Обыкновенная война — страница 7 из 17

МТФ

Прибыв на новое место, я первым делом осмотрелся и остался доволен местностью. Командный пункт батареи выбрал в месте, где сходились сразу три зелёнки и две грунтовые дороги, тут же проходил на метровой высоте и воздушный арык из бетона. И, что меня особенно порадовало, рядом с новым командным пунктом батареи располагался наблюдательный пункт Виктора Черепкова. Сразу же за зелёнкой, которая была шириной двадцать метров, определил место расположения взвода Коровина, а третий взвод поставил в двухстах метрах впереди и правее, сразу же за полуразрушенным бетонным арыком. В ста пятидесяти метрах слева от меня на поле, закрытом зеленкой располагался командный пункт танкового батальона. Туда и направился сразу же, как определил взвода на местах. С командиром батальона, Толей Мосейчук, обговорил все детали взаимодействия и попросил у него БРЭМ с «лопатой» для того, чтобы выкопать землянки. Через пятнадцать минут БРЭМ подъехал и сначала выкопал большую и глубокую канаву под свою землянку, а потом для второго и третьего взводов. Приехал старшина и привёз, как всегда, вкусный обед, погода была солнечная и тёплая, располагающая к небольшому обмытию нового места расположения. Мы расставили в бетонном арыке стол, сняли верхнюю одежду, я позвал Черепкова, немного выпили вина и с аппетитом перекусили, после чего пошёл в мотострелковый взвод, занимающий оборону впереди второго взвода в пятидесяти метрах и несколько правее, для того чтобы с командиром взвода также установить взаимодействие. Его палатка стояла прямо в зелёнке. Одним краем зелёнка выходила к моему КП, а другим уходила за передний край боевиков и была слабым и опасным местом в обороне. У палатки грязный и зачуханный боец неторопливо, но увлечённо мыл здоровенную сковородку.

– Солдат, где командир взвода или сержант?

Боец оскалился в попытке улыбнуться и, не переставая тереть чугунную посудину, кивнул головой на палатку. Полог её откинулся и ко мне вышел высокий, энергичного вида сержант. Был он чисто выбрит, подшит свежим подворотничком, представился: – Заместитель командира взвода сержант Логинов.

– Где командир взвода?

– Я, командир взвода, – спокойно ответил сержант.

– А командир взвода, ранен что ли?

Сержант сдержанно улыбнулся и кивнул головой на солдата, который закончив мыть сковородку, принялся за солдатские котелки: – Нет, он живой, но приказом командира батальона я назначен исполнять эту должность, а командир взвода – вот он.

Я пристально вгляделся в неряшливого солдата и с изумлением узнал в нём лейтенанта Нахимова, который ехал со мной в эшелоне.

– Нахимов, ты что ли и почему моешь посуду? – Моему удивлению не было предела.

Лейтенант радостно и по-идиотски заулыбался: – Я, товарищ майор. Я. Приказом командира батальона действительно отстранён от командования взводом и не жалею об этом. Пусть сержант Логинов командует взводом, это у него лучше получается, чем у меня.

Я только покрутил головой и пригласил сержанта отойти в сторону: – Товарищ сержант, ну командир батальона отстранил его от должности, но почему он моет посуду, как последний солдат? На каком основании и кто его заставил? Ты, что ли? – Требовательно наехал на сержанта.

Но замкомвзвод не смутился: – Да он и есть самый последний солдат во взводе. Какой он офицер? Ходит как чмо, вечно грязный и вонючий. Совсем не моется. Про бритьё я и не говорю. Командовать вообще не может. Даже последний солдат и то лучше воюет и ведёт себя. Его даже на охрану ставить нельзя, никто ему не доверяет. А посуду он сам согласился мыть и командир батальона об этом знает – хоть какая-то польза. И ещё хочу добавить, что он своим поведением только позорит звание офицера.

Пообещав уточнить все вопросы насчёт Нахимова у командира батальона, я обговорил с ним все вопросы взаимодействия в случае нападения боевиков на него или на нас и ушёл к себе. Строительство землянки второго взвода и нашей шли полным ходом. Алексей Иванович выставил на дне вырытой канавы поперёк пустые ящики из-под ПТУРов, заполнил их землёй, выстроив вполне приличную стенку. Сверху положил несколько толстых досок и накрыл всё это большим брезентовым тентом, в результате чего получилась просторная и тёплая землянка. У деревянной стенки я поставил свою кровать, набил гвоздей для оружия и одежды, а замполит и техник поставили кровати вдоль земляных стенок. Между кроватями установили стол. Остальное место мы предоставили для оборудования нар для Чудинова, Алушаева и Торбан: они будут проживать вместе с нами. Старшину отправил на усиление в третий взвод, пусть там живёт и помогает командиру взвода. Также обустроились и остальные взвода. Всё было нормально, но меня беспокоили состояние Алушаева, его контузило и он чувствовал себя очень плохо. Кружилась голова, через каждые пятнадцать минут, он выбегал на улицу, где его в кустах сильно рвало. А получил он контузию совсем по-глупому.

Перед самым обедом мы на своём БРДМе выехали в расположение третьего взвода, для того чтобы посмотреть что там на переднем крае боевиков. Вообще, весь передний край, где мы расположились, делился на две части зелёнкой сержанта Логинова. Она-то и шла из расположения боевиков и перекрывалась палаткой мотострелков. Левая часть контролировалась вторым взводом и была скучна. Чистое поле, в расположение боевиков поле пересекал воздушный, бетонный арык, а за ним на небольшом бугре виднелся металлический тригопункт. Больше ничего не было видно и ничего не оживляло пейзаж. Справа от зелёнки в расположение третьего взвода было гораздо веселее. Недалеко от взвода, проходила асфальтная дорога; противоположным концом она уходила в молочно-товарную ферму, которая располагалась в шестистах метрах от нас. Там проходил передний край боевиков. Самих их видно не было, но постоянно посвистывали пули, выпущенные из укрытий, на которые мы практически не обращали внимания. Длинный, местами разбитый бетонный забор вокруг фермы, за ним виднелись побитые шиферные крыши приземистых зданий, а над всем этим возвышался небольшой подъёмный кран.

Алушаев начал пристреливать возможные цели из пулемётов, но из-за того, что опять не могли запустить установку для вентиляции кабины, пристрелку пришлось быстро прекратить. Газы от выстрелов скопились внутри машины и Алушаев слегка угорел. Чудинов и он вылезли из машины, сели на броне и стали, усиленно дыша чистым воздухом, вентилировать лёгкие. В этот момент к нам подехал танк с командиром танкового батальона и встал рядом с моим БРДМ, в пяти метрах. Из люка вылез Толя Мосейчук и ткнул рукой в сторону МТФ: – Боря, подъёмный кран видишь? На нём сегодня ночью засекли наблюдателя с ночником. Следят, суки, они ночью за нашими позициями. Вот сейчас мы его и сковырнём.

Толя дал целеуказание наводчику, соскочил с брони и подошёл ко мне. Алушаев и Чудинов, удобно расположившись на броне БРДМа, с интересом наблюдали за действиями танкистов с машины, а у меня даже не возникало никаких мыслей, что в той близости от танка может быть так опасно. Прогремел оглушительный выстрел и моих солдат взрывной волной от выстрела легко снесло с верха машины. Нелепо растопырив в разные стороны ноги и руки, оба пролетели по воздуху метра три и упали на землю. Чудинов упал удачно, сразу же вскочил на ноги и помчался к машине, Алушаев же встать долго не мог и когда мы его подняли, стоял неуверенно, слегка пошатываясь, и был бледен. От БРДМа доносился возмущённый мат водителя; взрывной волной выдавило оба лобовых стекла машины и они упали вовнутрь, но не разбились. Сам снаряд попал в будку подъёмного крана и она перестала существовать. Второй снаряд попал в место соединения стрелы с краном и взорвался. Даже на таком расстоянии было видно, как куски металла полетели в разные стороны, разбивая шиферные крыши. Трос порвался и стрела рухнула на землю. Третьим снарядом перебили металлические крепления, кран зашатался и медленно завалился на остатки крыши ближайшего здания. А командир батальона, с досадой в голосе. извинился передо мной, что не предупредил о недопустимости нахождения вблизи танка во время выстрела, сел на танк и укатил к себе. А когда вернулись к себе, приказал Алушаеву лечь и отдыхать, освободив его и от ночного дежурства.

Перед совещанием встретился с командиром первого батальона и с невинным выражением лица поинтересовался – Знает ли он в каких обстоятельствах проходит служба у лейтенанта Нахимова? Командир батальона тяжело вздохнул: – Боря, во-первых: он не лейтенант, а уже старший лейтенант. Во-вторых: если бы это было в моей власти, я бы погоны старшего лейтенанта отдал бы его заместителю сержанту Логинову.

– Виталя, но он же офицер и моет посуду солдатам.

Командир батальона успокаивающе похлопал меня по плечу: – Боря, твой авторитет и авторитет других боевых и нормальных офицеров от этого факта не пострадает. И просьба к тебе – не обращай на это внимание. Пусть взводом командует сержант и это меня полностью устраивает.

Уже смеркалось, когда после совещания я шёл по двору плем. совхоза. Пересекая мне путь, из-за угла здания вышел здоровенный, сизого окраса, матёрый котяра. Он шёл и жалобно мяукал, жалуясь на какие-то свои кошачьи проблемы. Я любил кошек и, обрадованный такой неожиданной встречей, присел на корточки и ласково подозвал его к себе, без всякой надежды на то, что он осмелиться подойти. Но к моему удивлению, кот без всякой опаски подошёл и доверчиво закрутился вокруг меня. Взяв на руки, ласково уговаривая и поглаживая, понёс его в кабину УРАЛа, на котором приехал на совещание. Кот и в кабине вёл себя спокойно, лежал у меня на коленях и мурлыкал, вылизывая и без того чистую шёрстку. Также на руках я его вынес из машины и принёс в землянку, где положил на свою кровать. Все очень ему обрадовались, сразу же вскрыли банку тушёнки и выложили её содержимое на тарелку. Кот спрыгнул с кровати, не спеша подошёл к тарелке, осторожно обнюхал её и обернулся ко мне. В его глазах, почти по-человечески, мелькнула благодарность за еду, а поблагодарив нас таким образом, кот не с жадностью, а с деликатностью стал кушать. Мы же с умилением наблюдали за ним, и наверно каждый, глядя на него, невольно вспомнил свой дом, семью и многое другое сокровенное. Кот покушал, запрыгнул ко мне на кровать, умылся лапкой, закрыл глаза и блаженно замурлыкал. С удивлением я обратил внимание, что с его появлением землянка стала ещё уютней.

В 23 часа, как обычно, вместе с Торбан вышел на патрулирование. Забрался в бетонный арык и стал прохаживаться по нему: тридцать метров вперёд, тридцать метров назад. Двигался бесшумно, чутко вслушиваясь в ночные звуки. На старом месте с насыпи я мог наблюдать практически во все стороны и пользоваться ночным биноклем, а вот здесь с двух сторон поле зрения ограничивали две зелёнки, проходящие в двадцати метрах от нас и закрывающие передний край боевиков. Поле между нами и боевиками не было заминировано, это уточнил у сапёров, поэтому вся надежда была на сторожевые посты пехоты, которым я не верил. И на патрули своих взводов. Боевики незаметно, почти вплотную, могли беспрепятственно подобраться к нам и атаковать: так что место действительно было опасное. В основном приходилось полагаться на слух, ночной бинокль я сразу отдал во второй взвод – им он был нужнее. Ночь прошла спокойно и в восемь часов утра поехал на совещание. Только выехал на поле, как в ста метрах поднялись два миномётных разрыва и пришлось присесть в люке, пережидая пение летящих осколков, и опять высунулся. Следующие два разрыва легли дальше, но ближе к дороге. Ничего себе, как это духи стреляют так точно вслепую? Ведь между мной и ими зелёнка и они не видят ни меня, ни командира танкового батальона, который ехал на совещание на КАМАЗе впереди в трёхстах метрах.

На совещание командир полка довёл, что 6 – 7 марта из Екатеринбурга прилетает начальник штаба округа и с ним ряд офицеров, вполне возможно от артиллеристов будет Гвоздев, получивший звание генерал-майора. И в это же время планируется показать им наступление полка на МТФ с последующим взятием берега реки Аргун и моста через неё. Из этого вытекали и задачи: усиление разведки позиций боевиков. Поиски слабых мест в обороне противника, выявление огневых точек.

