направил пистолет на своего замполита. – Всем стоять. Не мешайте мне. Я знаю, что делать, – повторил как заклинанье слова и стал тихонько пятиться к автобусной остановке, водя пистолетом из стороны в сторону. Все замерли на месте.

– Пора! – В голове царила абсолютная пустота. Резко поднял руку с пистолетом, ткнул стволом в сердце и нажал на курок. Послышался сухой щелчок:

– Осечка…! – Ожгла мысль. Второй раз нажал на курок. Опять щелчок. Я в недоумении уставился на пистолет: – В чём дело?

Резко передёрнул затвор, но затворная рама остановилась на половине пути. И тут ясно вспомнил: я же после того как Витька Немцов закончил стрелять, даже не снарядил патроны в обоймы. Банально забыл в суматохе…

– Чёрт…, чёрт…, – со злостью отбросил теперь уже бесполезный пистолет в сторону и отскочил назад. Офицеры все разом кинулись ко мне.

– Назад! – Закричал я и ловко выхватил из чехла гранату. Крутанул её в руке. Левой рукой, проткнув палец, разогнул усики и вдел палец в кольцо: – Не подходи! Взорву!

Все вновь остановились, но всё-таки медленно стали окружать меня. Игорь Чуватин стал медленно заходить ко мне за спину. Машинально бросил взгляд на гранату, на гранях которой белой краской было красиво выведено – «МОЯ».

Ну, надо же, даже в такой момент я выдернул из чехла с несколькими гранатами именно эту гранату. Давно для себя решил, что ни при каких условиях в плен к духам не попаду. Для этого и пометил эту гранату. Однако, это Судьба. Начал быстро отходить к автобусной остановке, чтобы там и взорваться, никого не ранив. Затем развернулся и побежал. Я бежал к арыку и слышал сзади настигающий топот. Вырвал кольцо из гранаты, отпустил спусковую чеку. Щёлкнул взрыватель. Всё счёт пошёл – осталось четыре секунды.

– РАЗ! – Рванулся вперёд. Расстояние между мной и преследователями сразу увеличилось.

– ДВА! – Ещё несколько прыжков и я буду в арыке, граната взорвётся и осколки никого не заденут.

– ТРИ! Всё, это конец! – По ногам сзади что-то сильно ударило, но боли не почувствовал.

– Неужели по ногам открыли огонь? – Пронеслась последняя удивлённо мысль. Но от удара по ногам начал падать, стараясь гранату сунуть под себя. Новый, сильный удар уже в спину и граната, вылетев из рук, упала на землю и покатилась вперёд.

– ЧЕТЫРЕ! – Упал на землю, вытягиваясь вперёд, но накрыть телом гранату уже не успел. Сильный, но мягкий, обволакивающий удар в голову, и я кувыркаясь полетел всё дальше и дальше в спасительную темноту. На месте гранаты вспух огненный шар: в меня и во все стороны с визгом полетели осколки. Но этого уже не видел.

* * *

Очнулся я внезапно. Кругом царила тишина и темнота. В теле странная лёгкость, мысли текли спокойно и вяло. Трудно было определить, где я и что со мной? Да и не было желания определяться. А главное не было никаких воспоминаний – Кто я такой и откуда? Моё сознание парило в каком-то мягком и спокойном эфире. Но это меня не беспокоило, а даже забавляло.

– Может я на том свете? – Мелькнула первая здравая мысль. – Но почему? Я ведь ничего не помню….

Тягучие и ленивые размышления несли меня дальше и дальше…. И всё было вокруг меня хорошо…. И в это «хорошо», в какой-то момент, издалека, стал врываться посторонний и далёкий, но странно знакомый звук, постоянно тревожащий моё странное спокойное состояние. Но природу этого звука определить ни как не мог, что раздражающе выводило меня из этого вселенского спокойствия, а тут внезапно знакомо скрипнула дверь, что я определил мгновенно. И звук сразу вспомнил – это звук электрического движка. Также знакомый голос сверху спросил меня:

– Боря, ну ты что, очухался, что ли? Давай вставай, скоро к командиру полка идти.

В ослепительной вспышке вспомнилось всё. 23 февраля, танки и БМП, убитые офицеры и солдаты, граната….

– Ёлки-палки…. Какой тот свет? Мне ещё на этом оправдываться придётся. – Я открыл глаза. Около кровати стоял майор Чуватин. Это на его кровати я лежал, в салоне начальника артиллерии.

– Ну, как ты, нормально чувствуешь? Тебя ведь слегка контузило от взрыва гранаты и ты был

без сознания. Вот мы и решили тебя сюда положить, а не в медицинский пункт.

Я сел на кровати и от резкого движения слегка закружилась голова. На табуретке, рядом с кроватью лежал мой автомат и шапка. Всё остальное было на мне.

– Что, раздеть не могли меня? – С обидой в голосе спросил Чуватина, взял автомат и, надев шапку на голову, вышел на улицу. Действительно, рядом с салоном работал электрический движок – «дырчик». Это его звук сверлил мне мозги. Неспешно дошёл до штаба и начал прохаживаться там, с тоской вспоминая произошедшие вчерашние события. Я так задумался, что не заметил подошедшего командира полка, и лишь повернувшись, увидел его. Командир внимательно посмотрел на меня и предложил.

– Давай Боря, рассказывай, только подробней.

Сначала заволновался и заторопился, но постепенно успокоился. Рассказывал как на духу, с мелочами и мельчайшими подробностями. Закончив, замолчал. Петров тоже молчал, потом спросил.

– Ты действительно пьяный был?

– Товарищ полковник, кто вам сказал об этом? Колесов, Караменов, да и прапорщик Воронин могут подтвердить, что был трезвым, – я опять загорячился. – Товарищ полковник, но вы же сами видели. Из кочегарки я ушёл трезвый. Я же там выпил в общей сложности грамм сто пятьдесят…, ну, двести…, да у морпеха успели выпить грамм сто. Всё это за три часа – это ведь для нормального мужика ерунда. Да после боя, как вы сказали всех участников к орденам представить, я с бойцами грамм пятьдесят всего выпил. Товарищ полковник, кто вам такую херню про меня рассказал?

– Да верю я тебе. Это начальник штаба соседей утверждает. Всё эту мысль навязывал, когда вечером ко мне приехал. В общем так, иди завтракай и поедем к Командующему группировки. Вызывает он нас. – Командир похлопал ободряюще меня по плечу и пошёл в штаб. В кочегарке, на завтраке я оказался первым. Постепенно сюда подтянулись и другие офицеры и каждый из них старался ободрить и поддержать меня. Но это мало меня успокаивало. Это мне ведь держать ответ за погибших, а не им.

После завтрака как «штык» стоял у БТРа командира. Через пять минут туда же подошли командир полка, полковник Севастьянов и незнакомый подполковник-артиллерист. Вместе с командиром были его два телохранителя. Такой командой мы сели и поехали в Ханкалу. Проехали расположение батарее. Я с тоской смотрел на своих солдат, а те, увидев меня, прекратили работу и провожали нашу машину взглядами.

На перекрёстке, у автобусной остановки, командир приказал остановить БТР: – Пошли, Копытов, покажешь, откуда ты стрелял…. Откуда они шли.

Мы слезли с бронетранспортёра и вышли на позиции моих противотанковых установок. Я начал рассказывать, как было, откуда стреляли противотанковые установки, куда стреляли, откуда шла колонна. Когда закончил, обратился к полковнику Петрову: – Ну вот, товарищ полковник, если был бы пьяный в дымину, как тут вам пытались доказать, то я так подробно не смог бы всё это рассказать и показать. Просто не смог бы вспомнить всё. Ну, а то что застрелиться хотел и взорваться, а потом как говорят истерика со мной была, так мне не стыдно. Это вполне нормальная реакция психики на такое чудовищное событие.

Неожиданно к нам подъехали ещё два БТРа, под завязку забитые солдатами, и с одного из них грузно слез командир соседней бригады генерал-майор Грошев и подошёл к нам. Рядом с ним встал, чуть сзади, его телохранитель. Грошев сквозь зубы поздоровался с присутствующими и вперил в меня свой ненавидящий взгляд: – Этот…, что ли, герой? – Обратился с вопросом он к командиру. Не получив ответа, но поняв, что не ошибся, он снова стал сверлить меня тяжёлым взглядом и, медленно цедя слова сквозь зубы, заговорил.

– Сволочь. Ты хоть знаешь, кого ты убил? Ты не просто командира танкового батальона убил. Ты душу бригады убил. Ты убил любимца не только офицерского коллектива, но его и солдаты любили. А командир роты; да у него чтобы ты знал, через месяц ребёнок должен родиться. А солдаты! Что мне писать их родителям? Что пьяный офицер расстрелял нашу колонну…..

Я стоял у белой стены автобусной остановки и смотрел прямо в рыжие от ярости глаза генерала. Говорить было нечего, оправдываться тоже не было смысла. Я стоял спокойно и готов был принять любое решение, которое примет командование. Хотя, до сих пор не чувствовал за собой никакой вины, но понимал, что за смерть офицеров и солдат кто-то должен понести ответственность и наверное это буду я.

А генерал, принимая общее молчание за поддержку, всё более распалялся: – Ты майор не жилец. Ты понял? Сейчас мой танковый батальон приедет сюда и в блин раскатает твою трахнутую батарею. Да, что я тут говорю? Жду свой батальон. Я сам сейчас тебя расстреляю, – выкрикнул генерал в запале и повернулся к здоровенному телохранителю, – Давай! Кончай его!

Телохранитель озадаченно посмотрел на своего командира и тот нетерпеливо и утвердительно мотнул ему головой. Солдат криво ухмыльнулся, потом медленно снял с плеча автомат и перевёл предохранитель на одиночный огонь. Снова вопрошающе посмотрел на своего командира и других офицеров, но увидев их непроницаемые лица, нерешительно поднял автомат и прицелился мне в голову.

Теперь все – многочисленная охрана генерала, он сам, мой командир полка и другие офицеры, затаив дыхание, с любопытством смотрели, ожидая от меня какой либо реакции на слова Грошева и действия его телохранителя, тем самым проверяя глубину и степень стойкости моего характера в этой непростой ситуации. Солдаты, наверняка, думали что я упаду на колени и, унизительно размазывая сопли и слюни по лицу, раззявив рот в крике буду упрашивать Грошева не убивать. Офицеры, в том числе командир полка Петров, полковник Севастьянов и незнакомый подполковник-артиллерист смотрели оценивающе, как бы проверяя – Сумею ли я не уронить чести офицера перед лицом смерти? Не зря ли носил офицерские погоны? И достоин ли защиты и поддержки?

ВСЁ. Я стоял такой спокойный, что моё спокойствие, наверно, равнялась спокойствию кирпичной стенки за моей спиной и, замерев, внутренне сжавшись, ожидал выстрела. Охрана генерала даже приподнялась в нездоровом любопытстве в ожидание развязки.

Даже у генерала Грошева, который стоял напротив меня, на лице появилась заинтересованность и любопытство.

– Сейчас меня убьют, – закрутился в голове вихрь мыслей, – убьют свои. Наверное, в этом есть своя логика после того, что случилось. Сейчас всё кончится и не станет ни меня, ни всех этих проблем. Скорей бы…. Давай…, Стреляй солдат!

Всё это мгновенно пронеслось в голове и исчезло. Внешне это никак не отразилось на моём лице, я продолжал стоять у стены автобусной остановки и спокойно смотрел в глаза солдату. А там я тоже видел любопытство, заинтересованность и ожидание. Ход мыслей, которые проскакивали в его глазах, читался как в открытой книге. Солдат опустил автомат, но не оторвал своих глаз от меня: – Что, майор, стоишь? А ведь, наверное, бил таким как я морду, гонял нас до седьмого пота и перцем ходил по подразделению. Шастал по ресторанам, красуясь своими погонами и трахал баб, а сейчас умрёшь от выстрела солдата. Наверно, упадёшь на колени, начнёшь хватать всех за ноги и умолять, чтобы тебя оставили в живых…. Может быть вымолишь и оставят – Только зачем тебе после этого жить и служить….?

