А у нас свой клуб. Если нет – создайте его. Но не проситесь к тем, кто предлагает изображать русалку, чтобы снискать одобрение. Иначе сначала станете мишенью насмешек, а потом потеряете репутацию. Люди не уважают русалок. И клоунов. И бородатых мужчин, размалеванных помадой. И тех, кто по-лакейски шаркает ножкой в надежде стать востребованным и нужным…
Женщины Америки собрали по одному доллару,
чтобы поставить памятник мужчинам. Настоящим мужчинам, которые погибли на «Титанике». По доллару собирали для того, чтобы как можно больше женщин могли внести равную и посильную лепту на строительство памятника. Итого двадцать пять тысяч долларов было собрано. И памятник настоящим мужчинам поставили женщины. Женщины умеют быть благодарными.
Мужчины по-разному себя вели во время страшной катастрофы. Все показали свое истинное лицо. Одни подкупали матросов, чтобы их посадили в шлюпки, переодевались в женское платье, кулаками пролагали себе путь к спасению, предавали своих жен и детей, как мистер Картер… А другие проявили свою сущность иначе. В самопожертвовании и спасении других. Доллары на памятник уже давно собраны. Внесем свою лепту иначе. Рассказами о настоящих мужчинах, постепенно, понемногу, как умеем…
Священник Джон Харпер плыл с маленькой дочкой. Жена у него умерла, он остался один с ребенком. И вот поплыл по приглашению другого священника, проповедовать Евангелие. Билет ему купили на роскошный лайнер. Наверное, дочка радовалась и восхищалась, какое чудесное плавание! А потом произошла катастрофа. Харпер мог бы сесть в шлюпку с дочкой, как единственный родитель. Он бы спасся! Но он отдал ребенка матросу, поцеловал на прощание и пошел помогать тем, кто метался по палубе в поисках спасения.
Усаживал в шлюпки, поддерживал, а потом, когда помочь уже было нечем, утешал проповедью. Оркестр из настоящих мужчин, которые играли до последнего момента, заиграл божественный гимн. Все было кончено, «Титаник» раскололся напополам и шел ко дну. Но священник хотел жить. Он надел предусмотрительно спасательный жилет – надеялся спастись ради дочери. И прыгнул в ледяную воду с высоты.
В воде продолжил утешать и проповедовать. Замерзая, поддерживал тонущих, когда другие вырывали друг у друга обломки, за которые можно было держаться. Этот Джон Харпер подплыл к тонущему в холодной воде юноше и стал ему помогать, продолжая проповедь.
Это невозможно представить, конечно. Юноша ничего не понимал и захлебывался, ему не до проповеди было. Тогда священник окоченевшими руками снял с себя спасательный жилет и на этого юношу надел. Все-таки спас его. Потому что в ледяной воде в жилетах выжило всего шестеро. И среди них – этот юноша, которого спас Джон Харпер. Ценой своей жизни, сознательно. Юноша потом поверил в Бога – жилет подействовал больше, чем слова…
А из наших соотечественников настоящим мужчиной был Михаил Жадовский, отставной капитан, награжденный за храбрость на Русско-турецкой войне двумя «Аннами». Он разорился, и знакомые устроили его казначеем на новый лайнер; на «Титаник», поскольку он отличался безукоризненной честностью. Может, потому и разорился. И этот отставной капитан усаживал женщин и детей в шлюпки, хотя мог бы первым спастись, он же был служащим на лайнере. Но даже не пытался. Он всем помогал, а когда время истекло и не осталось мест в шлюпках, он поцеловал одной даме руку и надел на нее свой спасательный жилет. Совершенно незнакомую даму спас, отдав не последнюю рубаху даже, а последний шанс на спасение. Дама выжила. И потом обо всем рассказала.
Настоящие мужчины идут ко дну не потому, что они глупые или слабые. Наоборот. Они отдают то, что у них есть, для спасения женщин и детей. Или более слабых. Или тех, кто больше боится… Поэтому настоящих мужчин мало спасается. И надо продолжать собирать по серебряному доллару, чтобы ставить им памятники. Или по честной истории про их незаметный подвиг – это тоже как лепта… Настоящих мужчин и настоящих женщин надо помнить; настоящих людей. Их можно узнать не сразу. Только когда заиграет последняя песня оркестра на палубе в ночи.
Однажды в ночь перед Рождеством дядя Талиб
сидел и подшивал валенки. Валенки были старые-престарые, как сам Талиб. И про Рождество дядя ничего не знал. Ему было все равно, что Первомай, что Курбан-байрам, он так говорил. Его интересовали валенки. Потому что больше обуви не было, а на дворе стоял страшный мороз. Все завалило снегом, а сейчас на небе сияла яркая звезда. Может, не звезда, а планета. Дядю Талиба звезда не интересовала. Его интересовали валенки, которые прямо в руках рассыпались. В чем ходить на улицу в такой мороз, а?
За дверью кто-то запищал и зацарапался. Старичок отложил работу и открыл двери. А там – маленький мальчик, закутанный в старушечью шаль. Совершенно замерзший, с белыми от инея ресницами. Мальчик один шел несколько километров по лесу, по снегу из соседней деревни, чтобы позвать дядю Талиба. Мама рожает! А помочь некому. Телефон не работает, фельдшера нет, да и сама деревня – одно название, несколько покосившихся изб. Это русская деревня, а дядя Талиб жил в точно такой же деревне, но в башкирской. Разницы никакой, просто так называли, и все. Русская Каменка и башкирская Каменка.