После совещания выпросил у начальника службы РАВ, майора Ончукова, около пятисот патронов к пистолету. Я плохо стреляю с ПМ и решил немного набить руку в этом деле. По пути к себе ехал на БРДМе и стрелял из пистолета по всем банкам и коробкам, которые попадались мне по пути. Результат был плачевный: я не попал ни одну из целей, но не расстроился, так как стрелял в движение.

Перед обедом от Черепкова прибежал солдат и позвал к командиру батареи: – Боря, хочешь духа увидеть? – Спросил меня Виктор, когда уселся рядом с ним в башне машины командира батареи. После совещания я в течение часа внимательно изучал в бинокль передний край боевиков, но не заметил ни одного из них. Хотя пули иной раз посвистывали надо мной. Поэтому предложение посмотреть на боевика принял с радостью. Черепков навёл оптический прибор и предложил взглянуть. Я прильнул к окулярам и увидел бетонный забор, а на его фоне периодически появлялась лопата, выкидывающая очередную порцию земли из окопа. Повернув прибор вправо и влево, я с ориентировался, где боевик копал окоп и тут же увидел другого боевика, который короткими перебежками, крадом и пригнувшись, продвигался вдоль забора к копавшему духу. Только хотел предложить накрыть боевиков огнём батареи, как снаружи послышался выстрел из танковой пушки и снаряд разорвался прямо под ногами боевика. Тело чеченца взлетело вместе с землёй от взрыва и улетело за забор. Через мгновение послышался второй выстрел и в том месте, где мелькала лопата поднялся второй столб дыма, огня и земли. Наверно, для закрепления танкист положил туда ещё один снаряд. Больше смотреть было не на что. Боевика в окопе если и не убило, то контузило капитально и он не боец на достаточно долгое время. С сожалением покинул командно-штабную машину командира батареи. Сидишь в кресле: в тепле и сухости, тебя не мочит ни дождь, ни снег, не продувает холодный ветер. Крутишь себе башню вправо, влево и ведёшь разведку. Нашёл цель, сделал отметочку на карте, тут же по радиостанции вызвал огонь батареи или дивизиона, и дальше ведёшь разведку. Так воевать можно, хотя я не завидовал такой лафе, мне нравилась моя противотанковая батарея. От Черепкова прямиком пошёл к комбату танкистов и выяснил, что Толю тоже заколебали эти миномётные обстрелы.

– Боря, как только собираюсь ехать в штаб, так обязательно с миномёта обстреляют, – возмущался комбат.

Задав несколько вопросов, выяснил: что Толя на утреннее и вечернее совещания, выезжает со своего КП в одно и тоже время.

– А ты не думаешь, что они знают о времени полковых совещаний? Знают о том, что тут стоит КП одного из батальонов. Вот и приноровились сюда стрелять, правда наобум. Значит, их лазутчики по ночам здесь шастают. Как тебе такой вывод?

Мосейчук в задумчивости покрутил головой: – Давай сегодня и проверим. Приходи ко мне, посмотрим, что будет, а потом на моём КАМАЗе поедем на совещание.

В половине пятого я был у Мосейчука. Мы сидели на табуретках перед палаткой комбата и, разговаривая, смотрели на поле. Без пяти пять на поле упало три мины и разорвались у дороги. Ещё две мины разорвались прямо на дороге, но дальше на двести метров. Толя витиевато и долго выругался, разведя руками: – Знают они, Боря, о совещании. Теперь придётся ездить вдоль зелёнки, а в конце сворачивать на перекрёсток.

Но это были только благие намерения. На следующий день, и в последующие дни мы с Толиком ехали на совещание и обратно по той же самой дороге. Каждый день, азартно играя со смертью в прятки, с упорством игрока испытывая судьбу. Когда мины накрывали нас, а когда падали далеко от дороги. Но ни разу у нас не мелькнула мысль изменить раз и навсегда заведённый порядок. До нашего приезда на этом участке обороны полка активность проявляли только танкисты. Они дежурили на переднем крае, вели разведку целей и если находили их, то сразу же уничтожали. Появилась противотанковая батарея и мы тоже активно вошли в это противостояние. Мои солдаты и офицеры часами сидели и пялились в бинокль, оптические прицелы, вычисляя позиции боевиков и били туда ракетами, или пытались достать из пулемётов. Пехота наоборот – не участвовала в этом противостояние: ходили, как индийские слоны по позициям, даже не прячась. Если хотели пострелять, то ставили в направление к боевикам банки или коробки и стреляли по ним, из-за чего боевикам даже не интересно было стрелять по пехоте. Но когда мои солдаты стали с энтузиазмом отслеживать духов, пытаясь их уничтожать, то боевики активно откликнулись и азартно вступили с нами в поединок. Они моментом вычислили позиции взводов и часто обрабатывали их огнём. Особенно они доставали второй взвод. Вычислили землянку взвода и то, что командный пункт батареи находится практически там же. И с этих пор второй взвод стали донимать снайпера. Хорошо, что мы вырыли землянки в длинных канавах. Часть канавы занимала землянка, а вторая половина, достаточно большая, была свободной и на ней могли спокойно размещаться девять человек взвода, костёр и оставалось ещё много места для перемещения. Вся жизнь с этого момента во взводе сосредоточилась на этом пятачке. Только кто-то из взвода неосторожно высовывался или выходил из канавы, как со стороны духов прилетала пуля, а иной раз и несколько. Участились и миномётные обстрелы. Боевики открывали огонь из миномётов по несколько раз в день и пытались нащупать и поразить командные пункты танкистов и противотанкистов. И с каждым разом огонь боевиков был всё точнее и точнее. Выглядывая из канавы и наблюдая результаты миномётного огня, я понимал, что рано или поздно, но боевики накроют мой командный пункт и второй взвод.

На второй или третий день противостояния, командир второго взвода обнаружил позицию пулемётчика духов и сцепился с ним. В течение почти сорока минут нервно строчили оба пулемёта машины командира взвода, пять раз слышались шипящие звуки пусков ракетами по огневой точке, но каждый раз пулемёт вновь оживал и обильно поливал свинцовым дождём зелёнку в расположение взвода, и я уже начал беспокоиться, понимая что этот поединок может плачевно закончится именно для нас. К пулемётчику присоединились снайпера, потом ещё один пулемёт, прилетали на излёте пули, выпущенные из автоматов. Уже не только второй взвод они достали, но достали и нас на командном пункте. Пули визжали, свистели, срезали ветки, которые падали к нам в канаву, где мы сидели. Щёлкали по броне моего БРДМа, вздымали фонтанчики земли на бруствере. И в довершении ко всему наш район накрыли с миномётов. После миномётного обстрела стрельба быстро прекратилась и над передним краем повисла тишина.

– Всё нормально у вас? – Крикнул второму взводу.

– Всё нормально, товарищ майор, – долетел весёлый голос из-за зелёнки.

– Как Коровин приедет, пусть ко мне подойдёт.

– Хорошоооо….

Через несколько минут послышался приближающийся гул двигателей противотанковой установки и командирского БРДМа, возбуждённые голоса солдат, которые обменивались впечатлениями. Время шло, но Коровина всё не было, а из расположения второго взвода периодически слышались какие-то сильные и звонкие щелчки по металлу. После очередного щелчка сначала слышался приглушенный мат Коровина, а потом каждый раз дружный солдатский смех.

– Коровин, ну что ты там, давай сюда, – крикнул я через пятнадцать минут, когда у меня кончилось терпение.

– Сейчас…, сейчас, товарищ майор, командир взвода подойдёт. Вы только сами не ходите сюда. – Послышался очередной громкий металлический щелчок и новый дружный смех. Прошло сорок минут и когда я собрался идти во второй взвод, появился командир взвода. Полусогнувшись, он перебежал зелёнку и спрыгнул к нам в канаву.

– Коровин, ты что, комбата игнорируешь? Я тебя вызываю, вызываю, а ты являешься через сорок минут, а тебе идти тут сорок метров. Что за ерунда? – С раздражением спросил я.

– Товарищ майор, – старший лейтенант заразительно засмеялся, и у меня тут же улетучилось раздражение, – товарищ майор, снайпера заколебали. Когда подъехали к землянке, солдаты успели выскочить из машин, а я только люк открою, а по нему пуля щёлк – я обратно в машину. Через пару минут опять высовываюсь и опять пуля щёлк, солдатам смешно, а мне не до смеха. Только сейчас и выскочил – Коровин опять заразительно засмеялся, засмеялись и мы.

Отсмеявшись, командир взвода уже серьёзным тоном продолжил: – Засёк позицию пулемётчика. По-моему это наш старый знакомый, выпустил по нему пять ракет. Из пулемётов по нему бил, но уничтожить не смогли. Так что, он ещё нам даст просраться.

Мы помолчали, вспоминая о том, как каждое утро чеченский пулемётчик ровно в семь часов утра давал очередь, именно над вторым взводом и моей землянкой, как бы приветствуя нас. А

потом в течение дня неожиданно открывал огонь по нашему расположению, но каждый раз с новой позиции. По пехоте он не стрелял: ему просто было неинтересно стрелять по этим «слонам», которые даже не реагировали на его огонь. А мои солдаты отвечали огнём на огонь. И этот поединок продолжался уже несколько дней.

– Значит так, – решил я довести своё видение этого вопроса, – кто уничтожит этого наглеца, будет представлен к медали «За отвагу». Если группа его уничтожит, то каждый будет представлен. Думаю, что это хороший стимул, чтобы постараться. – Офицеры оживились.

– Борис Геннадьевич, – в азарте Игорь даже кулаком стукнул по брустверу, – я и Алексей, возьмём к себе в помощь Алушаева, вычислим его и уничтожим. Только я хочу получить со склада вместо автомата снайперскую винтовку. Вы не против?

С этого дня началась охота за пулемётчиком. Уже три дня замполит, техник и Алушаев безвылазно сидели в секрете, вычисляя огневые точки пулемётчика. Не отставали от них солдаты второго и третьего взвода. И кольцо охоты постепенно сужалось. А пока пулемётчик резвился: ровно в семь часов утра над землянкой пролетала, посвистывая, стайка пуль из пулемёта, а потом слышалась ровная строчка очереди. Мы в этот момент вскидывали руку в приветствие и вразнобой кричали: – Здорово…, здорово. Живой ещё? Ну, ничего недолго осталось…

И вот мы его нащупали. Удача улыбнулась группе замполита. Они вычислили место: огневую точку, куда дух всегда возвращался под вечер. Скорее всего, это была его основная позиция. Оттуда он никогда не стрелял, а вёл огонь исключительно с других позиций.

Было десять часов утра, когда в землянку ввалились возбуждённые Карпук и Кирьянов: – Есть…, вычислили его. Он всегда к шести часам вечера приходит к каменному мосту через арык, у северного угла МТФ, а в шесть утра уходит оттуда на охоту за нами. Туда, не доходя сто метров до моста, подходит зелёнка, которая начинается от нас. Она не заминирована, лишь в двух местах прерывается открытыми пространствами на пятьдесят – сто метров. Ну, эти места мы проползём. Сегодня мы втроём, третий будет Алушаев, по зелёнке проберёмся до самого края, заляжем там, и как только он появится – мы в три автомата с такого расстояния в момент срежем его. И сразу же по зелёнке уйдём обратно.

План был авантюрный, но именно из-за этого мог и сработать.

– Хорошо, утверждаю, но давайте обговорим вопросы прикрытия, когда вы будете отходить.

В течение сорока минут мы обговорили все детали операции и Карпук с Кирьяновым уехали по своим делам на командный пункт полка. А я остался скучать. Делать было нечего. Немного почитал, потом полежал, бездумно блуждая взглядом по потолку, по стене и наконец мой взгляд остановился на снайперской винтовке Карпука. Во, занятие было найдено и довольно интересное. Я с энтузиазмом встал с постели, вытащил из-под кровати цинк с патронами для винтовки, снарядил три магазина и взял ещё три не распечатанные пачки.