Послышался сухой щелчок, это солдат пальцем предохранитель перевёл на автоматический огонь и снова поднял автомат. Ствол автомата опять уставился мне в голову, а потом опустился вниз и остановился на сердце.

Я ещё больше внутренне сжался, ожидая выстрела, но взгляда от солдата не отрывал. Тот опустил ствол автомата ниже и нацелился в живот: – Ну…, майор, давай проси прощение, ещё ведь не поздно…. Падай на колени – ПРОСИииии…..

– Хрен, тебе солдат. Стреляй! На колени не встану. – Этот обмен мыслями между мной и солдатом промчался как искра, как вихрь в степи и солдат с некоторой долей растерянности ещё раз взглянул на генерала и тот снова утвердительно мотнул головой. Телохранитель решился и вскинул автомат. В это момент, артиллерийский подполковник сделал быстрый шаг вперёд, коротко взмахнул рукой и сильно ударил солдата в челюсть с боку. От удара боец выронил из рук автомат и отлетел на пару метров в сторону, покатившись по земле, а командир полка и полковник Севастьянов, как по сигналу подскочили сзади к Грошеву и, мигом заломив ему руки за спину, потащили его в сторону. Подполковник же, резво подхватив выпавший автомат телохранителя, крутанулся на месте и дал длинную очередь над головами охранников генерала, которые вскочили на БТРе: – Сидеть, сволочи. Это наши, офицерские разборки. Иначе кончу вас…, – солдаты послушно сели на броню, – руки вперёд, чтобы я их видел, – проревел подполковник и дал ещё одну очередь над головами.

Петров и Севастьянов оттащили Грошева на десять метров в сторону и отпустили ему руки. Генерал вроде бы возмущённо дёрнулся на офицеров, но полковник Петров характерным жестом, «Ша…, мол» заткнул его и сам попёр: – Ты что, генерал? Только попробуй наехать на 324 полк, да мы вас тут и раздавим, Понял. Герои на хер нашлись. Ты же сам лично мне по радиосвязи сказал, что твои танки на месте, а сейчас хочешь всё свалить на майора. Не выйдет… Понял? Ты лучше подумай, что там твои танкисты делали. Ты, думаешь мы не знаем? Ошибаешься….

Подполковник с автоматом всё это время переводил автомат с одного БТРа на другой, держа под прицелом охрану Грошева. Обстановка всё больше и больше накалялась. Со стороны батареи, наверно, на выстрелы, прибежали Кирьянов и Карпук. Сразу же с ориентировались, и тоже взяли на прицел солдат Грошева.

Один только я стоял в этой суматохе абсолютно спокойный, но в глубине души понимая – так бесконечно долго не может продолжаться. Рано или поздно кто-то из солдат доберётся до оружия и чёрт его знает, что здесь произойдёт дальше. Грошев уже пришёл в себя, начиная огрызаться и бурно реагировать на всё происходящее и не знаю, чем бы всё это закончилось, но в самый пиковый момент, со стороны Гикаловского, к нам подъехали два БТРа Командующего группировки Пуликовского. Ситуация тем самым разрядилась. Командующий спокойным взглядом окинул всех нас и пальцем поманил к себе Грошева, Петрова и Севастьянова. Офицеры подошли и в течение пяти минут по очереди что-то докладывали командующему. Затем отошли к нам. Грошев с ненавистью посмотрел на меня и процедил сквозь зубы: – Тебе, майор, сегодня крупно повезло, но ты ещё пожалеешь о вчерашнем дне. Подполковник, отдайте солдату автомат, – командир бригады злобно зыркнул на свою охрану и полез на БТР.

– Командиру вашему тут крутят руки, а вы сидите как беременные тараканы, – донеслась до меня его ругань.

Подполковник отсоединил магазин от автомата, передёрнул затвор, выбрасывая патрон из ствола, и с силой швырнул автомат прямо в лицо, подходившему к нему телохранителю. Солдат не успел выставить вперёд руки и автомат ударил его в лицо. Он охнул и из рассечённого лба обильно потекла кровь, но автомат успел подхватить и тоже быстренько заскочил на бронетранспортёр. Машина взревела проехала несколько метров вперёд и встала за бронетранспортёрами командующего.

– Ну, майор, у тебя и выдержка. Тебя расстреливают, а ты даже бровью не повёл. Молодец! – Похвалил меня подполковник, задумчиво закончив, – правда, я не знаю, чем бы всё это закончилось, если бы Пуликовский не подъехал.

– Копытов, мы сейчас с Командующим едем на место гибели танкистов. Иди сейчас на батарею и смотри, не открой огонь, пока мы там будем. – Всё это мне сказал командир полка, направляясь к своему БТРу.

Колонна бронетранспортёров умчалась в сторону Гикаловского, а я со своими офицерами остался на перекрёстке.

– Борис Геннадьевич, батарея бунтует. Ещё немного и мы бы пошли в штаб полка разбираться, где наш командир батарее. И мы бы с Игорем это возглавили. – Я с благодарностью посмотрел на Кирьянова.

– Алексей Иванович, иди построй батарею через двадцать минут. А я немного здесь побуду, мне подумать надо.

– Товарищ майор, глупостей никаких не будет? – С подозрением спросил Кирьянов.

– Алексей Иванович, спасибо за то, что вовремя у меня выбил гранату и не дал мне взорваться. А глупостей уже не будет. Не беспокойся.

Кирьянов и Игорь Карпук ушли в расположение батареи и вскоре там послышались команды на построение. За это время обдумал всю ситуацию, принял решение и когда подошёл к строю батареи, знал, что им скажу.

Поздоровался. Строй ответил мне дружно, без заминки. Пристальным взглядом окинул шеренгу подчинённых, потом прошёл вдоль неё, глядя каждому солдату в глаза, и заговорил.

– Во-первых: спасибо всем вам за поддержку, она мне сейчас очень нужна. Во-вторых: все вы должны понять правильно, что мы вчера вели бой не со своими, а с боевиками и дрались честно. А почему вместо боевиков там оказались танкисты соседей, это пусть разбираются в ходе проведения следствия. Все кто принимал в том бою участие: моё слово твёрдое – будут представлены к орденам. Это я даю перед всеми вами своё офицерское слово. В-третьих: конечно, будет назначено расследование. Поэтому, прошу в своих объяснительных указывать, что вы выполняли мой приказ. То есть, всё валите на меня, а я буду бороться сам. Мне так проще, да и вы не виноваты. И последнее. Сами понимаете, мне сейчас нужно о многом подумать, да и прийти в себя чисто психологически. Поэтому несколько дней батареей будет командовать старший лейтенант Кирьянов. Все текущие вопросы решайте с ним.

После построения, по моему приказу из землянки вынесли стол, на котором я разложил свою рабочую карту, схему непосредственного охранения и самообороны батареи, схему противотанкового огня взводов на рубежах развёртывания и другие боевые документы. Все документы были отработаны полностью и правильно. Ещё раз прокрутил весь бой в голове. И всё больше убеждался, что с моей стороны не было допущено ни одной ошибки. Вызвал к себе Кирьянова, командиров взводов и мы ещё раз прошлись по всем моментам прошедшего боя. Ошибок обнаружено не было.

Два часа спустя меня к себе со всеми боевыми документами вызвал командир полка. На входе на территорию племсовхоза меня уже ждал начальник артиллерии полка подполковник Богатов.

– Боря, у тебя все документы готовы? Если нет, то давай сначала ко мне в салон и там быстро их отработаем.

– Всё нормально, Василий Михайлович, пойдёмте к командиру. – Богатов недоверчиво посмотрел на меня и придержал за руку: – Погоди, я хочу чтобы ты знал. Когда вчера о случившимся командир полка и полковник Севастьянов докладывали в штаб группировки, то они доложили: командир противотанковой батареи в данной боевой ситуации действовал правильно и решительно. Потом Севастьянов рассказал, что и в Москву такой же доклад пошёл.

В помещение штаба я разложил на столе перед командиром полка все свои рабочие документы: – Тут, товарищ полковник, все мои документы. Нет только записей дежурного телефониста. Не вёл он их.

Полковник Петров внимательно просмотрел рабочую карту и схемы: – Ну что ж, тут всё нормально и правильно, а насчёт записей радиотелефониста не переживай. У меня все записи переговоров с соседями и с тобой есть. Мой радиотелефонист их вёл.

– Товарищ полковник, ну что там…, на месте боя? – Спросил я. – И что Грошев Командующему доложил?

Командир помолчал с минуту: – От танка командира батальона только часть кормы осталась и куча болтов в воронке. Башню на 250 метров откинуло. Во втором танке три дырки. БМП в кустах полностью сгорело. Грошев Командующему ерунду какую-то рассказывал. Якобы выскочило наше БМП с восьмой роты на окраину Гикаловского и обстреляло позиции полка. Даже номер назвал, но у нас такого номера нет. И якобы, командир батальона организовал преследование, но не словил БМП. А когда они возвращались обратно, то попали под огонь твоей батареи. И что ты был пьян. Я Командующему сказал, что у меня есть десятки свидетелей, что ты был трезвый. – Командир глубоко вздохнул, – завтра приезжает прокуратура, так что готовься. Сейчас наши особисты находятся в полку соседей. И со своей стороны копают. Так что если какая информация будет, я тебе скажу. А пока иди в свою батарею.

Собрал документы со стола и ушёл к себе в расположение. День прошёл в размышлениях, в приведение своих мыслей и чувств в порядок. Вечером Кирьянов сходил за меня на совещание и принёс от политработников большой ящик с гуманитарной помощью: – Вот, Борис Геннадьевич, лично вам от политработников штаба полка в знак уважения и поддержки в этой непростой ситуации.

Я был тронут этим. Все офицеры и прапорщики полка при встречах старались подбодрить меня, и хоть чем-нибудь смягчить ситуацию, в которой я оказался. Без такой поддержки мне

было бы очень худо. Хотя сразу бросилось в глаза, что заместитель командира полка подполковник Пильганский наоборот перестал со мной здороваться. Но бог ему судья. Мне была важна поддержка именно полка.

В 12 часов на следующий день мне позвонили со штаба полка и передали, что приехала прокуратура и после обеда мне надо быть в штабе полка, давать показания. С собой надо ещё привести солдат, которые принимали участие в бою. Тоже для дачи показаний. В половине третьего мы были в штабе. Меня представили прокурорским работникам, которых было трое: два капитана и прокурор группировки. Капитаны сразу занялись солдатами, а прокурор попросил всё подробно изложить в объяснительной записке на его имя. Я сел у входа в штаб за стол и начал писать. Время от времени к столу подходил прокурор и командир полка, которые разговаривали друг с другом, прогуливаясь вдоль стены здания. В очередной раз, когда они отошли от стола и остановились недалеко, до меня донеслось то, что говорил прокурору командир полка.

– Я не знаю, как поступили бы на месте командира противотанковой батареи другие офицеры, тот же генерал Грошев, но я бы поступил точно также, имея все эти данные. И точно также раскатал бы эту колонну.

Через час закончил писать подробнейшую объяснительную, и отдал её прокурору. Тот внимательно прочитал, задал несколько незначительных вопросов и отпустил меня в расположение. Солдат отпустили ещё раньше и в одиночестве, чему был рад, я пришёл в батарею.

На следующий день с утра в батарею приехал прокурорский капитан. Вызвал меня из землянки и официально представился.

– Товарищ майор, я прибыл к вам, чтобы здесь на месте разобраться – откуда вы стреляли и куда. Поговорить с остальными солдатами. Сфотографировать место боя.

– С чего начнём? Может, сначала позавтракаем со мной, а потом будем заниматься делом? – Спросил его.

