Мужчина изумился: мол, кто это? Невидимый ангел-хранитель, да? Да. Но не только. Это его жена Лиза, вот кто это. Его лучший друг. Мало у кого есть такой друг, правда?
Мужчина махнул рукой и даже усмехнулся: это же жена! Она и должна такой быть! Конечно, он любит жену, и она его любит. Но разве это друг?
Знаете, иногда даже собаку быстрее назовут другом, чем самого близкого человека, мужа или жену. Особенно жену. Жена вроде как обязана быть преданной и верной. Самоотверженной и понимающей. Жена должна оправдывать доверие, но именно ей иногда доверяют самое ценное: детей, деньги, документы, тайны, а потом ее же этак слегка предают и немножко обманывают. Хотя чаще всего именно жена – это и есть лучший и единственный друг. Настоящий.
Друга иногда просто не видят, как этот древний разочарованный грек. Который открывался бесчестным братьям и ложным друзьям, а про жену забыл. Хотя она наверняка была, ждала в соседней комнате, когда он изольет свое разочарование на папирус и придет положить ей голову на грудь. Чтобы она пожалела и поддержала…
Людям невыносимо чужое несчастье.
И невыносима мысль, что беда может случиться с кем угодно, когда угодно, без всякой причины. А эту причину люди стараются отыскать; должна же она быть! Тогда можно избежать опасности – надо просто не повторять чужих ошибок. Ведь тот, с кем случилось плохое, совершил ошибку. Значит, он сам виноват в своем горе.
Так не все размышляют, но многие. И начинают винить того, с кем произошло плохое. Ему следовало быть внимательнее, разумнее, добродетельнее, и ничего бы не произошло. Он сам виноват! Эта мысль приносит иллюзию защищенности.
Но всего страшнее, когда обвиняют близкие. А они обвиняют яростнее чужих – им же надо снять с себя ответственность. Избавиться от своей вины. И так часто во время общего горя раздается укор: «Это ты виноват!» Вместо поддержки вот этот укор раздается, который может окончательно раздавить человека.
Когда у Айседоры Дункан погибли дети, ей сначала горячо сочувствовали. И винили шофера, который вышел из автомобиля, пытаясь его починить. А машина поехала и упала в реку… Айседора просила простить шофера, его вины не было. Тогда обвинили ее. Зачем она жила без брака со своим мужем? И родила незаконно этих бедных крошек? Это ее Бог покарал за плохое поведение! Сочувствие сменилось осуждением.
Но всего хуже были слова мужа, Париса Зингера. Он упрекнул Айседору в том, что она плохо следила за детьми. Она танцевала, вместо того чтобы выполнять материнские обязанности! Дети погибли из-за нее.
А потом и Есенин спьяну, конечно, не со зла, попрекал Айседору: зачем она так много плачет и все о детях говорит? Хватит уже рвать сердце!
Потому не прельщайтесь сочувствием публики – оно быстро проходит. И сменяется поиском причин, а потом – обвинением. И от близких можно ожидать обвинения – так тоже бывает. Не от злобы, а от страха и невыносимой вины. И невыносимой мысли о непредсказуемости жизни…
Люди устают горевать вместе с нами. Устают нести ношу чужой болезни или беды. Это нормально. И это можно пережить, если помнить – сочувствие не бывает долгим. Если нет истинной любви. А истинная любовь – большая редкость. Но она бывает. И узнать ее можно по простому признаку – человек терпит долгую печаль вместе с нами. И не исчерпывается его терпение.
Иван Сергеевич Тургенев был русский барин.
И жил он в девятнадцатом веке, при крепостном праве, в таких исторических обстоятельствах. Тогда незаконнорожденных детей за людей не считали; тогда много кого за людей не считали, хотя и называли «людьми». Потому и мил мне Иван Сергеевич Тургенев – в жестокий век он был добрым отцом. Настолько добрым отцом, насколько это тогда было вообще возможно.
У Тургенева в юности был мимолетный роман с белошвейкой. И родилась дочка от этой связи; маменька сыну сообщать не стала об этом событии – дело было в ее имении. Белошвейку отправила в город и дала немного денег. Девушка спорить не стала – она была никто. Да еще с «прицепом», как сейчас цинично говорят, с незаконнорожденным младенцем. Она стала тихо жить, шить и вышивать – а через год вздорная маменька Тургенева ребенка забрала к себе. Ну, взяла и забрала. Тогда можно было так поступать, если ты богатый.
Девочку Пелагею заставляли тяжело работать, таскать непосильные ведра с водой. Дворня издевалась над незаконной «барышней». А так называемая бабушка назовет гостей, переоденет бедную девочку в чистое платье и загадки остроумные загадывает: «Скажите-ка, милостивые государи и государыни, на кого похож сей ребенок?» Известное дело, на кого – Пелагея была вылитый папа, просто копия. Ну, все посмеются и ребенка обратно отправят работать на дворе, помогать прачке и кучеру…
Тургенев узнал о том, что у него есть дочка, когда девочке было уже восемь лет. Он ужаснулся, когда увидел бедное дитя с огромным ведром, так похожее на него! Хотя тоже мог бы посмеяться – понимаете, тогда это было совершенно обычное дело. А Иван Сергеевич забрал девочку к себе. Удивительный по тем временам поступок. Но вот забрал и увез во Францию, поместил в семью своей возлюбленной Полины Виардо. Своей-то семьи у него не было, только маменька в Спасском-Лутовинове. И папа стал заботиться, как умел, о своем незаконном ребенке. Назвал ее любимым именем «Полина» вместо простонародного «Пелагея». И поклялся, что его дитя ни в чем не будет нуждаться, покуда он жив.