Сначала вышел на левую часть переднего края, но долго здесь не задержался. Скучно было. В оптический прицел винтовки был виден только серый бетонный арык и бугор с тригопунктом – больше ничего. Пересёк зелёнку у палатки Нахимова, вышел на правую часть передка. Свернул налево и через минуту остановился у разрушенной части бетонного жёлоба арыка. Огляделся. В третьем взводе торчала лишь голова дежурного наблюдателя, он немного понаблюдал за мной, а потом продолжил смотреть в сторону Старых Атагов. У палатки Нахимова стояло несколько солдат, которые лениво курили, поглядывая в мою сторону. Я стоял один на поле и в радиусе в двести пятьдесят метров не было никого. Широко расставив ноги, поднял винтовку к плечу и через оптический прицел стал смотреть на передний край, пытаясь там разглядеть какую-нибудь цель. Но в перекрестье кроме бетонного забора, деревьев и крыш коровников ничего не было видно. Марки прицела плясали от того, что стойка у меня была неправильная и не было упора. Опустив винтовку, оглянулся и сразу увидел в пяти метрах полуразрушенный снарядом бетонный жёлоб, на который можно было удобно положить ствол винтовки.

Только поудобнее расположился у жёлоба, как по бетону, в сорока сантиметрах от меня ударила тяжёлая пуля и с визгом ушла в небо, а мелкие крошки бетона больно секанули лицо, заставив зажмуриться. Пока стоял, как в столбняке, вторая пуля попала в край жёлоба, уже совсем рядом, отколов большой кусок бетона. Из охотника, который вышел пострелять, я сам вдруг превратился в дичь. Резко присев, спрятался за жёлобом, лихорадочно зашарил глазами вокруг себя. Да.., место я выбрал совсем неудачное и ненадёжное – до любого укрытия было метров сто открытого пространства, которое мне пробежать просто не дадут. Как бы подтверждая мои мысли, в укрытие ударили одна за другой две пули. Одна из них насквозь пронзила бетон, проделав огромную дыру в полуметре от меня. Я просунул в дыру ствол винтовки и через оптический прицел стал высматривать позицию снайпера.

– Блядь, где же эта сука скрывается? – Ничего не было видно, но каждые две минуты в бетон били пули и дырявили его вокруг меня. Веером выпустил пули в том направлении, откуда, как я думал, стреляли. Но теперь с той стороны к снайперу присоединился и застрочил пулемёт, превратив часть бетонного арыка в хорошее решето. Сжавшись в комок, обхватив руками голову, как будто это могло меня спасти от попадания пули, в очередной раз счастливо избежал смерти.

– Довернут вправо, ещё одна хорошая очередь и мне звиздец, – промелькнула в башке мысль. Больше я не стал раздумывать, а инстинктивно метнулся к воронке от снаряда в десяти метрах. И вовремя. Вновь застучал пулемёт и послышались новые удары пуль о бетон. Пару раз свистнуло совсем рядом с головой, но я уже был в воронке. Осторожно выглянул и посмотрел на укрытие, откуда только что прибежал. И счастливо засмеялся – вторая часть желоба тоже была в дырках от пулемёта. – Ни фига себе, на несколько секунд опоздал бы и всё. Я бы отсюда уже не смотрел, но на моё тело, потом, бы смотрели с сожалением. – Даже порадоваться не успел, как очередная пуля ударила прямо перед лицом в край воронки. Глаза засыпало землёй и пришлось нырнуть вниз.

Протёр глаза и по-хозяйски осмотрелся в воронке. Яма была большая и полностью скрывала меня от боевиков. Край воронки, обращённый к духам, был выше, а противоположный ниже и я хорошо видел свой участок переднего края, даже сидя. Тут же валялся, непонятно откуда взявшийся, ржавый, фиолетовый тазик. Немного подумав, выкинул его на край воронки и с интересом стал ждать, что получиться. Через двадцать секунд в тазик ударили две пули и скинули его обратно ко мне. Я опять выкинул его наверх, тазик опять скатился к моим ногам с ещё одной дыркой в боку. Раз за разом выкидывал посудину наверх и каждый раз она скатывалась вниз. Снайпер попался матёрый и так просто он меня выпускать не хотел. Сторожил, наверняка приняв меня тоже за снайпера.

Я уже сидел около часа в яме и мрачно наблюдал за своим командным пунктом, терпеливо ожидая, что кто-нибудь наконец-то хватится легкомысленного командира батареи и выручит из этой идиотской ситуации, которую я сам и создал. Около закопанной КШМки Черепкова, копошились его солдаты. Вышли из-за зелёнки к ним Чудинов и Алушаев, посмотрели в мою сторону из-под ладони и через несколько минут ушли обратно. Кричать им или махать руками было бесполезно – далеко. Через полчаса к землянке проехал старшина – обед привёз, а меня никто не выручает.

Прошло ещё полчаса, из зелёнки внезапно выскочила БМП и на большой скорости направилась в мою сторону. Резко затормозила около воронки, задняя дверь машины открылась и из-за неё выглянул замкомвзвод, сержант Логинов.

– Товарищ майор, у вас всё в порядке? А то я видел, как вы шли сюда, а назад всё не идёте и не идёте. Ваши солдаты приходили ко мне, расспрашивали про вас. – В БМП попала пуля и с визгом срикошетила в землю.

Логинов засмеялся: – Ааа…, всё понятно, зажали вас, товарищ майор. Как откроем огонь, так бежите, мы прикроем.

Сержант и несколько солдат достали из машины пару пулемётов ПК и, прикрывшись БМП, через пару минут открыли огонь по предполагаемой позиции снайпера, а я рванул по полю в сторону своего КП. Не знаю – стреляли ли по мне или нет? Сзади грохотали пулемёты, раз за разом рявкала пушка БМП, в ушах, по-моему, даже посвистывало, на такой большой скорости мчался по пахоте. Наверно, если бы обернулся назад, то увидел хороший шлейф пыли из-под моих сапог.

Все триста метров, на одной и той же скорости, я промчался по пахоте до КШМки Черепкова на одном дыхание и здесь, почувствовав себя в безопасности, резко сбавил скорость. Хотел обернуться, но в нескольких сантиметрах от головы противно просвистела пуля снайпера и, резко пригнувшись, в несколько прыжков скрылся за машиной командира батареи.

Дождавшись благополучного возвращения БМП Логинова, я уже спокойно вернулся в землянку. Обедал в одиночестве, даже успел вздремнуть до приезда из штаба Кирьянова и Карпука. Ещё раз, обсудив все детали предстоящей авантюры, замполит, техник и Алушаев были готовы к выходу в засаду. Присели, помолчали, потом решительно встали и пошли к палатке Нахимова. Здесь нас уже ждали Коровин с солдатами и сержант Логинов с пятью мотострелками. Получив последние указания и напутствия, группа скрылась в зелёнке. Мы остались рядом с палаткой и стали терпеливо ждать. Сразу же после открытия огня ушедшей группы, Коровин со своими солдатами и двумя пулемётчиками из пехоты вылетают из зелёнки на левую половину, разворачиваются в цепь и прикрывают огнём отходящую группу на своём направлении. Я с остальной пехотой, выбегаю на правую половину и с той стороны мы бьём по чеченцам, не давая им пуститься в преследование. Третий взвод, услышав стрельбу, открывает огонь из пулемётов БРДМа командира взвода, где КПВТ будет нашей основной огневой мощью.

Время тянулось медленно, обговорено уже было обо всём и все молчали, лишь изредка перекидывались незначительными фразами. Между нами, занимаясь мелкими хозяйственными делами, крутился «бывший» командир взвода и только он один был спокоен и далёк от наших проблем. За эти дни я уже привык к тому положению, когда сержант Логинов командовал старшим лейтенантом. Да и сам уже понял, что Нахимов был просто «ни о чём».

Время приближалось к шести часам и напряжение нарастало, каждую минуту мы ожидали услышать автоматные очереди, но их всё не было и не было. Время перевалило на седьмой час и я уже стал жалеть о том, что отпустил их на эту охоту. Мозг услужливо рисовал мрачные картины гибели группы; представляя, что группа в зелёнке на подходе к засаде сама попала в засаду и была вырезана, или без шума взята в плен. Я даже затряс головой, отгоняя дурные мысли, и с облегчением услышал дружные автоматные очереди. Сначала прозвучало несколько автоматных очередей, а потом, секунд через сорок, когда мы уже выбегали из зелёнки, разворачиваясь в цепь, передний край боевиков взорвался ответным огнём.

Я бежал по пахоте с пулемётом в правой руке, на левом плече висели, стянутые ремнями две коробки с пулемётными лентами по 250 патронов каждая. К пулемёту была пристёгнута коробка на сто патронов. Бежал к своему месту, откуда должен был открыть огонь и удивлялся тому, как тяжело было бежать. Несколько часов тому назад я мчался по этому самому полю и не чувствовал ног под собой, а сейчас пот заливал глаза и ноги тонули в земле по щиколотку. Заговорил пулемёт КПВТ в третьем взводе, дал несколько очередей и заткнулся. Сзади меня пехота уже залегла и открыла отсекающий огонь, а я всё бежал и бежал к своей позиции. За зелёнкой, на направление Коровина, к стрельбе из автоматов присоединились звуки выстрелов из КПВТ БРДМа второго взвода и послышались шипящие звуки летящей ракеты. Вот и моя позиция. Я тут же упал, в течение десяти секунд удобно устроился и взглянул на место боя.

В пятистах метрах от нас виднелись фигурки замполита, техника и Алушаева, которые то мелькали в зелёнке среди кустов, то скрывались за деревьями. В ста – ста пятидесяти метрах сзади них по зелёнке и по полю стремительно двигались, развернувшись в цепь человек десять чеченцев. Они останавливались на мгновение, чтобы дать очередь по нашим и двигались дальше. Сколько было боевиков на той половине поля, мне не было видно, но судя по интенсивности стрельбы, их было достаточно и там. Группа быстро и организовано отходила, каждые тридцать метров, кто-то из них по очереди останавливался и огнём из автомата прикрывал отход других, потом стреляющий, уже под прикрытием огня двоих, отходил сам, таким вот перекатом они и отступали. Я прильнул к прицелу и дал первую пристрелочную очередь. Хорошо. Чуть подправив точку прицеливания, дал длинную очередь и с радостью увидел, как трассера завились вокруг двух бегущих духов. Убить их не убил, но залечь заставил. Под огнём остальной моей группы залегли и остальные боевики, которые бежали по полю около зелёнки, но остальные духи в самой зелёнке продолжали преследование. К нашему огню снова присоединился КПВТ третьего взвода и 14,5 миллиметровые разрывные пули теперь рвали землю среди лежащих боевиков, заставляя их пятиться обратно с поля в гущу деревьев. То один, то другой боевик срывался с места и скрывался в зелёнке и уходил в сторону своего переднего края. Когда они все скрылись среди деревьев, пулемётчик КПВТ стал обрабатывать зелёнку на пути отхода боевиков. Даже на таком расстоянии было хорошо видно, как пули крупнокалиберного пулемёта срезали не только ветки, но и достаточно большие деревья и выкашивали кустарник. Если эту часть боевиков мы заставили отказаться от мысли догнать и уничтожить нашу группу, то в зелёнке человек пять ещё пытались её преследовать. Я прекратил огонь и стал наблюдать за открытым местом, куда должны были выскочить Кирьянов и другие. Замполит и Карпук выскочили, но Алушаева с ними не было. Раз за разом я пробегал взглядом зелёнку, но сержанта увидеть не мог, видел лишь фигуры боевиков, которые мелькали среди деревьев. Интенсивность стрельбы с обоих сторон ослабела и слышались лишь отдельные очереди и выстрелы. Теперь и я услышал частое посвистывание пролетающих в опасной близости пуль. Некоторые из них вздымали фонтанчики рядом со мной, но я не обращал на них внимание, а всё пытался разглядеть в зелёнке сержанта. В двухстах метрах от меня из-за деревьев выскочили Кирьянов, Карпук и, уже не скрываясь, резво помчались к нашим позициям. Заглядевшись на них, я не увидел, как почти на середине поля, неизвестно откуда, выскочил Алушаев и стремительно, насколько это было возможно, побежал прямо на меня. Поняв, что двоих русских им уже не догнать, боевики переключились на Алушаева. Выскочив на край зелёнки, они открыли плотный огонь по сержанту. От пехоты их закрывали высокие и густые кусты, поэтому мотострелки в недоумении крутили головами, но не могли понять, откуда велась такая интенсивная стрельба. Пулемётчик третьего взвода, увлёкшись огнём по отступавшим боевикам, тоже не мог прикрыть одиноко бегущего по полю Алушаева. А интенсивные и частые очереди опасно вспарывали землю вокруг ног сержанта и от этого он делал дикие, нелепые прыжки в разные стороны, но все ещё невредимый продолжал бежать вперёд. А боевики, почувствовав безнаказанность и вседозволенность, веселились, спокойно стреляя в беззащитную, бегущую мишень. Судя по жестикуляции и спокойным действиям чеченцев, они стреляли на спор: как долго продержится русский. Но самое плохое было в том, что Алушаев находился в створе с боевиками и я не мог открыть огонь из пулемёта. Пули, пролетавшие мимо сержанта, густо свистели и жужжали в опасной близости от меня. Поэтому, пришлось резво вскочить со своей позиции и перебежать с пулемётом на десять метров в сторону и опять упасть на землю. Теперь мог стрелять, не боясь зацепить своего подчинённого. Но и Алушаев, в свою очередь, увидев мой манёвр, тоже подправил направление своего движения и опять влез между мной и боевиками. Боевики, увидев меня и мои манёвры, разделились и теперь половина их стреляло по сержанту, а другая по мне. Я опасно приподнялся и заорал изо всех сил.