– Нет. Сначала сделаем дело, а потом может быть и покушаем. Тут такое дело, у меня фотоплёнка закончилась в фотоаппарате. У тебя случайно нет лишней?

Я принёс из своих запасов фотоплёнку, тут же он её зарядил и мы вышли на перекрёсток, где показал позиции своих противотанковых установок во время боя, пустые контейнеры от противотанковых ракет, которые тут же лежали. Капитан попросил стать рядом с ними и показать на них рукой. Всё это он сфотографировал. Затем попросил показать рукой направление ведения огня по колонне, и это тоже сфотографировал. Сделал ещё несколько снимков общего плана. В принципе, в тридцать минут мы уложились. В это время подошёл техник и доложил, что боевые документы разложены на столе около землянки. Я отослал Игоря обратно.

– Товарищ капитан, – обратился к прокурорскому, – какие мои перспективы?

– Товарищ майор, рассказываю по порядку. Конечно, возбуждено уголовное дело. Но тут, я обращаю твоё внимание на следующий момент; в связи с тем, что твои командиры с докладом о твоих «правильных и решительных действиях», опередили доклад Грошева, что ты был пьяный, поэтому и название уголовного дела звучит так: «По факту гибели военнослужащих… ». А это очень существенный момент, как называется и квалифицируется уголовное дело. Кстати, факт, что ты был пьяный, не подтверждается. Тебе в вину вменяется то, что ты без разрешения командира полка открыл огонь. Но, честно говоря, то что позавчера произошло в Грозном затмевает твоё происшествие и про тебя уже забыли. Так что особо не беспокойся. То, что у ваших соседей, в бригаде, бардак, мы уже много фактов имеем и завтра выезжаем туда работать.

Я удивлённо посмотрел на него: – Что такого в Грозном могло произойти, что затмило моё?

Капитан с сожалением посмотрел на окурок в своей руке, бросил на землю и тщательно растёр его ногой: – Позавчера собрались на совещание в одном из зданий руководство Внутренних войск, на это же совещание приехали большое милицейское начальство. Короче, генералов и полковников там было до фига. А в это время зажали группу боевиков в одном из зданий в конце этой же улицы, и решили их накрыть ракетой для разминирования – «Змеем Горынычем». Подполковник, который командовал этой установкой, пришёл на совещание и потребовал, чтобы те на время пуска ракеты прервали свою говорильню и покинули помещение. Но, менты же перцы! – «Давай подполковник, запускай своего змея, а на нас не обращай внимание». Подполковник вернулся и дал команду – Огонь! Ракета полетела. У неё над полем то траектория мало предсказуема, а тут по разбитой улице полетела. Где-то кабель зацепился за арматуру, ракета естественно меняет траекторию и вся уходит в совещание. А в ракете восемьсот килограмм пластида. Из развалин после взрыва вытащили 90 трупов полковников и генералов. Так вот, подполковник наотрез отказывается от того, что он давал команду на открытие огня и всё свалил на солдата: типа он нажал сам кнопку пуска без его приказа. Вот и так бывает. Мы, товарищ майор, знаем что ты всё взял на себя и ещё солдатам приказал писать объяснительные в этом направление. Ты в этой ситуации поступил по порядочному, как настоящий офицер. Так что, чисто по-человечески, мы за тебя. Но, правда, есть один скользкий момент, и на этом строится твоё обвинение: ты без разрешения командира открыл огонь.

Я помолчал, потом решительно тряхнул головой: – Ладно, пошли, посмотрим документы, и там объясню, почему открыл огонь самостоятельно.

Мы подошли к столу, на котором были разложены боевые документы. Склонившись над картой, я стал капитану показывать, где и что находится, сектора обстрела и другие моменты.

– Смотрите, товарищ капитан, здесь расположен мой район. Я отвечаю за оборону моста вот этого, и дороги на Чечен-Аул. Согласно Боевого Устава и исходя из сложившейся обстановки, я также обязан занять круговую оборону. Установить взаимодействие с соседями. У меня установлено взаимодействие со взводом морской пехотой слева и с 8ой ротой нашего полка. А с этого края нахожусь на стыке нашего полка и рядом стоящей бригадой. Тут взаимодействие устанавливают командиры частей, это не моя прерогатива. В связи с тем, что Гикаловский нейтральная территория, то какая там обстановка – мне неизвестно. Из-за того, что Новые Промыслы заняты боевиками: я развернул в ту сторону один из взводов. Вот сектор ведения огня этого взвода. А согласно всех наставлений, сектора ведения огня должны перекрываться с соседними секторами. Вот и получается, что левая граница моего сектора заходит за правую границу соседей. Где всё и произошло. То есть я имел право туда стрелять.

Я, командир противотанковой батареи, подчёркиваю – самостоятельного подразделения и подчиняюсь только командиру полка. Приказ об уничтожение этих танков от командира полка я получил до боя по радиостанции. Это было зафиксировано в записях дежурного радиотелефониста. И этот же приказ передал мне лично начальник штаба полка подполковник Колесов, это тоже у вас зафиксировано. Я, как командир самостоятельного подразделения, имею право принимать самостоятельно решение на открытие огня. Вот и принял, основываясь на всём сказанном ранее. Тем более, если бы промедлил с открытием огня, то колонна ушла бы за те деревья, – мы повернулись, и я показал рукой на «зелёнку», – и я их больше не достал бы. Заметьте, мы бились с ними, как с боевиками.

Я разогнулся и посмотрел на следователя. Тот взял в руку схему непосредственного охранения, долго её рассматривал, поглядывая то на карту, то на поле боя, потом вздохнул и сказал: – Да, юридический казус получается. Есть погибшие, и нет виновных в этом. Без ста грамм не разобраться.

Кирьянов засмеялся и приглашающе махнул рукой: – Какие проблемы, стол давно уже накрыт. Прошу в землянку.

Через час, когда следователь уехал, Карпук, Кирьянов и я опять сели за стол и выпили.

– Борис Геннадьевич, ну что будет дальше? Что прокурорские говорят? – Спросил Игорь.

Задумчиво налил ещё коньяка в кружки, поднял свою и поверх её посмотрел на товарищей: – Давайте выпьем за то, чтобы быстрее всё это закончилось. Сейчас они отработали в нашем полку и после обеда перемещаются к соседям. Впечатление у них о наших действиях пока благоприятное. Ну, а что будет дальше – неизвестно. Ты, Алексей Иванович, пока командуй батареей. Я ещё не готов.

После обеда взял автомат и вышел прогуляться по берегу арыка. Уже возвращаясь обратно через час, увидел, как навстречу мне идёт человек, причём очень знакомый. Я с удивлением всматривался в него. Голову на отсечение готов был дать, что это начальник артиллерии дивизии полковник Прохоров, между собой мы его называли – дядя Костя. Но он уехал в Екатеринбург четыре дня тому назад, после того как проверил артиллерию полка, и его тут, просто не могло быть, но когда он приблизился ко мне, то это оказался, действительно, Константин Михайлович.

– Товарищ полковник? Вы же должны быть сейчас в Екатеринбурге. Я не верю своим глазам. Как вы здесь оказались? – Ещё много вопросов готовы были выскочить из меня.

Прохоров приобнял меня, и предваряя остальные вопросы, сказал: – Боря, я как только узнал, что тут произошло никуда не поехал, а вернулся в полк чтобы поддержать тебя. А сейчас давай к тебе в землянку пойдём.

За богато накрытым столом, сидели ошарашенные Игорь Карпук, Кирьянов и ждали нас. Стол радовал не только глаз, но и остальные чувства обоняния и осязания. Здесь лежали горками свежий зелёный лук, много мяса, копчёностей, и других деликатесов, которых на продовольственном складе достать нельзя. А всё это великолепие возглавляла целая батарея бутылок пятизвёздочного коньяка. Начальник артиллерии подтолкнул меня к столу: – Садись Боря. Всё это, когда узнали в 276 полку, что я еду к тебе, собрали офицеры полка в знак поддержки. Садись, расслабимся немного, да и мне кое-что хочется тебе сказать. Кирьянов, чего сидишь, как загипнотизированный, давай наливай.

Алексей Иванович с готовностью схватил бутылку коньяка и разлил всем по солдатским кружкам. Константин Михайлович поднялся с кружкой в руке, взглянул исподлобья на меня.

– Боря, хочу тебе принести извинения за то, что когда была возможность поставить тебя начальником штаба дивизиона, я в тебя не поверил. Говорил, что ты не потянешь, у тебя нет опыта работы с личным составом, что ты уже шесть лет сидишь на кадрированном подразделении. Короче, поставил вместо тебя другого. А сейчас вижу: ошибался, и не только я, но и другие. Вот за это и хочу извиниться. Вернёшься с войны, обязательно будешь командиром дивизиона. Это я тебе гарантирую, как начальник артиллерии дивизии.

Прохоров чокнулся со мной и с моими подчинёнными: – Давайте выпьем за вашего комбата.

Игорь и Алексей Иванович тоже встали, поддерживая тост.

Вся та давняя история пролетела перед моим внутренним взором, пока они пили коньяк. Я тоже встал, поблагодарил Прохорова за то, что он приехал и поддержал меня. Дальше уже застолье покатилось по накатанной колее, после чего полковник ушёл в дивизион Андрея Князева, где он остановился жить.

Вечером, как обычно в 23:00, взял автомат и вместе с санинструктором Торбаном заступил на патрулирование своего командного пункта. В пять часов меня сменил замполит, а я пошёл спать.

Проснулся от того, что кто-то меня будил. Открыл глаза и удивился, увидев склонившегося надо мной полковника Прохорова. Вскинул часы к глазам – 6:30 утра. Прохоров ещё раз потряс меня слегка за плечо.

– Боря, вставай, завтракать будем, – я бросил взгляд на стол, который был действительно накрыт, и тут же стояла бутылка коньяка. Печка весело потрескивала, на своей кровати сидел Карпук и заканчивал подшиваться. Я сел за стол, крепко потёр руками лицо, окончательно прогоняя сон.

– Товарищ полковник, а вы чего не спите? – Спросил, открывая бутылку и разливая коньяк по кружкам. В землянку с шумом ввалился Кирьянов: доложил, что всё в порядке и тоже присел за стол, куда начальник артиллерии поставил скворчащую яичницу на сковородке.

Прохоров поднял кружку: – Ну, будем, – выпил, закусил. Потом встал.

– Я пошёл, Боря, тебя разбудил, теперь пойду разбужу командиров дивизионов. Мне чего-то не спится, вот и брожу по артиллерийским подразделениям. – Прохоров пожал всем руки и вышел из землянки.

– Когда он пришёл? – Спросил у Кирьянова и Карпука. Замполит с техником засмеялись.

– Я проснулся, смотрю, начальник артиллерии растапливает печку и одновременно накрывает

стол. Я на стол достал бутылку коньяка и стал подшиваться, – начал рассказывать Игорь, его перебил Алексей Иванович, – а я смотрю, идёт Прохоров. Спрашивает, где комбат? Я, говорю, дежурил ночью только лёг спать. Прохоров говорит, хорошо, комбата пока не будить я его сам разбужу. Ну, вот так.

Мы ещё посидели, допили бутылку. Я подшил чистый подворотничок и пошёл на совещание. Поставив задачи командирам подразделений, в конце совещания командир полка попросил меня задержаться. Когда все вышли, Петров стал задавать странные вопросы.

– Копытов, у тебя есть сейчас, в Екатеринбурге, надёжный товарищ?

– Сейчас там нет таких друзей, все мои друзья здесь. А что случилось?

– А как ты смотришь на то, чтобы тебя откомандировать обратно, в Екатеринбург? – Командир испытующе посмотрел на меня.

– В чём дело, товарищ полковник?