Девочка выучила французский; а русский совершенно забыла. Это очень удивляло Тургенева: не помнит девочка ни как «хлеб» по-русски, ни как «вода». По-моему, ничего удивительного, если куском этого хлеба тебя попрекали, а воды ты столько в ведрах с детства наносила, что до сих пор руки болят… Дочь тоже очень полюбила папу; ревновала его к Виардо. Слухи о том, что взрослая Полина плохо относилась к маленькой Полине, неправильные; дочка вот писала папе, что мадам Виардо ее не любит! Например, не пригласила на прогулку. Это обычные подростковые обиды, не более. Лучше бы вспомнила, как бабушка ее на прогулку не пригласила… Но таковы подростки.
А потом Тургенев устроил дочку в лучший швейцарский пансион.
Он писал письма своей «Полиньке», так он звал ласково дочку. Пенял на ошибки, давал наставления, воспитывал. И всегда добавлял, что любит ее больше всех в мире. А воспитывает и критикует для ее пользы, будь хорошей девочкой, дорогая Полинька! Ну а потом он выдал дочку замуж за владельца фабрики, дал большое приданое. Полина родила двоих детей. Муж, к сожалению, оказался так себе человек. И потом писатель прятал дочь и внуков от этого Гастона в Швейцарии; тогда уйти от мужа было непросто, он мог просто потребовать вернуть ему жену, да и все. Так что отец спасал дочь и внуков, содержал их и помогал пережить трудные времена. И потом до конца жизни так и содержал ее семью. Он и мужа Полины спасал, снабжал деньгами, но уж ничего нельзя было сделать. Такой вот человек попался, не похожий на Тургенева.
Всю свою жизнь Иван Сергеевич заботился о дочери. И дал ей свою фамилию. Он любил своего ребенка, делал все, что мог; и в те времена это было просто удивительное дело. Надо всегда помнить о временах. Об обстоятельствах. Но отцовская любовь во все времена одинакова – она или есть, или нет. Благородное и любящее сердце или есть, или нет. И счастлив тот, у кого был любящий отец, – это редкость. Драгоценность и сокровище.
Хороший был человек Иван Сергеевич Тургенев. Просто человек. Просто отец. Который любил как умел. И делал то, что мог…
«Сначала съешь кашу, а потом получишь пирожное!» —
так иногда говорят детям. Съешь невкусную кашу, запьешь кипяченым молоком с противной пенкой, а уж потом пирожное получишь. Сладкое на третье. Только дело вот в чем: пирожное уже не хочется. Живот набит кашей. И от пирожного откусишь кусочек и положишь обратно на тарелку. Оно теперь тоже кажется не очень-то вкусным.
И в жизни так: сначала надо съесть полезное, нужное, то, что велят съесть и молоком с пенкой запить. А уж потом можно и сладкое. То, что хочется. Сначала поработай на неинтересной тяжелой работе. Как следует поработай, до упаду, до истощения сил. Прояви терпение и упорство. Ничего себе не позволяй, копи деньги или кредиты плати. Поживи пока в стесненных условиях. Купи все нужное. Общайся не с теми, кто тебе нравится и интересен, а с полезными и нужными людьми. И образование надо получить сначала такое, чтобы хватило на кашу с маслом, если что. Надо выучиться полезной и практичной профессии сначала. А потом – потом можно и пирожное. Годам к сорока, предположим. Можно теперь в свободное время учиться пению или балету. Или картины писать. Теперь можно, если будут свободное время и свободные деньги, конечно. Это же правило такое – сладкое на третье!
И семью надо создавать с тем, кто есть. Кто подходит. И побыстрее, пока каша не остыла, чего же ты так медленно шкрябаешь ложкой? Сначала надо семью, а уж потом, если повезет, можно и о любви подумать. Без любви и пирожного можно обойтись, а без семьи нельзя. Семья полезна человеку. Ешь кашу быстрее, молоко ждет!
Все правильно. Каша полезна. И молоко полезно. А пирожное – это лакомство и роскошь. Его получит тот, кто съел то, что дают. Кто вел себя правильно. Кто давился пенкой и глотал, не жуя, невкусное блюдо. Только я скажу грустный секрет – мне уже можно его сказать, я немолода. И видела много людей, которые откладывали радости и свои желания. Пирожное вам потом не захочется. Аппетита нет. Человек так долго делал то, что нужно и полезно, что упустил время и потратил всю энергию. Он жил правильно и слушался других, которые велели есть кашу. И ему уже не хочется ни любить, ни танцевать, ни рисовать, ни путешествовать по миру, ни переезжать – ничего не хочется. Он вполне сыт. Его даже немножко тошнит…
Ничего ужасного не случится, если вместо каши съесть сладкое. Если от каши воротит, а сладкого очень хочется. Вот ровным счетом ничего ужасного не случится. Иначе этот десерт потом засохнет и его придется выкинуть. К сожалению, и мы засохнем.