– Алушаев…, ёб… тв… ма…ь, в сторону…, в сторону уходи, я не могу стрелять, – даже замахал рукой, показывая, что надо делать. Но Алушаев упрямо, ничего не понимая, продолжал бежать на меня. Несколько пуль ударило в нескольких сантиметрах от меня, что-то сильно дёрнуло пару раз за одежду, но боли я не почувствовал: – Неужели ранили? – Мелькнула мысль и пропала.

Встал на четвереньки и шустро покатил в сторону. Опять упал и прильнул к прицелу, теперь Алушаев был несколько в стороне от линии огня и уже не целясь сразу же открыл огонь, боясь, что сержант опять вылезет между мной и боевиками. Алушаев был уже в семидесяти метрах от моей позиции, и когда я дал первую очередь, резко изменил направление и помчался в сторону палатки Нахимова. Теперь можно было стрелять без опаски и я, со здоровой злостью, сильно надавив курок, длинными очередями стал поливать боевиков. В ленте был снаряжены через один патрон трассер – разрывная, трассер – разрывная, поэтому хорошо было видно, как очереди хлестали по боевикам, вокруг них, срезая ветки с деревьев и подымая густые фонтанчики земли. Духи засуетились, заметались по краю зелёнки, а потом дружно скрылись в глубине. Я добил ленту до конца, простреливая кусты, куда они скрылись, а потом встал и, не прячась, пошёл к своим. Несколько раз резко свистнуло, но я даже не оглянулся и не сделал ни единой попытки спрятаться, лишь слегка ускорил шаг. У палатки меня ждали, здесь же был и Алушаев. Не успел ещё дойти до них, как они радостно, перебивая друг друга, загалдели.

– Борис Геннадьевич…, товарищ майор…., завалили мы его. Как начали стрелять, так он сразу и упал. А там, оказывается, толпа духов была, еле ушли…. Если бы не прикрытие, не убежали бы.

Алушаев тоже что-то рассказывал, сбиваясь с одного на другое, и счастливо улыбался, даже сейчас, по прошествие десяти минут, он выглядел взбудораженным и дико поблёскивали, широко открытые глаза.

– Алушаев, ты то, как посередине поля оказался? – Остановил я его сбивчивый рассказ.

Сержант замолчал, собираясь с мыслями, потом засмеялся: – Мы ещё, когда вперёд пошли, я заметил, что из зелёнки в сторону третьего взвода глубокая канава отходит. Показать не успел замполиту с техником, прошли её уже, но в голове она как-то отложилась. А когда начали отходить, я оказался у неё, когда прикрывал отход замполита и техника. Что-то задержался сам с отходом, пришлось мне нырять в канаву и по ней уходить в сторону третьего взвода. Боевики меня здесь и потеряли. А потом выскочил и побежал в вашу сторону. Думал, что боевики меня не заметят. Но всё, слава богу, обошлось. Но пулемётчика мы всё-таки завалили.

Обмениваясь впечатлениями, мы пошли к себе и тут я вспомнил, как меня сильно дёрнуло за одежду во время боя.

– Алексей Иванович, погляди сзади меня, а то когда меня пулемётной очередью накрыло, что-то сильно дёрнуло

Пока замполит осматривал одежду, я прислушивался к своим ощущениям, боясь почувствовать боль от раны, но из-за спины послышался радостно-удивлённый возглас.

– Борис Геннадьевич, да вы в рубашке родились, две дырки в одежде, но тело не задето, смотрите. – Я повернул голову и посмотрел вниз, Кирьянов засунул в дырки пальцы и весело шевелил ими, – Борис Геннадьевич, это надо обмыть.

У землянки нас ждали гости. За бетонным жёлобом арыка стоял БТР, а перед ним перекуривали трое офицеров. Увидев меня, бросили и затоптали окурки. Поздоровались. Ещё издалека увидел, что это были спецназовцы из Забайкалья, с которыми мне уже приходилось сталкиваться.

– Товарищ майор, вот к вам в гости приехали, а у вас тут небольшая война. Что хоть случилось?

В нескольких словах рассказал о нашей попытке уничтожить пулемётчика и о том, что из этого получилось. Вместе посмеялись и я пригласил спецназовцев в землянку. Быстро накрыли стол, но зная что они крепких спиртных напитков не пили, выставил на стол лишь две банки с вином «Анапа». Офицеры из вежливости выпили по кружке и больше не стали.

– Товарищ майор, мы к вам по делу. Тут такое дело, – начал рассказывать один из спецназовцев, – каждую ночь, у нас несколько развед. групп уходят в ближайший тыл боевиков, с таким расчётом, чтобы к утру вернуться. Ходили мы всегда от пехоты, и как бы не договаривались с мотострелками, как бы мы их не предупреждали, но каждый раз, возвращаясь под утро, нас обязательно обстреляют. Правда, пока никого не задели, но могут. Вот мы и решили от вас ходить к боевикам, вроде бы по нашим наблюдениям у вас дисциплина выше, чем в пехоте, да и солдаты потолковее. Надоело всё время напарываться на огонь своих. Сегодня мы и пойдём первый раз от вас. Как вы на это смотрите?

– Да я, ребята, смотрю нормально. Ради бога, ходите от меня, но сегодня не советую: расшевелили мы их. Отдохните сегодня или с другого направления сходите.

Спецназовцы, в принципе, согласились с моими предложениями, ещё немного посидели, чуть-чуть выпили и уехали. Я налил по кружкам своим офицерам вина: – Алексей Иванович, если завтра пулемётчик «не поздоровается», то значит, вы его завалили. Тогда не только твою группу представим к медалям, но и из взводов пару человек тоже. А на сегодняшнюю ночь, усилить бдительность: духи могут отомстить.

Ночь была тихая, каждый звук был слышен отчётливо и издалека. Я как обычно прохаживался по бетонному жёлобу и внимательно, насколько это было возможно, вглядывался в очертания деревьев, кустов и в окружающую местность. Также внимательно прислушивался и к ночным звукам, отсеивая обычные звуки передовой от посторонних. Я всегда помнил о вполне возможных вражеских лазутчиков. Внизу, около землянки и БРДМа, прохаживался сержант Торбан. Шёл уже третий час ночи, когда издалека донёсся странный вскрик, так как будто человеку вогнали нож в живот, прикрыв ему рукой рот. Резко присев, стал вглядываться в сторону командного пункта танкового батальона, откуда он донёсся. Разглядел и Торбана, который тоже присел и напряжённо вглядывался в том же направлении.

– Торбан, слышал? – Тихо окликнул санинструктора.

– Да, как будто в живот кулаком саданули, – также тихо отозвался сержант.

В течение тридцати минут, мы оба напряжённо вслушивались и вглядывались в темноту, но кругом было тихо. Даже передний край, кажется, затих и как будто вместе с нами прислушивался к ночной темноте. Слух до того обострился, что я, наверно, слышал как падали сухие ветки в соседней лесопосадке. Из землянки по малой нужде вышел Чудинов, справил её и собрался обратно, но я остановил его.

– Чудинов, берёшь автомат и ко мне, – солдат исчез, а через минуту залезал ко мне в жёлоб.

– Чудо, – продолжил, когда солдат устроился рядом со мной, – ситуация следующая, кажется, у танкистов вырезали часовых и я сейчас схожу туда на разведку. Ты с Торбаном остаётесь здесь и прикроете меня если что. Ты, понял?

– Товарищ майор, давайте вместе сходим, – горячо зашептал мне в ухо водитель.

– Чудинов, выполняй то, что тебе приказал. Да смотрите, не подстрелите меня, когда буду возвращаться. Если не вернусь через тридцать минут, подымай батарею по тревоге, но втихую и ищите меня.

Через десять метров фигуры Чудинова, Торбан, силуэт БРДМа слились с окружающими предметами и ничего не говорило о том, что кругом, в темноте, по ямам и траншеям затаились десятки людей. Передвигаясь вдоль бетонного жёлоба, иной раз замирал, напряжённо вслушиваясь и вглядываясь в темноту, но кругом было тихо и спокойно. Когда до окопа часового танкистов осталось пять метров, я тихо окликнул его, готовый немедленно открыть огонь, если там окажутся боевики. В ответ тишина. Странно, даже днём здесь всегда торчал часовой танкистов. Чёрт побери…, а ведь как страшно и совсем не хочется лезть туда. Может быть, махнуть на всё сейчас рукой, отступить к своим, поднять по тревогке людей и благополучно отсидеться до утра. А так ведь…. А вдруг там, в окопе, у зарезанного часового, духи сидят и только и ждут тебя, чтобы тихо принять в ножички. Я мгновенно устыдился даже таким мимолётным мыслям. Спасую сейчас, уйду обратно… А духи, может быть, в этот момент к спящим танкистам подкрадываются. Я то живой останусь, а их почикают… И как я потом…!? Неееее… Не потянет. Дал себе ещё несколько секунд и, собравшись с духом, тихой тенью скользнул к окопу и спрыгнул вниз, мгновенно отшатнувшись в угол довольно большого окопа. Секунда выжидания и зашарил рукой по земле, ожидая каждое мгновение вляпаться в кровь, но окоп был пуст. Поразмышляв немного, тихо двинулся к командному пункту танкистов. Не встретив никого, беспрепятственно вышел к палаткам, где тишину нарушал лишь звук электрического движка, да из палатки командира батальона слышались приглушённые голоса. Заглянув в щель створок входа, оглядел палатку, командира батальона с офицерами, которые спокойно сидели за столом, выпивали и не спеша разговаривали. Откинув полог, я бесцеремонно ввалился в помещение.

– Толя, ёлки-палки, прошёл всё твоё расположение и не встретил ни одного часового, тебя же вырежут, как Чапаева. Непорядок….

Мосейчук зло выругался и с осуждением посмотрел на начальника штаба батальона. Тот под его взглядом поёжился и занервничал: – Товарищ майор, мы ведь с вами сорок минут тому назад проверяли. Боря, – начальник штаба повернулся ко мне, – у меня до сих пор рука болит: одного отлупил за то, что спал, а второму за это же кулаком саданул в живот. Ну, я их сейчас поубиваю.

– Толя, вы тут веселитесь со своими часовыми, а после ваших проверок я полчаса в темноту глазами «лупал». Потому и разбираться пошёл, и ни одного часового. – Всё это произнёс с осуждением, продвигаясь к столу.

Все встали из-за стола и стали одеваться, а я наоборот, положив автомат на постель, сел за стол, налил всем коньяка в кружки: – Да погодите вы, садитесь за стол. Сейчас у меня батарея по тревоге подымается, а через десять минут прилетят сюда разбираться – Почему комбат не вернулся?

Мосейчук с недоверием посмотрел на меня, потом сел за стол, за ним сели и другие офицеры: – Ну что ж, Боря, посмотрим, как сработают твои бойцы.

Я уже пожалел, что сделал такое самоуверенное заявление. Но отступать было поздно. Прошло минут десять, мы ещё выпили по одной, в молчании закусили и наконец, почти одновременно с двух сторон заполошно завопили в темноте часовые танкистов: – Стой…! Стой! Кто идёт?