– Боря, – командир тяжело вздохнул, – по нашим сведениям офицеры соседней бригады очень возбуждены происшедшим. Особенно офицеры танкового батальона. Каждый вечер, выпивая, они обсуждают планы разобраться с тобой. Короче убить. Стараются узнать адрес твоей семьи. И вроде бы договорились с разведывательной ротой уничтожить тебя любым способом. И кто тебя убьёт, то тот солдат или офицер будет поощрён. Солдат будет уволен из армии досрочно. А офицер поощрён по-другому. Наши особисты сейчас работают в полку, жмут на Грошева, но всё равно обстановка в этом плане неясная. – Петров замолчал, испытующе посмотрел на меня.

– Товарищ полковник – никуда не поеду, – я решительно встал – уж если погибать, то здесь, не прячась.

Командир полка тоже встал, ободряюще похлопал меня по плечу: – Ну, ну, Копытов, о смерти пока рано говорить. Не хочешь ехать, и не надо. Я, в принципе, не сомневался, что именно так ты и скажешь. Но дело в другом, – у командира стало озабоченное лицо.

– Давно заметил, что ты всегда и везде ходишь один, без телохранителя. Так что, теперь в свете новых обстоятельств приказываю тебе: иметь при себе телохранителя. Подбери надёжного солдата, и все передвижения только с ним. Ну, а в расположение батареи ты всегда должен быть в окружение солдат, чтобы тебя снайпер не снял.

Я снова возмущённо вскочил со стула, – Товарищ полковник, за кого вы меня принимаете? Чтобы вместе со мной и солдата-телохранителя, как свидетеля угрохали. Чтобы я в батарее солдатами прикрывался? Ну, этого не будет. Нечего ещё солдат здесь подставлять. Грохнут, так грохнут меня одного. А это мы ещё посмотрим, только пусть попробуют. Я им отвечу. Я, конечно, понимаю, для соседей сейчас выгодна моя смерть. На мёртвого всё можно списать, да и уголовное дело закрыть можно….

Полковник Петров предостерегающе поднял руки, обрывая меня, – Всё…, всё…, Копытов, успокойся. Чего ты разбушевался? Давай, иди в батарею, но всё-таки подумай над моими словами.

Я повернулся и пошёл на выход, открыл дверь, закрыл её и опять подошёл к командиру полка.

– Тут, товарищ полковник, я что подумал. А если меня всё-таки убьют? Так сейчас приду в батарею, и с вашего разрешения, напишу жене предсмертное письмо. Всё как было. Отправлять его не буду. Оно уйдёт только, когда меня действительно убьют. А то ведь знаете, на мёртвого потом много грязи будет вылито. И ей трудно будет разобраться, что произошло на самом деле.

Командир долго и молча смотрел на меня, потом тяжело вздохнул: – Ладно, Боря, пиши. И знай, если что, я не позволю вранью о тебе распространяться.

Придя в батарею, приказал сержанту Торбан вытащить на вал арыка стол со стулом. Туда же притащил Алушаев пулемёт и радиостанцию. Сел за стол и проверил связь с командиром полка.

– Алушаев, позови ко мне техника и замполита.

Вместе с Карпуком и Кирьяновым на вал поднялся и старшина.

– Старшина, иди занимайся своими делами, я вызывал только техника и замполита.

Оставшись одни, я рассказал им о готовящимся на меня покушение и обо всём, что было связано с этим.

– Ребята, – сказал, заканчивая рассказ, – я не хочу втаскивать в эту историю никого. Ни командиров взводов, ни старшину – они не кадровые. Ни солдат: они здесь вообще ни причём. Вас также не хочу втаскивать в эту ситуацию. Не знаю, как меня грохнут и не хочу, чтобы это стало неожиданностью для вас. Я специально на открытое пространство вылез, чтобы больше никто не пострадал. И сейчас это рассказываю, для того чтобы вы знали, что меня не чеченский снайпер убил, как все подумают. Да и, конечно, мне нужна чисто психологическая поддержка и надеюсь найти её у вас. – Я замолчал и посмотрел на своих помощников. На реальных помощников, на которых всегда опирался в своей работе с личным составом батареи.

– Борис Геннадьевич, мы уже вместе почти два месяца и хорошо узнали друг друга. На нас вы не только можете опереться, вы получите не только моральную поддержку, но и другую. Ведь это не только на вас наезд – это наезд и на всю противотанковую батарею. В том числе и на нас. – Игорь замолчал, потом продолжил. – Они ещё пожалеют, что связались с нами.

– Товарищ майор, – теперь заговорил Кирьянов, – я полностью согласен с тем, что сказал Игорь. И вы можете полностью положиться на нас.

– Спасибо ребята. Идите, занимайтесь своими делами. А мне надо побыть одному.

Когда они ушли, достал листок бумаги. Задумался, а потом начал быстро писать и практически на одном «дыхании» написал письмо.

Здравствуйте мои дорогие.

Обстоятельства сложились так, что я вынужден написать это письмо, чтобы сохранить своё честное имя, потому что когда вы будете читать это письмо, меня не будет в живых, и вполне возможно моё имя будет вымазано в грязи и истопчут его, потому что моя смерть выгодна всем. Пишу вам письмо и не знаю, сумею ли я его дописать до конца, потому что на меня объявили охоту, и что самое обидное – свои. Чтобы всё списалось и забылось.

Суть происшедшего следующая.

23 февраля в 14:00 пошёл доклад по всем инстанциям, что с горы, которая находится в 2х километрах от меня и которую занимают боевики в посёлок Гикаловский спустилось 2 танка и 2 КАМАЗа, по всем каналам прошла информация что наших танков там нет и следовательно это танки боевиков. В этот посёлок на разведку убыл начальник штаба полка, который тоже не знал что это за танки. А через несколько минут наблюдатели закричали, что с горы боевиков спускаются ещё танки, началась стрельба со всех сторон, это пехота вступила в бой. Я выскочил на перекрёсток, действительно увидел танки, спускающиеся с горы. Оценив обстановку, (я знал, наших танков на горе нет, боя там не было, значит с тылу к ним наши танки не прорвались, зелёных ракет с их стороны не было, хотя их уже минут 3-5 обстреливала пехота: зелёные ракеты – это значит наши) и принял решение развернуть взвод и принять бой, что я сделал как всегда решительно. В течение боя было уничтожено 2 танка и БМП остальные отступили. Все меня поздравляли, а через час я узнаю, что это были наши танки, соседней мотострелковой бригады, что погибли: командир батальона, командир роты и ещё около двенадцати солдат. Я хотел застрелиться, но у меня отобрали пистолет. Я потерял рассудок.

Когда я пришёл в себя и прокрутил весь бой множество раз в уме, сопоставил всё что мне рассказали о многом, что я не мог знать на тот момент, я понял что я не виноват в смерти этих людей. Я не виновен, что ни командир батальона, ни командир роты или ещё кто-нибудь не пустил в небо зелёные ракеты. Чтобы было ясно, что это наши танки.

В официальном сообщении, в докладе наверх заместителем командира корпуса, доложено: командир противотанковой батареи действовал решительно, правильно и не виновен. Сейчас

началось следствие. Всё наше начальство стоит за меня горой.

Но офицеры соседнего полка мутят воду в части, и решили уничтожить меня, чтобы потом всё списать на меня, мол убит снайпером чеченов, он был виноват и всё остальное. Виновный погиб, дело закрыто, значит закрыты и все ошибки. Об этом меня потихоньку предупредил командир полка. Он, ФСК и особый отдел предпринимают все усилия, чтобы предотвратить это, вплоть до отправки меня домой. Я отказался прятаться и сейчас сижу на открытом со всех сторон месте, я не хочу, чтобы вместе со мной пострадали солдаты, если уж смерть, то лучше я один, они тут ни причём.

Прости меня за то, что так поступаю, но я всегда (ты сама знаешь) жил честно, за чужие спины не прятался. А письмо пишу, чтобы все вы знали настоящую правду, а не то, что будут плести потом.

Крепко вас обнимаю и целую.

P S: Постараюсь выжить им всем назло.

Запечатал конверт и позвал Кирьянова.

– Алексей Иванович, возьми это письмо. Если меня всё-таки убьют, отправишь его жене. Имущество, которое останется от меня, можете разобрать между собой, за исключением немецкой каски. Как хочешь, но ты должен отвезти и отдать моим детям на память обо мне.

– Товарищ майор, что вы заранее хороните себя? Выкрутимся.

– Да я тоже так думаю, Алексей, что выкручусь, но всё-таки на всякий пожарный возьми письмо и береги его. Здесь написана правда, а то потом не отмажешься. Ну, всё, Алексей Иванович, иди, я хочу побыть один.

Замполит потоптался рядом со мной, тяжело вздохнул, но всё же ушёл. Я вытащил к столу на насыпи свои вещи, провёл ревизию их, всё аккуратно сложил обратно и отнёс в землянку. Делать было больше нечего и я стал наблюдать за своими подчинёнными.

Где-то через полчаса, из-за поворота дороги ведущей к штабу полка показался заместитель командира полка подполковник Пильганский с незнакомым мне старшим лейтенантом. Они шли пешком, о чём-то непринуждённо разговаривая, а за ними тихо двигалось БМП с десятью солдатами на броне. Всё это рассмотрел в бинокль. Что бросилось сразу в глаза – на БМП, днём, спереди горел лишь правый габаритный огонь.

Не спеша встал, спустился к дороге и стал ждать офицеров. Что шли они ко мне, я не сомневался. Но встречаться с Пильганским не хотелось. Это был единственный офицер полка, который перестал со мной здороваться после боя. Но Пильганский всё-таки был замом командира полка и я обязан был его встретить и доложить о положение дел. Когда они приблизились, сделал три чётких шага, приложил руку к головному убору и доложил.

– Товарищ подполковник, противотанковая батарея занимается обслуживанием техники и вооружения. Командир батареи майор Копытов. Здравия желаю.

– Копытов, – вальяжно обратился ко мне зам командира, виляя глазами, – я к тебе привёл старшего лейтенанта…..

– Товарищ подполковник! Здравия желаю. – С вызовом и, повысив голос, перебил я Пильганского.

– Копытов, ты что? – Обиженно удивился подполковник.

– Товарищ подполковник, я здороваюсь с вами. Не знаю, что вы думаете обо мне, но вы единственный человек в полку, который после боя перестал со мной здороваться.

Пильганский, шкодливо пряча глаза, засуетился: – Да ты что? Копытов? Да, не может быть? Да я с тобой, вроде бы, всегда здороваюсь, – и начал совать мне потную ладонь.

– Здравия желаю, – ледяным тоном произнёс я и пожал протянутую руку.

Пильганский вытер вспотевший лоб и быстро приобрёл свой обычный самодовольный вид.

– Копытов, я тут привёл командира развед. роты соседей. Печки у них нет. У тебя случайно нет лишней?

Я попытался посмотреть в глаза заместителю командира, но тот юлил глазами и упорно отводил взгляд. Тогда перевёл глаза на старлея и встретил твёрдый, изучающий взгляд и с БМП на меня смотрели с любопытством, одетые в камуфляж, солдаты. Я также со всё возрастающим любопытством разглядывал их.

– Продал Пильганский…, не ожидал я от него, – сожалеюще промелькнула у меня мысль, – На рекогносцировку привёл разведчиков…. Вот от их рук и придётся, может быть, умереть.

Я опять попытался словить взгляд Пильганского, но не получилось.

– Мда…, товарищ подполковник, не ожидал…, – проговорил я. И все поняли заложенный двойной смысл. Уловив среди солдат на броне какое-то беспокойное движение, перевёл на них свой взгляд. Да и старлей стал беспокойно поглядывать ко мне за спину.

– Ну что ж, товарищ подполковник, если им нужна печка пусть возьмут её вон там, около палатки, – повернувшись, показал рукой на валявшуюся у палатки лишнюю печку и понял причину тревоги прибывших.

У палатки стоял техник и многозначительно крутил в руках заряженный гранатомёт, как бы невзначай направляя его в сторону БМП. А слева из-за дамбы внезапно вырос Кирьянов с пулемётом в руках и также направил его в сторону БМП. То там, то тут торчали головы моих солдат и в руках у каждого было оружие.