Мальчик шести лет добрел до старика потому, что ему посоветовали добрые люди. Мол, лет двадцать назад этот Талиб удачно принял роды у коровы. Эту историю все помнят; корова была совсем плоха, а зоотехник Талиб удачно справился. Беги, парнишка, в башкирскую деревню и зови спасителя. Он мамке поможет! А мамка уже ничего не говорила, только стонала и кричала на печке. И двое младших кричали и плакали.
Старик хотел объяснить, что он не врач. Что ему восемьдесят один год и валенки превратились в труху. Что он вряд ли поможет; да и вряд ли дойдет по лесу до русской деревни… Только что толку объяснять, если ничего другого предложить не можешь? Кружку горячего чаю и кусок хлеба старик дал мальчонке, чтобы тот согрелся. А сам обмотал ноги тряпками, газетами, напялил недоподшитые валенки, вздохнул, выругался и пошел, куда позвали. С мальчиком они шли по белому снегу под ясным небом, на котором горела и сияла звезда. Или планета. Какая разница, если мороз за тридцать и надо пробираться ночью по сугробам через лес?
И они дошли. Маленько только обморозили щеки, хотя старик растирал мальчика в пути шерстяной варежкой. Дошли. Дядя Талиб помыл руки с хозяйственным мылом и справился с работой. Принял роды, ребеночек маленько не так шел. Но все кончилось хорошо. Родился мальчик и закричал громко. А роженица кричать перестала. Родила, так ей легче стало. Она дала грудь младенцу, завернутому в ватное одеяло. Ничего так все кончилось, хорошо. Муж тоже, наверное, обрадуется, когда вернется. Это ничего. Это жизнь.
И дядя Талиб пошел обратно. Все же домой надо идти, подшить валенки. И он дошел – тоже чудо. На небе звезда сильно светилась, и от этого было светло. И тепло. Это старичок потом всем рассказывал: было светло и тепло. Как летом.
…Валенки дяде Талибу потом новые подарили. Когда праздники и холода кончились и все снова стало более-менее нормально. А ребеночек получился удачным, светленький кудрявый мальчик с синими глазами. Умненький такой, славный малыш.
Это все было очень-очень давно, лет пятьдесят назад. Или пятьсот. Или тысячу лет назад – какая разница, действительно? Время ничего не значит, происходит один и тот же сюжет, и на небе горит одна и та же звезда. От которой иногда в морозную ночь становится светло и тепло. И можно найти дорогу домой.
Есть скромные добрые люди, которым неудобно беспокоить других
своими проблемами. Я очень таких людей уважаю и понимаю. Но все же есть ситуации, когда неловкость и неудобство других не так важны, как жизнь и здоровье человека. Да и тем, кого не хочешь беспокоить, можно очень навредить. Гораздо сильнее навредить, чем побеспокоив их и попросив о помощи.
У Аверченко есть рассказ о старичке, который оказался без денег. Предположим, потерял кошелек. И этот старичок не хотел беспокоить горячо любимого сына-доктора, который ничего о случившемся не знал. Пожилой отец ничего не ел три дня и упал на улице в голодный обморок. Его подняли, узнали адрес сына… Вот подумайте сами, что стали об этом сыне думать и говорить. А ведь можно было не дожидаться такого финала и просто сообщить о случившемся, взять деньги и поесть. И любящий папа чуть не умер, и о сыне стали думать как о скупердяе жестокосердном…
Или у одной женщины в четыре утра начался сердечный приступ. «Скорую» вызывать она не стала. Она же может терпеть, еще есть силы. И сыну она не позвонила; ей неудобно было его будить, он уставал на работе. Она вызвала такси и поехала сама в больницу. По пути ей стало совсем плохо; таксист вызвал «Скорую», страшно перепугался. Женщину спасли, но пришлось оперировать, а ведь инфаркта можно было избежать! Сейчас сын ухаживает за ней и тратит большие деньги на лечение и на сиделку. Днем работает, а ночью сам сидит с мамой-инвалидом. Стоило ли быть такой терпеливой и скромной?
Был случай в ресторане, когда беременной женщине стало плохо. Ей было неудобно портить праздник, шел корпоратив. Она дотерпела до того, что упала без сознания. Хорошо, что спасли и ее, и ребенка. Но про ресторан написали кучу негативных отзывов; мол, почему не увидели, что беременной плохо, почему не вызвали врача? И про коллег тоже много плохого сказали. Но откуда другим людям знать, что кто-то нуждается в помощи, если этот человек молчит как партизан, а потом падает без сознания? Люди не обязаны читать мысли и заботливо заглядывать нам в глаза. Или звонить в четыре утра и спрашивать, нет ли у нас неприятных ощущений в области сердца, не болит ли живот?
Мы несем ответственность за свою жизнь. И беспокоить других, особенно близких, в опасности надо обязательно. Потому что потом мы причиним куда больше хлопот и забот. А можем и вовсе принести настоящее горе, если с нами что-то случится. «Мне неудобно, неловко, я не привык» – вот это все очень опасные иногда