Сразу же с шипением ушла в небо ракета, послышалось несколько громких и возбуждённых голосов и в палатку вошли замполит и техник, за ними было сунулся Алушаев, но увидев меня исчез. За стенкой палатки слышались голоса часовых и моих солдат, которые уже дружелюбно о чём-то переговаривались.

Довольный произведённым впечатлением на танкистов, постучал ладонью по скамье рядом с собой и сделал для своих подчинённых приглашающий жест. Танкисты же выглядели обескураженными. Я, по-хозяйски, разлил по кружкам коньяк; замполиту и технику побольше.

– Толя, вы тут разбирайтесь, а мы пошли отдыхать, – чокнулся кружками с Кирьяновым, с Карпуком и выпил спиртное. Взяли автоматы и уже вместе с танкистами вышли в темноту. У палатки толпились часовые и человек десять солдат с моей батареи. Всей этой толпой, по моему предложению, мы направились к окопу, где должен был быть часовой и сразу же нашли солдата. Схватив его за шиворот, начальник штаба, со злобой затряс рядового: – Где ты сволочь был, когда здесь ползал командир батареи?

– Товарищ капитан, – виноватым голосом завопил солдат, – срать мне захотелось, и с голой жопой сидел я, поэтому молчал, когда он меня позвал.

Все невольно засмеялись, даже начальник штаба: он отпустил солдата и выругался: – Ну что тут поделаешь, солдату какать захотелось и война по боку. Ладно, солдат, сторожи, потом с тобой разбираться будем, – он устало махнул рукой. Мы распрощались и разошлись каждый в своё расположение. Через полчаса все угомонились и мы опять с сержантом Торбан стали прохаживаться и наблюдать каждый в своём секторе. Невольно вспомнилась вчерашняя ночь. Во втором взводе первую половину ночи стоял на охране сержант Кабаков: всё такой же бестолковый и без инициативный. Я надеялся, что жизнь в боевой обстановке сумеет встряхнуть его и он постепенно станет нормальным командиром и бойцом, но ожидания мои не оправдались. Если Торбан сумел измениться, и причём в лучшую сторону, то Кабаков как был неуверенным так и остался таким. Выполнял любые приказания, от кого бы они не исходили, но инициативы ни какой. Как младший командир он был абсолютным нулём. И как противотанкист, он тоже был никчемный. Правда, как человек был он очень порядочный и честный. Но иной раз его бестолковизм ставил нас в тупик. В прошлую ночь, часов до двенадцати, вдоль нашего переднего края на УРАЛе «резвился» пьяный командир седьмой роты Гарри Горохов. Он раскатывал вместе с друзьями на автомобиле и к полуночи уже раз десять проехал мимо меня и второго взвода. В очередной раз, проехав мимо нас, автомобиль внезапно свернул вправо и стремительно помчался через поле в сторону переднего края духов. Я выскочил к краю зелёнки и с великим волнением стал наблюдать, как автомобиль спокойно раскатывал по тем местам, откуда днём боевики периодически нас обстреливали. Что делать, если боевики откроют огонь по ним, я не знал. С замиранием сердца наблюдал за манёврами машины, а потом со злостью плюнул, когда увидел, что после беспорядочных тамошних передвижений, машина развернулась и помчалась в нашу сторону. Но успокоился рано. Только подошёл к землянке, прислушиваясь к приближающему гулу двигателя, как послышалась длинная очередь из автомата, потом ещё одна, а через несколько секунд мимо меня с рёвом пронёсся УРАЛ, с разбитой фарой, без лобовых стёкол и умчался в сторону штаба.

Во втором взводе, когда я прибежал, царила суматоха. Все обступили Кабакова и расспрашивали его о причинах стрельбы. Растолкав солдат, я напустился на сержанта: – Кабаков, ты почему стрелял? У тебя с мозгами всё в порядке?

– Товарищ майор, со стороны переднего края духов машина ехала и я открыл огонь на поражение.

Я в беспомощности развёл руками и плюнул от досады.

– Идиот! Кабаков, мимо тебя этот УРАЛ за вечер раз десять проехал и мимо меня тоже. Ты наблюдал за ним?

– Да.

– Ты же, значит, видел, что эта же машина в очередной раз выскочила с нашей стороны, поехала в сторону боевиков, там крутилась пять минут, ни на секунду не останавливаясь, а потом поехала обратно. Ну, какие там боевики. Там сидел командир седьмой роты и ещё пару офицеров. Балбес, ты сержант. Теперь остаётся надеяться на то, что ты плохо стреляешь и никого не задел.

– Коровин, – я отозвал в сторону командира взвода, – ты в землянке не сиди, а вместе с солдатами, на улице, службу неси, если они у тебя такие бестолковые. Я ведь в землянке не сижу. Знаю, что Торбан в одиночку слабоват, зато в паре со мной он действует нормально и достаточно уверенно, вот и бери с меня пример.

Первым, кого встретил утром в штабе перед совещанием, был капитан Горохов. Он был помятый, с красными, хмельными глазами и жестоко мучился с похмелья. Придав себе беспечный и наивный вид, я окликнул Горохова: – Гарри, ты чего здесь делаешь? И вид у тебя не совсем здоровый, заболел что ли?

Командир роты поднял на меня мутный и тоскливый от похмельного синдрома взгляд: – Боря, сегодня ночью, чуть духи не уделали.

– Как это? – Сделал удивлённый вид.

Гарри вяло махнул рукой и монотонно забубнил: – Да вчера с друзьями слегка выпили, стали кататься на УРАЛе и сдуру уехали к духам на передок. А там, по нам, душара, прямо в упор выпустил целый магазин патронов… У нас всю кабину и фару вдребезги и ни у кого не царапины. Еле ушли от них. Остаток ночи здесь догуляли, в РМО. Ох, Боря, и тяжело мне.

Я взял под руку ротного: – Гарри, пошли к моей машине, у меня там немного лекарства есть.

Горохов сразу оживился и повеселевший пошёл со мной на стоянку машин, и тут же в несколько крупных глотков выдул кружку коньяка, замер прислушиваясь к тому, как пахучая, крепкая жидкость катится в желудок, а через несколько минут вообще оживился. Потом выпил ещё полкружки и совсем повеселел.

– Боря, за эти несколько часов я второй раз родился. Первый раз, когда ночью от духов уходили, а второй раз сейчас. Я у тебя в капитальном долгу. – Глотнул ещё из кружки и начал подробно рассказывать о происшедшем, а я вспомнил первое своё знакомство с командиром седьмой роты.

Мы тогда стояли блок-постом на северном перекрёстке, и как-то вечером, будучи в скверном настроение, я направился на полковое совещание. На повороте дороги, непонятно по какой причине, оглянулся назад и посмотрел на позицию третьего взвода, который стоял за мостом на дороге к Чечен-Аулу. Автоматически прошёлся взглядом по дороге и от неожиданности вздрогнул, увидев как из-за поворота дороги, со стороны деревни, занятой боевиками, вывернулся ГАЗ-66 с будкой и на большой скорости устремился к третьему взводу. Бежать обратно было бесполезно – всё равно не успеть. Оставалось стоять и смотреть, как третий взвод самостоятельно уничтожит машину. Но третий взвод всё медлил и медлил с открытием огня, а автомобиль всё ближе и ближе.

– Ну…, ну же…., Нуууу….! Огоньььь…! – Я почти уже орал, – Ну…, почему вы не стреляете, блин?

ГАЗ-66 благополучно подъехал ко взводу, чуть замедлил ход, переваливаясь на дорожных ухабах. Огня не было: ни с нашей стороны, ни со стороны автомобиля. Он благополучно промчался через мост, повернул и помчался в мою сторону. Даже издалека было видно, что это машина не нашего полка, а когда она приблизилась, стали видны гражданские номера.

Азарт сменился спокойствием, тело действовало самостоятельно и точно, освобождая мозг

для решения возникшей задачи.

– Так, если мои балбесы пропустили духов, то мимо меня они не пройдут, – мысли мелькали, прикидывали варианты возможных действий. Руки, действуя автоматически, в это время выдернули гранаты из подсумка, разогнули усики и воткнули рычаги запалов за ремень: чтобы было легко и быстро метнуть их в случаи осложнения. Предохранитель на автоматический огонь и передёрнули затвор. Чуть подался в сторону, к кювету, чтобы было куда укрыться. Всё – готов. Машина в тридцати метрах и я ещё успел разглядеть, что в кабине помимо водителя ещё трое человек.

– Так, в кабине битком: оружие применить не смогут – не развернуться. Так что по кабине стрелять не надо, можно и в плен взять, – мелькнула заманчивая мысль и я дал очередь перед машиной, подняв красивые, пылевые фонтанчики, потом ещё одну по верху будки: только щепки полетели. Машина отчаянно заскрипела тормозами, завизжала колёсами по асфальту, а вдобавок её занесло по асфальтовому полотну от резкого торможения и колом остановилась в трёх метрах от меня. Я дал ещё одну очередь поверх машины и страшным голосом заорал, целясь из автомата в кабину: – Вылезайте, суки, перестреляю!

Подскочил к дверце, дёрнул её. Дал ещё одну очередь из автомата вверх и выдернул водителя на асфальт, пнув его: – Ложись, сволочь, пристрелю. Руки на затылок. – Всё, с водителем можно дальше не возиться: он без оружия, да и выпадая из кабины, хорошо приложился мордой об асфальт. Что-то кричали мне сидевшие в кабине, но я их не слушал: уже распахнул дверцу с их стороны и выдернул из кабины первого, дал очередь над ухом и пинком отправил его на асфальт. И только сейчас до меня стало доходить, что мне кричат: – Мы свои, свои… Да не стреляй же ты, свои же….

Да и сам уже увидел, что это были офицеры третьего батальона. Но виду не подал, что узнал и довёл дело до конца. Все лежали мордой в асфальт и крыли меня матом, но не пытались подняться, боясь спровоцировать этого дурака на стрельбу. Сделав вид, что я их только что узнал, разрешил подняться, но продолжал вести себя очень агрессивно: крыл матом, ругал их за то, что они поехали со стороны Чечен-Аула. Среди них был и Гарри Горохов. Оказывается, они были в гостях у Толика Соболева, и чтобы не трястись по полю, выехали за зелёнкой на дорогу из деревни и помчались к моим позициям на трофейной машине; это была бывшая кинопередвижка, отбитая у духов ещё в первый день, когда полк вышел на этот рубеж. Ещё раз обматерив, я отпустил офицеров.

Это воспоминание вызвало у меня смех, который Гарри посчитал поощрением для дальнейшего рассказа, но я его остановил жестом, давясь от смеха.

– Гарри, хочешь расскажу, кто в вас стрелял? – Глядя в его удивлённые, подёрнутые хмелем глаза, захохотал, – Гарри, это мой солдат в упор целый магазин выпустил в кабину, когда вы с передка духов приехали.

Горохов глупо и неуверенно хихикнул: – Боря, не шути…. Духи нас обстреляли…., а не твои солдаты.

Но, глядя на меня, вдруг сразу поверил в мои слова и озадаченно засмеялся: – Ну, мы и нажрались, Боря. Нельзя же так.

– Гарри, и это ты мне говоришь? – Сквозь смех спросил у офицера, – а сам опять кружку коньяка налил.

Командир седьмой роты с удивлением посмотрел на свою полную кружку, а потом на меня. Оглянулся, поставил кружку на перед БРДМа и с досадой произнёс: – Боря, с тобой, как встретишься, так вечно с приключением. Солдат, дай ещё кружку, – сердито заорал Гарри на Чудинова. Водитель нырнул во внутрь машины и выскочил обратно уже с кружкой. Горохов налил полную кружку и протянул её мне.

– Бог любит троицу. Первый раз чуть нас ты не убил, второй раз чуть твой солдат нас не убил, так давай выпьем, чтобы третьего раза не было.

Мы стукнулись кружками и разошлись: я пошёл на совещание, а Гарри к себе в роту….