– Ну что, брать будете сейчас или когда? – С ударением и вызовом спросил я.

– Товарищ майор, вы на что намекаете? – Начал деланно возмущаться Пильганский, но осёкся под моим спокойным взглядом и замолчал.

Невозмутимым оставался только старший лейтенант, он принял мой вызов: – Мы потом возьмём…, может быть в другом месте и при других обстоятельствах, – глядя мне в глаза, тоже со значением сказал офицер.

– Флаг вам в руки, попробуйте, – снова поглядел на Пильганского, и уже обращаясь к нему, сказал, – Я обо всём этом доложу командиру полка.

Подполковник смешался, открыл было рот, но промолчал. Вслед за старшим лейтенантом забрался на БМП и уехал.

– Чего им надо было? – спросили Кирьянов и Карпук, подойдя ко мне.

– Пильганский – сволочь, продал меня. Офицер и солдаты на БМП – это разведчики разведроты соседей. Вот он и привёл их сюда, на рекогносцировку и меня показать заодно. Вот только интересно за сколько или за что он продал? Или на чём его подловили…?

Карпук возмущённо выругался, а Кирьянов удивлённо покрутил головой: – Ни хрена себе, на него это не похоже.

Мы опять разошлись по своим местам. Я вернулся на насыпь и уже настороженно стал оглядывать окрестности. Мы находились в километре от окраин Чечен-Аула, и первые две недели, когда я находился на верху дамбы и слышал свист пули, пролетавшей у моей головы, то материл пехоту, которая как думал, пуляла в нашу сторону. Лишь потом разобрался, что стреляют по мне, и по всем кто появлялся в поле зрения, чеченские снайпера с окраины деревни. Но и после этого особо не прятался. А когда пехота продвинулась вперёд на четыреста метров, стрельба снайперов со стороны деревни совсем прекратилась. И теперь надо было пули ждать из зелёнки, которая находилась от КП батареи в ста пятидесяти метрах. Каждые пять минут я вскидывал бинокль и внимательно оглядывал опушку зелёнки, пытаясь разглядеть там движение, но всё было спокойно. Так прошёл час. Солнце разгулялось по летнему и ярко освещало окрестности, приятно грело спину и успокаивало. Постепенно напряжение спало и я всё реже и реже оглядывал в бинокль зелёнку.

Внезапно возникший гул двигателя, который быстро приближался слева и совсем с необычной стороны, привлёк моё внимание. Резко обернулся, и увидел как по верху узкой насыпи вдоль арыка, на большой скорости приближалось БМП с одиноко горевшим правым габаритом. Похолодев, вскинул бинокль: да, это были они. На боевой машине пехоты сидел давешний старший лейтенант и его разведчики, которые лихорадочно натягивали на лица зелёные маски и передёргивали затворы автоматов. Быстро опустил бинокль, бросил мгновенный взгляд на автомат, гранатомёт, дёрнулся к ним и понял – я не смогу открыть огонь по СВОИМ, даже зная, что они мчатся убить меня.

– Это КОНЕЦ, – пронеслось у меня в голове, – меня сейчас может спасти только чудо. Может они на такой скорости сваляться в арык?

Я беспомощно смотрел на приближающуюся смерть и не знал, как мне поступить. Но не только я услышал БМП. Из палатки выскочил с автоматом в руке Карпук. Он мгновенно оценил обстановку, вскинул автомат и выпустил из подствольника гранату по уже близкому БМП. Граната рванула землю впереди бронированной машины, секанув мелкими камушками и осколками по броне и бойцам, а механик-водитель, испугавшись, неожиданно крутанул БМП на месте, и чуть было, действительно, не свалил боевую машину в глубокий арык. Резко развернул её на дамбе, а солдаты, еле удержавшись в ходе резкого манёвра на броне, как горох посыпались с машины, мгновенно открыли десантный люк и начали быстро заскакивать вовнутрь. Игорь тут же вставил в подствольный гранатомёт следующую гранату и опять выстрелил по БМП. Граната, прочертив пологую траекторию, взорвалась на месте только что отъехавшей машины. Больше Карпук не стрелял. В удаляющуюся БМП дал пару очередей замполит и над командным пунктом повисла тревожная тишина.

Я вытер дрожащей рукой вспотевший лоб.

– Алексей Иванович, Игорь, конечно, спасибо вам. Если бы не вы, грохнули меня бы, как пацана. Но больше стрелять по своим не надо. Хватит нам своих трупов. – Попросил я замполита и техника, когда они подошли ко мне. Успокоив, выскочивших из землянок недоумевающих солдат от случившейся стрельбы, мы обсудили происшедшее. Пришли к выводу, что больше так, нахрапом, они действовать не будут, а придумают что-нибудь другое. После этого мои подчинённые разошлись и занялись своими делами. Техник начал в очередной раз менять белые бочата на двигателе «Урала», а Кирьянов послонявшись по КП, взял в руки бинокль и стал в него внимательно разглядывать окраину Чечен-Аула. Через полчаса он позвал меня.

– Борис Геннадьевич, поглядите на склад ГСМ в деревне. По-моему там духи.

Действительно, в бинокль было хорошо видно, как по складу ГСМ, воровато, с канистрами в руках, полусогнувшись, передвигалось несколько боевиков. Они по очереди подбегали к уцелевшим бочкам и сливали оттуда в канистры топливо. Всё это они оттаскивали за каменное здание.

– Товарищ майор, давайте долбанём их ракетами, – возбуждённо заговорил Кирьянов.

Но я молчал. В душе боролись противоречивые чувства. Я видел боевиков, но психологически отдать команду не мог. После всего происшедшего я не мог отдать приказ на открытие огня, как не пытался себя перебороть. Даже физически не мог открыть рот, чтобы произнести простое и короткое слово «Огонь».

– Алексей Иванович, командуй ты, – перекинул инициативу Кирьянову, – я не могу…

Кирьянов озадаченно похмыкал, но и сам не отдал приказ на открытие огня. Кажется, и на него подействовала эта история. Вспомнилась давняя история происшедшая во время проведения войсковой операции американцами против Ирака. Капитан военного корабля отдал приказ на уничтожение пассажирского самолёта, который двигался в сторону его корабля. Самолёт, «Боинг» был сбит, вместе с ним погибли пассажиры и экипаж. Так тогда никто не был наказан. Комиссия Сената признала действия командования корабля правильными. И я уверен, что если ещё один пассажирский самолёт будет пролетать над американским военным кораблём – его тоже собьют. Потому что нет психологического синдрома как сейчас у нас. Даже по боевикам боимся открыть огонь.

День постепенно заканчивался и я начал собираться на совещание. Тут же засобирался по своим замполитовским делам в штаб полка и Кирьянов, отчего пришлось подозвать его к себе.

– Товарищ старший лейтенант, я пойду один. Не надо меня прикрывать, если что -

разберусь сам. Ты лучше здесь останься и контролируй обстановку отсюда.

Алексей Иванович долго смотрел на меня, потом мотнул головой в знак согласия.

Вышел на дорогу и по асфальту неторопливо направился в сторону штаба. Идти нужно было минут пять-семь, ещё было довольно светло и я не ожидал каких-либо сюрпризов. За поворотом увидел впереди себя одиноко стоящую БМП и о чём-то яростно спорящих на ней нескольких солдат, которые увлечённые спором не обратили на меня никакого внимания. Крышка двигательного отсека была откинута и оттуда торчала замасленная задница механика-водителя. Обогнул БМП и, тоже особенно не обращая внимания на такую типичную ситуацию на дороге, продолжил движение в сторону штаба. Миновав их и пройдя метров сто, по какому-то наитию, я внезапно обернулся. Механик-водитель БМП судорожно опускал крышку двигателя и ему помогали это делать несколько солдат. Другие смотрели в мою сторону, а в глаза бросился одиноко горевший правый габарит.

– Они! – Я ускорил шаг, готовый, если что ломануть, через поле в сторону штаба.

Через минуту за спиной яростно взревел двигатель, но было уже поздно. Я достаточно близко приблизился к памятнику «Быку и Барану», у которого располагалась стоянка машин и на ней уже были машины и толпилась охрана, прибывших офицеров на совещание.

– Не успели, – злорадно ухмыльнулся я. Так и получилось: БМП промчалось мимо меня, чуть не задев. С брони злобно смотрели разведчики соседей, но стрелять на виду у солдат нашего полка не решились. Старшего лейтенанта среди них я не заметил.

Совещание прошло в обычном режиме. Командиром были доведены происшедшие изменения за день, поставлены задачи на ночь. Поднялся командир медицинской роты, который доложил о потерях за день. Потери были тоже обычные: один убитый и трое раненых. Удивился командир полка лишь, когда медик доложил, что раненый утром офицер с третьего батальона умер во время транспортировки в госпиталь.

– Как умер? – Удивлённо вскинулся полковник Петров, – он же был ранен в ногу. Я сегодня утром заходил к вам в мед. роту – он нормальный был. Вы, что там у себя творите, товарищ майор?

– Да, умер, ему ведь пуля перебила кость и в кровь попали сгустки костного мозга, образовался тромб, который попал в сердце. Результат – смерть.

Все молчали, переваривая информацию о том, что даже такое достаточно лёгкое ранение, может привести к смерти.

Дальше совещание покатилось по накатанной колее: решали задачи повседневной деятельности, вопросы тылового и технического обеспечения. А когда совещание закончилось, на улице уже стемнело. Уверенный, что раз у разведчиков опять покушение сорвалось, то они больше не повторят сегодня новых попыток, решительно направился по дороге к себе. Было темно, и глаза ещё не привыкли к ночной темноте, да я уже из личного опыта знаю, что для того чтобы мои глаза адаптировались к темноте нужно минут сорок. Пройдя метров двести, почти наугад, в сторону расположения батареи и поняв, что я вообще ничего не вижу, вытащил из нагрудного кармана ракетницу, выполненную в виде авторучки, и выстрелил вверх. Ракета взлетела на тридцать метров и осветила дорогу на протяжении ста метров, но и этого мне было достаточно, чтобы на границе света и тьмы увидеть БМП с разведчиками соседей. То что они ждали меня, я не сомневался ни секунды. Резко повернувшись вправо, кинулся с дороги. Сзади взревел двигатель и боевая машина пехоты, ринулась следом за мной. Ракета потухла и я опять ничего не видел. Но бежал уверенно, так как помнил здесь почти каждую кочку. Но учесть того, что сегодня утром мои бойцы спилили столбы линии электропередач на дрова, конечно не мог и с размаху влетел в большую кучу перепутанных проводов и, потеряв равновесие, полетел в темноту, но автомат из рук не выпустил. Это была последняя надежда уцелеть. Рёв двигателя угрожающе надвигался, а я затаился, так как они, опасаясь выдать себя, тоже не включали фары и была надежда, что проскочив мимо, они дадут мне шанс незаметно уйти. Но БМП остановилось в тридцати метрах. Послышались ругань и спор солдат, потерявших меня из виду. Поспорив с минуту, они включили фароискатель и начали шарить ярким пучком света по близлежащим от меня кустам. Мгновенно сгруппировался, приготовившись к тому, как только луч света упадёт на меня, кинуться в темноту. Стрелять по ним я действительно ещё был не готов, хотя в отблесках света фары они были отличной мишенью. И всё-таки луч света упал на меня неожиданно и ослепил. Возбуждённо закричали солдаты, раздались пока одиночные выстрелы, но они опоздали на пару секунд – я выкатился из-под луча, вскочил на ноги. Петляя из стороны в сторону, в несколько прыжков достиг берега арыка и скатился к воде. Яростно разбрызгивая воду, в нескольких секунд преодолел водное препятствие, взлетел вверх по берегу и упал за бугром, направив автомат в сторону преследователей. Автоматные очереди полосовали воздух и, несмотря на то, что близкие звуки выстрелов должны всё перекрывать я явственно слышал звуки пролетавших мимо меня пуль. Стрельба оборвалась также внезапно, как и началась. Послышалась команда, раздались щелчки гранатных запалов и в арык полетели гранаты. Десять глухих разрывов в воде подняли высокие водяные фонтаны. После чего разведчики начали осторожно спускаться к воде. Если я попытался бы задержаться и спрятаться в арыке, мне была хана. А так тихо начал отползать в сторону батарее. Прополз метров тридцать, потом приподнялся и, пригнувшись, побежал к расположению батареи. А вдогонку неслись ругань и разочарованные возгласы солдат, понявших, что накрыть меня гранатами не сумели и я ушёл от них. Преследовать дальше они не решились и я уже спокойно зашёл в расположение своего командного пункта, где стояла суматоха и в темноте громко распоряжался замполит. Мимо меня, чуть не сбив с ног, промчался Алушаев с пулемётом в руках. Взлетела, неудачно запущенная ракета, которая осветила наш командный пункт, а ко мне подскочили Алексей Иванович и Игорь.