Остаток ночи прошёл нормально, в пять часов меня сменил Кирьянов, а без десяти семь меня

разбудили. Сонно поглядывая на часы, я ждал, а рядом сидели солдаты и офицеры: тоже ждали будет ли «здороваться» пулемётчик или он действительно убит. Минутная стрелка перевалила на восьмой час, а пулемётной очереди всё не было и не было. В пятнадцать минут восьмого я констатировал факт: – Наверно, вы его всё-таки завалили. Сегодня воскресенье, так что Алексей Иванович, наградные завтра готовь из того расчёта, как мы определили. Все оживились, а я снова завалился спать. День прошёл в мелких хлопотах, ночь тоже не принесла особого беспокойства. В пять утра меня, как обычно, сменил Кирьянов, а я завалился спать, планируя встать часов в десять. Но поспал немного, и около семи часов как от толчка проснулся. Тело было расслаблено, веки словно налиты свинцом, спать хотелось жутко, но мозг чётко фиксировал всё происходящее вокруг меня. А вокруг меня было всё спокойно. Я чуть приоткрыл глаза и сквозь ресницы разглядел Карпука и Кирьянова, которые сидели на своих кроватях. Алексей Иванович чистил подствольник, а Игорь спокойно попивал кофе. Опять смежил веки, и попытался заснуть. Но ничего из этого не получилось и я лежал, не шевелясь, слушая тихий разговор моих подчинённых. Уже почти проваливаясь в сон, услышал как над землянкой, посвистывая, пролетела стайка пуль и через какое-то мгновение донеслась пулемётная очередь. Потом ещё раз, как бы подтверждая, ещё одна стайка пуль и опять ровная строчка пулемёта. Сон сняло как рукой. Я затаился: послышался осторожный шёпот Кирьянова.

– Ёлки палки, Игорь, посмотри, командир спит?

Несколько секунд молчания, в течение которых техник разглядывал меня, после чего констатировал: – Спит комбат.

– Игорь, давай пока он спит, подымем взвода и попытаемся накрыть гада, – послышался шум, подчинённые выскочили на улицу, заревел БРДМ и звук двигателя удалился за зелёнку. Такой же шум раздался и во втором взводе. Через десять минут на передке затрещали пулемёты, звуки пусков ракет и глухие, далёкие разрывы, которые продолжались в течение сорока минут. А вскоре появились и мои подчинённые, сели молча на кровать и стали наблюдать, как я подшиваю свежий подворотничок.

– Чего там у вас за война была? – Как ни в чём не бывало, задал вопрос.

– Да так, – уклонился от ответа Кирьянов. Я же дальше не стал развивать эту скользкую для моих подчинённых тему. Так, в молчание, прошло несколько минут, да и долго ждать не пришлось. Над землянкой опять пронеслась стайка пуль и звук пулемётной очереди, как бы говоря – Живой я, живой….

Я засмеялся: – Что? Плакали ваши медали? А говорили – убили, товарищ майор, убили…

Техник и замполит досадно переглянулись и удрученно, почти синхронно, выругались.

– Мы думали, что пока вы спите, может быть его завалим, а не получилось… .

* * *

Подготовка к встрече начальника штаба округа и сопровождающих его офицеров шла полным ходом, так же шла подготовка и к наступлению на МТФ и берег реки Аргун. Каждую ночь за передок уходили группы спецназовцев, уходили они от меня в районе 23 часов и возвращались около пяти часов утра. Пока всё обходилось, и ещё ни разу мои солдаты не открывали огня по ним, я же каждый раз в это время контролировал и взвод Нахимова. Спецназовцы выпивали у меня по кружке холодного вина, не больше, и уезжали к себе на племстанцию. Хотя и вели наши части и подразделения активную разведку, но так и не было ясности, какие силы боевиков были на этом участке и как они осуществляют оборону. В связи с этим было принято решение с наступлением не спешить, а провести доразведку.

Наступил день, когда в полк приехала комиссия округа. Командир приказал всем находиться в подразделениях и ждать приезда окружников, а вечером всем командирам быть на совещании. Несколько дней тому назад замполит полка, подполковник Кутупов, предложил сдать ему для обобщения жалобы и просьбы. Я же ничего не стал сдавать, а опросил своих офицеров и решил напрямую, на совещании, доложить начальнику штаба округа наболевшие вопросы.

В десять часов утра ко мне в землянку заглянул скучающий командир танкового батальона. Дела были все переделаны и я выставил на стол трёхлитровую банку «Анапы» и закуску, а в разгар посиделок ко мне приехал из штаба полка майор Халимов и попросил показать, где можно разместить командно-наблюдательный пункт полка, на время наступления. Мы вышли в расположение второго взвода. Надо сказать, что духи в этот день вели себя довольно нервно. Стреляли по поводу и без повода. Обстрелы с миномётов, сменялись на обстрелы из более крупных калибров. Те в свою очередь оканчивались массированным обстрелом какого-нибудь участка обороны огнём из стрелкового оружия. И эта карусель тянулась с самого утра. Вот и сейчас, только мы вышли и стали показывать Ренату места возможного размещения КНП, как нас сразу же обстреляли из автоматов и пулемётов. Причём впечатление было такое, как будто боевики продвинулись вперёд и стреляли с расстояния в триста метров. Мы благополучно добежали до землянки второго взвода и здесь переждали обстрел, после чего скрытно переместились ко мне. Но даже и здесь изредка пролетали пули: то в одном месте, то в другом на землю падали срезанные пулями ветки или слышались редкие, но сильные щелчки пуль о бетонный жёлоб. Ренат, разгорячённый беготнёй, весело ругал начальника штаба полка, за то что тот послал его выбирать КНП полка.

– Боря, где я его выберу? Как? Пусть сам едет и выбирает….

Мы с Толиком стояли и посмеивались, а когда запал у Халимова закончился и он умолк, я пригласил его к себе в гости. Выставил на стол ещё одну банку холодной «Анапы», старшина накрыл прекрасный стол и застолье покатилось своим ходом. Как-то незаметно три литра вина закончились и на столе, также незаметно, появилась ещё одна банка. Халимов, заинтересовавшись нашими богатыми продовольственными запасами, решил сготовить из них что-нибудь восточное. Довольный, он сидел около раскалённой печки, где уже аппетитно шкворчала маслом раскалённая сковородка, куда старшина с Чудиновым по указанию Рената разбивали яйца, кромсали колбасу, помидоры и чёрт его знает что. Мы с Толиком веселились, глядя на эту забавную суету, и периодически прикладывались к кружкам. Атмосфера в землянке царила весёлая и беззаботная. Но в этот прекрасный момент начался очередной миномётный обстрел, причём падали вперемешку: 82 мм со 120 миллиметровыми минами. Первый залп лёг недолётный. Опытное ухо уловило, что он разорвался, слава богу, не в расположение второго взвода. Второй залп перелетел метров на сто моё расположение и взорвался в поле. Майор Халимов насторожился и в напряжённой позе замер у печки, уставившись взглядом куда-то в угол. Старшина с Чудиновым на всякий случай отошли от входа в глубину землянки и уселись на дрова в углу, сжавшись в ожидании очередного залпа. Мы же с командиром батальона весело и бестолково закричали, пытаясь привлечь внимание Халимова, одновременно разливая вино по кружкам: – Ренат…, Ренат…., вилка: минус-плюс были, сейчас по нам долбанут. Давай быстрей к столу, мы ещё успеем выпить, пока нас не накрыло.

Мы подняли свои кружки и кружку майора, но Ренату уже было не до нас, он дико посмотрел на наши бестолково поглупевшие лица, схватил автомат и выскочил из землянки. И тут нас накрыли. Кругом загрохотали разрывы, даже в землянке был слышен противный визг осколков. Одна из мин с оглушительным грохотом разорвалась в нескольких метрах от входа. Плащ-накидку, заменяющую дверь, мотануло взрывной волной и несколько осколков залетело в помещение, но никого не задев. В течение нескольких секунд земля ходила ходуном от разрывов и также внезапно всё оборвалось. Мы сидели оглушенные и не верили тому, что всё закончилось благополучно. Вся закуска была засыпана всяческим мусором, залетевшим от разрыва мины у входа, в кружках тоже было полно мусора, насыпавшегося с потолка. Я выплеснул из кружки вино и налил чистого вина себе и Мосейчуку. Молча стукнулись кружками.

– Чудинов, сходи и посмотри, что там осталось от майора, – будничным тоном приказал солдату, поднялся: – Давай, Толя, выпьем за майора Халимова. Хороший был мужик, царство ему небесное. Остался бы в землянке – сейчас бы подымал вместе с нами кружку.

Молча выпили и сели на кровати, также в молчании стали закусывать. Откинулся полог входа: – Товарищ майор, нету майора Халимова и крови не видно. Да и машины его нет, может уехал?

На улице, около входа в землянку, красовалась достаточно глубокая воронка от 120 миллиметровой мины. Установка взрывателя на мине была «фугасная», поэтому прежде чем взорваться мина достаточно глубоко углубилась в землю и там разорвалась, это и спасло нас: подавляющее количество осколков осталось в земле. Ни около воронки, ни поблизости крови не было видно. Значит, для Рената, всё закончилось тоже благополучно. Мы с Толиком выпили за здравие офицера, потом ещё. Мы, может быть, продолжили и дальше, но в землянку заполошенно вбежал сержант Торбан и возбуждённо закричал майору Мосейчуку: – Товарищ майор, там, к вашему КП подъехал БТР командира полка и на нём полно офицеров.

– Толя, блин, по-моему это командир полка с начальником штаба округа, а с ним и мой Гвоздев, – в панике воскликнул я и рванулся из-за стола. Это хотел рвануться из-за стола, но у меня ничего не получилось. Если сознание работало более-менее чётко, то ноги совершенно не подчинялись командам, которые шли из мозга и попытка вскочить чуть не закончилась опрокидыванием стола. Тоже самое происходило и с командиром танкового батальона. Мы оба барахтались за столом, пытаясь выйти оттуда, но это у нас плохо получалось.

– Сержант, гад, убирай стол, а то мы так и не выйдем отсюда, – в отчаянии закричал Мосейчук, пытаясь в очередной раз выбраться из-за стола, и заваливаясь на меня. Торбан и Чудинов схватили, подняли стол и поставили его в угол. На этот раз нам хоть и с трудом, но удалось подняться с кроватей. Первым из землянки, качаясь из стороны в сторону, выбрался Толик, я за ним. Высунувшись из-за кустов, посмотрели в сторону КП танкистов. Действительно, там стоял БТР командира, а на нём полно офицеров. Полковник Петров, стоя на броне, что-то объяснял генерал-лейтенанту Каспировичу и показывал в сторону моей батареи, рядом с ними стоял Шпанагель и тоже смотрел, как мне показалось, прямо на меня.

Толя тоскливо вздохнул и обречённо произнёс: – Боря, мне надо туда идти. Это звиздец. – Повернулся и, сильно кренясь из стороны в сторону, неловко побежал к БТРу командира.

Я почти в панике заметался около землянки, но через несколько секунд взял себя в руки, понимая, что после КП танкового батальона они обязательно заедут ко мне. А я двух слов связать не могу. Лучше бы мина в землянку попала.

– Чудинов, быстро наводи шмон в землянке, со стола всё убрать. Чистота и порядок, даю тебе две минуты. Понятно? – Водитель понимающе мотнул головой и его как ветром сдуло. – Торбан, медицина, чёрт тебя подери: что хочешь делай с комбатом, но через три минуты я трезвый. Вперёд!

Торбан тоже метнулся в землянку и через тридцать секунд выскочил оттуда с полной кружкой в руке: – Пейте, товарищ майор, не задумываясь, и сразу же протрезвеете.

Поднёс кружку к носу и осторожно понюхал, учуяв запах спиртного: – Что это? – С подозрением спросил у санинструктора.

– Пейте, товарищ майор. Это вода наполовину с нашатырным спиртом.

– Торбан, я же сейчас всё здесь облеваю.

– Пейте, – почти приказал мне сержант.

Я зажмурился и, стараясь не дышать, в несколько глотков выпил кружку, и тут же побежал к кустам, где меня вывернуло почти наизнанку. Стало легче, но мне показалось, что от этого я стал ещё более пьянее. Подскочил к жёлобу и выглянул из-за него. Командир танкового батальона, приложив руку к головному убору, как стойкий оловянный солдатик стоял у БТРа и выслушивал длинную тираду начальника штаба округа. Толю, несмотря на все его старания держаться прямо, качало и штормило и не надо было иметь пять пядей во лбу, чтобы понять, что ему говорил генерал. Шпанагель же продолжал упорно смотреть в мою сторону.

– Товарищ майор, – позвал меня Торбан, – становитесь сюда и наклоняйтесь, а я сверху буду лить вам на затылок из чайника струю холодной воды. Это тоже здорово помогает от хмеля.