– Борис Геннадьевич, что там за стрельба? Почему вы мокрый?

Я приобнял обоих за плечи: – Всё нормально. Это пехота третьего батальона то ли напилась, то ли им что-то почудилось открыла огонь. А я от неожиданности свалился в арык.

Замполит с техником недоверчиво посмотрели на меня, и дали команду отбой.

Спустившись в землянку, переоделся в сухое бельё. Налил себе кофе и задумался: – Хреново. Не думал, что они так настойчиво будут пытаться убить меня. В батарее они меня не тронут, а вот перемещения вне своего подразделения надо будет всё-таки ограничить. И ходить только днём. Мои размышления неожиданно прервала, шипевшая рядом с кроватью радиостанция.

– «Лесник 53! Я, Альфа 01. Приём». – Вызывала радиостанция командира полка.

Я взял переговорное устройство в руки: – «Альфа 01! Я Лесник 53. Приём».

– «Лесник 53, срочно прибыть к Альфе 01. Как понял? Приём».

– «Я Лесник 53, принял. Выдвигаюсь. Конец связи», – положил наушники и от досады выругался, – Ничего себе, ограничил передвижение вне расположения.

То, что меня могли ждать, сомневаться не приходилось. Крикнул и вызвал с улицы Кирьянова: – Алексей Иванович, меня вызывает к себе командир полка, – мотнул головой на радиостанцию, – чего он меня вызывает – не знаю. Сразу говорю, пойду один. Никто за мной не идёт и не страхует. Ясно?

Я быстро собрался и, не слушая возражений замполита, ушёл в темноту. Быстрым шагом дошёл до поворота дороги и остановился. Идти дальше по дороге было бы неразумно. Не исключал и того, что этот вызов был организован, для того чтобы вытащить меня из расположения батареи. Поколебавшись с минуту, решил свернуть в поле и, прижимаясь к позициям артиллерийских дивизионов, выйти в расположение штаба. Это было очень опасно. Так как ночью все передвижения вне подразделений практически прекращались, и охранение стреляло без предупреждений. Но всё обошлось благополучно. Через 10 минут я докладывал командиру полка о прибытии.

– Копытов, ты домой сообщал что-нибудь о происшедшем? – Встретил меня вопросом Петров.

– Нет, товарищ полковник, только письмо написал. Его отправят, только если меня убьют. А что такое?

– Да жена тебя на связь добивается. Причём очень решительно. Давай, иди на узел связи, поговори с ней, а потом ко мне – доложишь.

Как только залез в кунг машины космической связи, дежурный телефонист подал мне трубку: – Ждут вас, товарищ майор.

Я приложил трубку к уху: как всегда в эфире слышался треск, шум, какие-то отдалённые чужие разговоры.

– Аллё! Аллё! – Эфир несколько раз эхом повторил мои слова. Кстати эта особенность связи – эхо, которое повторяло за тобой всё, что ты произносишь, здорово мешало. В дополнение происходило искажение голосов и мне всегда казалось, что моя жена при разговоре со мной плачет.

– Боря, Боря, это ты? У тебя всё в порядке? Всё нормально? – Засыпала жена вопросами.

– Всё нормально, не беспокойся. Живой, здоровый и даже весёлый. – Хорошо хоть космическая связь не передавала оттенки голосов, а то бы она веселья в моём голосе не услышала. – А у вас всё в порядке? Ты, почему звонишь не в среду?

– Да нет, у нас всё нормально, но мне показалось, что у тебя неприятности. – Дальше пошёл обычный разговор. Я успокоил её, сказав, что у меня всё нормально. Всё как обычно. Она рассказала, какие новости дома и договорились выйти на связь через неделю. В принципе, на этом разговор и закончился.

– Дома всё в порядке, – доложил командиру полка, когда добрался до его салона, – ничего она не знает, может какие слухи просочились с дивизии, но я её успокоил.

Петров с минуту испытующе смотрел на меня, потом хлопнул рукой рядом с собой: – Садись, Копытов, рассказывай, как на тебя там наезжают.

Я сел, мелькнула мысль рассказать командиру о Пильганском, о том что не только наезжают, но она только мелькнула и исчезла. Выкрутится Пильганский, да и нет у меня никаких доказательств, кроме эмоций. Да и пользы никакой, один только вред. Командир выслушает, возьмёт да и отправит домой, от греха подальше: на всякий случай. А я хочу, как с полком зашёл, так с полком и выйти. Если, конечно, не убьют.

– Всё нормально, товарищ полковник. Тихо, никаких наездов. – Бодро отрапортовал.

Командир снова внимательно посмотрел на меня: – Это хорошо, что ты бодро и чётко докладываешь командиру полка, но врёшь ты, товарищ майор. У меня другие сведения. И мой приказ не выполняешь: опять бродишь один. И сейчас ко мне пришёл один. Не шути с огнём. От меня на батарею пойдёшь с моими солдатами.

Командир открыл дверь и позвал своего телохранителя: – Николай, бери ещё одного солдата и сопроводите командира противотанковой батареи в его расположение, а то он один пришёл. За него головой отвечаете.

Когда выходил в темноту, Петров придержал меня за руку: – Копытов, не шути с опасностью, слишком всё серьёзно. – Я и сам всё прекрасно понимал. За неделю до этих события мне рассказали немного о соседней бригаде и о их командире – Генерал-майоре Грошеве. Он был до войны командиром дивизии и на чём-то не хило влетел. Причём, с нехорошими последствиями, за которые ему пришлось бы ответить погонами и вполне возможно и свободой. А тут война и ему предложили – «Езжай командиром бригады. Покажешь себя – всё забудется». Примерно так мне рассказали знающие люди. А тут такое и под это дело, его враги, могут припомнить грехи мирного времени и вновь «запустить машину». Поэтому, как ни крути, а моя смерть очень даже выгодна ему и на мой труп спишут ВСЁ и дело уголовное будет благополучно закрыто. И никто особо не будет разбираться чья пуля поразила командира ПТБ.

В темноте мы пересекли двор правления племсовхоза и вышли к воротам, которые охраняли разведчики. Перекинувшись парой фраз с ними, мы двинулись в темноту. Как всегда было темно. На переднем крае то там, то здесь периодически взлетали осветительные ракеты. Слышались одиночные выстрелы, тёмное небо в разных направлениях пересекали трассирующие пули. Передний край жил своей обычной жизнью. В отблесках ракет мы дошли до памятника «Барану и Быку». Здесь остановились. Я чувствовал, что солдатам совсем неохота идти со мной. Они сейчас бы с удовольствием завернули к разведчикам, и посидели там, коротая время за разговором.

– Мужики, давайте, идите к себе, я сам спокойно дойду, – предложил солдатам. Солдаты обрадовались, но всё-таки ещё колебались. Ведь приказ им отдал лично командир полка. Видя

их колебания, продолжил: – Минут через сорок, выйдете со мной на связь и удостоверитесь, что со мной всё в порядке, тогда и командиру доложите, что доставили меня в батарею в целости и сохранности.

Солдаты с удовольствием ухватились за такой вариант, и мы к обоюдному удовольствию расстались друг с другом. Я осторожно продвигался по дороге и поэтому БМП разведчиков заметил издалека. Но, наверное, у них был прибор ночного видения, поэтому они меня увидели, может раньше, чем я их и были готовы к встрече. Стояли они на том же месте, где увидели меня в первый раз. Но преимущество всё-таки было на моей стороне. Я знал местность и теперь ещё помнил о куче проводов, а они нет. Этим и решил воспользоваться. Перепрыгнув придорожную канаву и, набирая скорость, ринулся в промежуток между кучей проводов и арыком, забирая больше вправо, чтобы первым вырваться на берег арыка.

Разведчики, молча ринулись мне наперерез, сразу начиная разворачиваться в цепь. Но развернуться не успели – все с ходу влетели в кучу проводов. Сзади меня послышались шум падения и темнота взорвалась матом и удивлённо-возмущёнными возгласами. Воспользовавшись спасительными секундами замешательства в рядах преследователей, я уже спокойно преодолел арык и залёг на другом берегу. Даже успел приготовиться к бою, когда солдаты высыпали на берег. Они остановились и начали совещаться, где меня искать. Я приподнялся и начал кричать в темноту.

– Эй.., бойцы…. Не стреляйте пока, послушайте меня. – Разведчики мгновенно рассыпались и залегли. – Всё, мужики. Хорош! Один раз у вас не получилось, второй раз тоже. Если сейчас попробуете в третий раз грохнуть, я тут половину из вас точно положу. Другие уйти не успеют, моя батарея прибежит. Кому надо, те знают, кто меня заказал вам и если что, вас всё равно достанут, не спрячетесь. Давайте по мирному разойдёмся, а то я ещё раз предупреждаю, сунетесь – к бою готов.

Я напряжённо вслушивался в ночную тишину. На том берегу послышался лёгкий шум и неразборчивое бормотание нескольких голосов. Осторожно положил перед собой три гранаты, уже с разогнутыми усиками, готовый метнуть их, как только услышу плеск воды.

Но через минуту из темноты послышался голос: – Майор, хорошо. Мы сейчас уходим, но знай. Мы тебя всё равно достанем. – Послышался шум уходящих от арыка людей, ещё через пару минут взревело БМП и шум двигателя, постепенно затихая, пропал вдалеке.

Подождал минут семь-восемь, опасаясь хитрости со стороны разведчиков. Потом приподнялся и выстрелил с ракетницы за арык. Несколько секунд, в течение которых ракета висела в воздухе, было достаточно чтобы убедиться – берег арыка пуст. Не торопясь, уложив боеприпасы в подсумки, направился в расположение батареи. А дальше всё пошло по заведённому уже порядку. В 23:00 вместе с сержантом Торбан заступил на дежурство на своём командном пункте. Ночь была тихая и тёплая. Изредка постреливали дивизионы, в основном они освещали передний край боевиков в расположение первого и третьего батальонов. Несколько раз артиллеристы открывали огонь по каким-то, только им известным целям. Но, выпустив снарядов по двадцать, вновь переходили на осветительные. Примерно раз в минуту над участком обороны восьмой роты, за которой мы стояли, в небо взлетала осветительная ракета и пока она сгорала в высоте, десятки глаз дежурных смен напряжённо прощупывало все места, где мог затаиться противник. На груди у меня висел бинокль ночного видения и периодически его подносил к глазам, осматривая в него не только свой район, но и соседний. Передний край жил своей обычной жизнью. То там, то здесь постукивали автоматы и пулемёты дежурных смен. В третьем батальоне пулемётчик-виртуоз самозабвенно выстукивал своим пулемётом музыкальную мелодию: «Та,та – Та,та,та – Та, та. Та. Та…». Эта незамысловатая мелодия в свою очередь вызывала в голове строчки из песни футбольных фанатов: – «Спартак чемпион, Динамо чмо…».

Если второй взвод батареи стоял в поле, то третий взвод стоял рядом с зелёнкой. И в свою очередь солдаты взвода периодически кидали с подствольника в зелёнку гранаты, изредка взрыкивал КПВТ и стайка пуль: разрывных и трассирующих пронизывала заросли насквозь. Практического смысла ведения такого, как выражаются солдаты, беспокоющего огня я не видел. Считаю, что наоборот, такой огонь выдаёт место, где находится дежурная смена. Конечно, чисто психологически такой огонь успокаивал самих дежурных и тех, кто отдыхал. Своим огнём они говорили всем: – Не спим мы. Дежурим. Отдыхайте спокойно.

Среди ночи, оставив сержанта Торбан патрулировать командный пункт, я спустился в землянку, чтобы выпить кофе. Сидя на кровати, с кружкой ароматного напитка в руке вдруг вспомнил о ящике с гуманитарной помощью, которая выдавалась каждому солдату и офицеру. Её привезли из Бурятии от комитета солдатских матерей и выдавали к празднику. Получал её Кирьянов. Ящики были одинаковые по размеру, но мне и себе он выбрал ящики большего размера. После построения все начали вскрывать посылки и показывать друг другу, что они получили. Посылки собирали дети Бурятских школ и в каждом ящике помимо подарков лежали и письма от детей. Их трогательное содержание, где они писали: чтобы мы были храбрыми, с честью преодолевали все трудности, брало за душу. Когда мы разглядели у всех содержимое посылок, я позвал Алексея Ивановича и приказал при всех вскрыть свой ящик, чтобы посмотреть что там. Долго все смеялись, глядя на растерянное лицо Кирьянова, когда он начал вынимать из ящика одно за другим хлопчатобумажное обмундирование пожарника, образца тридцатых годов. Обмундирование было новое: не ношенное, но с латунными пуговицами и широченными галифе. Я свой ящик вскрывать не стал, посчитав, что и у меня тоже самое. А сейчас вспомнил и решил его открыть. Если там обмундирование, то его одену, а то которое на мне постираю, но был приятно удивлён. В отличие от замполита, у меня в ящике лежали разнообразные мелочи нужные в повседневной военной жизни. Помимо спичек и сигарет в ящике лежали носовые платки, зимние рукавицы, около тридцати цветастых трусов, несколько пар тёплых носков, шапка морского пехотинца и с удивлением я достал из ящика полностью оборудованный, новый костюм лесничего советского образца. Правда, не мой размер. Я покрутил на руках перед собой костюм и положил его обратно в ящик.

Утром, в одиннадцать часов, я сидел в землянке и разглядывал свою рабочую карту, так как пехота правее дороги продвинулась ещё дальше в сторону Чечен-аула и стояла впереди батареи в восьмистах метрах. В противоположном конце землянки на нарах сидели солдаты первого взвода и о чём-то тихо переговаривались. Командир взвода удобно расположился перед печкой и время от времени подкидывал туда дрова, шуруя в печке шомполом от автомата, отворачивая лицо от жара. Полог входа откинулся и в землянку, кряхтя от усердия, ввалился старшина.

– Товарищ майор, ходил на продовольственный склад дополучать продовольствие. Вам лично продовольственики передают сорок яиц и тушёнки. Просили передать, что они поддерживают вас. Сделать вам яичницу? – прапорщик выжидающе посмотрел на меня.

Глядя на старшину, в этот момент, как-то сразу и окончательно решил про себя: – Хватит, Боря. Весь полк тебя поддерживает, а ты раскис как кисейная барышня. Следствие всё расставит по своим местам. А тебе пора брать опять руководство батареей на себя.

Довольный принятым решением, с удовольствием потянулся и махнул рукой: – Давай старшина, сваргань-ка яичницу.

Старшина услужливо засуетился, вынимая из пакета яйца и масло, повернулся к солдатам: – Лагерев, дай-ка сюда вашу чугунную сковородку.

Командир машины Андрей Лагерев спокойно поглядел на старшину и с неожиданным вызовом заявил: – Нам самим она нужна….

Командир взвода и старшина в изумлении от такой наглости застыли, глядя на сержанта. А солдаты тихонько начали отодвигаться по нарам в сторону от Лагерева, увидев мгновенную мою реакцию на слова своего сослуживца. Волна бешенства родилась где-то в глубине меня и начала стремительно разрастаться и рваться наружу. Лицо обдало холодом. С самого начала я с настороженностью относился к Лагереву. Был он с ленцой, хотя и выполнял всё, что ему

приказывали, но старался вести себя независимо. В любой момент ожидал, что Андрей рано или поздно что-нибудь выкинет, но такой наглости, да ещё в такой момент просто не ожидал.

Ощутив в руках холод металла автомата, дальше действовал автоматически: палец лёг на флажок предохранителя, надавил его. Щелчок, флажок зафиксировался на автоматической стрельбе. Передёрнул затвор.

– Встать! Смирно! – Все команды были поданы свистящим шёпотом, но они были слышны в каждом углу землянки. Все вскочили, но мне показалось, что команда была выполнена не так быстро. Вскинул автомат, и даже не целясь, дал очередь над головами присутствующих.

– Я же сказал «Смирно!» – Неистово заорал я и дал ещё одну очередь веером над головами. Стояли все, стоял по стойке «Смирно» старшина и командир взвода. По лицу Пономарёва, вытянувшегося в струнку, катились капли пота, а в землянке стояла тишина, лишь с потолка через щели с шорохом сыпалась земля, потревоженная пулями. На улице слышались встревоженные крики. Послышался шум, откинулся полог, закрывающий вход и в землянку попытался сунуться замполит.

– Назад, Кирьянов, я здесь сам разберусь, – Алексей Иванович, увидев направленный на него автомат, мгновенно испарился.

Я опять навёл автомат на солдат: – Если кто дёрнется, захочет в героя поиграть – грохну не задумываясь. Старшина, бери сковородку, делай мне яичницу.

Старшина стал судорожно метаться по землянке, руки у него дрожали. Часть яиц было разбито неудачно и упало на пол. Я же достал левой рукой пистолет, снял с предохранителя и о край кровати передёрнул затвор. Положил рядом с собой на кровать. Метание старшины закончились, а ещё через пять минут яичница была готова. Прапорщик Пономарёв поставил сковородку на табуретку передо мной, отошёл к печке и снова принял строевую стойку. Остальные, пока старшина готовил мне, стояли не шелохнувшись, только следили за всем происходящим испуганными глазами. Лагерев был бледнее полотна. Не опуская автомата, я левой рукой неловко ел, не спуская глаз с солдат. Закончив кушать, швырнул сковородку под ноги присутствующим. Все вздрогнули.

– Что, Лагерев, списал уже комбата?

– Товарищ майор, – начал оправдываться побледневший сержант, – Вы неправильно поняли меня….

– Я вас прекрасно понял, сержант. Рано вы меня списываете.

Сделав шаг в сторону, чтобы было удобнее стрелять, я направил автомат на полку с посудой первого взвода и нажал на спусковой крючок. Свинцовый ливень ударил в полку. Первая очередь смела и продырявила все солдатские котелки. Не успели они упасть на пол, как новая струя пуль разнесла вдребезги фарфоровые тарелки и чашки, которые взвод натаскал из брошенных домов. В последнюю очередь были расстреляны кастрюли и стеклянные банки с вареньем. Сухо клацнул затвор – кончились патроны. Я отшвырнул автомат и схватил с кровати пистолет. Сделав три скользящих шага к строю замерших в ужасе солдат, я четырьмя выстрелами пробил сковородку. Всё: посуда первого взвода была уничтожена. Опустив руку с пистолетом, отошёл обратно к кровати и сел. После стрельбы в землянке и на улице установилась мёртвая тишина.

– Кирьянов. – Позвал замполита.

– Я, – поспешно отозвался Алексей Иванович с улицы.

– Строй батарею. Все сто процентов должны быть в строю. Понял меня?

– Так точно, товарищ майор, – послышался голос замполит и подал команду на построение. Топот ног, голоса сержантов и через некоторое время всё затихло.

– А вас, что команда строиться не касается? Бегом марш, на построение. – Солдат выдуло как ветром из землянки, следом за ними вышли старшина и командир взвода. Я остался один, залез рукой в ящик с патронами и стал не спеша набивать использованный магазин. Также, не торопясь, снарядил патронами пистолетный магазин. Послышался шорох, откинулся полог, закрывающий вход.

– Товарищ майор, батарея по вашему приказанию построена. – Я оглядел Алексея Ивановича.

– Ну что ж замполит, пошли к батарее.

Щурясь от ярких лучей солнца, медленно прошёлся вдоль строя. Второй и третий взвод смотрели на меня вопросительно и с недоумением, а первый взвод стоял, потупив глаза.

– Сержант Лагерев, выйти из строя. – Командир машины вышел на несколько шагов и повернулся к строю.

– Сюда, товарищ сержант, на середину строя батареи, – когда сержант встал рядом со мной, продолжил, – постой здесь, послушай, что комбат скажет. Да и все остальные послушайте. Такой борзоты, какая сейчас произошла, я ещё не видел.

– Вы, наверное, думаете, что служба у комбата – лафа. Попивает коньячок, ничего не делает. Ходит тут «перцем», командует. А тут ещё после боя три дня батареей командует старший лейтенант Кирьянов. Ага…, значит комбата отстранили от должности. И он тут уже никто. Да, товарищ Лагерев? – Я остановился перед сержантом и впился взглядом ему в лицо. Лагерев отвернул лицо в сторону и молчал. Рукой, взяв его за подбородок, с силой повернул его голову к себе, – смотреть мне в глаза, сержант. Как шкодить – так смелый, а как отвечать: глазёнки в сторону. – Я вновь повернулся к строю.

– Так…, – протянул задумчиво, – значит, эти полтора месяца, которые мы вместе прослужили, и не просто прослужили, а прошли вместе через все трудности, опасности, вместе создавали вот этот воинский коллектив…. А ведь неплохой создали. Противотанковая батарея у командования полка на хорошем счету. Вместе воевали. Даже пили вместе один и тот же коньяк. Правда, вы в своём коллективе, а я с офицерами. Значит, всё это можно вычеркнуть? Просто взять и забыть?

– Да…, может быть, я с вашей, солдатской, точки зрения – плохой командир. Такой плохой, что вы не видите необходимости поддержать его в эту трудную минуту. Да, для меня эта минута не только трудная, а очень трудная минута. Возбуждено уголовное дело. Главный обвиняемый – я. Чем оно закончится для меня – неизвестно. Ведь кто-то должен отвечать за двенадцать трупов, за два танка и одно БМП. И в это трудное время офицеры и прапорщики полка оказывают мне всемерную поддержку, и не только словами, но и делом. Да…, в том числе и яйцами, которые сейчас и стали причиной вот этого разговора. Я бы понял, если бы товарищ Лагерев подошёл ко мне и один на один сказал: – «Вот тебя сняли с должности, и сейчас тебя отправят или в Свердловск, или в тюрьму. Так правильно и сделают, потому что ты был плохим командиром и батарея вздохнёт с облегчением. Вместо тебя пришлют нового командира, который будет лучше тебя командовать. Тогда мы будем жить и воевать веселее». Вот если бы Лагерев сделал так, то мне, конечно, было бы больно это услышать, но это было бы более человечно чем то, что он сделал сейчас.

Все, за исключением первого взвода, который упорно не подымал от земли взглядов, смотрели с удивлением на меня и Лагерева. Я помолчал, приводя мысли и чувства в порядок, а потом продолжил.

– Так вот, товарищ Лагерев, открыто и нагло, в присутствии командира взвода, личного состава первого взвода отказал, как он, наверно, думал, своему бывшему комбату дать сковородку, чтобы старшина ему пожарил яичницу. Тем самым он высказал свою позицию, наверно и позицию первого взвода, что я больше для них не командир батареи. Я пока об остальной батарее не говорю.

Послышалось несколько протестующих голосов. Лейтенант Жидилёв попытался выйти из строя и что-то сказать в оправдание, но решительным жестом я пресёк все протесты.