Я обречённо нагнулся и струя холодной воды потекла мне на затылок, потом зашиворот по спине, по ложбинке позвоночника и прямо в задницу, но мне уже было всё равно. Поняв, что и это не помогает, сгоряча сунул голову целиком в бочку с водой и затаил дыхание. Выдержал я в таком положение секунд сорок, потом выдернул голову из воды и с шумом вздохнул. Ладонями сильно провёл по волосам и лицу, сгоняя оставшуюся воду, и увидел, что Торбан принял строевую стойку и приложил руку к головному убору. Кого он приветствовал: это был даже не вопрос. Медленно повернулся: вдоль бетонного жёлоба на небольшой скорости проезжал БТР командира полка. Все, кто был на броне, с интересом разглядывали открывшуюся им картинку из военного быта противотанковой батареи. Я же видел только одного Шпанагеля и смотрел на него, как кролик на удава. К моему счастью БТР не остановился, а проехал в расположение первого батальона, я лишь успел увидеть недовольный взгляд полковника Петрова, который моментально понял, откуда появился пьянущий майор Мосейчук. А через пять минут появился и сам очень расстроенный Толик.

– Боря, ну и отодрал же меня Каспирович. Наверно, снимут с батальона, – офицер пригорюнился. – Лучше бы мина в землянку попала, сейчас было бы всё до лампочки.

Я приобнял Толика: – Толя, у меня точно такая же мысль, про мину, была. Что теперь сделаешь, может ещё пронесёт? Давай-ка, лучше мы пойдём, да ещё по стаканчику дербалызнем. Заполируем.

В землянке действительно был наведён за две минуты армейский порядок и о происходившей здесь пьянки ничего не напоминало, за исключением стойкого запаха спиртного и закуски.

– Чудо, а где всё со стола? – В удивление спросил у солдата.

Водитель нагнулся и с усилием вытащил из-под кровати деревянный ящик, в него-то и смахнул решительной рукой солдат всё со стола. Я налил в кружки вино, с Толиком присели над ящиком, осторожно пальцами вытащили по куску мяса и медленно, с наслаждением выпили вино. Говорить и обсуждать происшедшее желания не было, мы просто сидели на корточках у ящика и периодически залазили туда за закуской, потихоньку тянули вино, размышляя каждый о своём.

В землянку опять бурей ворвался Торбан, которого я оставил наверху с биноклем наблюдать за БТРом командира: – Товарищ майор, духи накрыли минами БТР командира.

Нас как ветром выдуло из землянки. КП первого батальона стояло от меня через поле, в метрах восьмистах и хорошо был виден. Даже без бинокля видно было, как около КП падали мины и среди разрывов метались фигурки людей. Часть из них заскочила на БТР, который сразу же набрал большую скорость и помчался по краю поля в сторону штаба полка. Я вскинул бинокль и стал разглядывать командирскую машину. Судя по поведению людей на нём, во время обстрела никто из них не пострадал.

Вечером, в помещение бывшей бухгалтерии, где мы обычно проводили полковое совещание, было битком. Я немного опоздал, поэтому присел на кучу дров у печки и усилием воли попытался привести себя в более-менее нормальное состояние. Закончили мы выпивать с Толиком два часа тому назад и я был сильно пьян, но ещё мог довольно связно и логично соображать. Начало совещания затягивалось и мне этого времени хватило для того, чтобы привести свои мысли и чувства в порядок, но решил сидеть тихо и не вылезать на глаза начальства. Вскоре в помещение зашли командир полка, Каспирович и другие офицеры – окружники. Начальник штаба округа подвёл краткий итог посещения нашего полка. Он остался очень доволен положением дел в полку, ну и как всегда: где есть положительное, там есть и отрицательное. Поднял командира танкового батальона и жёстко отчитал его за пьянку в боевых условиях. Толик стоял молча, как истукан, и от испуга казался совершенно трезвым. Слава богу, ему не пришлось отвечать генералу, иначе можно было бы услышать пьяный бред, причём очень невразумительный. Я, с внутренним напряжением ждал, что сейчас подымут и меня. И у самого от испуга, улетучились остатки хмеля, но всё обошлось.

Закончив рассказывать о своих впечатлениях от полка, Каспирович рассказал немного о наших семьях. Пообещал, что все просьбы офицеров и прапорщиков полка, которые ему передали, будут рассмотрены и по возможности решены. После начальника штаба выступил командир полка, который в свою очередь обратился с рядом предложений и просьб к командованию округа. Мне запомнилось одно из них: одному из офицеров третьего батальона написала жена из Екатеринбурга. Почти каждый вечер к окнам их квартиры, а жили они на первом этаже, приходил какой-то вечно пьяный мужчина и в течение длительного времени лазил под окнами квартиры, стучал в окна, кричал жене офицера, что муж её убийца, что он на Чеченской войне грабит и мародёрничает, и что когда он приедет домой – ему отомстят. Женщина очень напугана и не может найти управу на этого хулигана. Каспирович внимательно выслушивал все предложения, просьбы, записывая их в записную книжку. Выступили заместители командира полка и некоторые из начальников служб. Совещание проходило в спокойном деловом русле, я успокоился, пришёл в себя и когда генерал спросил – Есть ли ещё просьбы? И тут «Остапа понесло»… Видать от успокоения я расхрабрился и встал с кучи дров.

– Товарищ генерал-лейтенант, – с удовольствием отметил, что голос мой был достаточно чётким и не дрожал, но одновременно увидел, как болезненно поморщился замполит полка и с неудовольствием посмотрел на меня командир, но отступать было некуда. Я обещал довести до окружного начальства просьбы своих офицеров, поэтому представился и смело продолжил свой доклад, – командир противотанковой батареи майор Копытов. У меня несколько просьб, которые мне бы хотелось доложить лично вам. Мои офицеры, прапорщики прибыли из различных гарнизонов и их семьи до сих пор не получили причитающиеся денежное довольствие, которые, например, получают наши семьи в Екатеринбурге. Я передаю вам записку с перечнем этих гарнизонов и их командиров, – запустил записку через офицеров, дальше доложил уже по отдельным просьбам Кирьянова, Пономарёва и закончил своей просьбой.

– Перед началом Чеченской войны, у нас в гарнизоне сдали жилой дом. На мне закончилась очередь, в результате чего я оказался первым на получение квартиры в следующем доме, Но мне пишет жена и сообщает, что я в этой очереди отодвинут уже на седьмое место и впереди меня, как это не парадоксально, находятся несколько офицеров, которые отказались ехать в Чечню. Хотелось бы, чтобы вы там разобрались принципиально с теми, кто прячется за женские юбки. – По помещению пронёсся одобрительный шум. Кутупов опять болезненно поморщился, а командир дал мне знак, чтобы я заканчивал и садился. В принципе, больше мне и нечего было говорить. Я сел довольный собой, хотя прекрасно понимал, что завтра, после отъезда комиссии буду жестоко «отодран», причём публично. Но это будет завтра, а сейчас мне после совещания придётся пообщаться со Шпанагелем. Но пообщаться не пришлось, от чего особо и не расстроился. В коридоре меня перехватил Олег Акулов.

– Боря, ты правильно выступил, но хочу тебя предупредить, что мой начальник на тебя очень зол. Он рвёт и мечет от того, что ты обратился с просьбой мимо него и хочет за это отыграться на тебе, но сейчас ему просто не до тебя.

– Олег, как со стороны, не особо было видно, что я выпивши? – Озабоченно поинтересовался, на что Олег охотно расхохотался, – Каспирович может и не заметил, но все кто тебя знает, в том числе и я: поняли, что ты сегодня с хорошего будунище.

Поблагодарив Акулова за предупреждение, направился искать Халимова, которого видел живым и невредимым на совещание. Упорные поиски привели меня к разведчикам, где и нашёл Рената. Что мне рассказал Ренат, не запомнил, потому что его рассказ происходил во время обильного принятия коньяка вместе с разведчиками и я уехал к себе практически выведенным из строя. Но самое интересное, что ко времени заступления на дежурство был опять почти трезвый. Этот факт давно меня интересовал: как бы сильно не был выпивши, но к 23 часам я был всегда трезв.

К утру сильно потеплело и к 8 часам утра, когда прибыл в расположение штаба полка, на землю упал плотный туман. В девять часов уходила колонна с комиссией, а вместе с ними уезжал мой друг подполковник Николаев. У него подходил срок выхода на пенсию и начальник штаба округа своим решением забирал его в пункт постоянной дислокации, а вместо него командиром дивизиона и начальником ПВО полка оставался майор Микитенко.

Около штаба полка, из кунга начальника артиллерии, на меня наскочил ошалевший подполковник Латов, со штаба артиллерии дивизии, который прилетел вместе с комиссией.

– Боря, – радостно завопил он и облапил меня, – давай сюда свою машину и сейчас мы с тобой

поедем в гости – в 276 полк. – Латов радостно вопил, нетерпеливо дёргал меня за руку, и рвался в гости к любому, кто его примет. Было похоже, что он вообще не воспринимал окружающую действительность и ему сейчас, наверно, казалось, что он находиться на Чебаркульском учебном центре, а не в Чечне. Был он всклокоченный, волосы торчали в разные стороны, глаза красные и ничего не понимающие. Было ясно: ночь он провёл не зря и несколько литров вражеского коньяка было успешно уничтожено.

Отвязавшись от пьяного подполковника, тут же наткнулся на генерал-майора Шпанагеля. Начальник ракетных войск и артиллерии округа сердечно поздоровался со мной. Я вытянулся, и тоже поздоровался, в свою очередь поздравив того с присвоением высокого звания генерал-майор. Шпанагель невольно скосил глаза на генеральские погоны и остался доволен увиденным. Я понимал его: двадцать один год тому назад сам получил первое своё воинское звание – ефрейтор, очень гордился им, частенько искоса поглядывая и любуясь новенькими, жёлтыми лычками.

Шпанагель, в отличие от Латова, был свеж, бодр и в настроении. Он взял меня под локоть и мы начали прохаживаться вдоль здания.

– Копытов, всё мы знаем. Ты действовал правильно. Мы в округе со своей стороны тоже держали ситуацию под контролем и как могли влияли на неё. Ты не расстраивайся – всё будет нормально. Командование полка о тебе и твоей батарее очень хорошо отзывается: так и держись дальше. – В такой манере мы разговаривали в течение пяти минут и расстались, довольные друг-другом.

В штабе зенитно-ракетного дивизиона дым стоял коромыслом и прощание с подполковником Николаевым заканчивалось, но пьяных не было. Офицеры подходили, наливали себе коньяк, добрыми словами напутствовали Георгиевича и выпивали за его здоровье, за то чтобы не скрипели колёса и дорога домой была короткой и лёгкой. Каждый приносил письмо для своих близких и письма других офицеров, чтобы они были отправлены в Екатеринбург.

Через десять минут прощание закончилось и мы гурьбой вывалили на автомобильную площадку около памятников. Туман ещё больше сгустился и дальше пятидесяти метров ничего не было видно. Мы столпились вокруг Николаева, а в двадцати метрах от нас стояли окружники и командир полка с замами. Командир заметно нервничал: было уже девять часов, но ни БТРа, ни БМП разведчиков, на которых комиссия должна была уехать, до сих пор не было. А тут ещё, в двухстах метрах от нас внезапно вспыхнула ожесточённая стрельба. Все насторожились и стали поглядывать в ту сторону. Именно оттуда должна была показаться техника разведчиков. Петров коротко распорядился и начальник разведки, вскочив на БТР командира, с несколькими разведчиками умчался в сторону стрельбы. Но стрельба только усилилась. На площадке внешне все казались спокойными: окружники искоса поглядывали на нас и, видя наше внешнее спокойствие, тоже старались не подавать виду, что встревожены. Мы хоть и насторожились, но сейчас сочувствовали командиру, который вроде бы спокойно разговаривал с Каспировичем, но в душе, наверно, костерил опаздывающих разведчиков и больше всего хотел быстрей сплавить отсюда генералов и их сопровождающих. Стрельба как внезапно вспыхнула, также внезапно и прекратилась и из тумана, наконец-то, показались разведчики, а через десять минут все попрощались, расселись на броне и уехали. Командир облегчённо вздохнул, также облегчённо перевели дух и замы.