– Я ещё не закончил. Давайте расставим все точки над «I», чтоб у нас больше не было таких разговоров. Хочу рассказать о кое-каких щекотливых моментах, о них знают только замполит и техник. Не стал я посвящать в это командиров взводов и старшину по некоторым причинам. И не хотел, чтобы вы об этом знали и были втянуты в чего-нибудь или пострадали из-за меня. Не хотел об этом рассказывать, но думаю, что теперь надо это сделать.

Сразу хочу заявить и офицеры это подтвердят. Никто меня с должности не снимал и не отстранял. Даже этот вопрос не обсуждался командованием полка. Это я попросил нашего Алексей Ивановича покомандовать батареей, пока не приду в себя, и пока идут разбирательства. Вам это понятно? – Я обвёл взглядом молчаливый строй. Повернулся к Лагереву.

– Товарищ сержант, я твой комбат. И ты своему комбату отказал в сковородке. Я буду твоим комбатом, пока меня не убьют или мы вместе с тобой не уедем отсюда. Тебе ясно это? – Дождавшись его утвердительного кивка, продолжил.

– Всякое в жизни бывает. Вот сейчас в бою мы убили командира батальона – подполковника. Командира танковой роты – капитана. Убили ещё двенадцать солдат. Уничтожили технику. Я ведь, знаете, мог бы встать перед прокурором, невинно захлопать глазами и сказать: – «Товарищ прокурор, а я команды открывать огонь НЕ ДАВАЛ…. Это сержанты Некрасов и Ермаков без моей команды открыли огонь и ВСЁ. И мне бы поверили.

Я подошёл к Некрасову и Ермакову, взял обоих за ремень и резко выдернул из строя: – Вот они бы сейчас ходили понурые и угрюмые, и как швейные машинки строчили объяснительные. Это против них было бы заведено уголовное дело, это их бы сажали в тюрьму. А я бы ходил по батарее и хлопал глазами, а вы бы бегали здесь и орали, что комбат «рельсы перевёл с больной головы на здоровую». Но доказать что-нибудь вы бы не смогли. Моё слово перебило бы десять ваших.

А что комбат сделал? А командир батареи построил вас и сказал: валите всё ребята на меня, это я отдал приказ и выкручиваться буду сам. – Взмахом руки вернул Некрасова и Ермакова в строй и подошёл к Лагереву, сильно ткнув пальцем ему в грудь.

– А ты не захотел комбату дать сковородку. – Теперь повернулся к командиру первого взвода, – я не знаю, товарищ старший лейтенант, в курсе ли вы о настроениях во взводе или нет, но из вашего взвода гнильём тянет.

– Алексей Иванович, ну-ка доложи батарее: кого мы к орденам, медалям представили за этот бой.

Замполит вышел из строя: – За этот бой мы представили к орденам «Мужества» – Ермакова, Некрасова и их водителей. К медали «За отвагу» командира взвода лейтенанта Коровина, это его экипажи участвовали в бою. К медали «Суворова» представили санинструктора сержанта Торбана, сержанта Алушаева, водителей Уралов Наговицына и Самарченко, техника батареи Карпук. С первого взвода и третьего сержантов Лагерева и Рубцова. – Кирьянов повернулся ко мне, – Борис Геннадьевич, разрешите дополнить Вас.

– Товарищ старший лейтенант, подождите, – оборвал замполита, – потом скажите.

Я повернулся к строю: – Ну, что батарея скажет? Молчите. Комбату тюрьма светит, а он об орденах медалях для своих солдат думает. За бой, о котором мы должны со стыдом молчать. Конечно, в наградных документах, описан бой с боевиками и командование полка, понимая момент, подписало наградные. – Снова подошёл к Лагереву.

– Товарищ сержант, неужели за эти полтора месяца ты не узнал своего комбата поближе?

Неужели, – я постучал по голове сержанта кулаком, – неужели, у тебя в башке ничего не прибавилось. Даже Чудинов, который в Свердловске бегал и орал: «Офицеры и прапорщики – западло», и тот многое за это время понял, и сейчас молчит, только в сторону старшины огненные взгляды кидает. Алексей Иванович, сходишь потом в штаб полка и заберёшь наградные на Лагерева. Мы их пока попридержим. Да, кстати. Чудинов, сбегай в землянку и из-под моей подушки принеси сюда свёрток.

Пока «Чудо» бегало в землянку, я прохаживался вдоль строя, ощущая на себе любопытные взгляды сослуживцев. Вернувшегося солдата со свёртком, поставил перед строем.

– Разверни, Чудинов, свёрток. – Солдат развернул слегка помятую форму лесничего.

– Эту форму, товарищи солдаты, я достал из той благотворительной посылки, что нам дали на

23 февраля. Видите, на ней пуговицы, петлицы, эмблемы лесничего. Всё новенькое. Вот, Чудинов, одевай эту форму. Как раз твой размер и носи её, чтобы все знали в полку, что ты, младший Лесник и возишь «Лесника-53». Иди, переодевайся, чтоб в строй встал уже в новой форме. – Солдаты засмеялись, даже Лагерев, несмотря на неприятную для него ситуацию и тот улыбнулся.

Переждав смех батареи, я продолжил: – Ну и последнее. Так сказать для общей информации. Меня, за этот бой, соседняя бригада приговорила к смерти. В самом натуральном смысле слова. Командование полка, кому это положено, делает всё, чтобы это предотвратить. Вчера утром, если вы видели и поняли, когда техник батареи стрелял из подствольника по БМП, была первая попытка покушения на меня разведчиками соседей. Вечером вчера, когда я заявился мокрый по пояс и вы слышали разрывы гранат в двухстах метрах отсюда. Так это не пьяная пехота была, как я вам сказал. Это была вторая попытка убить меня. И второй раз, когда вечером я опять со штаба полка пришёл мокрый, была уже третья, неудавшиеся попытка покушения.

– Командир полка, в связи с этими событиями, приказал мне быть в гуще солдат всё время и везде ходить с телохранителями, чтобы меня не грохнули. Я отказался. Не хватает ещё, чтобы меня грохнули и ещё несколько солдат рядом со мной. Ты понял, Лагерев, что я не прятался за твою спину, и спину Кабакова и других тоже, а ведь мог. Вместо этого, твой комбат написал предсмертное письмо и отдал его замполиту. Если меня убьют, чтобы семья всю правду знала. – Спокойно обвёл взглядом молчаливый строй и обратил внимание, что Кирьянов делает мне какие-то знаки и показывает за спину. Я обернулся.

На дороге стоял ГАЗ-66, из кабины которого выглядывал начальник штаба полка подполковник Колесов: – Боря, третий батальон у себя на передке кажется танк обнаружил. Надо взять противотанковую установку, проехать туда и уничтожить его. После этого доложи командиру полка. Понял?

– Понял. – Колесов хлопнул дверцей и его автомобиль умчался в сторону Гикаловского.

Я повернулся снова к Лагереву: – Ну что, сержант, задачу ведь поставили комбату, а не замполиту. Чего тебе доказывать ещё? – Похлопал покровительственно Андрея Лагерева по плечу, – вот мы сейчас с тобой и поедем этот танк уничтожать. Попадёшь с первой ракеты, я тебя к ордену представлю. Попадёшь со второй ракеты – к медали. Ну.., а промажешь обеими ракетами, неправильно поступлю, чёрт с ним, как говорится «Семь бед, один ответ»: поползёшь туда с гранатами. Откажешься, тогда тебя вышвырну в тупорылую пехоту – будешь там воевать.

– Лейтенант Жидилёв, пока мы отсутствуем, выберешь впереди позиций батарее место около дороги, так чтобы до любой пехоты было метров триста. Мы приезжаем, Лагерев экипируется и ползёт туда. И там, на виду у боевиков, оборудует одиночный окоп: назовём это передовым сторожевым постом. На ночь дать ему туда патронов, гранат, осветительных ракет столько, сколько он пожелает. Дать ему радиостанцию туда, настроенную на мою частоту. И вместо того, чтобы ты, Лагерев, – я приблизил своё лицо к лицу побледневшего сержанта, – жопу грел в землянке, будешь ночью охранять позиции батарее, в том числе и меня. Я думаю завтра утром, если не будешь убит или зарезан, ты поймёшь: «Кто тебя в батарее кормит, награждает и трахает». Не пойдёшь туда, вечером отберу у тебя оружие и вышвырну из батарее. Вычеркну из штатной книги и из своей памяти. Мне такие солдаты не нужны.

…Через пятнадцать минут мой БРДМ и противотанковая установка Лагерева миновали южный перекрёсток, свернули влево, мимо подбитых наших танков, на которых лежали цветы. Проехали километр и выехали к зелёнке, вдоль которой располагалась мотострелковая рота третьего батальона. Здесь меня встретили и показали чеченский танк.

Я поднял бинокль и в течение двадцати секунд разглядывал то, что они называли танком. Да, видно было что-то похожее на ствол танка и часть башни, причём белого цвета, что было достаточно странно и вызывало сомнение. Не похоже было, чтобы боевики, вот так просто выставили на передний край танк. Прошёлся метров двести пятьдесят в сторону и уже с этой

точки стал смотреть в бинокль. Теперь стало ясно видно, что это был куст, накрытый куполом парашюта от осветительного снаряда, а из куста торчала жердь. Если смотреть невооружённым глазом, то всё это действительно было похоже на башню танка, но в пехоте не было биноклей и они слегка запаниковали, попросив помощи противотанкистов. Я дал пехотным офицерам бинокль и они посмеялись вместе со мной над своими страхами.

Командира полка застал в штабе, рядом с ним сидел Колесов и что-то рассказывал Петрову, тот внимательно слушал начальника штаба и, кивая головой, делал пометки карандашом на карте. Увидев меня, пригласил к столу.

– Копытов, карта с собой?

Разворачивая карту на столе, одновременно рассказывал о результатах поездки в третий батальон. Командир с Колесовым посмеялись и наклонились над ней, потом оба посмотрели на меня.

– Боря, сколько раз смотрю на твою карту и мне стыдно становиться, – пошутил Петров, – такое впечатление, что ты один воюешь, так она у тебя разрисована. По-моему только у тебя в полку карта отработана полностью, даже у меня такой нет.

Я критически посмотрел на свою карту. Карта как карта: нанесён передний край полка, позиция батареи, соседи, сектора обстрела, минные поля в районе расположения батареи и другие условные обозначения, которые должны быть на рабочей карте командира подразделения. Потом взглянул на карту оперативного дежурного: действительно, у меня карта на первый взгляд более полно отработана.

– Ладно, молодец Копытов, а теперь смотри сюда, – командир взял карандаш и очертил им овал на стыке первого и третьего батальонов. – завтра к вечеру встанешь двумя взводами вот здесь, напротив МТФ и усилишь оборону на этом участке. Сейчас на этом участке переднего края сосредоточены значительные силы боевиков; то ли для внезапной контратаки, то ли для обороны МТФ и моста через реку Аргун на Шали. Место горячее, так что будь там осторожнее. Ну, и честно говоря, мне спокойнее будет, когда ты там встанешь, не достанут там тебя разведчики соседей. Хоть ты и бодро врёшь командиру полка, а я практически всё знаю. Завтра с утра начнёшь перемещаться, а вечером на совещании мне докладываешь о размещении на месте. Да, третий взвод оставишь на перекрёстке, за мостом. Задача у него прежняя: оборонять дорогу на Чечен-Аул.

Приехав в расположение, я на общем построении довёл до батареи новую задачу, чем взбудоражил личный состав. Все были рады переехать на новое место и были рады новым впечатлениям. День прошёл в сборах, снимали массети, грузили лишнее имущество. С собой, на новое место, я забирал второй и третий взвода. Первый оставлял на перекрёстке. Командир взвода старший лейтенант Жидилёв – серьёзный мужик и способен принять правильное решение в случае критической ситуации, да и взвод у него всё-таки надёжный.

Глава четвёртая