– Командиры подразделений и начальники служб – строиться: получать подарки, – хоть голос командира был весел, но какие подарки он будет раздавать, никто не сомневался. Быстро построились. Командир тут же выдернул героя вчерашнего дня – Толика Мосейчука и капитально продрал его. Я стоял и ждал своей очереди, но командир лишь зыркнул в мою сторону и ехидно спросил: – Копытов, доложи: чего это ты вчера в бочку с лягушками нырял, когда мы мимо тебя проезжали?

Строй сдержанно засмеялся.

– Твоё счастье, товарищ майор, что Каспирович был в хорошем настроении, а то бы ты сейчас ехал вместе с ними в Екатеринбург, – командир повернулся к замам, – У заместителей будет что сказать?

Вперёд вышел замполит полка Кутупов и сразу же напустился на меня: – Товарищ майор, вы что самый умный? Ведь было приказано: сдать все жалобы и просьбы в штаб, чтобы их там обобщить и передать Каспировичу. Но нет, помимо того, что ты пьяный явился на совещание, тебе надо было вылезти, выскочить и показать себя – вот какой я умный….. – Кутупов что-то ещё бухтел, но мне было наплевать на его раздражение. У него свои задачи, а у меня свои.

После отъезда комиссии жизнь в полку потекла своим обычным путём. Подготовка к наступлению продолжалась. Разведчики, спецназовцы, сапёры целыми ночами лазили по передку духов и за его передний край, пытаясь наиболее полнее выявить оборону противника. Ну, а батарея жила своей жизнью, своими маленькими проблемами. На меня чего-то обиделся и сбежал кот. Пару дней перед этим, мы как обычно сидели втроём за столом, тихонько потягивая «Анапу», и также незаметно, и неожиданно сильно напились. Кот тёрся вокруг нас и получал со стола то от меня, то от Кирьянова или техника очередной кусок мяса и, блаженно мурлыкая, тут же его съедал. А через пару минут опять лез к нам, становился на задние лапки, выпрашивая следующую порцию. В конце-концов он насытился и неожиданно для меня запрыгнул на постель замполита, где улёгся и стал умываться..

Мне от этого стало обидно: – Не понял? Алексей Иванович, чего это он к тебе на кровать попёрся? Ведь он только у меня спал.

Карпук и Кирьянов пьяно рассмеялись, что ещё больше задело меня. Я поднялся со своего места, покачиваясь, взял на руки кота и перетащил его к себе на постель: – Лежать здесь? – Приказал ему. Но кот бесстрашно соскочил с кровати и под обидный смех моих подчинённых вернулся обратно на кровать к замполиту.

– Ах, так, – я был возмущён до крайности, – Алексей Иванович, выводи этого предателя на улицу. За измену командиру батареи я его приговариваю к расстрелу.

С шутками и пьяным гоготом замполит с техником подхватили кота за передние лапы, и тот мелкими шажками, отставив свой шикарный хвост на сторону, вынужден был идти за ними на выход. За нами повалили Алушаев, Чудинов и Торбан, ожидая нового развлечения. Техник посадил кота на бампер УРАЛа, где тот, в свете фонаря, спокойно уселся и стал умываться. Мы построились в пяти метрах от него и по моей команде достали пистолеты. Я начал громко провозглашать приговор, неся ахинею, а когда закончил его, мы подняли пистолеты и стали целиться в кота, который продолжал умываться, даже не представляя, что в следующую секунду жизнь его прервётся. Первый опомнился техник и возмущённо завопил: – Стойте, ведь пули его сейчас прошьют и пробьют радиатор и мне придётся его паять. Надо его перенести на броню БРДМа и там расстрелять. – Уже спокойно предложил он. Мы переглянулись и согласились с «авторитетным» мнением техника. Но когда глянули на кота, то его на бампере уже не было – он соскочил и улизнул в темноту, воспользовавшись заминкой. Немедленно организованные поиски ни к чему не привели.

Утром, когда замполит с техником «больные», хмуро собирались по своим делам в штаб полка, я их попросил на полном серьёзе: – Ребята, если вы там встретите кота: скажите ему, что я его прощаю и пусть он возвращается. Пусто без него в землянке.

Огорчённые пропажей кота, мои подчинённые согласно кивнули головой и умчались, а через два часа кот обратно был на батарее. Радостные, замполит с техником, вытащили его из кабины автомобиля и торжественно поставили на бруствер передо мной. Я, сдерживая радость, взял его за ухо, и легонько потягивая за бархатное ушко, строгим голосом начал отчитывать.

– Ты чего это? Почему в боевой обстановке покинул передний край? Это, ведь, дезертирство. Ну, подумаешь – твой командир пошутил. Не расстреляли ведь, поэтому и нечего на него обижаться. На первый раз прощаю, но следующий раз поступлю по закону военного времени.

Кот виновато свесил голову и терпеливо выслушивал весь этот бред, который нёс командир противотанковой батареи. Закончив отчитывать, я его отпустил, с добродушным ворчанием: – Ладно, иди в землянку. Там тебе банка с тушёнкой открыта, небось, голодный. – Кот послушно соскочил с бруствера и отправился к своей тарелке, добросовестно съел всё и завалился спать на моей кровати, где и проспал до вечера. Вечером проснулся, сладко потянулся и направился к выходу.

– Ты куда? – Со строгостью в голосе спросил его. Кот остановился, повернул ко мне голову и коротко мяукнул в ответ.

– В туалет пошёл, – перевёл Алексей Иванович, а техник засмеялся.

– Борис Геннадьевич, по-моему у нас всех уже крышак поехал. Мы с животным, как с человеком разговариваем и обращаемся. – Мы грустно, смехом, поддержали техника. Но кот больше не вернулся: опять сбежал на плем. станцию и сколько мы его там не вылавливали – в руки он нам больше не дался.

От этих воспоминаний меня отвлёк шум двигателя БМП, которое уже достаточно долгое время судорожно металось по полю сзади третьего взвода без света. Вот он начал быстро приближаться к нашему КП. Я присел и настороженно стал вглядываться в темноту. Обычно ночью никто не ездил, опасаясь нарваться на огонь своих же. И если кто-то едет, значит у него достаточно веские причины покинуть ночью своё расположение. Шум БМП затих в пятидесяти метрах от нас, лишь едва слышалось тихое урчание двигателя, работающего на холостых оборотах.

– Есть кто тут, отзовитесь? – послышался голос из темноты, а через несколько секунд показалась неясная фигура кричащего.

– Есть, – прокричал я ему в ответ, – только руки в гору и медленно приближайся к нам, если что – хлопнем сразу.

– Торбан, на фонарик и давай в сторону, как свистну – освети его мне.

Санинструктор скрылся в темноте, а я напряжённо вглядывался в незнакомца, который с поднятыми руками медленно двигался вперёд. Когда до него осталось десять шагов, я свистнул и луч сильного фонаря осветил чумазого солдата. Это был свой.

– Кто такой?

Солдат щурил глаза, пытаясь разглядеть задавшего ему вопрос, но ему мешал свет. Он опустил руки и спросил в ответ: – А я с кем говорю?

– Ты говоришь с командиром противотанковой батареи. Что случилось?

Солдат обрадовался, опустил руки и зачастил: – Товарищ майор, тут у нас такая беда приключилась. В БМП лежит несколько раненых солдат с моего отделения, а мы с первого

батальона и сейчас пытаюсь найти медика, или как-то проехать в полковую санчасть, да заблудились. Я уж думал, не к боевикам ли мы выехали?

Я поднялся из-за укрытия, позвал Торбана и направился к боевой машине пехоты. Солдат опередил меня и когда я подошёл к машине, кормовые люки уже были открыты. В правом отделении десанта лежал солдат и тихо стонал. Сапоги у него были сняты и голые ноги по колено были в крови и в мелких ранах.

– Жгуты мы ему наложили быстро, так что крови он потерял немного, – высунулся из-под руки пехотинец, – да вот, блин, промедола у нас нет.

– А что со вторым? – Заглянул в левый отсек. То, что увидел, заставило меня содрогнуться, сердце сжало. Крови нигде не было видно, но на месте тазобедренных костей, всё было вмято и истерзано гусеницами. Услышав голоса, раненый поднял голову и радостно заулыбался.

– Посмотри…, от жопы, после гусеницы ничего не осталось, а баночка как целая, – в руках раненного была банка консервов: «килька в томате», – а банка у меня в кармане штанов лежала.

Солдат засмеялся и только сейчас я обратил внимание, что он был сильно пьян. Присмотрелся к солдатам – и они тоже были пьяны.

– Что у вас произошло? – Я схватил солдата за одежду и свирепо встряхнул.

– Товарищ майор, не виноваты мы. Сидели у костра, ну чуть-чуть выпили, а тут из темноты граната из подствольника прилетела. Духи подобрались и пустили по нам. Вот этих троих ранило. Я их посадил на БМП, а когда стал разворачиваться, то не заметил, что в ящиках Петька спал. Я на нём и развернулся….

Ещё раз сильно встряхнул солдата, но уже без злости: – Если бы это были духи, то они бы вас всех там и перебили. Вы там нажрались, как скоты и кто-то из вас, из баловства, кинул в костёр гранату: вот как дело было. Идиоты.

Оттолкнул солдата в сторону, ругаться было бесполезно. Достал из бокового кармана пару ампул промедола и вколол их раненому в ноги и ещё одному на броне.

– Товарищ майор, а этому? – солдат нерешительно махнул рукой в сторону раздавленного.

– Этому уже бесполезно. Сейчас он в шоке и боли не чувствует, да и сильно пьяный. Вот через часика три, когда он отойдёт от хмеля и шока – он завоет от боли. Смеяться уже не будет, а сейчас рулишь вон туда, – я махнул рукой на КП танкового батальона, – там прапорщик фельдшер. Он и сопроводит вас в санчасть.

… Утром командир на совещание озвучил происшедшее ночью в первом батальоне именно так, как я и предполагал: солдаты напились, начали баловаться и кто-то из них уронил в костёр гранату от подствольника, а дальше и так было всё ясно. Жалко было только командира первого батальона, которого полковник Петров и Кутупов подымали с места раз десять и ругали за пьянство в батальоне, за отсутствие должного контроля за солдатами, и вообще за всё подряд.

После вечернего совещания, оставшись решить с начальником артиллерии ряд назревших вопросов, я оказался свидетелем обсуждения предстоящего наступления. Особенно горячился Будулаев, пытаясь доказать командиру полка что он ночью, втихую, без артиллерийской подготовки займёт территорию МТФ.

– Товарищ полковник, да ночью там никого нет. – командир батальона поправился, – ну есть там пару бункеров, но мы их тихо уничтожим и займём МТФ, духи до утра не хватятся.

Командир задумчиво потирал подбородок, смотрел в карту и сомневался.

– Товарищ полковник, мои разведчики чуть ли не каждую ночь ползают туда, да и полковые разведчики это же говорят. – Продолжал давить Виталий Васильевич.

Командир недоверчиво смотрел на Будулаева и продолжал молчать. Дверь открылась и в помещение вошёл генерал – старший Забайкальского спецназа, который стоял вместе с нами на плем. станции. Петров сходу озадачил его вопросом.

– Геннадий Порфирович, твои каждую ночь лазают за передок духов. Что они докладывают про МТФ: есть там духи или их нет?

Генерал опёрся руками на стол и вперил взгляд в карту оперативного дежурного, секунд пятнадцать молчал, потом неохотно поделился.

– Да, ползают они туда, даже до берега Аргуна доходят. Говорят, что на берегу духов полно, а на ферме ночью никого нет.

Петров тяжело вздохнул: – Геннадий Порфирович, ты то сам им веришь?

Старший спецназовцев коротко хохотнул: – Да я сам себе не верю, не то что своим разведчикам.

– Вот и решили, – командир решительно повернулся к командиру первого батальона, – ничего менять не будем. Всё остаётся по-прежнему, так что иди в батальон и готовься.

– Товарищ полковник, а моя батарея? Все получили задачу, а я нет. Мне, что опять кого-то охранять. – Это я, не выдержав, влез в обсуждение и теперь с обидой смотрел на командира полка.

А тебе, что не довели задачу? – Петров в недоумении повернулся к начальнику штаба, но тот что-то увлечённо обсуждал с начальником разведки полка. Командир посмотрел на него и повернулся ко мне.

– Копытов, ты на время боя мой резерв. Поверь мне, без дела не останешься: это я тебе гарантирую.

Глава пятая